Текст книги "Дело о картине Пикассо (Сборник новелл)"

Автор книги: Андрей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Секретарь комиссии не вспомнил ничего странного в поведении девушки в тот день: немного волновалась, но ведь и все так.

Как я и предполагала – полный ноль в расследовании.

Скучая, я побрела по институтским коридорам. Первокурсники безошибочно выделялись веселой бесшабашностью, громким гомоном. Нестреляные птицы!

Возле курилки я подошла к пестрой стайке вчерашних школьниц, спросила про Олю.

– Да, я помню ее,– с готовностью откликнулась одна из птах.– Я за ней была в очереди в приемную комиссию, она меня потом еще подождала, и мы вместе вышли из института.

– А потом?

– Потом, возле рынка, она пошла к таксофону: сказала, что надо маме и тете позвонить. И мы попрощались.

– А возле рынка ты больше никого не запомнила?

– Да там разные люди были – рынок все-таки. Один кавказец на старой "пятерке" все к людям цеплялся: предлагал довести недорого в любую точку города; наверное, частным извозом промышляет. Но я на метро пошла... А Оля потом в институте не появилась, передумала, наверное. Дорого у нас все-таки учиться.

Слова про кавказца с "пятеркой" мне совсем не понравились. Но и это ничего не меняло в скудной информации, собранной до этого. По всему, еще одно дело о пропавшей девушке можно отнести в разряд "глухарей".

***

За десять дней ДО ЭТОГО...

С утра из дома позвонил Жека:

– Светка, ты чего не идешь? Я, представляешь, с тем парнем познакомился; ну, который у Феклы подстригается. Не поверишь, мать, он мент! Никогда не думал, что "наши" в ментовке работают. Класс! Игорь зовут. Чуешь, какое имечко – И-горь! Ну прямо – князь! Зайди хоть глянуть. Он стал раз в неделю к нам в салон заходить, по пятницам. Чувствую, Светик, все у нас получится... Я так хочу вас познакомить. Можно я про тебя ему расскажу, про своего "тайного агента"?

– Не перестарайся, Жека. Еще спугнешь. Вдруг заревнует?

– Что ты, Света, зуб даю, что он – "наш".

– Я рада за тебя, Женька. Только плохо слышу. Что у тебя там за музыка орет?

– "Орет"!– передразнил с обидой Жека.– Это мой любимый гей – Джимми Соммервиль.

– Ладно, не обижайся: у меня же слуха нет. Я забегу на днях.

Этот день был относительно свободный, и я решила навестить свою старинную приятельницу. Четыре года назад мы вместе принимали участие в конкурсе "Мисс Бюст-98": я победила, а Муза стала вице-мисс. Потом она вышла замуж за какого-то бизнесмена, и он в качестве свадебного подарка преподнес ей некий изначальный капитал для создания собственного бизнеса. Поразительно, но Музка оказалась очень предприимчивым человеком. Она создала модный дом "Афродита", где десятка два специально обученных барышень создавали красивые аксессуары женской одежды. Тончайшие шифоновые шарфики и палантины, вышитые гладью, стоили в разных бутиках города от двухсот до тысячи долларов. Популярность изделий "Афродиты" была настолько велика, что у Музы некоторое время назад даже начались неприятности. В частности, один из известных питерских модельеров подал в Арбитражный суд исковое заявление на "Афродиту": Муза, мол, со своими мастерицами нарушают исключительные права истца на запатентованный метод вышивки гладью. У моей приятельницы в тот период было много проблем, мы на какое-то время даже перестали вместе пить кофе. Но умница Муза в той конкурентной борьбе победила. А огласка конфликта между двумя модными домами лишь обернулась хорошей рекламой, упрочив Музины позиции. И сегодня, как я слышала, она вовсю собирала новую коллекцию для поездки в Париж – на выставку моды pret-a-porte.

Муза при виде меня закудахтала:

– Светуся, как я рада тебя видеть! И как ты вовремя пришла. Я как раз собиралась посылать тебе приглашение на презентацию новой коллекции. Господи, если бы ты знала, как я волнуюсь. Ведь половина работ сделана по моим эскизам. Меня просто колотит всю от страха. Представляешь, жена губернатора обещала быть...

Муза носилась по собственному кабинету как торпеда: одновременно она разливала нам кофе, отдавала распоряжения секретарю, подписывала приглашения. Настоящая деловая женщина. Мы немного поболтали, вспомнили общих знакомых, и я ушла, унося в сумочке красивую открытку – приглашение на два лица.

***

Вечером ко мне забежала Аська. Меня уже не удивляла ее манера являться без звонка. "Меня ведь может не оказаться дома",– увещевала я ее поначалу. "А я всегда чувствую: дома ты или нет",– отмахивалась моя новая подружка. И действительно, не было случая, чтобы она ломилась в пустую квартиру.

Я в этот момент перебирала вешалки в шкафу, решая, в чем пойти на презентацию. Аська заглянула в шифоньер через мое плечо и ахнула:

– Света, какое платье!

Еще бы: Аська безошибочно определила мой лучший наряд – красное платье, которое несколько месяцев назад я за бешеные деньги купила в Гостинке на галерее высокой моды.

– От Сони Рикель, единственный экземпляр!– Самодовольства мне не занимать.

– А можно мне померить?

– Пожалуйста, не жалко.

Странно, но Аське это роскошное платье не шло. Может, из-за того, что она была ниже ростом. Она разочарованно смотрела в зеркало.

– Да, как на корове седло...

– Может, украсить чем?– пыталась я подбодрить подругу.

Аська порылась в моих шкатулках и выбрала серебряный гарнитур: браслет, серьги и цепочку с моим знаком зодиака, который мне подарила Агеева.

– Да, так лучше,– похвалила я.

– А что толку?– вдруг окрысилась Аська.– Ты же не берешь меня на эту презентацию.

– Ну, во-первых, на презентацию я сама в этом платье пойду,– наконец сделала я выбор.– А во-вторых, я тебе уже говорила, что иду на выставку с Беркутовым. А потом "Стрелой" мы едем в Москву на выходные: Андрей пригласил меня на свою премьеру в театре.

Аська закурила и молча уставилась в окно. Я только сейчас заметила, какой у нее упрямый лоб – как у молодого бычка.

– Света, он тебя недостоин.

– А тебе-то что?– Моему терпению приходил конец.– Давай я сама буду определять – с кем мне встречаться, а с кем – нет.

– Но я – твоя подруга,– упрямилась Аська.– Я должна тебя предупреждать об опасности.

Я хотела поставить зарывающуюся Аську на место, но в этот момент мне позвонила вернувшаяся из очередной командировки Василиса.

– Светик, ты не заболела? Мама говорит, что ты вчера была очень бледной и голос – хриплый. Спасибо, что не забыла поздравить ее с днем рождения. Твой букет лилий до сих пор как будто только что срезан. Только мама говорит, что ты даже не посидела с ней: она-то специально эклеров напекла. Что, на работе запарка? Или все время Беркутов отнимает?

Я закусила губу. И – не верила своим ушам. Еще за день до дня рождения Нины Дмитриевны я очень хорошо помнила о том, что Васьки нет в городе и нужно непременно поздравить ее маму. А вчера напрочь забыла об этом. И вспомнила только сегодня днем. И даже побаивалась Васькиного звонка, потому что не люблю оправдываться.

– Эй, ты там что – уснула?

– Вася, встретиться бы надо.– Я не готова была тут же сознаться в своем грехе. И уж тем более обсуждать при посторонних здоровье Нины Дмитриевны. А с головой – в этом я была уверена – у Васиной мамы было не все в порядке. Старческая забывчивость – кажется, это называлось болезнью Альцгеймера.

Мы договорились встретиться через пару дней в баре "Антракт".

– Ты что – и в поезде поедешь в этом платье?– снова завела свою шарманку Аська.

– Нет,– отрезала я, давая понять, что разговор о моей поездке в Москву закрыт.– Я переоденусь у Музы – хозяйки выставки. А в поезде поеду в костюме.

***

За восемь дней ДО ЭТОГО...

...Мы выпили уже по три чашки кофе. Васька даже уже перестала горячиться.

– Света, уверяю тебя: у мамы с головой все в порядке. Ну мне-то ты можешь верить? Я же специалист!

– А мне ты поверить можешь? Я не была у Нины Дмитриевны! И уже извинилась перед тобой за это.

– Тогда кто к ней приходил?

– Думаю, что а – к ней никто не приходил; б – приходила какая-нибудь ее подружка, а она в тот день много думала о тебе и обо мне, а потом у нее все в голове перепуталось.

– А цветы кто подарил? Твои любимые – лилии?

– Может, та подружка и принесла? Может, у нее они тоже – любимые?

– Прекрати пороть чушь! Ты на что намекаешь? Ты что считаешь, что я не способна продиагностировать старческое слабоумие?

– Способна. Но – не у собственной матери.

– Света, мы сейчас с тобой поссоримся,– опять закипятилась Василиса.

Безнадежно влюбленный в меня несколько лет бармен Слава, понимая, что у нас с подругой серьезный разговор, никого не пускал к нам в кабинет. И только периодически менял пустые кофейные чашки на полные.

Какое-то время мы сидели молча. Потом Васька поднялась.

– Ты когда в Москву уезжаешь?

– Завтра вечером.

– Ладно, до понедельника. Только знаешь, Света... Ты какая-то странная стала. Не родная. Отодвигаешься как-то...

Ты как будто... придвигаешься,– вспыхнула я.

Мы вышли на Фонтанку. Над водой ползли туманы от лесных пожаров в области, пахло гарью. Мы шли вдвоем, но чувствовалось, что каждой из нас было одиноко и тоскливо. Как будто мы шли в разных направлениях.

Оставалось всего метров двадцать до Ломоносовского моста, когда сзади мы услышали хриплое прерывистое дыхание, и остановились. В двух шагах от нас стоял запыхавшийся бармен Слава. В руках он держал крошечное блюдце из-под чашки от кофе.

– Вот...– смущенно протянул он мне фарфоровый кружок.– Вы вчера унесли в сумочке из бара чашку. Я подумал – не комплект. Возьмите и блюдечко...– и Слава, ссутулив плечи, поплелся назад к "Антракту".

–Ты начала воровать из баров чашки?– мертвым голосом спросила Василиса.

– Вася, я не была вчера в "Антракте"!

Василиска смерила меня презрительным взглядом и бросилась наперерез машинам.

– Я думаю, что у мамы моей была именно ты. Только почему-то врешь.

Тормознув "девятку", она быстро села в машину, гулко хлопнув дверцей.

Этот звук прозвучал над гнилой водой как выстрел. Кажется, его называют контрольным.

***

За семь дней ДО ЭТОГО...

Выставка-презентация Музиных шарфиков проходила в ее выставочном зале и начиналась поздно – в половине одиннадцатого. Предполагалось, что торжество будет идти всю ночь, и гости разъедутся лишь к утру.

Да, в понятии "бомонд" моя приятельница разбиралась отменно. Светским хроникерам было чем заполнять свои неряшливые пухлые блокноты. Важной персоной из приглашенных явно считался вице-консул по культуре консульства Франции в Петербурге (его Муза обхаживала больше всех). Депутаты разных мастей шумной стаей крутились возле ломящихся столов. Среди гостей были замечены потертый временем рок-музыкант, страшно популярный и не сходивший со страниц музыкальных журналов лет пятнадцать назад; страшно популярные нынче актеры из телесериала "Менты" (некоторые из них оказались знакомы Беркутову, и они радушно обменялись похлопываниями по плечам); модный художник, издающий модный питерский журнал; было много длинноногих девиц то ли манекенщиц, то ли моделей (мы обменялись с ними лучезарно-фальшивыми улыбками); и еще куча других – известных и не очень – людей...

У нас с Андреем было мало времени до "Красной стрелы", поэтому, обойдя столы стороной, я сразу направилась к экспонатам выставки.

Да, Музе было чем гордиться. Невесомые шифоновые палантины всех цветов радуги и их производных оттенков висели на изящных кронштейнах, были художественно присборены на худощавых пластиковых манекенах, подвешены к специальным легким петлям, кое-где спускающимся с потолка. К тому же по залу кружили "живые манекены": несколько Музиных девиц на себе демонстрировали изящество и красоту этих изысканных аксессуаров одежды.

Но главным в этих палантинах была все-таки вышивка. Золотошвейки "Афродиты" добились невиданного эффекта: машинная гладь с обеих сторон ткани выглядела абсолютно одинаковой. Уж каким там особым натяжением нитей катушки и шпульки это достигалось, я не знаю, только перспективы вышивки отлетных деталей одежды (воротнички, манжеты, шарфики) подобным методом были невиданными. Молодец, Муза Веселовская, что и говорить!

Запрокинув голову, я невольно залюбовалась одним из палантинов, тихо раскачивающимся в такт шагов скользящих мимо людей. Он был дымчатого цвета с дымчатыми же букетами цветов. Однако вышивка не сливалась с основным фоном шелкового полотна, а была яркой, выпуклой. Все цветы были вышиты одной и той же серой шелковой нитью, при этом складываюсь полное впечатление, что незабудки в букете были голубее, ромашки – белее, а маки и вовсе полыхали всеми возможными производными от красного. Как-то Муза пыталась мне объяснить, что этот эффект достигается разными наклонами и длиной стежков (мол, учились этому у самих владимирских мастериц, вышивающих белым – по белому), и все же я была не готова к подобному. Аи да Муза!

– Примерь!– Хозяйка бала решительно сдернула палантин с воздушной петли.– Только осторожно,– шепнула она мне на ухо,– это – мой лучший образец, единственный экземпляр...

Она виртуозно обмотала мое красное платье дымчатым шелком, осторожно завязав концы палантина на бедре, и отошла в сторону. Стоявшие рядом с нами гости ахнули.

– Муза, продай!– мне не хотелось расставаться с этим роскошеством.

– Я же тебе русским языком сказала: единственный экземпляр! Девчонки пытались повторить узор на другом палантине – жалкие копии получаются. Это как вдохновение: либо есть, либо нет. Так что это теперь – выставочный экземпляр. Раритет!

– И мне не продадите?

Народ вокруг нас расступился, и Муза расцвела от удовольствия маковым цветом: возле нас стоял сам губернатор. Он как всегда был высок, улыбчив, только, как показалось мне, слегка погрузнел за последнее время. Светские хроникеры тут же выставили диктофоны, защелкали камеры фотоаппаратов.

– И вам... Уж простите,– смущенно сказала Муза.– Любой другой даже подарить могу...

– Тогда я его у тебя украду!– встряла я в их разговор под дружный взрыв смеха окружающих.

Губернатор тоже улыбнулся:

– Берегите шедевры, Муза Гурьевна. Такие красивые молодые женщины уж если поставят перед собой цель – ни перед чем не остановятся.

И губернатор, одобрительно кивнув моему серо-красному изваянию и взяв под локоть хозяйку вечера, пошел здороваться с высокопоставленными гостями. А я, с сожалением сняв палантин и передав его одной из Музиных помощниц, направилась в кабинет Веселовской переодеваться: мы договорились, что я оставлю у нее до понедельника свое платье от Сони Рикель.

На выходе из ночного клуба, где меня поджидал Беркутов, в тени за колонной я заметила чернявого молодого человека. Мне показалось отдаленно знакомым его лицо. Но, заметив, что я всматриваюсь, юноша полностью отошел в тень.

***

За пять дней ДО ЭТОГО...

В понедельник из Москвы я вернулась одна: у Беркутова питерские съемки начинались только в четверг, и он остался в столице на несколько дней утрясать график своих театральных постановок, сказав на прощание, что даже не знает, как дожить ему до этого четверга.

С вокзала я заехала домой и в Агентстве оказалась только к обеду.

Горностаева быстро глянула на меня в коридоре и отвернулась. Как-то очень бледно выглядит Валя в последнее время, подумала я машинально.

А вот Соболин... Соболин посмотрел на меня так, словно у меня на лице была маска из клубники.

– Чего уставился? Соскучился?

Вовка встал от компьютера, обошел вокруг меня, разглядывая с невыразимым изумлением.

– Кол проглотил, я спрашиваю?

– Ты что... газет сегодняшних не читала? Ничего не знаешь?

– А что я должна знать? Я только что с поезда.

Вовка положил передо мной три номера понедельничных газет: "Смену", "Известия" и "КоммерсантЪ" – последние две были вывернуты питерскими страницами наружу. Три заметки были жирно обведены красным маркером. Я быстро пробежала глазами по заголовкам: "Гладь для дамы бубей", ""Афродита" лишилась своего раритета", "Незабудки исчезают в полночь".

– Что это?– Я почувствовала легкое беспокойство.

– Да ты хоть на снимки посмотри,– печально сказал Соболин.

Две из трех заметок сопровождались фотографиями. На обеих... была я. Только в одном случае я стояла фактически одна (другие гости были скрыты размытым фоном) – упакованная в серый палантин; на другом – я же, в том же палантине, но уже кокетливо поглядывающая на губернатора (задник этого снимка тоже был размыт).

– И что?– успокоилась я.– По-моему, я неплохо получилась.

– Подпись к снимку прочти хотя бы...– Вовка как будто даже устало вернулся к своему столу.

– ""Тогда я его у тебя украду!" – сказала журналистка "Золотой пули" Светлана Завгородняя хозяйке вечера Музе Веселовской... К концу презентации раритетный экземпляр исчез с выставки",– прочитала я вслух.– Вовка, что это значит?

– А то и значит: сначала наша красавица грозит известному модельеру воровством, если та по-хорошему не продаст шарфик, а потом этот шарфик, стоящий немереных зеленых, благополучно исчезает с выставки в неизвестном направлении...

– Ты что хочешь сказать?..– прошептала я.

– ...Только то, что сказал. Дело приобрело огласку, сама видишь, фотодокументы налицо. Ты – главная подозреваемая.

– Ты что, действительно считаешь, что это я украла?– я аж поперхнулась.

– Ничего я не считаю!– отмахнулся Соболин.– Только Обнорский уже с утра помчался к Парубку.

– А Парубок-то тут при чем? Это дело районных ментов.

– В том-то и дело, что из-за скандала – сам губер был на выставке!дело из района городу передали. А Парубок, сама говорила, испытывает к тебе личную неприязнь.

– Зато тебя будет любить долго и крепко,– от злости я воспользовалась запрещенным приемом: Соболин был устойчивым гомофобом.

Вовку передернуло:

– Чем язвить, лучше бы подумала, как отмываться будешь.

– А почему это именно я должна отмываться? Там больше ста человек гостей было. Этот палантин все видели, все руками щупали. Может, его губернатор спер! Муза ведь ему тоже отказала в покупке!

– Совсем чокнулась!– Вовка снова вскочил из-за стола.– Сиди и никуда не двигайся. Скоро шеф вернется.

В кабинет вбежала запыхавшаяся Лукошкина.

– Света, не волнуйся, я все знаю. И – помогу.

– Нет уж, мои дорогие! В нашей "Пуле", похоже, самому себя защищать придется. И подписку о невыезде я еще пока никому не давала...

В подъезде я чуть не смела с ног Барчик.

– Ты почему трубку отключила?– обиженно спросила она.– Я даже не. знаю, вернулась ли ты из Москвы.

– Аська, тут такое творится...

Пока мы ехали в машине, я сбивчиво рассказала ей о том, что произошло на презентации, и о том, что написали утренние газеты.

– Ну и гады!– Аська даже кулаки сжала.– Я думала, что только в актерской среде бывает такой сволочизм. А Соболин твой – последний гад! Как он вообще посмел так с тобой разговаривать!.. Ты сейчас куда?

– К Музе, конечно. Надо же узнать подробности. Заодно и платье заберу.

– Тогда подбрось меня до "Ленфильма",– засобиралась Аська. Потом немного помолчала и тихо спросила: – Света, а у тебя с Беркутовым уже... было? Ты с ним... спала?

– Нет, я с ним в ладушки в Москве играла,– разозлилась я; нашла время глупые вопросы задавать.

– ...Вот не послушалась меня – потащилась с этим Беркутовым сначала на выставку, потом в Москву, вот все так и получилось...

– Да Андрей-то тут при чем?– это я прокричала ей уже в спину.

***

– Не строй из меня идиотку!– Муза закуривала очередную сигарету, откладывала ее в пепельницу, забывала об этом и тащила из пачки новую, снова прикуривала.– Я не утверждаю, что ты – воровка. Я просто сказала следователю, что меня удивило, когда ты вдруг еще раз попросила примерить палантин.

– Я не трогала его второй раз!

Муза стала нервно бегать по кабинету.

– Света, ну вспомни, пожалуйста, это поможет следствию... Ты подошла ко мне где-то через час после отъезда губернатора... (Знаешь, я все-таки всучила ему маленький голубой шарфик – в подарок жене...) И попросила еще раз примерить палантин. Я рассмеялась и сказала: бесполезно, все равно не продам.

– А я?– Я не верила своим ушам, но почему-то испытывала мазохистское желание дослушать этот бред до конца.

– Ты? Ты взяла палантин и обернула себя им точно так, как я тебе до этого показала. Я еще тебе сказала: смотри, мол, Светка, как тебя состарило неисполнимое желание...

– Я что – в тот момент старой была?– ахнула я.

– Не старой, а ниже ростом. К старости ведь люди всегда мельчают в параметрах.

– Ниже ростом? С чего бы это?

– Не знаю. Ниже – и ниже.

– Как сейчас?– Я встала.

– Нет, сейчас ты нормальная.

– Значит, тогда это была не я.

– Ну, знаешь...– Муза раздраженно смяла сигарету.– В таком случае, сейчас перед тобой тоже не я, а кто-то другой.

– Не исключено...– хмуро буркнула я.

Какое-то время мы посидели молча. Поразительно, но бред, который несла Муза, меня просто завораживал. До этого я никогда не замечала за собой особой любви к мистике, но сегодня с каким-то непонятным вожделением я хотела знать все новые и новые детали этой невероятной истории: вот я методом телепортации одновременно оказываюсь в разных концах света, вот я на глазах изумленной публики улетаю в окно на метле...

– А мой спутник?.. Во второй раз рядом со мной был мой спутник?

– Нет, ты была одна.

– Правильно, потому что он ушел со мной. В первый раз ушел. И не вернулся. Потому что сел в вагон московского поезда. А поскольку телепортировать умею только я, то он сидел со мной в вагоне, а я в это время – туда-сюда, туда-сюда...

– Света...– осторожно спросила Муза,– а ты уверена, что... ездила в Москву?

– Все! С меня хватит! Отдавай мне мое платье, и я ухожу.

Муза, как ужаленная, подскочила с кресла.

– Знаешь что, Света, если у меня украли дорогой палантин (а я, заметь, до этого часа тебя не подозревала), то это не означает, что в отместку лишь за возможную вероятность подозрения можно валить с больной головы на здоровую и начать подозревать в воровстве меня...

Муза так лихо завернула, что я не поняла ни слова из того, что она сказала.

– Что ты несешь?

– У меня нет твоего красного платьица. И ты это прекрасно знаешь. Потому что ты, видно, передумала оставлять его у меня и ушла с выставки именно в нем.

Как-то всего этого было уже много.

Я встала, медленно убрала в сумочку сигареты и взглянула на приятельницу уже только в дверях.

– Запомни, дорогая. Я уходила с твоей идиотской выставки в костюме! Английский такой – пиджачок и юбочка. У пиджака – одна пуговичка, у юбочки маленькая шличка. Все – темно-оливкового цвета. Знаешь, ягодки такие бывают – оливки. С косточками или с анчоусами. Иногда – с лимоном...

– ...Прекрати этот фарс!– взвизгнула Веселовская.– В красном платье!

– ...Для тех, кто не понял: в кос-тю-ме! Темно-олив-ко-вом!

И я шарахнула дверью.

***

Напротив Музиного офиса был сквер. Лишь только я выскочила из подъезда, как с одной из лавок поднялся мужчина и пошел мне наперерез. Парубок! Только его мне сейчас и не хватало. Я резко дернулась в сторону, сделав вид, что не узнала его, но Игорь Сергеевич решительно преградил мне дорогу. Тогда я взяла сумочку под мышку и с вызовом протянула ему обе руки:

– Не стесняйтесь! Захлопывайте свои наручники.

Он улыбнулся, взял меня под руку и повел к своей насиженной скамейке.

– Зачем же сразу так? В наручниках ходят преступники. А вы – всего лишь свидетель. Правда, один из самых важных свидетелей.

– Свидетель?– обалдела я.– Не подозреваемая?

– А кто вам сказал, что вас подозревают? Муза Гурьевна?– мягко улыбнулся Парубок.

Я устало откинулась на спинку лавки. Кто бы знал, как я устала за сегодняшний день.

– "Подозревают" – это мягко сказано. Все просто уверены, что этот чертов палантин свистнула я.

– И вы очень расстроились. С Веселовской вот, видно, поссорились...

– А вы бы не расстроились?

– Я бы просто отбросил эмоции и стал рассуждать здраво. К тому же, Светлана, вы, оказывается, совсем не знаете Уголовно-процессуальный кодекс. Надо будет при случае сделать Обнорскому замечание.

– Я – журналист, а не милиционер.

– Во-первых, вы – красивая женщина, а потом уж – журналистка...

Батюшки, с каких это пор геи стали делать комплименты женщинам?

– ...Хотя – журналистка "Золотой пули",– продолжил Игорь Сергеевич.– И должны бы знать, что подозреваемым считается человек, которого взяли на месте преступления с поличным. Либо если на него указали другие люди: видели, мол, как он воровал. А вас видели только примеряющей этот палантин.

– ...И угрожающей хозяйке выставки украсть его, если не продаст...

– Да, это вы, Светлана, конечно, погорячились,– искренне рассмеялся Парубок, и я впервые обратила внимание на то, какая у него хорошая, открытая улыбка.– Но и это, к счастью, ни о чем не говорит. В смысле – ни о чем плохом. Ведь покинув выставку, вы тут же "Красной стрелой" уехали в Москву: вагон №3, место №11. И не исключено, что кто-то из гостей после полуночи еще видел этот палантин на выставке. Главное – найти этого человека. Я бы на вашем месте с этого и начал...

Я поняла, что Парубок не терял время зря – иначе откуда бы ему знать даже номер моего спального места в вагоне. Я облегченно вздохнула: хоть кто-то мне верит.

– Но их там было больше сотни! Все ходили, выходили, жевали, пили. Каждый до утра успел пообщаться друг с другом по многу раз. Попробуй потом вспомнить, когда ты кого видел – до полуночи или после. С одной стороны у всех – коллективное алиби, с другой – все на подозрении.

– Вы разумно рассуждаете, Светлана. И все-таки это шанс. Поговорите с теми, с кем вы успели на выставке пообщаться, кто дольше всех вас видел. Мы со своей стороны тоже работаем, но ваша помощь была бы бесценной.

Я с благодарностью посмотрела на Игоря Сергеевича. В этот момент позвонил мой мобильник. Васька слегка извиняющимся голосом (ведь мы очень плохо расстались в пятницу) спросила:

– Ты поссорилась с Беркутовым?

– С чего ты взяла?

– Тогда почему так быстро вернулась из Москвы?

– Вернулась, как и планировала, сегодня утром.

На том конце провода повисла нехорошая тишина. Васька кашлянула, словно у нее перехватило горло.

– Света...– она говорила медленно, словно подбирала слова,– я боюсь за тебя. По-моему, тебе надо лечиться. Поверь мне, как психологу. Патологическое вранье без выгоды для себя – это болезнь.

– С чего ты взяла, что я вру?– я начинала тихо ненавидеть свою подругу.

– С того, что ты вообще не ездила в Москву!

– Что-о?

– То! Ты физически не смогла бы так быстро обернуться. А в субботу в обед я видела тебя в бутике на Невском. Ты мне даже рукой сквозь витрину махнула. Мне очень жаль, Света, но ты – бессовестная лгунья!..

***

Игорь Сергеевич внимательно слушал меня. (Последний звонок Васьки был настолько нелепым, что, даже дав отбой, я еще какое-то время молча сидела на скамье, не умея собраться с мыслями.) Он сам подтолкнул меня к этому разговору: "Новые проблемы?"

Я начала со странного звонка Обнорского, перешла на "тронутую" Нину Дмитриевну, заразившуюся от нее дочь, не забыла даже про чокнутого бармена с его кофейной чашкой...

– Я так и понял, что не все здесь так просто...– задумчиво сказал Парубок.– Поверьте, Света, так не бывает: чтобы в одночасье все ваше окружение вдруг... сошло с ума. Я – материалист и в мистику с чертовщиной не верю. Скорее, кому-то очень хочется выбить вас из седла: доказать, что сумасшедшая – вы.

– Но – кому?

– Это нам и предстоит выяснить... А пока рекомендую вам все-таки встретиться с кем-нибудь из участников той презентации.

– ...Игорь Сергеевич, а почему вы мне верите?– запоздало спросила я.

– Не знаю. Опыт. Интуиция. Или просто не верю в то, что красивые женщины так глупы: сначала пригрозить воровством, а потом это воровство и совершить. Как-то это очень примитивно.

Он помолчал, затушил сигарету.

– А потом... Знаете, Света, у нас с вами, оказывается, есть общие знакомые. С некоторых пор я тоже подстригаюсь у вашего мастера – у Евгения.

***

Поскольку с Музой я уже наобщалась вдоволь, то сразу направилась к знакомому фотокору Тофику Абдуллаеву, чьими фотографиями были украшены криминальные заметки утренних газет.

Тот даже не чувствовал за собой никакой вины.

– Светик – это же мой хлеб. Я отщелкал две пленки, сдал их в наше агентство, а уж купят снимки или нет – дело не мое. Я даже не знаю, вышли ли мои снимки сегодня в газетах.

Я положила перед ним две газетные вырезки.

– Да, моя работа. Особенно горжусь, что успел нажать на камеру, когда к тебе губер подошел. Смотри, как ты улыбаешься хорошо.

Тофик, как выяснилось, до этого ничего не знал о моих проблемах, а выслушав меня, лишь развел руками: извиняйте, мол...

– А негативы у тебя сохранились?

– Зачем тебе?

– Хочу посмотреть, кто на замытом фоне.

– Это я тебе и без негативов покажу,– и Абдуллаев "открыл" фото на компьютере.

Снимки сразу видоизменились. Теперь уже на них кроме нас с губернатором появились другие гости: вот художник-редактор с рюмкой водки в руке, вот – с заискивающей улыбкой – хозяйка Муза... А это кто? На обоих снимках на заднем плане стояла молодая девушка, зачарованно смотрящая прямо в объектив. Лицо ее показалось мне отдаленно знакомым, но – убейте меня!– я не могла вспомнить, кто это.

– А ты укрупнить можешь?– спросила я Тофика.

– Нет проблем.– И он начал виртуозно работать "мышкой". Однако при увеличении задний план расползался, и черты лица той девушки только расплывались. Ничего не получалось.

– Кого хоть идентифицируем?– наконец спросил Тофик.

– Не знаю,– расстроенно ответила я.

– Ну ты даешь,– обиженно сказал Тофик,– целый час ищем того, кого сами не знаем.

Однако мой коллега, видно, вошел в раж охотника и продолжал щелкать другими кадрами пленки.

Так мы проработали еще около часа, пока на одном из кадров не нашли то, что искали. На этом фото я тоже была, но как раз размытой, покидающей зал. Зато девушка, хоть и вполоборота, была видна достаточно четко. Мне хватило одного беглого взгляда... Батюшки!

– Аня! Соболина!

– Которая?– Тофик заглянул мне через плечо.

– Да вот же – Анька!– я ткнула пальцем в экран.– Но откуда она взялась на выставке? Я ее там не видела...

– Она там была всего минут десять,– как-то вдруг смутился Абдуллаев.– А ты так была увлечена собой в палантине...

– А ты знаешь нашу Анюту?

– Это не ваша Анюта,– снова смутился Тофик.– Это моя подружка. Оля. Она попросилась со мной на выставку. Девочка из провинции, ни разу не была на светском рауте.

– А чего так смущаешься, если подруга?

– Да понимаешь... Она еще маленькая. Ей только семнадцать в октябре исполнится. Ну так получилось, она живет у меня...

– Ну ты даешь.

– Да у нас, Света, все серьезно. Я жениться собираюсь. Вот тысячу долларов соберем и выйдем из подполья.

– А зачем вам эта тысяча?

– Тут, понимаешь, такая история вышла. Она приехала учиться в Питер, а у нее сумочку у рынка срезала. А эту тысячу у нее родители чуть ли не пять лет собирали... Я когда ее встретил, она аж сознание от слез теряла. Я ее подвести хотел, а ей и ехать-то некуда: в Питере только подруга матери, а Оля сказала, что, скорее, умрет, чем сознается в пропаже денег...