Текст книги "Дело о картине Пикассо (Сборник новелл)"

Автор книги: Андрей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Смутные сомнения стали закрадываться в мою душу.

– А твоя Оля случайно не из Самары? Не Рожнова?

– Рожнова,– обалдел Тофик.

– А ты, стало быть, тот кавказец с рынка? Частный извозчик?

– Что ты обзываешься?– обиделся Тофик.– Знаешь, как у нас мало платят? Вот и приходится подрабатывать...

– Абдуллаев, да тебя убить мало!.. Из-за этой вашей тысячи долларов две женщины скоро в ящик сыграют. Дурак неумный! Соображать же надо!..

Мы еще минут десять переругивались, и Тофик пообещал мне, что лично, на правах жениха, позвонит Юлии Николаевне и Алле и во всем повинится за двоих.

Уходя, я последний раз глянула на монитор. Как все-таки эта Оля похожа на нашу Соболину. Уже собираясь закрыть файл, я заметила сбоку от Оли-Ани молодого человека, который, как я вспомнила, прятался в конце презентации от меня за колонной. Второй раз у меня возникло ощущение, что лицо его мне знакомо. Но думать над этим мне было уже не интересно. Оля нашлась!

***

За два дня ДО ЭТОГО...

Совет Парубка не дал результатов. Два дня я беспрерывно общалась с теми, кто видел меня на презентации. Я опросила с десяток людей. Все они выражали мне сочувствие по поводу случившегося, но все путались во времени. Одни уверяли, что будто бы им кажется, что я была на празднике с ними до утра ("Ну как же, Светочка, мы еще пили с вами часа в три ночи на брудершафт"); другие помнили меня в самом начале праздника, еще до приезда губернатора; как и во сколько я уходила – не помнил никто.

Эти два дня я не появлялась в Агентстве, отключила мобильник, дома попросила маму не звать меня к телефону. Я даже не хотела думать о том, что происходило на работе.

Парубок тоже не объявлялся.

Вечерами я пыталась тщательно разобрать все мистические события минувших дней, но они рассыпались мозаикой, никак не желая складываться в единую логическую картину. Да и какая логика могла быть в том, что кто-то мечтал свести меня с ума...

***

В ТОТ день...

Наступила пятница. Я поняла, что не могу больше находиться в изоляции. Я злилась на Обнорского. Обижалась на бросивших меня Василису и Аську. Не понимала, почему не найдет меня Шах. Я должна была, наконец, выйти из подполья. И пусть меня уволят. Для себя внутренне я уже поняла, что после всего случившегося, после разговора с Соболиным вряд ли смогу работать в "Пуле". Сама не смогу. Но до этого я должна была встретиться и объясниться с Обнорским. Лично встретиться. И – без предупреждения.

С утра пошел мелкий дождь. Наступало самое противное для нас с Аськой время года. Еще торговали бабули у метро последними – до заморозков георгинами. Еще квартиры и офисы хранили – до включенных батарей – тепло уходящего лета. Но небо уже затянуло обложным дождем. Август – не август, сентябрь – не сентябрь.

Вечером я натянула на себя джинсы, тонкий шотландский пуловер и поехала к дому Обнорского. Я буду стоять у этого подъезда, пока он не выйдет из своего джипа.

Итак, была пятница. Восемь вечера. Лил дождь. Я потеряла заколку от волос, и все прохожие, наверное, видели во мне облезлую кошку. Хотя когда-то один знакомый мне человек говорил, что под дождем я выгляжу, как лесная нимфа. Или – наяда?..

А вдруг он не приедет? А вдруг его вообще нет в городе? Я поняла, что встретиться неожиданно не получалось. Тогда я с сожалением набрала номер его мобильника.

– Андрей? Это Светлана. Нам обязательно нужно поговорить... Сегодня. Сейчас.

Андрей помолчал, а потом устало сказал:

– Ты ведь только что мне звонила: зачем повторяешься, я же все понял. Стой, как и стоишь, возле моего подъезда. Я уже подъезжаю...

Я стояла с мокрыми распущенными волосами возле подъезда шефа и думала о том, что смертельно устала от всей этой мистики.

Сзади меня темнел проем его парадной. Впереди мигнули фары его машины. Я поежилась. Буквально кожей почувствовала приближение смутной угрозы. Я не знала тогда, что в этот миг мистика закончится. Что я действительно пойму, что сошла с ума.

Лампочка у подъезда качнулась на ветру, и я увидела, что навстречу мне шагнула... я.

Я была в красном платье от Сони Рикель. Мои длинные светлые волосы, не любящие заколок, свободно струились по плечам. Я улыбалась мне моей особой улыбкой, которой в одно мгновение могла смести на пути и Зураба, и Бориса-купца, и валаамского аборигена Марэка, и даже самого Обнорского. Я улыбалась сама себе этой улыбкой. Я торжествовала над всем миром. И кровь от этого торжества просто застыла в жилах.

Я не заболела? Я в своем уме?

– Ты заболела, Света. Ты не в своем уме!– сказала я себе своим голосом и, отодвинув меня же самою плечом в темный угол парадной, сделала шаг в сторону первой ступеньки лестницы.

– Хватит уже, Ася!– сказал кто-то из угла голосом Парубка.– Поиграла и – хватит!..

***

Мы сидели с Аськой и Игорем Сергеевичем в его машине у подъезда Обнорского. Андрея, оказавшегося в парадной в тот момент, когда я тихо сползала по стене, Парубок отправил домой, обещав через десять минут все объяснить. Обнорский, увидев меня в двух лицах, в состоянии полного раздвоения личности, только махнул рукой:

– Игорь Сергеевич, я так устал от нее! Что бы она ни сказала... Я устал от нее.

...Аська была уже без парика. Ее короткие черные волосы упрямо топорщились крутыми завитками. Прямо при Парубке она начала в машине сдирать с себя мое платье, только из-за тесноты и многочисленных пуговиц это не получалось. Она твердила, как заведенная:

– Забирай! Оно все равно на мне, как на корове седло.

– ...Игорь Сергеевич,– помолчав, спросила я.– Вы когда все поняли?

– Заподозрил еще тогда, на лавочке. Меня заинтересовала история, в которой вы, Света, за месяц приобрели новую "верную подругу", рассорившись с той, с которой дружили двадцать лет. Я встречался с Василисой. Она, Света, действительно переживает за вас.

Я сглотнула ком. Прости меня, Васька!

– Потом навел справки про Асю,– продолжал Парубок. (Аська при этих словах дернулась в машине, но тут же застыла).– Ася, оказывается, еще в детдоме... подворовывала. Не корысти ради, спортивного интереса для... Некая разновидность клептомании.

– Я не хотела... Я хотела быть, как Света,– горько вздохнула Барчик.

– Она завидовала вам, Света. Вашей красоте. Удачливости. Легкости.

– Я – легко живу?– вспомнила я весь кошмар минувшего месяца.

– Так Асе казалось. Она хотела побыть в вашей шкуре, что ли... Хотела даже в некотором роде заменить вас в этой жизни. От имени вас поздравлять с днем рождения Васину мать. Пить кофе в вашем любимом баре, выслушивая комплименты бармена. Кокетничать с Обнорским по телефону (Ася ведь хороший голосовой имитатор). Для этого она и придумала весь этот карнавал. К тому же, Света... э-э... вы ей понравились. И она вас ревновала. И к Беркутову, и к Обнорскому... Хотела поссорить с обоими... Поверьте, я в этом кое-что понимаю...– Мне показалось, что Парубок покраснел (хоть и было темно).

Какое-то время мы сидели молча. Только Аська пыхтела, все еще пытаясь освободиться от платья.

– Значит, тот первый, странный разговор Обнорского...

– Это Ася звонила вам. Поэтому Андрей ничего и не понял, когда вы стали приставать к нему с вопросами о любимых расцветках платья...

Я досадливо поморщилась. Я ведь почувствовала тогда странную растяжку в его словах. Вот что значит – нет слуха.

– А когда вы окончательно поняли?– продолжала я.

– Вчера. Но до этого я – после вас, кстати, Света,– побывал у фотографа Тофика. И он показал мне снимки, которые вы тоже рассматривали. Только вы, Света, заинтересовались девушкой и совсем не обратили внимания на молодого чернявого человека рядом.

– Я обратила внимание.

– Но не узнали в нем... переодетую Асю.

Как же я не догадалась! Те же внимательные глаза, тот же упрямый лоб, как у молодого бычка...

– А Ася в тот день все время ходила за вами следом. А потом повторила все те же манипуляции с палантином. И ушла с выставки в вашем платье и в шифоне.

– А дальше?

– А дальше, вчера, я поехал на съемочную площадку, разговаривал с актерами. Рассказал о своих подозрениях Беркутову. Он, кстати, Света, по-моему, не на шутку в вас влюблен,– улыбнулся в темноте Парубок.– И Андрей предложил мне остаться, поскольку съемочная группа праздновала день рождения Барчик.

–Так это вы – "школьный приятель" Беркутова?– удивленно переспросила Ася.

– Да, и тоже с детства люблю маскарады. Андрей порылся в реквизитах и нашел для меня приличную шкиперскую бороду и усы... Так вот. Я увидел, как эта девочка, прожившая много лет в детдоме, со слезами принимала цветы, подарки. Понял, как ей не хватает дома, тепла, подруг... Понял также, что она хочет стать хорошей актрисой и постоянно примеряет на себя разные роли...

– Но как вы убедились... в главном?– снова спросила я.

– Я обратил внимание на то, что на Асе был серебряный гарнитур. В частности, цепочка с тельцом. Это ведь ваш знак зодиака, Света? А у Аси должна быть дева.

***

Мы еще какое-то время помолчали в машине. В это время мне позвонила Муза.

– Света, ты не дуешься? Перестань.

– Твой палантин нашелся.

– Да фиг с ним! Тут такие дела!.. Мне из Парижа факс пришел. До них как-то дошли твои снимки из газет. Ну где ты и губернатор рядом. Текст они, наверное, не читали... Ну извини... В общем, администрация парижской выставки дает мне льготные условия по аренде стендов, а также предлагает помощь в знакомстве с возможными партнерами. Но... При одном условии: что именно ты будешь вживую демонстрировать палантины на выставке. Света! Это такая удача для нас обеих. Контракт на год! Соглашайся! Выручай! Хоть сейчас сразу не отказывай. У нас на раздумье – сутки. А дальше – Париж, Канны, Бретань... Белые пароходы...

– Новые проблемы?– второй раз за эти дни спросил Парубок.

– Да нет. Нет проблем.

Как я все-таки устала за эти дни.

– У меня предложение,– сказал Парубок.– Дело – к ночи. Я развезу вас по домам. Утром вы, Ася, возвращаете палантин Музе Гурьевне. А вы, Света, должны хорошенько выспаться и – в "Золотую пулю". Разговор с Обнорским я беру на себя.

– Спасибо, Игорь.

...Возле дома меня ждала... Аня Соболина. Она, рыдая, бросилась мне на шею.

– Света, ты такое для меня сделала! Ты даже сама не знаешь, что ты сделала для меня...

– Аня, да что произошло?– у меня не было сил даже удивляться.

– Света, ведь ты же Олю Рожнову нашла?

– Да, а при чем тут ты?

– Ой, Света! Мама ведь мне никогда ничего не рассказывала. Она развелась с моим отцом, когда я была маленькая (она говорила, что мой отец умер). А отец, оказывается, уехал в другой город, на Волгу. Там женился, у него родилась дочь... Два месяца назад, ты знаешь, у меня умерла мама. Я думала, что у меня теперь кроме Вовки и Антошки больше никого нет на свете. А как оказалось, есть отец и сестра Оля. Ты ведь, наверное, не знаешь, я до замужества была Рожновой. Света, ты для меня такое сделала! Я только сегодня все узнала...

И Аня снова заплакала. Теперь, как я уже понимала, от счастья.

– Света, я побегу машину ловить: у меня мужики одни дома остались. Они знают, что я, не дозвонившись, к тебе поехала. Завтра Алла Михайловна прилетает, Юлия Николаевна будет, Тофик с Олей. Ты придешь?

Я подняла голову и взглянула в светящиеся окна своей квартиры. Я знала, что в черной августовской ночи этого города мерцают сейчас и другие светлые квадраты: окна Соболиных, Парубка, Аськи, окна Обнорского. Выстраиваясь в теплую желтую вереницу, они представились мне огнями красивого уходящего вдаль белого парохода. Уходящего в моря с теплыми течениями к далеким новым берегам...

"Картинка" с этим морем была настолько реальной, что я просто физически ощутила соленую влагу на щеках и губах. Брызги волн? Соленый ветер?.. Вот только я не могла рассмотреть в этом ярком видении... себя. Я – где? С кем? С веселыми, но незнакомыми людьми на палубе этого парохода или – на берегу с родными мне Шахом, Анютой, Родькой, Князем? Те, с палубы, улыбались и манили: "Давай с нами!" Эти, на берегу, стояли с грустными лицами: "Останься!" Нонка таращила глаза, пытаясь вглядеться вдаль. Обнорский виновато хмурился.

Где же я-то?

– ...Света! Ты – что? Ты придешь?– Анюта поежилась на холодном ветру.

Я увидела ее словно уже со стороны.

– Беги, Аня, замерзнешь. Я очень за тебя рада. И обязательно приду.– Я еще раз взглянула на окна-иллюминаторы.– Как только вернусь из ОВИРа...

ДЕЛО О ТРУПАХ САНИТАРОВ

Рассказывает Георгий Зудинцев

"Зудинцев Георгий Михайлович, 44 года, корреспондент отдела расследований. Бывший сотрудник органов внутренних дел, подполковник милиции запаса. Имеет большой опыт оперативно-розыскной работы.

После увольнения в запас в 1998 году поступил на работу в только что созданное Агентство. К настоящему времени полностью овладел навыками работы журналиста. Умело использует опыт оперативника при проведении сложных расследований.

По характеру целеустремленен и упрям. Непримирим к преступникам. Физически развит, владеет приемами боевого самбо.

Неоднократно поощрялся руководством Агентства. За успешное журналистское расследование по делу Андрея Удаленького награжден пистолетом ПБ-4 "Оса"..."

Из служебной характеристики

– Посмотри, Глеб Егорович, на каких шикарных тачках ездят санитары.– Я оторвался от экрана монитора, увидев входящего в кабинет начальника отдела расследований Спозаранника.– "Тойота Ленд Крузер-100". Такой джип на полсотни тонн баксов потянет...

Спозаранник посмотрел на экран, быстро пробежал глазами текст сообщения и хмыкнул.

– Действительно странно. Санитар морга – и такая машина... Вот что, Георгий Михайлович, надо бы найти полный текст сводки ГУВД по этому эпизоду. Наши репортеры могли напутать.

Оказалось, все правильно, ничего не напутали:

"Убийство. Левобережное РУВД.

3 сентября 2002 года около 24 часов возле здания городского морга (Елизаветинская, 11) с огнестрельным ранением головы обнаружен труп Умнова В. А., 1957 г. р., санитара указанного морга, прож. ул. Новаторов, 8-2-... Труп находился на водительском сиденье автомобиля марки "Тойота Ленд Крузер-100", госномер ..., принадлежащего покойному...

КП – 1091 по 62 о/м, уг. дело по ст. 105 ч. 1 УК РФ. Сообщено: ст. наряда УУР Грабко".

Из этой же сводки я узнал, что Умнов однажды имел терки с законом и более того, откинулся, то бишь освободился, совсем недавно – в 2001-м, отмотав три полновесных года по хулиганке. Вообще-то, для сорокалетнего мужчины в таком возрасте сесть по хулиганке как-то несолидно. Руководствуясь исключительно этими соображениями, я позвонил в УУР, дабы выяснить, чем был знаменит покойный. Увы, мне не повезло. Трубку взял совершенно незнакомый мне новичок-опер, который решительно отказывался давать какую-либо информацию. Лишь после перечисления мною нескольких фамилий главковских начальников он все-таки слил, что это дело вел мой бывший подчиненный Мишка Лякин, который, к сожалению, полгода как ушел на гражданку.

Еще один старый боевой товарищ, Вадик Резаков из УБОП, говорил со мной сухо и кратко, из чего я заключил, что в данный момент он находится в кабинете не один. Вадим пообещал перезвонить и отключился, не попрощавшись. Я же испытал чувство некоторой досады: ну вот, блин, нормальные мужики занимаются нормальным делом, а я тут...

После этого мне ничего не оставалось, как сунуть сводку в ящик стола. "Займусь этим делом при случае",– подумал я и неторопливо направился в буфет...

***

Случай не заставил себя ждать. Процесс поглощения пищи был бесцеремонно прерван Спозаранником, который деликатно, но твердо согнал примостившуюся было рядом со мной Железняк, и занял ее место. Признаюсь, прежнее соседство радовало меня гораздо больше.

– Ну что там с этим санитаром?– спросил Глеб.

– Тачка действительно его,– ответил я, судорожно проглатывая кусок котлеты.– У моих,– я мысленно отметил, что до сих пор называю ребят своими,пока глухо.

– Что ж, вы, Георгий Михайлович, опытный оперативник и разбираетесь в "убойных" делах лучше меня.– Спозаранник снял очки и протер стекла безупречно чистым носовым платком.– Вам, как говорится, и карты в руки. Начинайте работу.

– Глеб Егорыч, может, чуть повременим?– Я почесал затылок.– Честно говоря, никак не могу закончить эту долбанную новеллу. Не идет – и все тут! А сроки сдачи поджимают...

– Георгий Михайлович, это ваши проблемы.– Спозаранник, давно убедивший шефа в своей неспособности к художественному творчеству и поэтому не участвующий в проекте сборника "Все в АЖУРе", был неумолим.– Об этом и речи быть не может. Насколько я знаю, все пишут свои дурацкие новеллы в свободное от основной работы время.

– Но, Егорыч... Шеф сказал, чтобы кровь из носу, но новеллы сдать в срок. Вон, уже телесериал вовсю снимают.

Спозаранник поморщился:

– Возможно, для определенной части населения до сих пор из всех видов искусств важнейшим является кино, но для нас с вами главное, чтобы газета вышла в срок и ее номер был интересен для читателя... Ладно,– смилостивился он, приметив мое душевное смятение.– Даю вам один день на завершение новеллы. Но параллельно все-таки начните зондировать морговскую тему.

Обед, естественно, был испорчен напрочь. Я вернулся к себе в кабинет, однако приступать к расследованию сегодня мне не хотелось. Я с ненавистью посмотрел на открытый файл со своей незавершенной нетленкой. "Твою мать, чем я занимаюсь? Ну поработал журналистом, худо-бедно освоил другую специальность. Может, хватит? Порой так не хватает ментовской ксивы и Макарова в наплечной кобуре. Вот тогда бы я весь этот морг на уши поставил. Как говорится: и живые позавидовали б мертвым".

***

Я дозвонился до Мишки Лякина, и на следующий день с утра мы пересеклись в центре. Впрочем, ничего существенного о санитарах он мне поведать не смог. Правда, все же припомнил этого самого покойного с умной фамилией. Оказывается, Умнов проходил по делу о землекопах с Южного кладбища, которые во второй половине 90-х здорово бились с "казанскими" за место под солнцем. Апофеозом этой войны стала разборка 1997 года, на которой было убито по несколько человек с каждой стороны, включая бригадира землекопов, некоего Кулыгина. По словам Михаила, участвовал в этой разборке и Умнов. Ему тогда светила реальная "незаконка с оружием", однако благодаря вмешательству неких высших сил дело до суда дошло исключительно по "хулиганке".

– Где вы болтаетесь, Георгий Михайлович?– посмотрев на часы, строго спросил меня Спозаранник, едва я вошел в свой кабинет. И не дожидаясь ответа, протянул лист бумаги.– Читайте. Опять санитар. Они там, похоже, вконец озверели...

Я пробежал глазами сообщение. В нем говорилось, что ночью в подсобке городского морга покончил с собой санитар Твердохлебов. Орудие самоубийства – пистолет ПМ – валялся рядом с трупом.

– В общем, так, Георгий Михайлович, бросайте свою беллетристику и срочно занимайтесь этими санитарами. Кстати, удалось что-нибудь дополнительно узнать по Умнову?

– Да пока немного. Мой человек сказал, что Умнов в середине девяностых работал в бригаде землекопов на Южном кладбище. Ну а наша "похоронка", Егорыч, сам знаешь – сицилийская мафия просто отдыхает.

Спозаранник заметно оживился.

– Отлично. Дело, похоже, вырисовывается интересное. Вот что, Георгий Михайлович, подключайте к этой теме Шаховского. Пусть по своим старым связям пройдется, может, кто-то что и слышал. Да, и еще, я распорядился – сегодня к вечеру Агеева должна собрать досье на обоих санитаров. Родственники, фирмы, машины – все по полной программе... Словом, Георгий Михайлович, активизируйтесь. В конце концов, два трупа за три дня – это интересно. Тем более в морге. Что у них там – своих покойников не хватает?

Спозаранник отправился на выход, но у самой двери остановился, обернулся и назидательно произнес:

– Только я вас очень прошу, не забывайте о штабной культуре. Все справки оформите, как положено, в отделе. Срочно – не означает кое-как...

***

Шах врубился в тему с ходу, достал свой сотовый и вышел в коридор, как он выразился, "перетереть тему". Конфиденс продолжался недолго. Через некоторое время он довольный вошел в кабинет и, улыбаясь, процитировал:

– Давай, однако, Михалыч, десятку. Керосинку покупать будем.

По интонации я понял, что Шаховский сумел найти нужного человека и теперь требует денег на оперрасходы. Надо сказать, что Шах постоянно встречался со своими источниками в кабаках, причем умудрялся выбирать наиболее дорогие и навороченные.

Я безропотно направился к Скрипке выбивать деньги и, слава богу, у меня хватило ума слукавить, что на встречу пойдет Спозаранник, славящийся своей практичностью. Посему Алексей Львович, немного попричитав и поохав, выдал-таки мне пятьсот рублей, напомнив об обязательном предоставлении счета, заверенного старшим смены общепита, и кассового чека. Шах брезгливо взял у меня пятисотенную, пробурчав, что "с такими деньгами приличные люди ходят только в "Макдоналдс"" и испарился.

Мне же ничего не оставалось, как нанести визит в морг. С сожалением отметив, что придется тащиться к черту на кулички, я выключил компьютер, предварительно сохранив файл с недописанной новеллой. "...Мы шли по следам убийцы, и он об этом догадывался. Вычислив, наконец, адрес его любовницы, решили устроить там засаду...". Елки-палки, о чем я пишу? Ну какую засаду могут устроить журналисты?

***

В том, что сегодня я привезу из морга пустышку, сомнений у меня практически не было. И действительно, на момент моего визита работники морга, подвергнутые уже второму перекрестному допросу за два дня, пребывали в состоянии безнадежного пессимизма и на контакты с прессой шли, мягко говоря, неохотно.

Я выяснил, что убиенный Умнов в морге работал относительно недавно, ни с кем по работе особо не сходился, и толком охарактеризовать его никто не смог. Впрочем, о том, что ранее он был судим, знали многие. Что же касается Твердохлебова, то тут и вовсе ничего не ясно. Работал он в морге уже пятый год, причем последние три года – старшим санитаром. Человек в высшей степени интеллигентный, бесконфликтный. Между прочим, кандидат наук. Какого черта ему вдруг вздумалось стреляться, к тому же еще на работе, и откуда у него вообще ствол – непонятно.

Всю эту информацию я получил от медперсонала и морговской обслуги, а вот толкового разговора со здешним начальством не получилось. Директриса от всех этих потрясений ушла на больничный сразу же после того, как последняя оперативная машина отъехала от ворот морга. С главным же патологоанатомом профессором Румянцевым, седовласым стариканом, сцена разыгралась и вовсе неприличная. Когда я упомянул в разговоре Твердохлебова, Румянцев моментально озверел и, выкрикнув что-то типа "туда ему и дорога", вызвал в кабинет двух дюжих мужиков-санитаров. Я счел благоразумным удалиться самостоятельно, второй раз за день пожалев об отсутствии на руках ксивы и табельного оружия.

Вернувшись обратно в Агентство, я бегло просмотрел подготовленные Агеевой материалы по морговским покойникам, но что-либо дельное почерпнуть из них не смог. По Умнову вообще был полный голяк, а биография Твердохлебова изобиловала сплошными "не": не состоял, не привлекался, не участвовал, не учреждал. Разве что тачка у него тоже была неплохая – "БМВ" 1998 года выпуска.

От этих размышлений меня отвлек звонок жены.

– Привет, журналюга. Ты не забыл? В восемь мы встречаемся у Базилевича.

– Да-да, Галюша,– запоздало сообразил я.– Конечно, помню. Уже еду.

Сергей Базилевич – наш с Галкой германский знакомый. В Европе он оказался еще в детстве, по воле родителей. Несколько лет назад Базилевич, уйдя на свою немецкую пенсию, решил заняться в Питере совместным бизнесом с нашими доморощенными предпринимателями. Парочка таких экземпляров капитально запудрила ему мозги и попыталась кинуть на весьма приличную сумму. В ОБЭПе это дело расписали в Галкин отдел, она довольно быстро раскрыла преступление, и баксы благополучно вернулись к Базилевичу. С тех пор немец испытывает самые добрые чувства к Галине, регулярно шлет красочные поздравительные открытки, а когда прилетает в Питер, непременно приглашает нас обоих в ресторан.

***

Ужин в "Тройке" начался замечательно. Пили "Русский стандарт", закусывали красной икрой, креветками, осетриной. Курили напропалую. Принесли горячее. Лично мне уже есть не хотелось, но когда еще в нашей скромной жизни появится возможность посидеть в хорошем ресторане и не думать о том, во сколько это обойдется? "Кушайте, Марфа Васильевна, за все уплачено".

В самый разгар застолья к нам подошел официант и торжественно водрузил на стол бутылку шампанского. "Вот, просили передать,– с пафосом произнес он, обращаясь к Галине.– С наилучшими, так сказать, пожеланиями". Он неопределенно махнул рукой куда-то в глубь зала и церемонно удалился. Я с ревнивой укоризной посмотрел на жену, которая зарделась и смущенно опустила глаза в тарелку. Базилевича же эта сцена, наоборот, весьма восхитила: "Браво, Галина! Похоже, не я один здесь, в этом зале, готов отдать дань восхищения вашей красоте!"

Я же этого самого восхищения отнюдь не разделял, а потому пристально всмотрелся в обозначенном официантом направлении. Несмотря на полумрак и плотную завесу табачного дыма, я сумел различить в самом дальнем сидящих за столиком трех мужиков, в одном из которых узнал... Шаховского. Извинившись перед своими спутниками, я демонстративно направился в сторону сортира и боковым зрением заметил, что Шах последовал за мной.

– Вот так вот, Георгий Михайлович! Я тут вкалываю на благо Агентства, а вы, извиняюсь, в свободное от работы время благородные напитки кушаете...

– Витька, ты-то что здесь делаешь?

– Между прочим, выполняю ваше поручение. Работаю с источником с Южного кладбища. Кстати, прошу вас завтра в свидетели. Вы уже ознакомились со здешним прейскурантом? За пятьсот рэ тут можно разве что от пуза поесть мороженого.

– Ладно, Шах, не парь мне мозги. Лучше скажи, есть что-нибудь по нашей теме? Что это за люди с тобой?

– Михалыч, ты же меня знаешь, если за дело берется Шаховский...

– Погоди, в нашем деле главное – конспирация,– пробормотал я и решительно затащил его в кабинку, после чего закрыл дверь на щеколду.

– Удалось что-нибудь узнать по санитарам?

Включившись в нашу шпионскую игру, Шах тихо сообщил:

– В общем, тот мужик, что покрупнее,– это Винт. У него сейчас собственный бизнес, а когда-то он от "тамбовских" курировал куст кладбищ, в который входило и Южное. Второго мужика я не знаю, его привел Винт и представил как Севу. Этот самый Сева рассказал, что примерно за неделю до убийства Умнова он кирял с ним в одной компании, и тот рассказывал про какую-то серьезную запутку со старшим санитаром морга.

"Нет, все-таки Шаховский – человек абсолютно незаменимый в нашей бездарной (в оперативно-розыскном смысле) организации",– подумал я.

– А еще что-нибудь у этого Севы есть?

– Да хрен его знает,– признался Шах.– Говорит, что Умнов на пьянке трепался про морг. Мол, там творятся совершенно отвязные вещи,– на покойниках стригут бешеные бабки, и в этой теме Твердохлебов вроде как один из центровых... Да, еще что-то про профессора, якобы тот тоже в доле...

– Фамилия профессора случайно не Румянцев?

Шах задумался.

– Слушай, Михалыч, я тебе завтра притараню диктофонную кассету, и ты все сам послушаешь. Ладно? А сейчас давай уже разбежимся: а го боюсь, как бы нас с тобой здесь,– Шах кивнул в сторону двери кабинки,– за гомиков не приняли.

Я утвердительно кивнул, и мы молча разошлись. Конспиративно: сначала Шах, а где-то через минуту – я.

Я вернулся к нашему столику и застал Галину в одиночестве. Она рассказала, что уже порядком поднабравшийся Базилевич заказал бутылку виски и направился к собеседникам Шаха с ответным алаверды. Вскорости вернулся и сам Сергей. Выглядел он несколько обескураженным.

– Ты знаешь, Георгий, я где-то уже видел этого человека.

– Какого из них?– попытался уточнить я.

– Того, который пониже. Светловолосого.

– Его зовут Сева. Это имя тебе ничего не говорит?

Базилевич задумался.

– Нет. Но я точно помню, что где-то его видел. Знаешь, Георгий, у меня очень хорошая память на лица...

– А ты его самого не спрашивал?

– Да я как-то постеснялся. И потом... у них, у обоих – такие лица...

– Какие?

– Ну такие, что спрашивать о чем-либо почему-то расхотелось.

– Понятно... Ладно, не переживай, Сережа. Давай-ка я лучше покажу тебе, как готовится коктейль "Белая медведица". Будешь там у себя в Германии знакомых бюргеров шокировать...

Завершение вечера помню смутно. Пели песни. Запомнились "Москва златоглавая" и "По долинам и по взгорьям". Вторую песню бог весть откуда взявшиеся и подсевшие к нам за столик русские эмигранты знали как "Марш дроздовцев", правда, с незнакомыми словами. "Из Румынии с походом шел дроздовский славный полк",– подпевал Базилевич эмигрантам. "Чтобы с боем взять Приморье, белой армии оплот",– дружно подхватывали остальные.

Получалось здорово. Главное – громко...

***

На следующий день я смог добрести до Агентства лишь во втором часу дня. Голова болела неимоверно. Я медленно перемещал свое тело по улице Зодчего Росси и явственно ощущал, как сзади нагоняет меня моя смерть. Как ни странно – ласковая и добрая, шепчущая на ухо: "Ну что, устал, Жора? Так отдохни, поспи. Хочешь – вот прямо здесь, на тротуарчике?" Как мог, я пытался сопротивляться этим сладостным искушениям и упорно волочил тело к заветной цели. Помнится, в последний раз я так напивался аж пять лет назад, когда в ментовке мы обмывали мои подполковничьи звезды.

У финишной арки я наткнулся на худокормовских киношников. Они тащили на себе свое барахло и загружали его в чрево стоящего неподалеку автобуса. "Слава Богу!– подумал я.– Хоть одной проблемой меньше. Никто уже сегодня не будет громыхать в коридоре, хлопать дверьми и ругаться матом в мегафон".

Актер Юра Птичкин, играющий в сериале роль журналиста Олега Дудинцева (по замыслу Обнорского, прототипом Олега Дудинцева выступал именно я), увидев меня, поставил на землю какую-то коробку и полез в карман за папиросами.

– Гению сыска, привет! Вот видишь, Георгий Михайлович, вживаюсь потихоньку в твой образ.– Он смял в руках "Беломорину".– Боюсь, как бы язву не нажить... Ты чего такой мрачный?

– Да нет, Юра, все нормально,– ответил я, стараясь не дышать в его сторону.– Просто вчера у меня был тяжелый день.

– Понимаю,– гоготнул догадливый Птичкин.

Я предпочел не реагировать на его иронию и сменил тему:

– Смотрю, на сегодня уже закончили?

– Да, теперь только через пару деньков у вас нарисуемся. Будем снимать сцену убийства. Кстати, не хочешь поработать консультантом?

– Нет, Юра, спасибо. Я, вообще-то, на раскрытии убийств специализировался, а вот по части их организации, признаться, полный дилетант.