Текст книги "Карточный мир"

Автор книги: Андрей Зарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

XVI

Виталин проснулся часа в два дня. В квартире было мертвенно тихо. Елизавета и горничная неслышно возились в кухне, Наталья Александровна ушла с Сашей гулять, что она делала каждый день.

Виталин, едва открыл глаза, как подумал о вчерашней игре. Опять четыреста рублей. А между тем был в выигрыше рублей восемьсот.

Как это вышло? Сначала он все выигрывал, потом офицер, сидевший напротив, уговорил его войти с ним в долю на ответе и пошел открывать жиры.

Черт его дернул!

А потом он сам открыл три жира, и – готово…

И Виталин стал перебирать в уме все случаи, когда он был в выигрыше и не удерживал его. И – по мере воспоминаний – у него в груди скоплялась мучительная, болезненная горечь. «Сколько же я проиграл?» вдруг мелькнуло у него в голове и при этой мысли он вскочил, как от толчка, мигом оделся и очутился в своей мастерской.

Горничная услыхала шум и показалась в дверях.

– Вам, барин, сегодня чаю или кофе? – спросила она по обычаю.

– Ах, что хотите! Сюда!

Виталин отпер ящик стола, вынул чековую книжку, бумажник и стал считать.

Десять дней несчастливой игры и у него не хватает семи тысяч. Короче: – осталось на книжке восемь тысяч да в бумажнике триста рублей. У жены три тысячи. И все.

Он захлопнул ящик стола и, медленно отойдя к дивану, опустился на него и задумчиво обвел глазами свою мастерскую.

На мольберте стоял натянутый холст, в бокале торчали кисти, на табурете валялись палитра и краски в девственно неприкосновенной чистоте.

И Виталину вдруг стало совестно. Он покраснел и, вскочив, беспокойно заходил по комнате. Ведь не может же он, художник, опуститься до положения игрока, живущего удачей или неудачей?

– Баста! – произнес он вслух, – теперь можно и поработать.

Горничная внесла стакан кофе.

Он велел поставить поднос на табурет подле мольберта, сам сел перед ним и уставился на чистый холст.

Будет, будет картина! Ничего, что месяца три он не брал в руки кисти и безумствовал. Такие развлечения не особенно вредны. Даже необходимы. Зато, какие он перевидал рожи! Какую гамму ощущений он уследил на человеческих лицах!.. Это не пройдет бесследно.

И ему на холсте стали представляться картины. То – внутренность «Café de Paris» при освещении электрических фонарей, то игорный зал, то отдельные эпизоды игры, то отдельные лица. Он взял уголь и стал чертить им по холсту. Вот отставной корнет в потертых рейтузах с лицом Дон-Кихота, вот наглое лицо его приятеля, Кострыгина, еврей, армянин, а вот тот артельщик, который повесился, промотав доверенные ему деньги.

– Папа рисует! – раздался за его спиной голос Саши, и он быстро обернулся, радостный и счастливый.

В дверях мастерской стояла Наталья Александровна в каракулевой кофте, в такой же шапочке, свежая, румяная с мороза, и глядела на Виталина радостным взглядом.

Он понял сразу ее мысли и весело ответил:

– Бросил, хочу работать!

Она только засмеялась в ответ и быстро кивнула головою.

Виталин взял палитру и стал выпускать на нее краски.

– Хочешь завтракать, или подождешь обеда? – спросила Наталья Александровна.

– Подожду обеда, – ответил Виталин, смешивая краски, и взял кисть.

Наталья Александровна села подле него. Саша притащил в мастерскую складную крепость и уселся с нею на полу.

– Это все эскизы, – говорил Виталин, быстро водя по холсту кистью, – типы, которые я видел! Я изображу игру в момент азарта. Увидишь, какая будет картина! Ты думала, что уже всему шабаш? Наталья Александровна кивнула.

– Я боялась. Ты так увлекся игрою. Правда, мы от игры поправили все дела, но теперь я ее проклинала. Это гадость! Пока ты выигрывал, я не думала об этом. Но когда ты стал проигрывать… ты проигрывал чужие деньги и то – тяжело, а если это трудовые, если это последние… ужасно!..

– Ну, таких бы я не проиграл, – с уверенностью ответил Виталин.

– А в первый раз?..

Виталин подумал об этом первом разе и ему на миг стало жутко.

– Теперь Чирков выигрывает, – сказал он: – только он умнее меня. Ходит не каждый вечер.

– Она была и хвалилась. Говорила, тысячу выиграл.

– Мама, купи мне пушку! – закричал Саша, – такую, как мы видели.

– Я куплю! – сказал Виталин, быстро водя по холсту кистью.

– Это кто? – спросила Наталья Александровна, указывая на Кострыгина.

– Тот, кто свел меня в клуб. Приятель. Кажется, маклер, или какой-то агент.

– Прямо разбойник.

– Вроде этого! – засмеялся Виталин. – Я хотел еще зарисовать маклера, который помог мне тогда отыграться, и все не могу схватить его рожи. Вот так и мерещится, а на холст не дается…

– Кушать подано, – доложила горничная.

Они прошли в столовую и Виталину казалось все вокруг обновленным, возрожденным.

– Нога моя в клубе не будет! – сказал он громко. – Вечером поедем к Чиркову.

– Вот тебе и твоя удача, – сказал патрон чертенку, – чувствуешь?

– Пхе! – ответил чертенок, – это он только так… У него ничего, ничего не останется и он у нас будет… И он, и все!.. Я знал, что делал. У меня время еще есть…

XVII

Чирковы, видимо, поправились. Сам, в лохматом рыжем домашнем пиджаке, выскочил в кухню на голос Виталина и радостно закричал:

– А, наконец-то! Маня, Федор Павлович с женой!

– Сейчас! – откликнулась жена Чиркова, и в ее голосе слышалось довольство.

Виталины вошли в большую комнату. Здесь прежде стоял продавленный диван, убогий стол и плетеные соломой дачные стулья.

Теперь кисейные занавески украшали три окна, а в комнате стоял полный гарнитур будуарной мебели, и все вокруг имело уютный вид.

– Сейчас устроимся! – сказал Чирков и выбежал в кухню.

Марья Павловна в красивом шерстяном капоте (что она считала почти «шиком») вышла к гостям и, крепко поцеловавшись с Натальей Александровной и пожав руку Виталину, сказала:

– Я думала, вы и не покажетесь!

– Ну, вот! Старые приятели, чай! – добродушно ответил Виталин и спросил, невольно оглядываясь по сторонам:

– Что, Сережа работу получил?

– Да, понемногу работает, – ответила, чуть улыбаясь, Марья Павловна.

– Хорошо устроились, – сказала Наталья Александровна.

Чиркова оживилась.

– Правда? Мне эта мебель очень нравится. Теперь хоть кого принять не стыдно. Слава Богу, поправились!..

И она дружески-откровенно начала рассказывать о пережитых бедствиях и о теперешнем сравнительном благополучии.

– Ребятишек одели, сами оделись, мебель, посуда… долги по лавочкам! – и лицо ее при этом светилось радостью.

– Большой заказ получил? – спросил Виталин. Марья Павловна вдруг весело расхохоталась.

– Шутник вы! Будто не знаете? Ведь, это он все в карты выиграл!

– В карты?..

Виталин вдруг почувствовал в глубине души что-то вроде зависти и тотчас устыдился этого чувства.

– Что же, слава Богу!

Наталья Александровна сразу покраснела. Ей стало невыносимо совестно, что открылось то, что она скрывала, что, значит, знают – откуда и у них средства.

– Как же, в карты! – оживляясь, заговорила Марья Павловна, и лицо ее разгорелось. – В тот вечер, когда вы проиграли, – она улыбнулась, – он четыреста рублей принес. А потом почти каждый день – то сто, то двести, и вот опять триста принес.

– И не проигрывает? – не без зависти спросил Виталин.

– Бывает; но тогда он не идет дня три, четыре.

В это время вернулся сам Чирков, нагруженный покупками.

Прислуга уже накрыла на стол и внесла самовар. Чирков вошел и, услышав о чем идет речь, весело сказал:

– Это, Федя, повыгодней иллюстраций, да рисуночков! Годик бы так поработать и – ша-баш!

– Идите сюда! – пригласила Чиркова Виталину, отходя к столу.

– А нам – сюда!

Чирков с Виталиным остались на диване.

– Так тебе везет? – заговорил Виталин. Чирков кивнул.

– Я за стол не сажусь. Все мажусь. Сначала в этот ходил, в Немецкий, ну, да там – гадость. А теперь в Купеческий хожу. Вот там игра!

И он начал рассказывать.

– Восемь, десять столов и на всех дают «ответы». Нет такой суммы, на какую не ответили бы. Ставь хоть тысячи! Бывают комплекты по восьми, по десяти тысяч и тут же, рядом с сотенными, можешь ставить рубль. Вот там игра! Такой игры нигде нет. Недавно один прометал двадцать четыре тысячи; на другой день известный всем купец отдал пятнадцать тысяч. Люди подходили к столу с шестью рублями и отходили с сотнями.

Я проиграл все. Занял три рубля и вернулся домой с тремястами! Хочешь, я и тебя сведу туда?

– Пожалуй! – ответил Виталин.

У него всколыхнулось все внутри. В воображении ясно представились: ярко освещенный зал, столы, засыпанные деньгами, карты, лица игроков…

– Хочешь сыграем? – предложил Чирков.

– С удовольствием! – встрепенулся Виталин.

– Маня, хочешь? По полтиннику! Наталья Александровна! – и Чирков вскочил и начал устанавливать перед диваном ломберный стол.

– Ах, это так интересно! Он меня выучил! – сказала Чиркова. – Душечка, сыграем!

– Мне все равно, но я не знаю этой игры.

– Живо выучим! – засмеялся Чирков, бросая на стол карты. – Идите, берите карточку. Маня, вели подать свечи!

Он хлопотал и суетился. Марья Павловна смеялась, Виталин оживился, и Наталья Александровна подчинилась невольно общему настроению.

Они сели за стол и начали играть.

Чирков с женою горячились, но Марья Павловна выказала жадность. Виталин играл широко и без рассчета. Наталья Александровна была равнодушна. У нее тотчас отнимали и полтинник и карты, едва она начинала держать банк; но вдруг ей пришла талия. Она начала бить. Из полтинника банк вырос до четырнадцати рублей и на столе образовалась куча денег. Какое-то, неведомое доселе, острое чувство охватило Наталью Александровну. Она, вдруг, сразу поняла игру и вызывающе сказала Чиркову:

– Что же, покрывайте!

– Банк покрыт! – ответил Чирков.

– Со мной пополам, – сказала с жадностью Марья Павловна, которая сидела в первой руке.

– Идет!

Наталья Александровна сдала карты. Марья Павловна открыла козыря, а потом свои карты, и ее лицо побледнело.

– Жир!

– Взяла! – закричал Виталин, увидев у жены козыри.

Наталья Александровна придвинула к себе деньги и бросила карты.

Из полтинника – двадцать восемь рублей! Это значит, из пяти рублей было бы двести восемьдесят и всего убила она четыре карты…

Они играли до утра. Наталья Александровна выиграла восемьдесят рублей, Виталин – тридцать. Чирковы были смущены.

– Приезжайте теперь к нам играть! – позвала их Наталья Александровна.

– Непременно, отыгрываться! – засмеялась Марья Павловна.

– Ты не забудь про Купеческий, – сказал Виталин Чиркову.

– Обязательно!..

– Как это увлекает! – сказала Наталья Александровна мужу, едва они вышли на улицу.

– Еще бы!

– И – как интересно! А ты заметил, какая она жадная! У нее лицо даже пятнами пошло, когда я убила ее карты…

И Наталья Александровна без умолка говорила всю дорогу. А Виталин молчал.

Его неудержимо снова потянуло играть, испытать счастье. И когда он лег в постель, словно кто-то стал нашептывать ему про былую удачу и перед ним воскресали картины, когда он бил противников комплектами.

«Завтра схожу», подумал он. «А – картина?..»

Но картина ему не удавалась.

Заказы на копии из магазина он исполнял быстро и аккуратно. От того, что он сходит вечером сыграть в карты, упущений быть не может.

«Завтра пойду!» решил он окончательно и, повернувшись, закрыл глаза, когда жена вдруг сказала ему:

– Отчего ты не сходишь в клуб? Может, тебе опять повезет?

Он даже вздрогнул.

– Завтра схожу! – сказал он и обнял жену. – Наиграем тысяч пятьдесят, сто!..

А черт смеялся и радостно потирал руки.

XVIII

Виталина встретили в клубе, как старого знакомого. Совершенно забытые им люди подходили, жали ему руку и рассказывали клубные новости. Карточник низко поклонился и сказал:

– Я уж вам с хорошими игроками место сделаю!

– Ах, Феденька! – раздался возглас Кострыгина. И он обнял Виталина, трижды поцеловал его, потом взял за талию, и гуляя с ним между колоннами, заговорил:

– Обрадовал! Буду опять с тобой в гривеннике, может – поправлюсь. А то, совсем проигрался. Бьют и бьют. Ты сколько времени не ходил?

– Месяца три. Кострыгин засмеялся.

– Здесь все перепугались. Думали, уже совсем ходить не будешь. Ан – и ты тут!..

– Чего же боялись?

– А деньги-то, что выиграл? Их, ведь, отыграть надо.

– Ну, это как удастся, – хвастливо сказал Виталин.

– Местечко есть! – подбежав, объявил карточник. Виталин ощупал бумажник и бодро двинулся к столу. Партнеры были все те же. Он не знал ни имен, ни званий, но помнил их лица и теперь дружески поздоровался со всеми.

– Ну, будем пытать счастье! – сказал толстый армянин и, легши животом на стол, сгреб карты и начал тасовать.

Толпа мазчиков окружила тесным кольцом игорный стол. Игра началась.

Когда до Виталина дошла очередь держать банк, он почувствовал небывалое волнение. Руки его тряслись, на лбу выступил холодный пот. Банк завязывался, но по третьему удару его срывали.

– Как часы! – восклицал его визави и громче других кричал после второго удара: – После играющего!

Виталин проигрывал и отыгрывался, когда партнер с правой руки оставил место и на его стул свалился полупьяный чиновник. Он высыпал на стол деньги и кричал:

– После играющего!

– Не скандаль, Петя, будет твоя очередь, – уговаривал его другой подвыпивший чиновник – в тужурке.

– Я ничего! Я хочу сорвать банк!

– Да уже сорван! – обозлившись проигрышем, сказал толстый армянин.

Когда очередь дошла до чиновника, он поставил десять рублей и Виталин тотчас их взял. Чиновник поставил двадцать, и Виталин взял опять.

– Ответ! – заявил пьяный и бросил карты.

Ему приготовили талью, а тем временем к столу потянулись руки, и на стол со звоном посыпались деньги.

Виталин двинул на свое табло все серебро, рублей двадцать восемь, и с улыбкой взглянул на пьяного чиновника. Безусое лицо его было красно, словно налитое, глаза тупо глядели перед собою, на лоб падали волнистые волосы. Он держал волосатыми короткими пальцами карты и бормотал:

– Сколько денег? Ответ!

– Да ты замечи сперва! – испуганно поторопил его товарищ, потому что ставки все увеличивались.

– Все равно! Бью! – пробормотал пьяный и стал кидать карты. Они падали неаккуратно, и партнеры, то и дело, передвигали их друг другу.

– Комплект! – заявил пьяный, не глядя открывая свои карты, и, перегнувшись, стал собирать деньги.

– Ставьте, ставьте! – кричал он снова, кидая карты.

– Дай поставить! – говорил товарищ.

– Пусть ставят, все равно – бью! – отвечал пьяный и снова объявил: – Комплект!

Вокруг послышался ропот.

Виталин проиграл уже двадцать рублей и, с упрямством проигрывающего, двинул сорок рублей на свое табло.

– Комплект!

– Недаром говорят, что в карты надо пьяному играть, – сказал кто-то.

– Ставьте, ставьте!..

Виталин растерялся. Он не верил, что можно бить карты по шесть раз подряд, и продолжал ставить, увеличивая куши, а тот – бил и бил.

У Виталина на столе остался золотой. Он полез в бумажник и вынул последние двадцать пять рублей.

Пьяный чиновник взял два куша, сгреб деньги и с громким смехом встал из-за стола.

Виталин с растерянной улыбкой встал следом за ним и крикнул: – Место!

– А когда-то вы нас так били! – сказал ему визави.

– Я говорил тебе – не мажь! – горячился Кострыгин. – Дождался бы своей очереди и метал. Сколько просадил?

– Четыреста!

– Фью! – свистнул Кострыгин, – какую игру еще можно было бы вести…

– Ну, что? – спросила Наталья Александровна, когда Виталин вошел в спальную.

– Опять проиграл! – И он стал рассказывать, как шла игра.

Наталья Александровна слушала его, приподнявшись на подушках, и глаза ее горели.

– Понятно, не всегда удача! – сказала она: – Если бы ты дождался своей очереди, может быть, и выиграл бы.

– Кострыгин тоже сказал, – ответил Виталин.

На другой день он не мог заниматься и, одевшись, пошел к Пухлову, который торговал картинами и постоянно давал Виталину заказы на копии.

– А! – радушно воскликнул Пухлов, маленький юркий господин, с хитрыми крошечными глазками. – Хотите «Медного Змия» писать?

Виталин покачал головою.

– Нет, Захар Кузьмич, из дома выходить неохота.

– Заленились. Я слышал, разбогатели? Виталин усмехнулся.

– Было! А теперь – едва-едва что осталось.

– Тэк-с… А все – карты, – сказал вдруг Пухлов и хитро прищурился.

Виталин удивился.

– Вы откуда знаете?

– Хе-хе-хе!.. Слухом земля полнится… Говорили-с.

– Да, и карты, – согласился Виталин. – Сначала везло, а потом…

Пухлов вздохнул и развел руками.

– Это – всегда так. У меня был один знакомый. Сорок тысяч выиграл, потом проиграл и их, и казенные деньги и застрелился.

– Тьфу! – отплюнулся Виталин и засмеялся. – У меня нет казенных денег.

– Чирков тоже играет?

– Тоже.

Пухлов потер руки и засмеялся.

– Ну, ну, скоро вы все у меня работать будете.

– Я и теперь пришел за делом, – сказал Виталин и стал ему предлагать купить свою будущую картину.

Он напишет игорный зал во время разгара игры. На первом плане стол, за которым идет раздача, а рядом, – за которым бьют.

– Батенька! – воскликнул Пухлов: – да это только Репину впору…

Виталин нахмурился.

– Я ведь ее начал только. Когда кончу, тогда говорите о ней. А теперь я лишь спрашиваю: вам писать, или для другого?

– А на выставке будет?

– Непременно!

– Тогда пишите, – согласился Пухлов. – Как набросаете планы, позовите меня. Я задаток дам.

– Ну, вот это дело! – сказал Виталин и, простившись, пошел домой.

Ему казалось, что этим малозначащим договором он застраховал себя от увлеченья. Вечером приехали Чирковы.

– Ну, душечка, ставьте столик! – прямо из передней объявила Марья Павловна.

Наталья Александровна оживилась.

– Сейчас!

– А я, прости, брат, сказал и Хвоину, и Прутикову, и Хлопову, – здороваясь признался Чирков. – Затеем игру! Веревкин с женой и деньгами… Хвоин тоже получил.

Виталин засмеялся.

– Что же играть, так играть!.. А про клуб не забыл?

– Как же! – спохватился Чирков. – Приходи завтра и прямо – в кассу. Там ты уже записан. Пятьдесят копеек дашь и иди! Вот там, батенька, игра!..

– Сейчас чай подадут, а пока, если хотите, сядем! – предложила Наталья Александровна.

Виталин взглянул на жену и не узнал ее. Лицо ее раскраснелось, глаза горели, и она, видимо, волновалась.

– Играть, так играть! – согласился весело и Чирков. В это время раздался оглушительный звонок, и в передней послышался зычный голос Хлопова.

– А! Монте-Карло!.. Кто за банкомета?.. Зашли мои птенцы, Хвоин с Прутиковым, и говорят: игра у Виталина. Я не игрок, а посмотреть занятно.

– Соблазнишься!

– Ну, это врете!

– Тебе начинать, – сказал Виталин Чиркову. Чирков взял карты.

Потом пришли все остальные гости. Игра оживилась. Марья Павловна и Наталья Александровна горячились больше всех, а лица их то бледнели от проигрыша, то вспыхивали радостью при выигрыше.

– Вот это – игра! – восклицал Хлопов, выпивая четвертую бутылку пива. – Сколько в банке-то?

– Тридцать шесть рублей! – ответил Хвоин.

– И ты по банку?

– По банку!

– За всю картину? Ну, игрок! Хвоин покраснел и пробурчал:

– Это уж мое дело!

– Известно, твое, – добродушно ответил Хлопов. Они играли до самого утра…

– А в субботу к нам, – пригласила Наталья Александровна.

– Ваши гости! – ответили Хвоин и Прутиков.

XIX

Виталин пообедал и в шесть часов вечера подошел к стеклянному, закрытому с четырех сторон, подъезду на углу Фонтанки и Графского переулка. Швейцар распахнул перед ним дверь. Он поднялся в огромную переднюю, заставленную вешалками, и сразу почувствовал комфорт, солидность и богатство окружающей обстановки. С широкой лестницы спускались генерал и почтенной наружности старец. Мимо Виталина прошел доктор, которого генерал назвал профессором. Совершенно иное, чем в клубе, куда его свел Кострыгин…

Виталин подошел к конторке, за которой стоял молодой человек с торчащими ушами, назвал себя и, получив за пятьдесят копеек пропускной билетик, поднялся по широкой лестнице во второй этаж. До него, уже издали, доносился смутный гул голосов. Он вошел в огромный зал, в котором стояло с десяток громадных восьмисторонних столов. У каждого стола толпились игроки; иные переходили от стола к столу, другие растерянно ходили по залу.

Виталин остановился подле одного из столов и начал присматриваться к игре. Играли в то же экартэ.

Один из играющих метал ответный банк; прометал четыре сдачи и бросил; его сменил другой и, приготовив карты, тоже начал метать ответ.

Через толпу играющих к столу протиснулся высокий брюнет, прогнал одного из сидящих за столом, занял его место и тоже начал метать ответный банк.

Виталин сразу ничего не понял. Он увидел только, что здесь ведется едва ли не самая крупная игра, что здесь, так сказать, «игорная биржа». За столом, у самого камина, Виталин увидел тысячную игру. На столе почти не было золота, и целыми пачками лежали сторублевые бумажки.

Рыжий еврей подошел и сказал:

– Двенадцать бумажек в круг! – И на него никто не обратил внимания, словно это обычная ставка.

– Вот здесь – игра, – услышал он за собой голос Чиркова и обернулся. Чирков наскоро поздоровался с ним и ловко кинул на стол десятирублевик.

– Ставь скорее, – сказал он, – здесь раздача! Виталин бросил двадцать пять рублей. Банкомет дал один куш, и Виталин выиграл. Выиграл и Чирков.

– Говорю, раздача! – повторил он оживленно. – Вчера, говорят, он двадцать восемь тысяч раздал.

Виталин играл до позднего вечера, брал и отдавал, ходил от стола к столу и впивал в себя насыщенный ажиотажем воздух.

Потом, за ужином, Чирков объяснил ему условия игры.

Те, сидящие за столом, по очереди дают ответы. Если захочет вмешаться посторонний, то он может согнать сидящего за местом, отмеченным кружком, и метать в свою очередь. Комплекты все большие и потому редко кто держит банк один. Чаще составляется компания из двух, трех, даже четырех человек.

Виталин ушел смущенный. Он выиграл пустяки, но в первый раз он видел игру, где тысячи оборачиваются, как десятки рублей, и где можно в вечер наиграть и пять, и шесть, и двадцать тысяч!..

Он вернулся домой и рассказал жене свои впечатленья. Она сидела в постели и слушала его, полуоткрыв рот, расширив глаза.

– Двадцать, тридцать тысяч! – повторяла она тихо.

– Да, там игра! – вздохнул Виталин.

– Если бы я была мужчиной…

– Я и сам попробую счастья!..

XX

Но счастье изменило ему. Черт делал свое дело и вел его к гибели, постоянно разжигая страсть. Обреченный на проигрыш, Виталин проигрывал деньги с фееричной быстротой. Сначала ему будто везло, потом вдруг словно открывался шлюз; раз, два, три – и он поднимался от стола без призрачного выигрыша и без своих денег.

Идя домой, он размышлял и для него становилось очевидным, что, прекрати он игру после второй метки, или откажись он от компании с Верстовским, а возьми Безанкулова – он был бы с выигрышем. Эти мысли мучили его жгучим раскаяньем и в то же время поддерживали надежду на следующий раз.

Он стал угрюм и сосредоточен, но однажды, в минуту малодушной откровенности, он рассказал жене эпизоды последних игр.

– Пятнадцатого числа я, Наташа, заложил в банк семь рублей и снял шестьсот! Уйти бы, и – все! Но черт дернул меня проехать в этот Купеческий; там я дал ответ и в четыре удара отдал все и своих триста! А на другой день наиграл четыреста и тоже проиграл; потом пятьсот и – тоже! Каждый вечер я бывал в выигрыше, и все ничего! А теперь – бьют и бьют!

Помянув черта, он был более чем когда-либо близок к истине.

Наталья Александровна слушала его, затаив дыханье, и потом вдруг разразилась слезами и упреками. Лучше бы он не говорил ей этого! У него была тысяча, больше, а теперь он тащит из дома последние деньги! Если он такой дурак, что не может удержаться, он лучше бы бросил игру и занялся картиною. Пухлов приходил два раза. Вон, Чирков рассказывает, что каждый вечер он может уйти с выигрышем, а не уходит. Так надо бросить! Неужели сладка та, прежняя, ужасная жизнь?!..

Виталин слушал ее изумленный, растерянный, потом порывисто начал ее утешать.

– Наташа, перестань! Мне и самому тяжело. Поверь, тяжелее, нежели тебе. Для меня игра теперь мука. Я отыграюсь и брошу…

– Никогда ты не отыграешься!

– Отыграюсь! Вот увидишь! Теперь сделаю сто рублей и уйду. Ей Богу!..

«Так и буду играть», давал он себе слово: – «сто рублей и – баста!»

Он играл теперь во всех столичных клубах, освоившись с размерами и приемами игры в каждом клубе, и везде имел знакомых компаньонов и партнеров. В Немецком клубе он был своим человеком, но его не тянуло туда. Обилие разных темных личностей, всякого сброда смущало его. А когда один раз он принужден был играть с господином, который на следующее утро принес ему сапоги, – он совершенно оставил этот клуб.

Больше других ему нравился Железнодорожный. Прекрасное помещенье, воспитанные люди, отличная кухня, спокойная и крупная игра. Но в этом клубе ему не везло фатально.

Чаще всего он бывал в Купеческом. Этот клуб казался ему столичной ярмаркой. И крупный чиновник, и выдающийся деятель, и мелкий маклер – все толкались здесь около игорных столов и в течение дня в этом огромном зале, кажется, проходил весь Петербург. Особенно днем. Мимоходом заезжал адвокат; с репетиций до спектакля толкались актеры и певцы; к четырем часам приезжали маклеры; потом появлялись учителя в своих вицмундирах, видимо прямо из гимназий зашедшие поправить свои финансы; а к вечеру собирались уже заправские игроки с крупными суммами, с широким размахом в игре.

Участковые пристава играли, как банкиры, крупные купцы рисковали тысячами, обсчитывая в тоже время своих приказчиков.

Здесь знаменитый капитан В. наиграл четыреста тысяч и здесь же оставил их; здесь судившийся К. наиграл двести тысяч, а потом наделал подлогов и попался.

Каждый клуб имеет свои легенды, и Виталин знал их теперь все и, в случае неудач, припоминая их, поддерживал в себе надежду на выигрыш.

У него завелись чисто карточные знакомства.

Князь Тотамьянц, делающий какие-то дела в Баку и во время приезда в Петербург играющий и крупно, и мелко.

Увидев Виталина, он, сидя за столом, через всю залу кричал ему:

– А, художник! Метнем талийку! Но – небольшую! Идите сюда!..

И они метали по очереди, с переменным счастьем.

Огромный, с рожей разбойника, Верстовский, иногда имеющий сотни, иногда бродящий между столами с несколькими рублями в горсти.

Виталин поражался его умению «делать» деньги. Случалось, что с шестью, восемью рублями Верстовский начинал игру, обращал их в двести, в триста, садился за стол и вставал, имея уже тысячу. На другой день у него, обыкновенно, не было денег…

Иногда в Виталине художник побеждал игрока и он, забыв о картах, наблюдал выражения лиц, позы, приемы. Но кто-нибудь будил его возгласом: – комплект! – и он снова обращался в игрока, с упорной идеей обыграть всех. Эта идея овладевала им подчас с безумною силой. Особенно дома, после проигрыша. Он лежал, подавленный, и вспоминал в течении игры удачные и неудачные обороты. Когда он подошел к столу и взял подряд две ставки, ему надо было отойти к соседнему столу, где началась раздача. Сто рублей обратились бы через три удара в восемьсот! А когда метал, ему надо было бросить после первого удара! Стало бы тысяча четыреста…

На другой день то же, а там сесть бы за самый крупный стол и метнуть тысяч на пять, да – удара три!.. На другой день то же. В месяц можно было бы собрать тысяч сорок, пятьдесят!..

И затем он начинал распределять эти деньги и, совершенно обновленный этими мечтами, засыпал, твердо веря в победу следующего дня.

XXI

И, наконец, Виталин проиграл все. Когда он вернулся домой, Наталья Александровна спросила его:

– У тебя есть деньги?

– Нет.

– У меня тоже нет, – сказала она. – Нет даже на завтра!

Он даже пошатнулся.

– Как, ничего?

– Ничего! Ведь ты же взял у меня чековую книжку. Остались вещи.

И она опустилась в постель и молча отвернулась к стене.

Виталин горько усмехнулся. Что же? У них есть вещи, он может работать, отыграться… И впечатление ужаса у него прошло так же быстро, как наступило.

Утром он снес все свои золотые вещи и радостно удивился, когда получил за них триста рублей.

«Двести домой, сто – на игру», решил он и, веселый, вернулся к жене.

– Вот тебе деньги. Не беспокойся, проживем, – сказал он ободряюще и прибавил: – я схожу к Пухлову!

– Вечером Чирковы звали.

– Поедем к ним! – согласился Виталин. Пухлов встретил его радостным возгласом.

– Что, совсем продулись? Хотите копию?

– Я пришел говорить о картине…

– Ха-ха-ха! – засмеялся Пухлов, – о картине! Да вы ее, душечка, в век не напишете. У вас теперь силы нет. Копию – можете. Хотите копию?

Виталин рассердился.

– Приходите на следующей неделе и увидите уже весь подмалевок.

Пухлов пожал плечами.

– Что же, прийти могу. Прийти нетрудно… Виталин вышел от него.

Было три часа. Он повернул направо и машинально пошел на Фонтанку.

Верстовский метал ответ.

– Хотите треть? – закричал он Виталину.

– А сколько?

– Рублей семьдесят, – ответил Верстовский. Виталин кивнул.

– Ну, ну, ну! – весело стал приговаривать Верстовский, раздавая карты, и, открыв, сразу покраснел, как клюква, и злобно швырнул карты.

– Жир!

Ни одного козыря! Виталин отсчитал семьдесят рублей и бросил их Верстовскому. У него осталось всего двадцать шесть рублей.

Он перешел к другим столам, сделал пятьдесят рублей, потом проиграл тридцать, опять выиграл, проиграл снова и, наконец, поставил последние два рубля.

Их убили, и он пошел домой.

– Ну, что у Пухлова? – спросила Наталья Александровна.

– Говорит, что я не сделаю картины. А я вот – нарочно!

Он вдруг вспыхнул жаждой работы и, пройдя в мастерскую, взял картон, уголь и стал набрасывать план своей картины. Она вставала перед ним, ясная до мелочей, и уголь быстро ходил по картону…

В передней раздался звонок.

В мастерскую ввалился Хлопов.

– Ба! За непривычным делом! – воскликнул он, крепко встряхивая Виталину руку, и потом, вглядевшись в набросок, сказал:

– Хорошо, брат, ей Богу – хорошо! Осиль только полотно таким сюжетом, и – что твои «Запорожцы!» Ей Богу! Рожи-то какие! Сразу видишь, кто проиграл, кто выиграл. Как назовешь?

– Раздача! – ответил Виталин. И глаза его загорелись, лицо оживилось. – Видишь, он проигрывает, – и Виталин указал на банкомета, – но проигрывает не ровно, а куш или два. Потому и партнеры иные проигрываются тоже. Целая гамма ощущений!

– Да! Осиль картину и, можно сказать, ходил по этим вертепам недаром!..

Виталин сильно кивнул.

– Если бы удалась картина! – вздохнул он.

– Работать надо, – твердо сказал Хлопов. – А все, брат, иные пути для добывания денег, – только мерзость!..

Виталин покраснел. В этот момент перед ним вдруг, как живая, обрисовалась рожа его первого карточного знакомца, маклера, и он быстро, несколькими штрихами, зарисовал его на углу картона.

– Фу, противная харя! – засмеялся Хлопов. – Неужели с натуры?

Виталин почувствовал необыкновенное волнение. Нарисованная рожа, казалось, сделала ему гримасу и подмигнула.