Текст книги "Комплекс Ромео"

Автор книги: Андрей Донцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

16

И чего ей не хватало? Через два часа мы должны были сидеть в «Цинике» и пить водку с актерами из Екатеринбурга, приехавшими в ТЮЗ на гастроли.

«Если я еще хоть минуту пробуду в этом городе – я кого—нибудь убью!»

Так говорил один из героев гениального фильма «Страх и ненависть в Лас—Вегасе». Перед этим он долго кружился на карусели. Я готов был сыграть свой этюд со всей необходимой степенью достоверности. Перед этим я долго кружил по центру города. И такая же мысль пришла в голову мне.

«Если я еще хоть минуту пробуду в этом городе – я кого—нибудь убью!»

Значит, пора сваливать.

Поверьте, многие покидают Петербург не из—за сырого климата, а из—за простого человеческого желания не усугублять своими действиями криминогенную обстановку северной столицы.

Все, кого я встречал, – в метро, на улицах, за ларьками с шавермой, – все были связаны с театром, а все, кто был связан с театром, знал о моем поражении. О том, что меня кинули. Был счастливый и могущественный Ромео, стал слоняющийся без толку Лузер. Вот так: Лузер вместо Ромео. Бредущий по мокрым улицам Питера не с потерянным взглядом, нет. С потерянной напрочь головой. С потерянным в пространстве ширинки членом. А главное – с потерянным сердцем. И что хуже всего – казалось, что с потерянным навсегда.

17

Про людей, которые меня окружали в Питере в то время, можно было смело складывать грустные матерные блюзы один за другим – без остановки. Среди них можно было разыгрывать номинацию «Неудачники года». С привлечением телевидения, радио и прессы разыграть премию «Главная тоска». Я органично вписывался в их недоброе окружение. Так часто бывает, что лузеры притягивают друг друга. Деньги к деньгам, лузеры к лузерам.

Трижды я заходил к Сереге Маслову в редакцию и трижды заставал его трахающимся в кабинете корректуры. Становилось понятным, на что убиваются главные журналистские силы. Дверь в кабинет была открыта, и его массивная задница маячила на столе, двигаясь в ритме печатной машинки. Чуть позже он пропал в Чечне и стал на месяц главным героем Северной Пальмиры. Пропавшие журналисты обречены становиться героями благодаря трудолюбивому жужжанию перьев своих соратников, чего не скажешь, например, о пропавших дворниках, бомжах, учителях и проститутках. Тем более о пропавших с экрана актерах – зачастую это сродни для них уходу из жизни.

Слезая с очередной корректорши в любимом им стиле женщины—вамп, Серега выходил со мной покурить на улицу, щедро делясь энтузиазмом и поливая грязью Большой драматический театр, благо тот находился в этот момент в поле его зрения.

Это не прибавляло энтузиазма во мне, но позволяло создавать иллюзию непрерывного общения с миром внешним. Останься я дома на неделю и, кажется, навсегда ушел бы в себя. Волей—неволей друзья свою функцию выполняли.

У режиссера Безногова занялась бизнесом жена. Дела предпринимательские неожиданно и быстро пошли в гору. Кто бы мог подумать, что в производстве полиэтиленовых пакетов для супермаркетов скрыт такой бешеный экономический потенциал. Чем лучше шли дела у бизнес—леди Безноговой, тем занудней и депрессивней становились текущие спектакли Безногова—режиссера, проходившие и без того в та—ких городах и весях, названия которых, казалось, не подразумевали не только наличие там театра, но и возможности туда добраться иначе как ломоносовским пешим ходом. Последняя постановка называлась «Собаки» по повести Коневского «Овраг», и все драматическое действие сопровождалось диким собачьим воем в исполнении истосковавшейся по большим ролям труппы какого—то захолустного театра.

Во время моего визита госпожа Безногова, стоя рядом со своим джипом, призывала своего супруга немедленно приступить к исполнению отцовского долга – сидению с четырехлетним сыном до полуночи. Так как он не отвечал на звонки и на стук в дверь, монолог звучал под окном в отменном питерском колодце на углу Барочной и Большой Зелениной.

– Я не верю, что у нее встреча по работе в семь часов вечера. Нет, я, конечно, не против посидеть. Но я ей не верю. И я знаю, зачем она ездит в Ригу по выходным.

– Я опаздываю, мудак.

– Не верю! – убедительным рыком Станиславского кричал режиссер ей в форточку. По роду своей деятельности что—что, а «не верить» он имел полное право.

– Уж я—то знаю, в чем заключаются эти бизнес—поездки… Уж я—то знаю, сколько в Риге одиноких русских мужиков… Не верю! Ни единому слову не верю!..

Я не был хорошим человеком, но чужие проблемы усиливали мой внутренний негативный эмоциональный фон вместо того, чтобы вызывать вполне современное чувство легкого временного облегчения.

Один из подающих самые большие надежды в городе художников—декораторов в глубоком творческом раздумье слонялся по набережной и увидел его – глобус, который должен был стать украшением стола главного персонажа.

Старинный глобус находился на переднем сиденье припаркованной иномарки. Как разглядел его пытливый худо—жественный глаз – одному богу известно. Пятнадцать минут ожидания, показавшиеся целой вечностью, не принесли ожидаемого результата, и, разбив стекло, декоратор устремился ближе к сценическому пространству. Первым же человеком, которого сбил выронивший глобус беглец, был хозяин машины.

А двое друзей просто покинули этот мир от передозировки.

Двое совершенно разных друзей, в совершенно разных компаниях перебрали совершено разных по цене наркотиков. Несмотря на совершенно разные по статусу места захоронения – конец истории можно признать совершенно одинаковым.

Я был против наркотиков. Всегда.

Лучше прятаться от четырехлетнего сына, украсть глобус и пропасть в Чечне, чем закончить жизнь так.

18

Не знаю, как в других городах, а в Питере это прошло по моим старшим знакомым, как война – у кого два человека из десяти одноклассников, у кого три человека из одиннадцати… Как ни крути – арифметика получалась страшная.

Я рос в Питере во времена, когда мода на сражения улица на улицу уже прошла. Но знать в своем дворе всех – еще было необходимой мерой предосторожности. Особенно важно в этом смысле было попечительство старших. Важно для парней, проводящих целый день на улице, а не дома с бабушкой у телевизора. Чем мы могли ответить, кроме самоотверженности на футбольных полях, волейбольных площадках и всегдашней готовностью поддержать любое спортивное мероприятие? Разве что выполнением череды мелких поручений: кого—то выследить, за кем—то пронаблюдать, кому—то подарить цветы, кому—то прикупить травы…

Их—то, «старших», и косила судьба на наших глазах с поразительной настойчивостью. Если прибавить к погибшим от наркотиков погибших от ножей и черепно—мозговых травм на улицах и в подворотнях, то не скажешь, что у нас была такая уж беззаботная молодость. Пройдите по питерским кладбищам и посмотрите на могилы ребят семидесятого—семьдесят пятого годов рождения, похороненных в возрасте шестнадцати—двадцати шести лет. Может показаться со стороны, что в России в это время шла война с беспощадными захватчиками.

Только не надо говорить, глядя на уродливые фото на эмали: «Наверное, бандиты». Если все это бандиты, то где, по—вашему, хоронили их жертв? Тоже ведь не в братских могилах… Спасибо прославленной в сериалах питерской милиции и еще недостаточно развитой и прославленной наркодилерской сети, что хоть кого—то сберегли. Возвращаясь из деревни после проведенного там лета, в сентябре я подводил печальные итоги: количество людей, которых я уже никогда не мог увидеть. Крышки гробов, выставленные напоказ у подъездов шестнадцатиэтажных панельных домов, пугали и в течение года, но за лето происходило нечто невероятное. Может, я и выжил только благодаря отъездам в деревню. И это были реалии Питера того времени. Три трупа накопительным итогом к десятому классу – нормальная статистика.

И все—таки только не наркотики. Ну их в жопу. Сколько ни уговаривали, ни заставляли, ни умоляли друзья и подруги всех мастей. Чувство самосохранения пряталось за чувством брезгливости. Боязнь того, что херню, которую ты впускаешь в вены, в свою кровь, какой—нибудь отчаявшийся восемнадцатилетний спидоносец набрал шприцем из лужи. Остановки сердца у здоровых парней, не смешите меня. Что за дерьмо вы покупаете, вы не задумывались? Вы уверены в качестве и стабильности поставок в Россию? В страну, где не делают качественного ничего. Вас не травили пирожками или шаурмой? Уверяю вас, ведь там контроля еще меньше. Езжайте в Амстердам, если так уж приспичило. И вообще – хватит подыхать, нас и так мало рождается.

Но что есть, то есть. Этот мир имел свою притягательную силу и ауру для большинства моих сверстников. В чем—то и для меня. Ведь как порой было досадно, что пустившаяся во все тяжкие четырнадцатилетняя блондинка с лицом Бриджит Бардо и опухшими от ежедневного двухчасового минета губами сосет в подъезде на твоих глазах какого—то гиперактивного доходягу. А не тебя – злого спортивного парня. И только потом, задавшись тринадцатилетним вопросом: «Почему так несправедливо устроена жизнь», понимаешь – доходяга «имеет» и «делится».

Только не наркотики. Даже лучше пусть бросит баба. Даже пусть ты будешь Ромео, и тебя бросит Джульетта. Единственная и без меры и разума любимая. Расставание с которой лишает сил, желаний и всего смысла существования.

19

Не уехать было невозможно. Куда бы я ни шел, меня встречали знакомые с сочувственным взглядом. Даже когда они рассказывали о своих делах, успехах и злобе, в их глазах я читал жалость и участие.

Меня звали на различные репетиции, прогоны, премьеры, но закончиться они могли только одним – сочувствием публичным, массовым.

От всех этих людей до меня доходили слухи. Все догадывались, какую боль они мне причиняют, но для многих это была возможность рассчитаться за долгие годы созерцания нашего успеха со стороны.

Согласно этим слухам, поступок Джульетты был не взбалмошным и глупым, а на сто процентов просчитанным действием. Ей сделали предложение, и она согласилась.

Есть три режиссера, которые снимают кино и спят с актрисами, выбранными на главные роли. Спят, скорее всего, больше половины, но именно их действия превратились в публично обсуждаемую в прессе практику. Двое из них – «дети на бюджете», по крайней мере, берут иногда в работу сносные сценарии и сносную команду. Третий – доморощенное богемное московское чмо, просто спит с исполнительницами главных ролей, если это не подруги спонсоров проекта. Продукт, который при этом он лепит, даже отупевшие федеральные каналы стесняются показывать в вечернем эфире позже семи и раньше одиннадцати.

Она поехала к этому чмо. По имени Сергей и фамилии Каблуков. Было бы смешно с моей стороны надеяться, что в этот раз кто—то изменил своим привычным творческим убеждениям.

Меня звали даже на работу в два театра. Но видели бы вы эти театры…

Если забыть ее не дано, может, легче сдохнуть. Сдохнуть, а не жить ущербным лузером, не умеющим после этого поражения побеждать.

Я выживу. Я устрою ей встречу на мосту, когда она не сможет отвести от меня своего бесстыжего взгляда.

В дорогу меня собрали очень символично. Я должен был отдать бабке икону, которую моя мать забрала в целях безопасности, и это стало причиной серьезной и недружелюбной переписки. Итогом бурного эпистолярного романа было решение: «Возвернуть!»

То, что бабка жила в трехстах километрах от Москвы, мою мать не остановило. То, что мне негде остановиться в Москве и, следовательно, я могу икону потерять, – тоже. Мне было непонятно, с кем она прощалась: со мной или с иконой. Когда речь заходила о ней, у нас в семье все становились ну очень религиозными.

– Береги ее, святую Дарью.

Еще у меня были сок, хлеб и томик Шекспира.

Я лег на свою вторую полку и заплакал. О чем говорили эти окружающие меня люди… У меня пропала защита от муры, крепко засорившей головы сограждан. Раньше было стопроцентное спасение – трахаться и репетировать. Что мне было делать теперь? Трахаться и репетировать дальше? Словно и не было ничего? Наверное, за этой попыткой я и ехал в Москву. Наверное, за этой пыткой я в Москву и ехал.

С каким удовольствием я бы уткнулся куда—нибудь в другое место, а не в эту продуваемую сквозняком казенно—железнодорожную подушку.

Граждане, будьте осторожны. Из Москвы в Питер и в обратном направлении следует большое количество поездов социально—экономической направленности. Проверяйте билеты у кассы, требуйте билеты в нормальные поезда. Мне достался именно поезд повышенной опасности, наполненный людьми, перечитавшими газет. «Раздавайте людям в дорогу порножурналы!» – выл я про себя…

20

А в новостях опять все врут, как маленькие дети.

Газета мне нужна тогда, когда я в туалете…

Вот так вот без выебона мы делаем простую музыку.

Чисто простые пацаны из Питера

Я ехал в Москву совершенно без задних мыслей двигаться следом за ней. За моей свалившей туда два месяца назад Джульеттой. Просто надо было куда—то ехать. Срочно. А куда еще ехать из Питера? На карте есть еще небольшой город Рыбинск. Город, забытый денежным богом, но в котором живут по—питерски душевные люди, без панибратства и пафоса. Этот факт я заметил уже давно, но ехать в Рыбинск было бы с моей стороны решением со смутными перспективами.

Можно было бы с большим желанием отправиться в Париж, Лондон или Мадрид. Но там меня ждали не больше, чем в Рыбинске. А в Москве, по крайней мере, уже жил Михалыч.

В принципе, переезд из Питера в Москву – изначально дело недоброе. Особенно в плацкартном вагоне. Если уж эмигрировать в этом направлении, так в СВ или, в крайнем случае, в купе. Серьезным человеком и сразу на серьезную работу. Стать роковой личностью и упасть в пучину заслуженного гламура, позволить себе походить в сухих носках и построить коттедж на Рублевке.

В противном случае – в случае плацкартном – все это, как писал Ерофеев Веня, «бесполезнеж и мудянка, суета и томление духа».

Вы едете менять свою судьбу самым что ни на есть коренным образом, – а переезд из Питера в Москву есть только такой образ, и никакой более, – а вокруг, как говорится у Никиты Сергеевича Михалкова, «поезда с гусями».

Не повторяйте моих ошибок – вы будете обречены заранее.

Я лежу в поезде на верхней полке. Именно в плацкартном вагоне можно услышать все, о чем говорит страна. Здесь нет ограничения тремя попутчиками: в коктейль лихой беседы добавляются двое с боковых мест, затем два раза по два человека с соседних боковых, затем, под спиртное, целое поколение берет слово. Боже, что за бардак в голове у этого поколения.

Я ведь тоже замешан целиком и полностью на этих убогих дрожжах.

И в нашем поколении бытовало расхожее мнение, что все было распродано и разворовано три—пять лет назад до того, как мы закончили школу. Комсомольскими, партийными, чиновничьими и бандитскими династиями. И нам оставалось лишь служить, надеясь, что твой труд будет замечен и оплачен. Самое обидное, что, видимо, служить этому «свое успевшему классу и их потомкам» только и оставалось нашим детям и внукам. За редкими счастливыми исключениями вроде сказок про Золушку и Буратино.

Я смотрел на себя в убогое зеркало железнодорожного туалета. В лучшем случае был похож на Буратино, который только что зачем—то распилил и съел Золушку и которого ждет неминуемая казнь за этот дикий варварский поступок.

Значит – нет никаких шансов. Теперь уже вечная эстафетная палочка вмиг сформировавшегося капитализма. Знание того, что ты «получил эту палочку» первым и на долгие годы, вводило в некую депрессию, порождало озлобленность и чувство протеста.

Хочешь устроиться на работу. Подними свою палочку и помаши ею как следует. А теперь все вместе машем палочками и кричим: «Мы готовы служить! Мы готовы служить вашей компании! Мы гордимся Миссией и Стратегией нашей организации! Наш шеф – не полный идиот, и нам повезло вдвойне».

Нам было единственным тяжело по—настоящему играть в эти игры, потому что мы чувствовали еще запах свежеструганой древесины. И помнили, на чьей крови мешались опилки при производстве этой эстафетной атрибутики. И из этого круга было не выбраться в рамках отдельно взятых улиц и дворов, в которых ты вырос. В рамках отдельно взятой страны, вставившей тебе в задницу в один прекрасный день огромный деревянный штырь, именуемый «эстафетная палочка капиталистических династий».

И все, что происходило вокруг, скорее подтверждало эту теорию, чем опровергало ее гнусную закономерность. Возможно, мы себя этим обманывали, возможно, так оно и было.

Отучить людей задумываться о справедливости того, как устроено мироздание, оказалось проще простого. Пройдет совсем немного лет, и телевидение прекрасно справится с этой задачей. Под «умц—умц—умц» для молодежи и постоянную юмористическо—развлекательную порнографию для быдла чуть более старшего возраста. Учебники истории подредактированы! Директор издательского дома «Детская учебная литература» расстрелян из автомата в своем джипе. Новое поколение выбрало пепси и в нашей стране! Но у «кока—колы» выше дистрибуционные показатели.

Вы видите стринги, торчащие над джинсами? Это все доступно и для вас! Найдите себе работу! Работа для вас! В нашей кампании ценят вашу индивидуальность! Раньше, чтобы крикнуть «Свободная касса!», вы проезжали девять остановок на метро? Мы построили «Макдональдс» у вашего дома! Два миллиона рабочих мест по всей стране. Кричите! Жрите! А вечером вечеринка в клубе! Суперпати! И девки со стрингами ваши! Срывайте их каждый вечер с молодых загорелых задниц! Что? Вы женщина? Мы можем продать вам новые суперстринги от Валентино! Срывайте их с себя сами перед каждой остановившейся тачкой, ведь где—то в глубине души вы подозреваете, что метро не для вас! На вашей заднице они смотрятся странно? Вы полноватая несмазливая истеричка с гуманитарным образованием? А вы видели новое юмористическое шоу «Даже они смеются» на Первом канале? Анекдоты из онкологического отделения. Их не лечат, но им дали прайм—тайм. А сериал «У красивых тоже гимор» на втором? Присоединяйтесь к миллионной аудитории. Все ваши сверстницы со стрингами тоже будут там лет через восемь—десять! Давайте их просто опередим во времени!

А теперь все, к кому мы сейчас обращались! Вам все это не нравится? Вы не хотите стоять на коленях и сосать? Сосете, но без улыбки? Мы взорвем вас на хрен вместе с вашими многоэтажными домами и вагонами метро. Видели? Страшно? Мы знаем, кому объявить войну, чтобы вам стало страшно. Теперь научились ценить, суки? Ценить прекрасные мгновения жизни и нового молодого ведущего программы «Страна опять хохочет». Цените, пока не сдохли.

Главный конфликт между человеком и государством в нашу эпоху прост. Вы считаете, что достойны лучшего, государство – что вы не достойны и этого, и всем вместе насрать друг на друга. Успокойтесь, вы нигде не встретитесь. Вам никогда никому не рассказать, чего на самом деле вы хотели и зачем родились на этот хренов свет.

Посмотрите – вокруг вас идет супероргия, и на вас всем насрать.

Москва

Какой же платы хочешь ты сегодня?

Уильям Шекспир. «Телега про Джульетту»

1

Я пробовал не отвечать про себя на каждую звучавшую фразу, а составить некий спич, отвечающий на вопросы тоскующих граждан. Получилась речь Ленина на собрании колумбийских наркодилеров перед их вступлением в партию по защите исчезающих коал.

Ответов на большинство вопросов не было. Было лишь словоблудие. Неужели люди не понимают, что некоторые вопросы не подразумевают ответов вообще? А лишь подразумевают страшную наебку. Наебку, на которой и построилась пирамида информационной шизофрении.

Как стать счастливым?

Как стать богатым?

Как выглядеть сексуальной и привлекательной в шестьдесят шесть?

Можно ли простить измену? Отличная тема. Для меня сейчас самое то…

Видимо, здесь три варианта ответа.

1. Конечно, нельзя.

2. Конечно, можно.

3. Можно, но сложно.

Кому легче становится от этой хуепутаницы мозгов? Мне с каждой минутой становилось все хреновее и хреновее.

Мне бы походить по вагонам, глядишь, и встретил бы, может, тихий угол, но нет – так и пролежал на второй боковой, выставив стойкий аромат носков как защиту от смрада пота и вареных яично—колбасных запасов, атакующего меня снизу.

2

Проблема, где мне жить в Москве и хватит ли у меня сил зайти на ночлег к Михалычу, лишилась секунд за сорок после прибытия поезда в Москву.

Когда я измученный вышел на перрон, неведомая сила сгребла меня в охапку и подбросила вверх. Это были объятия дубины Иржичеха – моего знакомого по детским дворовым играм.

Иржичехом его прозвали в детстве в честь какого—то убийцы из незапоминающегося фильма, который на вопрос о причинах верности своему хозяину весь фильм бубнил: «Он называл меня Иржичех…»

С ростом под два метра и ненавистью к работе как таковой – судьба Иржичеха была предопределена заранее.

– Никакой он не бандит… Он уголовник… – говорила моя Джульетта. Для нее слово «бандит» подразумевало широкий географический размах и кинематографический флер романтики. Ну, и внешность Бандероса.

А Иржичех не был похож на Бандероса. Иржичех был похож на простого питерского Чикатило.

– Чего? К кому? Куда? – глядя строго в глаза, мычал он.

Это был взгляд, который не обманешь.

Через пять минут он выбил из меня признание, что остановиться мне негде.

– Будем вместе держаться… – мычал Иржичех, поддавая мне кулаком в бок.

– Да, конечно! Мы должны держаться вместе! – кричал я в неописуемом восторге.

Мне было по хрен. У меня не было сил держаться вообще, поэтому мне было все равно, с кем держаться, а точнее, и не держаться вовсе, а лишь имитировать эти робкие попытки. Хоть с разочаровавшимися сатанистами, перешедшими работать в Ботанический сад.