Текст книги "Карточный мир"

Автор книги: Андрей Зарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Андрей Ефимович Зарин

Карточный мир

Повесть

I

Всякий черт бывает сначала только чертенком. В этом периоде он состоит как бы подручным, а вернее «в мальчишках», у настоящего черта. Тот его посылает с разными поручениями, иногда на разведки, иногда просто с запискою и только изредка доверяет сделать какую-нибудь мелкую пакость.

Спустя много времени такой службы чертенка подвергают испытанию, предоставив ему свободу действий, и тогда уже выдают ему, так сказать, аттестат зрелости с правом свободного пакостничества, зачисляют в настоящие черти и разрешают иметь, уже в свою очередь, чертенят для обучения.

Так было и с этим чертенком. Патрон заявил ему, что он готов к испытанию. Совет дал ему полугодичный отпуск с правом свободы действий, и чертенок, полный самых честолюбивых мечтаний, очутился в Петербурге, на углу Невского проспекта и Екатерининской улицы в десять часов одного зимнего вечера.

Никто из проходящих и гуляющих по ярко-освещенному проспекту и не подумал даже, что между ними трется чертенок.

Головенку с рожками покрывала хорошая мерлушковая шапка фасоном «мономах», хвост и копыта были скрыты соответствующими частями костюма.

Сверху на нем было теплое пальто с воротником «под бобер» и – маленький, юркий, с острым подбородком, крючковатым носом и руками, глубоко засунутыми в карманы пальто, – он казался шустрым коммисионером, биржевым зайцем, помощником присяжного поверенного, вообще «бойким дельцом», но никак не чертенком.

Впрочем в их существование у нас не принято верить, а потому, ему в отношении своего инкогнито, совершенно нечего было беспокоиться.

Он медленно огляделся и пошел неторопливой походкой, присматриваясь к людям и думая свои думы.

II

Временно совратить человека с пути это не штука! Сущие пустяки. Вон стоит девушка у витрины ювелирного магазина и ее глазки горят, как сверкающие за стеклом витрины камни.

Подобрать тут же в толпе жирного мартовского кота, свести их подле этого окошка и – дело сделано: девчонка погибла…

Вон солидный господин жадно разглядывает билеты и акции в окне меняльной лавочки. Подбить его на грабеж – пустое дело… Вон идет франт в шинели, которого в два дня можно убедить обворовать старуху тетку а то и притюкнуть ее… А что толку в этом? Так… Мелкая пакость…

Потом и девчонка, и ограбивший менялу, и убивший тетку будут раскаиваться, проливать слезы и сваливать все на него, чертенка.

А там еще, чего доброго, и опять станут добродетельными…

Нет! Этим не отличишься.

Надо так увлечь человека, чтобы он, ослепленный пошел от своего пути круче и круче в сторону; чтобы он пакостился день за днем, час за часом, неизменно, последовательно, и – опомнившись – все-таки не пришел бы в себя и потерял бы навек прямую дорогу.

Вот это дело! За это похвалят…

Размышляя в этом направлении чертенок поднял свои воровские глаза и вдруг, озаренный вдохновеньем, быстро направился к двум мужчинам, входившим в Café de Paris, что под Пассажем.

Они вошли, заняли столик, потребовали кофе и стали продолжать прерванный разговор, а чертенок сел за столиком подле них и, спросив стакан морса, стал вслушиваться в их беседу.

III

Вошедшие в кафе были совсем разные люди, хотя и говорили друг другу «ты». Когда-то они вместе учились, но потом судьба кинула их в разные стороны, занялись они различной деятельностью и теперь – кроме возраста да воспоминаний о гимназии – между ними не было ничего общего.

Один – Василий Петрович Кострыгин – высокий, плотный господин в лощеном цилиндре, в хорошем пальто с воротником и выпушкою из шаншилы, производил впечатление бойкого дельца. Румяное, красивое лицо его с тщательно расчесанною рыжею бородою дышало самодовольством; серые глаза за стеклами массивного золотого пенснэ глядели вызывающе нагло.

Другой – Федор Павлович Виталин – в барашковой шапке, в потертом пальто с барашковым воротником, казался перед товарищем совсем бедняком, но бледное лицо его с маленькой бородкой, с задумчивыми карими глазами дышало мыслию и озарялось внутренним светом.

Развязные манеры и громкий голос Кострыгина видимо смущали его.

Этот Кострыгин был деятельным членом одного акционерного предприятия, имел всегда деньги, легко добытые комиссионерством или иным необременительным трудом и вел сытую беспутную жизнь холостого жуира.

Другой – талантливый художник, мечтатель. У него были жена и дети и его мечты и планы часто меркли в заботах о насущном дне.

И теперь: в то время, как его бывший товарищ по гимназии беспечно отдавался безделью с бумажником, полным денег – он, имея в кармане всего 12 рублей, думал о необходимости отвратить завтрашний приход судебного пристава в полном сознании своего бессилия.

А рядом с этими тяжелыми думами в его уме запечатлевались образы и краски.

Усатое лицо с загнутым носом склонилось над столиком к хорошенькому свежему личику девушки и та в смущении смеется и опускает глаза…

Лицо уличной вакханки в шляпе с огромными полями, с вызывающим наглым взглядом…

И в комнатах, наполненных волнами табачного синеватого дыма при ярком освещении электрических фонарей все эти лица и фигуры, и краски, как-то расплывались и принимали образы чего-то фантастического, неживого.

Он отмечал в уме позы, выражения лиц, краски, освещенье и его лицо принимало вдохновенно-мечтательное выражение, – но следом за этим набегали мысли о завтрашнем утре и лицо его тотчас меркло, как меркнет ясный день с закатом солнца.

Чертенок не спускал с него хищного взора и радостная улыбка кривила его тонкие губы, обнажая мелкие, острые, как у щуки, зубы.

– Нет, дорогой мой, – говорил Кострыгин художнику густым, сочным басом: – картинками да рисунками не разбогатеешь. Надо Репиным быть. Да! – ты не обижайся, а лучше слушай меня. Я тебя кой с кем познакомлю. Ты им – портреты, а они тебе место. Дело говорю. Что? Искусство? Виньетки-то эти, буквы, картинки? Брось! Да и на кой прах оно, это искусство, если в животе бурчит! Ха-ха-ха!

Виталина коробили его слова, как всякая пошлость, и он, желая переменить разговор, торопливо сказал:

– Ну, все я да я! Расскажи, как ты устроился? Десять лет не виделись!

– Немудрено. Я тут всего четыре месяца. Устроился ничего себе. Тысчонок девять, двенадцать наколачиваю и – один, ха-ха-ха!.. Был и на Урале, и в Екатеринославе, и в Баку, везде дела делал. Теперь здесь при Бельгийском анонимном обществе… Ничего устроился, – повторил он самодовольно.

– Ты всегда был делец, – не без зависти произнес Виталин.

– Делец не делец, а мимо рта не дам пронести. Они допили кофе.

– Ну, ты куда?

– Домой, – ответил Виталин.

– Стой! – произнес Кострыгин. – Дома тебе все равно теперь не писать картины; с женой еще успеешь насидеться. Поедем со мною!

– Куда?

– Мне надо в клуб! А ты побродишь, посмотришь, как играют… Чай, и не знаешь этого? А там вместе поужинаем… А?

Виталин колебался. Ему представилась жена, которая с нетерпением ждет его, зная, что он пошел искать денег; но тут же у него мелькнула мысль – как последняя надежда – занять нужную сумму у богатого приятеля.

Чертенок напряг свою волю и впился взором в художника.

– Что же… пожалуй! – согласился он.

– Вот и отлично! – воскликнул Кострыгин. – Человек, сколько следует?

И, бросив на столик монету, он взял Виталина под руку и пошел к выходу.

Чертенок положил на столик фальшивый двугривенный и поспешно пошел следом за ними.

– К Синему мосту, – громко сказал извощику Кострыгин.

– Пожалте!

Извощик перегнулся и отстегнул полость.

Кострыгин занял три четверти сиденья, Виталин приткнулся с краешка. Извозчик застегнул полость, дернул вожжами и его сани смешались с вереницею других саней. Чертенок обернулся собакою и весело побежал за ними.

IV

На углу Мойки и Нового переулка четвертый этаж огромного дома сверкал ярко освещенными окнами.

Было 11 часов и к его подъезду со всех сторон подходили и подъезжали люди в шинелях, шубах и легких пальто.

Двухстворчатые двери хлопали то и дело.

Извощик лихо подвез Виталина и Кострыгина к подъезду, они вышли из саней и прошли следом за другими.

Чертенок быстро шмыгнул следом за ними, но уже невидимкою.

Внизу, у первой площадки лестницы посетители снимали галоши, брали номерки и иные степенно, а иные бегом, поднимались по широкой лестнице.

Кострыгин взял художника под руку и, идя с ним за другими, снисходительно говорил ему:

– Живешь безвыездно в Петербурге, а – поди – и не знал этого места?

– Не знал, – ответил простодушно Виталин.

– А я всего здесь четвертый месяц и уже член! – самодовольно сказал Кострыгин и продолжал: – общедоступное Монте-Карло, так сказать! Здесь весело. Хочешь поиграть – вволю! И девчонки есть, – прибавил он; – по субботам маскарады. Простота нравов и всякому по средствам. Ха-ха-ха! Ну, идем!

Они поднялись на третью площадку лестницы и вошли в помещение клуба.

Направо, отгороженные длинною стойкой, стояли вешалки, сплошь завешанные шубами и пальто; налево, через раскрытые двери, была видна ярко освещенная пустая зала; а прямо, за небольшим широким прилавком, сидел толстый блондин, удивительно похожий на кота, и продавал входные билеты.

Подле него стоял приземистый мужчина во фраке, с золотыми пуговицами, с густыми черными бакенбардами, походивший на важного сановника.

– На мое имя! – небрежно сказал Кострыгин господину, похожему на кота, указывая на Виталина.

– На раз или на год?

– Пишите на год. Может, соблазнишься и без меня ходить станешь, – сказал смеясь Кострыгин Виталину, – ну, плати пятьдесят пять копеек!

Виталин заплатил и получил билетик. Кострыгин подхватил его под руку и ввел в огромный зал, по которому спешно проходили входящие, направляясь в двери налево или направо.

– А! Василий Петрович! – воскликнул юркий рыжий господин с красным носом, обращаясь к Кострыгину, – ты то мне и нужен! Дельце, батенька!

– Ну, я тебя оставлю, – сказал Кострыгин Виталину, – погуляй пока, а там будем ужинать!

Он обнял рыжего господина за талию и, кивнув приятелю, пошел в двери направо.

Виталин постоял с мгновенье, увидел огромный портрет Екатерины Второй и подошел к нему.

Великая императрица была написана во весь рост.

На роскошной раме была доска с выгравированной подписью милостивых слов, которыми она удостоила открытие первого общественного собрания в Петербурге.

«Копия с Боровикова», определил Виталин и, повернувшись, пошел в ярко освещенные комнаты.

В первой небольшой комнате стояло несколько ломберных столов и за ними играли в винт сосредоточенно, угрюмо.

В следующей большой комнате – то же. В ней же, в углу за столом, сидел Кострыгин и о чем-то оживленно толковал с рыжим господином, подле которого стоял толстый лысый армянин и, широко улыбаясь, кивал головою.

Виталин прошел через эту комнату и очутился в буфетной.

Несколько человек группами сидели за столиками, пили чай и громко разговаривали.

– Какой банк! Какой банк! – сокрушенно восклицал маленький черный еврей, – четыреста рублей! Я говорю ему: сними он: нет! И… сорвали… да!

Впереди видна была еще огромная, слабо освещенная, комната.

В ней за большими круглыми столами сидели мужчины и женщины, играя в карты.

Столы освещались лампочками под широкими абажурами, отчего в огромной комнате было относительно темно.

Дамы и мужчины играли в мушку.

Виталин остановился подле одного стола и равнодушно смотрел на игру.

Рыжий еврей, похожий на ростовщика; старичок, похожий на менялу; видимо, пьяный прикащик и две дамы: одна огромная, толстая, с усами и густым басом, другая маленькая с ярко горящими глазами, с острыми чертами лица, похожая на скворца.

Они играли и ссорились.

Виталин пошел дальше.

В биллиардной двое лениво играли на биллиарде. В читальной лысый старичок громко храпел в кресле, прикрыв лицо платком.

Виталин вернулся через буфет и две залы снова в зал, где висел портрет Екатерины, и прошел в следующие комнаты.

Небольшая гостиная с фруктовым буфетом.

Полутемная большая комната с рядами стульев вдоль стен. Дальше – налево – двери вели в ярко-освещенный зал. Он переступил порог и остановился пораженный зрелищем.

V

В первый момент ошеломленному Виталину показалось, что он попал на Лысую гору – так все было необыкновенно. Он стоял на пороге ярко освещенной залы; небольшая передняя часть ее была отделена четырьмя белыми колоннами, а за ними раскинулась остальная огромная часть залы с рядами белых колонн по сторонам, вся залитая ярким электрическим светом громадных люстр.

И на всем ее огромном пространстве, словно на ярмарке, толкались, суетились и шумели люди.

Сизый дым висел облаками и в его тумане вдруг выделялось красное, разгоряченное лицо с вытаращенными глазами или поднимался кто-нибудь бледный, как мертвец.

И, словно дьявольский оркестр, в воздухе стоял сплошной гул, среди которого вырывался то громкий какой-то утробный смех, то проклятие, резкое бряцание тяжелых серебряных монет и мягкий звон золота.

Виталин стоял, пораженный зрелищем, перенесенный внезапно из скучных молчаливых зал в атмосферу этого вихря страстей.

Бесцеремонно толкнув его, в залу торопливо прошли два юрких еврея и скрылись за колоннами в тумане сизого дыма.

Молодой офицер прошел туда же, на ходу озабоченно считая серебряные рубли.

Из-за колонн вышли два господина и, весело смеясь, что-то говорили, показывая друг другу деньги.

Почти тотчас за ними вышел кругленький плешивый толстяк с красным, потным, растерянным лицом.

Ничего не видя перед собою, он наткнулся на Виталина, пробормотал «извините», наткнулся на притолоку и растерянно вышел за двери.

«Играют!» решил Виталин и двинулся вперед в шумящую и метущуюся толпу.

Тремя рядами во всю длину залы стояли восьмиугольные игорные столы с расчерченными на них кругами и сегментами и вокруг каждого из них толпились кучею люди.

Со всех сторон раздавались выкрики:

– Ответ! – кричали в одном месте монотонным голосом: – ответ!

– Двенадцать рублей приема! – кричали в другом, – восемь рублей! Шесть!..

– Мои! – раздавался голос.

– Банк покрыт!..

Между играющими ходил человек, с виду прикащик, с кожаной сумкой через плечо и, покрывая шум голосов, время от времени, выкликал:

– Место! Одно место!

Где-то поднялся спор, в другой стороне загремел дружный хохот.

Снующие, взволнованные люди, видимо, все знакомые между собою, громко обменивались фразами.

– Я говорил ему: сделай ромбус! Нет, не послушал – и сорвали…

– Ему не везет…

– Голубчик, одолжи три рубля. Завтра отдам!

– Иди к черту, я и так проигрался.

– Ну, рубль!

– У меня всего пять осталось…

– Ну, хорошо! Я тебе припомню…

Виталин втиснулся в толпу, окружавшую один из столов, и стал смотреть на игру.

На всем столе деньги; золотые и серебряные монеты, ассигнации… Рыжеватый блондин в пенснэ, держа в руке толстую колоду карт, стал сдавать на четыре руки: налево, прямо, направо и себе… сдал по четыре карты… сидящий от него слева из особого футляра вынул и открыл одну карту и положил ее наверх; следом за ним сидящие за столом открыли свои карты и тотчас раздались злобные возгласы:

– Опять!

– Вот повезло!

– Комплект! – радостно воскликнул сдававший карты и, приподнявшись, загреб все деньги, лежавшие на столе, и придвинул их к себе не считая…

– Третий комплект! Этак без галош уйдешь! – сказал кто-то и отошел.

Сдававший снова взял карты. Со всех сторон к столу потянулись руки и на стол посыпались деньги.

– Пятнадцать в круг, десять на шваль! – кричал кто-то.

– Пять на второе!

Виталина совсем притиснули к столу.

– Игра сделана! – сказал рыжий блондин и снова сдал карты.

На этот раз он, после того, как открыли козыря, с досадою отбросил свои карты, а все стоящие вокруг громко засмеялись.

– Опять комплект!

– Наоборот только…

– Не все коту масленица…

– Кабы знать…

– Пятнадцать взял, а шестьдесят проставил… Рыжий блондин приподнялся и быстро производил расплату: серебряные и золотые монеты со звоном падали на стол; к ним протягивались со всех сторон руки и сгребали деньги… стол очистился и рыжий блондин опять взял карты.

– Сделайте маленькую! – сказал он.

– Раздача! – крикнул кто-то весело.

Виталин опустил руку в карман, достал три рубля и кинул на стол.

– В круг? – спросил его сидящий за столом.

– Все равно, – смущенно ответил он и замер. Рыжий блондин стал сдавать карты…

VI

Чертенок, приняв вид господина, внушающего доверие, ходил вокруг игорных столов, толкался между игроками и радовался. Взглянув на человека, он сразу проникал в его сокровенные думы, сразу определял его положение, даже постигал то, что у нас теперь определяют термином «подсознание», и, видя все это скрытое также ясно, как мы видим рыб в аквариуме, весело и горделиво улыбался.

Солидный с виду человек… а два часа тому назад он выкрал из комода жены последние восемнадцать рублей и теперь играет на них в мечте о выигрыше…

И черт, забавляясь, потерся подле него, несколько раз навел его руку на выигрышные места, помог ему из восемнадцати рублей сделать двести десять – а потом отошел в сторону и, чуть не хохоча во весь голос, смотрел, как тот стал проигрывать, заметался, проставил последний рубль, вытер платком вспотевшее лицо и растерянно оглянулся по сторонам.

«И влетит ему дома!» подумал радостно чертенок.

С бледным лицом, воспаленными глазами сидел за столом пожилой господин… через неделю ревизия кассы и в ней недочет… вся надежда на выигрыш, ради чего он взял оттуда и сегодня пятьсот рублей… Черт уже видел ревизию, знал, что этот господин через неделю будет качаться под потолком своей спальной на шнурке от халата – и радостно улыбался.

А когда все эти игроки, с трепетом делая свои ставки, призывали молитвенно Божью помощь, черт буквально надрывался от смеха, так что один раз к нему подошел черный курчавый еврей и, с веселой улыбкой кивнув ему головой, сказал:

– Вы, верно, много выиграли? Одолжите до завтра золотой!

Черт тотчас дал ему десятирублевый; еврей жадно схватил его и убежал, а через полчаса раздались крики, ругань, плаксивый голос еврея и оказалось, что он делал ставки позолоченным четвертаком.

У него отобрали выигранные деньги и выгнали его из зала.

Черт потешался и совсем было забыл про намеченную жертву, как вдруг увидел Виталина, протискивающегося к одному из столов с зажатым в кулаке рублем.

Последним!..

Лицо Виталина было бледно, глаза потухли, губы кривились беспомощной улыбкой.

VII

Был момент когда у Виталина образовалось около пятидесяти рублей. Но на уплату долга нужно было восемьдесят рублей, на жизнь – хоть двадцать и он решил играть до выигрыша в сто рублей и остался с одним.

А теперь он думал, что двадцать пять рублей могли бы остановить роковой приход пристава, другие двадцать пять дали бы ему спокойствие на неделю – и ругал себя дураком, приходя в ужас от мысли, что он скажет жене, что будет завтра и снова думал последним рублем вернуть потерянные пятьдесят.

Черт в одно мгновение очутился подле него, помог ему продвинуться к столу и в то время, когда банкомет произнес: «Поставьте немного!» шепнул ему:

– Ставьте на второе! Второе выиграло.

– Ставьте оба рубля опять на второе, – внушительно сказал черт и Виталин, как загипнотизированный, послушал его совета и снял четыре рубля.

Надежда оживила его.

– А теперь куда? – спросил у своего соседа уже сам.

– Все четыре на первое, – ответил черт.

– Наша! – радостно воскликнул Виталин, когда на первом оказалось два козыря, и снял восемь рублей, а потом восемь обратились в шестнадцать.

– Перейдемте к золотому, – шепнул ему черт и в его голосе было что-то такое, чему не мог противиться Виталин.

У золотого стола он начал играть с десяти рублей и в четверть часа у него образовалось уже двести сорок.

– Место! – закричал в это время карточник.

– Займите, – шепнул черт.

– Но я не умею…

– Я сяду подле…

И Виталин занял место за столом, а черт сел подле него.

Двести сорок рублей из рубля! Но Виталин уже не считал их суммою. Необъяснимая уверенность овладела им и он веселым приветливым взглядом смотрел на всех и беспричинно смеялся.

– Вы мне так помогли, а я не спросил даже вашего имени? – сказал он вдруг, обратившись к черту.

Тот снисходительно улыбнулся и не без смущения ответил неясным бормотаньем, внятно прибавив:

– Маклер…

– А я художник Виталин, Федор Павлович!

– Очень приятно! – сказал черт и прибавил: – ваша очередь держать банк!

Виталин робко взял в руки карты.

– Сколько в банке? – спросили сидящие за столом. Виталин не понял, но черт выдвинул на середину стола его деньги и сказал:

– Восемнадцать рублей!

И произошло событие, о котором потом целую неделю говорили в клубе, как о чуде. Виталин бил все карты.

Из восемнадцати образовалось сорок один рубль, потом восемьдесят два, потом сто шестьдесят четыре, а там стали ставить деньги на все табло, на «шваль», в «круг», на «крылья»– и Виталин бил, бил и бил и только успевал загребать деньги и сдавать карты.

Перед ним была груда: золотые монеты, тяжелые серебряные рубли, бумажки… Лицо его раскраснелось, глаза горели и в возбуждении, как пьяный, он говорил без умолку.

Стол окружили сплошной стеною. Пытающие счастье подходили, оставляли все свои деньги и отходили с проклятиями.

Происходило небывалое: то он всех убивал одной козырною двойкой, то – когда у партнеров открывались по два и по три козыря и все уже ликовали – он показывал двух тузов и опять забирал все ставки.

– Федя, брось! – раздался оклик.

Виталин поднял голову и увидел у стола Кострыгина.

– С восемнадцати рублей! – крикнул он хвастливо.

– Поди, с тысячу есть?

– Больше! – с яростью ответил один из играющих.

– Больше? И того лучше! – сказал весело Кострыгин, – идем ужинать!

– Еще одну только! – смеясь произнес Виталин и взял карты.

– А потом бросьте, – шепнул ему черт, – довольно.

Виталин кивнул и снова стал метать с таким же счастьем, но его успех уже охладил игроков и игра стала мелкая по своим ставкам.

Он дометал до конца и, собрав всю кучу денег в салфетку, встал из за стола.

Завистливый шепот раздался со всех сторон.

Кострыгин подхватил Виталина под руку и повлек в буфетную.

– Там сосчитаем! Идем! – говорил он и в его голосе слышались лесть и зависть.

Виталин громко смеялся и повторял:

– С рубля! С последнего рубля! Благодаря вот им… Он оглянулся, но черт уже исчез, весело думая: «шабаш! Теперь не сорвется»…

– Вот сюда! Давай считать! – суетливо заговорил Кострыгин, усаживая приятеля к столу и стараясь взять от него салфетку, но Виталин удержал ее у себя и бережно развернул на столе.

– Ну, давай!

Они стали считать деньги, сперва сортируя их.

Виталин дрожащими руками стал считать бумажки – сперва сотенные, потом пятидесятирублевые, двадцатипятирублевые и – наконец, трехрублевые, а Кострыгин звенел золотом, быстро и ловко отсчитывая по сто рублей и раскладывая по кучкам.

– Ну, у тебя сколько вышло? – спросил он, оканчивая счет и незаметно опуская в жилетный карман несколько монет.

– Две тысячи триста семьдесят один рубль!

– А у меня семьсот сорок, да еще серебро! Они сочли серебро.

– Девяносто два рубля! Итого – три тысячи двести три рубля! – быстро сосчитал Кострыгин.

– Это с восемнадцати рублей! С рубля! – воскликнул Виталин, жадно собирая деньги и рассовывая их по карманам.

– Я на вас ужасно проигрался. Дайте с выигрыша хоть пятнадцать рублей! – услышал он просительный голос и поднял голову.

Вокруг стола стояло несколько человек с заискивающими улыбками на лицах.

– Дай им! – сказал Кострыгин, подмигивая рыжему толстому еврею.

– С удовольствием! Вам сколько?

– Пятнадцать рублей!

– И мне, пожалуйста!

– И мне!

К нему протянулось несколько рук. Он брал золотые монеты и раздавал торопливо и радостно.

– Попрошу тридцать рублей… до завтра, – хрипло произнес сухой, как щепка, отставной корнет в выцветшей синей куртке.

– Ну, и довольно! – властно произнес Кострыгин, – человек, шампанского и счет!..

Трое лакеев, почтительно согнувшись, стояли в ожидании и теперь быстро метнулись исполнить приказание.

Кострыгин положил пухлую руку на локоть Виталина и дружеским тоном проговорил:

– Тебе, Федя, как говорится пофартунило. А почему? Потому что я тебя сюда привез! Ведь правда? Сам бы не поехал?

– Да я и не знал, – смеясь ответил Виталин.

– Совершенно верно! Так ты, Федя, мне помоги, дружок. Одолжи три сотни… на недельку!

– Сделай милость! – поспешно ответил Виталин и отсчитал ему триста рублей.

Три тысячи рублей! Он никогда не имел сразу более двухсот рублей и теперь эта сумма казалась ему миллионом.

– Вот друг! – с чувством произнес Кострыгин, небрежно опуская в карман деньги. – А теперь выпьем и домой!

– Домой! Домой! – оживленно повторил Виталин и его охватило нетерпение поскорее увидеть жену и поразить ее и рассказом, и деньгами.

– Да, я домой! Ты уж один! – повторил он, наскоро выпивая стакан вина, и вскочил с места.

– Стой! А твой адрес? Завтра будешь?

Но Виталин уже торопливо шел к выходу.

Кострыгин добродушно махнул рукой, сел поудобнее и стал медленно пить вино.

– Кто это? – спросил его шепотом юркий брюнет, садясь за столик.

Кострыгин усмехнулся.

– Пижон! В первый раз! Совсем с ума сошел. Художник Виталин.

– Тс… – сказал подходя к столу толстый армянин, – все равно все деньги назад принесет.

– Ну, это как! – серьезно ответил брюнет, – везло ему непостижимо. Насквозь!

Подле столика образовалась группа и все расспрашивали Кострыгина о его приятеле.

– Ты его притащи сюда! – заключил беседу высокий брюнет с физиономией бандита.

– Сам вернется! – смеясь ответил Кострыгин и встал от стола.

– Да, и везло! – задумчиво проговорил брюнет и, сосчитав свои деньги, снова направился в игорную залу.

VIII

Гони не жалея! – говорил Виталин извощику и мчался по пустым улицам в глухую улицу Петербургской стороны, радостно думая, как обрадует свою Наташу.

Три, четыре часа тому назад он был полон отчаянья с последним рублем, а теперь – богач!

– Гони, братец! – повторял он извощику, подъезжая к Ружейной улице.

Извощик свернул с Каменноостровского проспекта; потянулись заборы, за которыми торчали опушенные снегом деревья, темные домики с закрытыми ставнями.

Виталин перегнулся в санях.

– Направо! У фонаря! Стой! – закричал он, выскочив из саней, и, сунув извощику два целковых, вошел в калитку.

Сердце его колотилось от волнения; он шел по темным сеням, ощупывая свои карманы, полные денег.

– Отвори! Это я! – крикнул он, когда на его стук послышался опрос заспавшейся кухарки.

Дверь обитая рогожей с шуршанием открылась. Виталин вошел в тесную кухню, слабо освещенную лампадкой; кухарка скрылась за пестрой занавеской.

– Это ты? – послышался тревожный оклик жены.

– Я, Наташа! – громко ответил Виталин, сбрасывая галоши. Потом, вбежав в первую темную комнату, он быстро сбросил пальто и шапку и вошел в спальную.

Узкая маленькая комната была занята столом, стулом и двумя кроватями.

В маленькой кроватке у стены спал четырехлетний сын Виталиных, на другой – проснувшаяся Наталья Семеновна, приподнявшись с подушек, зажигала свечу.

– Где ты был так долго? Я жда… – начала она, но он тотчас перебил ее восклицанием:

– Мы спасены! Мы разбогатели! Понимаешь, богачи! – и нагнувшись порывисто обнял ее.

Она испуганно освободилась из его объятий:

– Что случилось? Скажи толком!

– Мы богаты! Смотри! – и он стал торопливо освобождать свои карманы, выбрасывая деньги на одеяло.

Сотенные, по пятьдесят рублей, по двадцать пять, трехрублевые и целый дождь золотых монет.

– Вот смотри! Еще! Еще! Тысячи! – говорил задыхаясь Виталин, а жена его словно окаменела. Рубашка спустилась и обнажила плечо и грудь, распущенные волосы свисли на лицо, одна рука лежала на подушке, а другая на одеяле и теперь скрылась, засыпанная золотыми монетами.

Наконец, она очнулась, отбросила сбившиеся волосы, оправила рубашку, потрогала рукою деньги и тихо спросила:

– Откуда?

– Ах, это прямо сказка! – ответил он, взмахнув руками.

– Папа! – раздался голос из кроватки.

– Проснулся, Сашурка! – Виталин взял несколько монет и бросил их в постель сына: – играй! У папы много их. – Он встал, поцеловал сына и снова сел на кровать.

– Откуда же? – повторила жена, пересыпая из руки в руку золотые монеты.

– Говорю, сказка! Выиграл!! – Он сбросил пиджак, жилетку и сапоги и стал рассказывать по порядку историю вечера от встречи с старым товарищем.

Ей казалось, что она слушает сказку. Она видела карточную игру, у них собирались приятели мужа и играли в стуколку. Проигрывали и выигрывали по восьми, по десяти рублей, но чтобы можно было выиграть столько, она и не думала и теперь с недоверием взглянула на мужа.

– Неужели это правда, Федя? – спросила она и голос ее дрожал от радости и страха.

Он засмеялся.

– Что же, я украл их что ли? Ах, глупая! Подожди, я еще и еще выиграю!

– Сколько же тут? – и голос ее понизился до шепота.

– Тысячи три! Было три, да я раздал. На нас хватит! – ответил он и, нервно рассмеявшись, снова обнял жену.

Она приникла к его плечу и замерла. Через минуту они очнулись.

– Спрячь деньги-то, – деловым тоном сказал он, – пока хоть под подушку!

Она торопливо стала собирать золото и бумажки и совать их под подушку.

– Еще рассыплятся, – подумала она вслух и, сдернув со стены полотенце, переложила деньги в него, завязала узлом и сунула узел за подушку у стенки.

Виталин разделся, лег подле жены, погасил свечу и сказал:

– Ну, спать теперь!

Но спать они не могли. Нервы были слишком напряжены, ум возбужден – и они, лежа друг подле друга, стали распределять эти деньги.

– Завтра уж ты сама сходи к приставу и заплати эти поганые 80 рублей, – сказал он.

– Понятно, прежде всего! Вот удивится-то! – и она засмеялась.

– За квартиру и в лавочку; Лизавете тоже…

– Всем, всем!..

– А потом, знаешь что я решил, Наташа? – он повернулся к ней: – бросим эту дыру, найдем хорошенькую квартирку, обставим ее и я тогда примусь за картину. Знаешь, за ту!.. Сон!.. Теперь это можно. Одну тысячу истратим, на другую – проживем месяцев шесть, а там и – картина! А?

– Понятно, это можно! – Она тоже обернулась к нему лицом и заговорила с оживлением: – спальная, гостиная, столовая и мастерская. Четыре комнаты! А как обставим их! Вот Чирковы удивятся-то! И Евгения Львовна тоже. Вчера пришла, жалела, жалела нас! Даже противно! А потом сплетничать стала… Мы не скажем, Федя, что выиграли?

– Понятно, – быстро ответил он, – кому дело? Получил заказ, наследство…

– А обставим красиво, красиво… Я, Федя, еще себе платье сделаю.

– И платье, и шубу. Все! И Сашку оденем…

– Как куклу! О, милый!.. – Она горячо поцеловала его. Он счастливо засмеялся.

– То ли будет еще! Если бы ты знала, как мне везло…

Черт радовался, выскользнув из клуба.

«Ну, веревку заплел», ухмыляясь, подумал он, «займусь с ним денька три и – баста!»