Текст книги "Развал. Схождение"

Автор книги: Андрей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Андрей Константинов
при участии Игоря Шушарина и Александра Новикова
Решальщики
Книга четвертая
Развал/схождение

ИСТОРИЯ СЕДЬМАЯ,
повествующая о нетривиальных методах борьбы с клептоманией, о членстве в Клубе первых жён, а также убедительно доказывающая, что в нашей жизни мистическое чаще всего идет об руку с прозаическим

– …Базовая! Это зал. Девятый на связи!

– Слушаю, девятый.

– У нас в гостях «миссис Клювдия». Как поняли?

– Понял тебя. Какой сектор?

– Сектор «С». Молочные товары.

– Принято. Молочные товары.

Дежурный оператор пульта мониторинга зала пощелкал рычажками и вывел на основную телепанель увеличенную картинку сектора «С».

В этот утренний час в сетевом универсаме «Всячина» народу было немного, так что опознать бредущую вдоль полок выдающуюся (во всех смыслах) фигуру госпожи Нарышкиной особого труда не составило. Дежурный выставил фокус на максимальный зум и через пару секунд вполне отчетливо разглядел, как Елена Ивановна кладет в тележку пакет молока, а затем, воровато озираясь, подмахивает два глазированных сырка и прячет их в карман плаща.

– Девятый! Это базовая! «Миссис Клювдия» прикарманила два сырка.

– Понял, поднялась на два сырка. Похоже, направляется к кассам… Что-то негусто сегодня.

Изображение Нарышкиной исчезло было с телеэкрана, но дежурный переключил «телевизоры», и пошаговая жизнь наблюдаемого объекта вернулась в режим пошаговой визуальной доступности.

Елена Ивановна и в самом деле прошла к кассам и пристроилась к хвостику длиною из двух человек. Неуклюже делая вид, что изучает прессу на стойках, она, не без ловкости, подрезала из фирменной шоколадной горки «сникерс», который составил компанию сыркам.

– Базовая! Это девятый. Мне показалось, что сейчас было движение.

– Тебе не показалось. Есть шоколадка. Левый карман.

– Понял вас, базовая. Наши действия?

– Щас, погоди… – Дежурный набрал три цифры на служебном телефоне. – Игорь Алексеевич? Дежурный пульта́ Малахов. На кассе «миссис Клювдия». Да… Взяла два сырка и шоколадку… Что?.. Согласен, меньше вони будет… – Дежурный положил трубку и снова схватился за рацию:

– Девятый! Базовая.

– На приеме, базовая.

– Распоряжение старшего – «Клювдию» пропустить.

– Понял. Пропустить…

Дежурный откинулся на спинку кресла, заложил руки за голову и с выражением брезгливого презрения принялся наблюдать за тем, как супруга заместителя главы одного из ключевых комитетов Смольного оплачивает покупки и, минуя временно отключенную рамку, с торжествующим видом выкатывается на улицу.

Через пару минут Елена Ивановна не без потуги втиснулась на водительское сидение серебристой «хонды» (подарок мужа на двадцатилетие совместных мучений) и только теперь заметила, что на лобовом стекле под левым «дворником» нарисовался инородный, полиграфического происхождения, предмет.

Костеря почем зря назойливых спамеров, от которых ныне проходу нет, госпожа Нарышкина выбралась из салона и раздраженно потянулась к мусорной рекламе. Вот только на поверку та оказалась не скидочной листовкой и даже не зазывным предложением интим-услуг – в руке у Елены Ивановны очутились три необычные игральные карты, соединенные скрепкой степлера наподобие миниатюрного веера.

Эта в сущности ерундовина отчего-то заставила «миссис Клювдию» вздрогнуть всем своим XXLвским размером, «сбледнуть с лица» и задрожавшими, густо оперстнёнными пальцами потянуться за мобильным телефоном:

– Оля?! Это Елена Ивановна!.. Опять! Опять началось! На том же самом месте!.. Что?.. Нет, на этот раз какие-то карты, три штуки. Нет, не похожи на игральные… Может быть… О, Господи! Я не знаю!.. Нарисовано? Сейчас… Меч как туз. Еще мечи – девять сразу. И еще… здесь уже десять… Где посмотришь? Хорошо. Жду…

Госпожа Нарышкина сбросила звонок и принялась нервно расхаживать взад-вперед, сминая в кулачке напугавший ее сувенир.

Ответный звонок прозвучал минут через пять.

К тому моменту Елена Ивановна уже накрутила себя настолько, что умудрилась запутаться в кнопках родного телефона и ответила лишь после дюжины однообразных птичьи-руладных вызовов:

– Да, Оля. Слушаю… Где? Какой сайт?.. И что там написано?.. Да-да: туз, девятка и десятка… Ну?.. Господи! Да говори же скорей!.. ЧТО?..

В химически-завитой голове «миссис Клювдии» всё поплыло. Ноги ее мгновенно сделались ватными и перестали удерживать грузное тело. Ища точку опоры, супруга вип-чиновника прислонилась к машине и в близком к полуобморочному состоянии сползла на асфальт.

– Врача! Скорей! Здесь даме плохо! – завопила охраннику на входе случайно оказавшаяся поблизости сердобольная женщина и обеспокоенно склонилась над уходящей в бессознанку Еленой Ивановной.

В этот момент порыв холодного октябрьского ветра подхватил выпущенные из ослабевшей влажной ладони три скрепленные карты и понес их по асфальту парковки.

«Туз». «Девятка». «Десятка».

Не просто перебор. А перебор – с не слабой горочкой…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Санкт-Петербург, 2011, 20 октября, чт.

Федор Николаевич умирал.

Нет, это не было вопросом ближайших нескольких дней или, бог даст, недель. Тем не менее это все равно должно было случиться в обозримом будущем. В том самом, которое оченно не хочется обозревать.

Федор Николаевич умирал и знал это. Хотя и Лощилин, и трижды приводимый Ольгой целитель с физиономией хитрована дежурно и безыскусно пытались уверить его в обратном. Дескать, самая страшная фаза миновала, и теперь на горизонте якобы забрезжили шансы не просто вынырнуть из недуга, но и удержаться на поверхности жизни.

Угасающим разумом Федор Николаевич понимал, что подобные фальшиво-оптимистичные реплики произносятся из лучших побуждений. Однако душой таковую ложь во спасение не принимал. Ибо не спасала она его: ни от болей – мучительных, нестерпимых, ни от мыслей о смерти – скорой, неминуемой.

С каждым днем Федор Николаевич все хуже видел и слышал. А когда пытался что-то произнести, запекшиеся губы отказывались шевелиться и через слово выдавали хриплый противный свист. В положении полусидя отныне он способен был проводить не более десяти минут, после чего снова в бессилии валился на подушки…

«Скорей бы пришла Ольга! – единственная слабая надежда теплилась сейчас в мозгу Федора Николаевича. – Отчего ее так долго нет? Неужели… неужели она не смогла достать таблетки? Нет-нет, не может быть! Только не это!»

Таблетки… Эти маленькие, красного цвета капсулки, похожие на спрессованные, затвердевшие капельки крови, – единственное, что теперь по-настоящему способно было радовать Федора Николаевича. Если в нынешнем его состоянии производная от «радости» вообще контекстно-уместна. С этими волшебными таблетками не могло сравниться ничто – даже любовь Ольги, которая все эти последние месяцы, неся свой крест и мужественно закусив такие родные и такие отчаянно-желанные губки, столь же отчаянно билась за его жизнь.

Ольга… Закатный лучик солнца, подаренный ему в конце пути. А вернее сказать – в самом его начале. Аккурат перед заходом в пресловутый тоннель бесконечности, из которого еще никто никогда не возвращался.

Воспоминание об Ольге заставило Федора Николаевича болезненно повернуть шею и скосить глаза на прикроватную тумбочку. Где, помимо бесчисленных медицинских причиндалов, стояла тарелка с едой, к которой он ни разу не притронулся, и лежала трубка домашнего радиотелефона. Менее чем через час должна была начаться финальная стадия переговоров со шведами. Если сделка состоится на тех условиях, которые разработал и выставил он, то за более-менее обеспеченное будущее Ольги можно быть спокойным. Да-да, именно «будущее». То самое, в котором персонального столика для Федора Николаевича не зарезервировано…

«Нужно позвонить в офис и еще раз (в который по счету?) все обговорить. Так, чтобы у них от зубов отлетало. Чтоб в последний момент не накосячили, не пошли на поводу у скандинавов», – подумалось Федору Николаевичу.

Стиснув зубы, выпростал из-под одеяла онемевшую левую руку и потянулся за телефоном.

* * *

– Владислав Антонович! Ну что вы таращите на меня глаза, как заяц на ночной автобус? Я вам русским языком объяснил, что свою визу на договор в таком виде не поставлю! – Доселе пытавшийся как-то сдерживаться инспектор Петрухин более не скрывал своего раздражения. – Я понимаю, что в последнее время вы постоянно болтаетесь по заграницам и, возможно, на английском вам доступнее. Но – увы, я не владею никакими другими языками, кроме матерного и одесского суржика. Если хотите, могу попробовать перевести?

– Не хочу, – буркнул менеджер отдела сбыта по фамилии Лобков.

Был сей деятель «магистральных» бизнес-искусств элегантен, благоухающ и столь гладко выбрит, что невольно вызывал ассоциации с пресловутой «фамильной» частью женского тела из зоны глубокого бикини. Подвергшейся ежегодной предкурортной эпиляции.

– Не хотите – как хотите. Еще вопросы имеются?

– Имеются.

– Озвучивайте.

– Этот договор обязательно должен быть отправлен сегодня. У нас и так все сроки полетели. К чертовой матери.

– Положа руку на сердце, мне начхать с колоннады Исаакиевского собора на то, в каком направлении чартерно отправились ваши сроки. Меня другое тревожит.

– И что же?

– Складывается впечатление, что, воспользовавшись болезнью нашего юриста, вы подсовываете подобного рода бумаженции в расчете на мою некомпетентность. Так вот, спешу разочаровать: помимо церковно-приходской школы, я в свое время закончил и трехмесячные юридические курсы.

– А вот у меня складывается впечатление, что вам, Дмитрий Борисович…

– Ну-ну, продолжайте…

– …что вам, как бывшему сотруднику органов, свойственно нагнетать нездоровую истерию. Дабы… – менеджер задумался, подбирая формулировку, – дабы показать свою полезность и незаменимость. Пускай бы и на пустом месте.

Под конец своей вспыльчивой фразы Лобков прикусил язык, запоздало сообразив, что подобного рода дерзость может выйти боком.

Однако Петрухин дерзновенный порыв оценил и понимающе улыбнулся:

– Я в курсе, Владислав Антонович, что наша с господином Купцовым деятельность в этих офисных стенах вызывает раздражение. Мол, все при деле. Все, аки пчелки, пашут на благо корпоративного улья, походя ломая – не жилы, но жала. И только два бездельника-инспектора шляются по фирме, всюду суют свой нос и отрывают людей от производственного процесса. Так?

– Я такого не говорил.

– Вы такое подумали. Ладно, в конце концов – ваше право. Но договор в подобном виде все равно визировать не стану.

На столе очень вовремя затрезвонил служебный телефон, и Дмитрий с несвойственным ему рвением именно что рванул трубку:

– У аппарата!.. Что, прямо-таки «требует»?.. Хорошо, сейчас поднимусь… Извините, Владислав Антонович, я вынужден свернуть нашу аудиенцию, поскольку меня срочно вызывает Брю… Виктор Альбертович.

* * *

Деловой разговор забрал последние силы.

Запрокинув голову, Федор Николаевич неподвижно лежал на спине и одними губами шептал/повторял немудреную, собственного сочинения – то ли молитву, то ли мантру: «Господи! Я не верю в Тебя. Но… Но помоги мне, яко милостив… Пускай поскорее вернется Ольга и… И принесет мне таблетки!..»

* * *

– Приветики! Прекрасно выглядишь. Впрочем, как всегда, – отдежурился Петрухин. – Шеф там один, или?..

– У него посетитель. Замглавы КУГИ.

Брюнетовская секретарша Аллочка встретила вошедшего в приемную инспектора взглядом полных печали глаз. Ностальгия по былой, пускай и мимолетной, близости с сотрудником «магистральной» СБ в данную минуту срезонировала у нее с наступившими «критическими днями». А посему душа, не задумываясь о последствиях, буквально рвала декольте. Поспешая излиться за наболевшее.

– Часом, не господин ли Нарышкин?

– Он самый.

– Оп-па! Неужто наши парни снова супружницу прихватили?

– О чем ты?

– Ах да, ты ведь за ту историю не в курсе. Доложишь?

– Да, сейчас, – подтвердила Алла и внимательно, словно сканируя, уперлась малахитовым зеленоглазием в инспектора. – Дима, скажи: ты меня больше не любишь?

«О Боги! Только не это!» – мысленно простонал Петрухин.

Впрочем, раньше или позже, но подобного разговора все едино было не миновать. Потому как… Мужчина – он прощает и забывает. А вот женщина – в лучшем случае только прощает. А вот в части «забыть» – никогда.

– Э-э-э-э… В каком смысле?

– А разве в этом вопросе может быть какой-то иной смысл?

Застигнутый врасплох инспектор изобразил на скорбном челе попытку запуска мыслительного процесса.

– На работе ты меня избегаешь, – начала выкладывать аргументы вкупе с фактами Алла. – Совсем перестал звонить. Я уже не говорю о встречаться… Так, может, ее и не было?

– Кого?

– Любви.

Это уточнение было произнесено с такой тоской и одновременно с такой же потаенной на обратное надеждой, что Дмитрий окончательно растерялся. Не понимая – то ли начинать плакать, то ли смеяться.

– Алла… Понимаешь… Тут такое дело… Одним словом…

– Понимаю. Я была нужна тебе только для секса?

– Нет… Ну… – слабо запротестовал Петрухин. – Ну, не только…

А вот последнее инспектор ляпнул, разумеется, не подумав. Судя по тому, как ухоженные пальчики секретарши нервно зашарили по столешнице в поисках чего-нибудь «потяжелее», в направлении башки законченного циника и хама сейчас должен был проследовать некий предмет.

Однако старт, по счастью, был отложен раздавшимся из селектора недовольным голосом шефа:

– Я десять минут назад просил прислать ко мне Петрухина!

– Виктор Альбертович! Он здесь, в приемной… Только-только вошел.

– Так пусть заходит! После шуры-муры разводить станете!

Страдальчески реагируя на прозвучавшие как издевательство «шуры-муры», секретарша сбросила кнопку вызова и с нелегко давшимся металлом в голосе казенно отчеканила:

– Господин Петрухин! Пройдите к директору!

– Слушаюсь. И повинуюсь, – исторг облегченно Дмитрий и торопливо просочился в кабинет.

Аллочка поднялась со своего места, поплотнее прикрыла за ним дверь и…

…и разрыдалась в голос…

* * *

В интерьерах брюнетовского кабинета чиновник из Смольного смотрелся непривычно жалким и потерянным. По крайней мере, он совсем не походил на своего грозного телевизионного двойника, каковой в выпусках местных новостей с завидным постоянством источал грома и молнии в адрес нерадивых подчиненных. Вселяя столь нехитрым образом в доверчивые сердца пенсионеров и домохозяек обманчивое ощущение, что городское имущество в кои-то веки вверено в надежные, да что там – в железные руки.

– Я так понимаю: представлять вас необходимости нет? – на всякий случай уточнил Виктор Альбертович.

– Нет-нет, – протягивая вспотевшую ладонь, выступил навстречу инспектору Нарышкин. – Мы уже имели честь пересекаться с Дмитрием Борисовичем. При… э-э-э-э-э… известных обстоятельствах. Замечу, Виктор, что тогда ваш сотрудник проявил должные такт и деликатность. Собственно, потому я и принял непростое решение обратиться к вам. А не…

Тут Станислав Аркадьевич окончательно замялся/стушевался.

– А не в силовые структуры, – докончил за чиновника Петрухин.

– Да-да. Именно. Тем паче, что слухи о ваших… э-э-э-э… успехах и подвигах эхом докатились и до наших стен.

– Это которые желтого цвета.

– Почему желтого? – не понял Нарышкин.

– Фасадные цвета Смольного.

– Ах да, разумеется. Извините, я сегодня не в лучшей форме.

– Ничего страшного, – миролюбиво «извинил» Дмитрий. – А за «эхо» – отдельное спасибо. Посему постараемся оправдать. Высокое доверие. Так что у вас стряслось? У супруги очередной приступ клептоманства?

– Борисыч! – укоризненно покачал головой Брюнет.

– Ничего-ничего. Я сам всегда ратую за то, чтобы вещи назывались своими именами, – вступился за дерзкого инспектора Нарышкин. – Нет, Дмитрий Борисович, в данном случае у нас проблема… э-э-э-э… иного свойства. Я не исключаю, что все это вам покажется смешным…

– Станислав Аркадьевич, а можно – сразу и ближе к делу? – предложил Дмитрий, по-свойски плюхаясь на гостевой диванчик. – Без предварительных любовных ласк и прелюдий?

Петрухин ощущал себя фактически хозяином положения и уже вовсю прикидывал: какое количество тугриков следует содрать с этого правительственного хорька за профессиональную «авторскую» консультацию? Поскольку совершенно отчетливо угадывалось, что тема, с которой заявился господин Нарышкин, «магистральных» дел не касалась. Разве что опосредованно – в имиджевой их части.

– Да-да, конечно, – согласился Станислав Аркадьевич, малость шокированный развязным поведением собеседника.

Несколько секунд чиновник собирался с мыслями, а потом, тяжко выдохнув, принялся излагать суть проблемы:

– Тут, видите ли, вот какое дело: в конце прошлой недели некий – я все-таки очень надеюсь, что шутник – подбросил моей Леночке три карты.

– Вы же сказали, что всё началось немного раньше? – напомнил чиновнику Брюнет. – С куклы?

– Да-да, точно так. Спасибо, Виктор. Действительно, всё началось с куклы.

– Однако! – хмыкнул Петрухин. – «Три карты». «Кукла». Считайте, вы меня заинтриговали.

Флэш-бэк

Начало октября. Отзолотившая своё осень только-только сменила «аватарку» на уныло-слякотный дагерротип.

В городе стыло, ветрено, мокро. Словом – противно.

Елена Ивановна Нарышкина выходит из угодливо-автоматически распахиваемых дверей знакомого нам универсама «Всячина», толкая перед собой нагруженную доверху тележку. Что именно в данный момент дополнительно транспортируется в карманах ее плаща, нам неведомо, да это сейчас и не столь важно.

Супруга чиновника подкатывает к машине, пытается открыть багажник и с удивлением обнаруживает, что тот, оказывается, и не заперт.

Зело подивившись такому обстоятельству, Елена Ивановна заглядывает внутрь и натыкается там на ручной работы, неуклюже сшитую куклу с выпученными глазами-пуговицами. Подобного рода игрушки частенько мастерят ученицы начальных классов – впервые и вынужденно взявшие в белы рученьки иголки на уроках по домоводству.

К слову – об иголках: самопальная кукла истыкана оными, что называется, с головы до пят.

Елена Ивановна испуганно озирается по сторонам, затем хватается за мобильник и, вызвав номер супруга, начинает отчаянно блажить:

– Стасик! Срочно приезжай! Я на парковке, возле магазина!.. Что?! Ты издеваешься? Какое совещание?! Какой еще губернатор?!. Да! Именно что случилось! Да!.. Твою жену хотят убить!!! Вот что случилось!!!

* * *

– …Стоп! А почему ваша супруга вот так вот, с ходу, решила, что ее хотят убить?

– Леночка клянется, что, когда заходила в магазин, специально проверила багажник – тот был закрыт, – пояснил Нарышкин.

– И чего?

– Согласитесь, что злоумышленник, который сумел открыть багажник, с таким же успехом мог подложить туда не куклу, а, скажем, бомбу.

– Резонно! – авторитетно заметил Брюнет.

– А смысл? – не менее авторитетно пожал плечами Петрухин. – Кабы в тот момент рядом с машиной находились вы оба – еще куда ни шло.

– Борисыч!

– Прошу пардона! Я всего лишь хотел сказать, что по роду деятельности у Станислава Аркадьевича всяко на порядок больше… пускай и не кровных врагов, но недоброжелателей точно.

– Я понимаю ход ваших мыслей, Дмитрий Борисович. Признаться, и сам немало размышлял над этим. Потому что у Леночки действительно нет врагов. Она очень открытый, очень общительный человек. А что касается ее недуга… Ну, вы понимаете?.. Я всегда старался… э-э-э-э… загладить… э-э-э-э… ущерб, который она…

– Хорошо-хорошо. За «недуг» всё понятно. А, скажите, ваша жена всегда ездит за покупками одна?

Нарышкин развел руками:

– В том-то и дело, что обычно ее возит наш персональный шофер, Миша. Но именно в то утро он отпросился к врачу. К зубному.

– Ясно. А через… сколько вы сказали? Десять? А через десять дней на той же самой парковочке возникли эти три карты. Так?

– Да, – подтвердил Станислав Аркадьевич. – Три, как выяснилось позже, карты Таро.

– Еще раз напомните расклад.

– Перевернутые: туз мечей, десятка мечей, девятка мечей. Если верить специальной литературе, такой расклад символизирует порчу, которая может привести к смерти. Через, дословно, «усыхание человека».

– Лично я, братцы, не верю во все эти карты, – проворчал Виктор Альбертович. Который на заре своей туманной криминальной юности немало времени провел на катранах и почти профессионально играл в ныне практический забытый терц.[1]1
  Разновидность карточной игры, изобретенной арестантами каторжных тюрем Сахалина и Сибири еще во второй половине XIX века.


[Закрыть] – В куклу с иголками – еще куда ни шло, всякие там «вуду-шмуду». Но вот карты…

– Я тоже, до недавнего дня, не верил, – печально согласился Нарышкин. – Вот только факты.

– Какие факты? – оживился Дмитрий.

– Видите ли, моя жена сильно комплексует по поводу своей внешности. В части… э-э-э-э… форм.

– Да? А по мне так с формами там как раз все в порядке.

– Борисыч! – исторг суровую укоризну Брюнет.

А вот Станислав Аркадьевич, напротив, соглашательски закивал:

– Да-да, я тоже так считаю. Но вот Леночка… Уж на каких диетах не сидела, уж по каким врачам не ходила. Массажеры-тренажеры. Всё впустую, ни грамма не могла сбросить.

– Природу не переделаешь, – важно заключил Виктор Альбертович и невольно скосил глаза на свою солидное брюшко. – Кому сколько отмерено, столько тому и весить.

– А тут, сразу после истории с картами, за два дня потеряла почти три с половиной кило. Собственно, после этого с ней случилась форменная истерика, и мы вынуждены были обратиться в клинику неврозов. Где Леночка в настоящий момент и пребывает.

Как Петрухин ни старался, однако сдержать ухмылочки не смог:

– Хотите сказать, началось то самое «усыхание»?

В ответ Виктор Альбертович наградил подчиненного та-а-аким взглядом, что Дмитрий невольно закашлялся.

– Я допускал, что мой рассказ вызовет у вас… э-э-э-э… иронию, – обиженно среагировал на ухмылочку Нарышкин. – Но, поверьте, Дмитрий Борисович, лично мне сейчас совсем не до смеха.

– Извините, я это… того, глупость сморозил. Скажите, Станислав Аркадьевич, ваша супруга всегда пользовалась услугами именно этого универсама?

– Напротив, он ей очень не нравился.

– Почему?

– Во «Всячине» небогатый выбор свежей зелени. Да и овощи, в основном, заморские, безвкусные.

– Есть такое дело, – подтвердил Брюнет. – По этой причине моя покупает овощи исключительно на рынке.

– Вот-вот. С шофером Леночка тоже старается ездить на рынок, на Кузнечный. Но так как сама она – водитель неважнецкий, в одиночку не рискует выбираться далеко. Тем более в центр. Старается обходиться теми магазинами, что ближе к дому.

– То есть в день «трех карт» ваш водитель снова отсутствовал? Что, опять зубы?

– Представьте себе – да. Там у него какой-то сложный, запущенный случай.

– Бывает, – задумавшись, машинально подтвердил Петрухин.

Между тем Нарышкин посмотрел на часы и присвистнул:

– Ого! Прошу прощения, господа, но через сорок минут я, кровь из носу, должен быть в Смольном, на совещании у губернатора.

– Конечно-конечно, – закивал Брюнет и, натужно кряхтя, стал выбираться из-за стола.

– Что, опять «проклятые рудники»? – понимающе вопросил Петрухин.

– Ага, болят по осени старые раны. Спина, будь она неладна… Пойдемте, Станислав Аркадьевич, я провожу. Борисыч, а ты дождись меня! Можешь пока попросить Аллу, чтобы сварила кофе.

– Всенепременно. Дождусь, – подтвердил Петрухин.

Надо ли говорить, что ни за кофе, ни за чем-либо еще обращаться к секретарше Дмитрий не стал?

Ибо уж лучше умереть от жажды, чем попадать под руку дважды.

Ведь рука нынче у Аллочки была та еще. Горячее не бывает.

Кстати, а сколько они вообще среднестатистически длятся?

Ну, эти? Которые «критические»?..

* * *

Пока Петрухина активно втягивали в очередной сыскной блудняк, его напарник – Леонид Николаевич Купцов, манкируя служебными обязанностями, проводил время в отдельной больничной палате на отделении военно-полевой хирургии ВМА. Где уже три недели кряду томилась жертва циничного дорожно-транспортного происшествия – юрисконсульт «Магистрали» Яна Викторовна Асеева.[2]2
  Об обстоятельствах получения юрисконсультом «Магистрали» травм – см. книгу третью «Решальщики. Движуха».


[Закрыть]

К слову сказать, за время вынужденной обездвиженности госпожи Асеевой в их с инспектором отношениях наметились воистину тектонические подвижки в сторону взаимной приязни. С перспективой дальнейшего поступательного движения.

Тьфу-тьфу-тьфу – чтоб не сглазить…

– …И чего сказал врач? Когда снимают гипс?

– Если все будет нормально, обещают в понедельник.

– Ух ты! – восхитился Купцов и с лукавой прищуринкой добавил: – Ну что ж, в таком случае откладывать дальше никак нельзя.

– Чего откладывать?

– Представляешь, я еще ни разу в жизни не занимался любовью с женщиной в гипсе!

– Леонид Николаевич! Да вы форменный извращенец!

– Не скрою – так и есть. Но это – мой единственный недостаток.

С такими словами Леонид сделал попытку приобнять Яну.

И в ответ был незамедлительно удостоен шутливого шлепка по лбу загипсованной конечностью.

– Инспектор Купцов! Прекратите немедленно! Иначе…

– Иначе что?

– Я пожалуюсь вашей сестре, – как бы сурово докончила фразу Яна Викторовна. – Кстати, в отличие от вас, она произвела на меня самое благоприятное впечатление. Вот и верь теперь в недалекое от яблони яблочко.

Здесь Асеева невольно улыбнулась, снова припомнив недолгий тет-а-тетный разговор с младшей сестрой Купцова, случившийся в тот момент, когда Леонид ненадолго отлучился из палаты.

– …Знаете, Яна, какой у меня брат?!

– Знаю. Немножко.

Несмотря на то, что женщины в данный момент были одни, далее Ирина все равно перешла на шепот:

– А вы знаете, что он в вас влюблен?

– Правда? А откуда ты?..

– Я давно догадывалась, что Лёнька по кому-то… В общем, сохнет… А вот сейчас, когда увидела, как он на вас смотрит…

– И как же он смотрит?

– С обожанием!.. Ну что вы смеетесь? Я серьезно говорю!

– Нет-нет. Я не смеюсь. Извини, пожалуйста.

– Так вот, Яна! Вы мне тоже понравились.

– Спасибо.

– Поэтому знайте: если что, с моей стороны возражений не последует. Ну, а то, что у вас маленький сын, – это ничего страшного. Не волнуйтесь, со мной малыши обычно ладят…

– …А вот с Иркой – это удар ниже пояса!

– Ну, допустим, на подобный удар я и сама способна.

Юрисконсульт потянулась за костылем, и Купцов, изобразив испуг, шустро отскочил от кровати.

– Да, и вообще: с чего вдруг вы, Леонид Николаевич, решили, что я изменила свою позицию в части… э-э-э-э… наших с вами отношений?

– А знаете, Яна Викторовна, какое ключевое слово в произнесенной вами фразе? – расплылся в довольной улыбке инспектор.

– И какое же?

– «Наших с вами».

В этот момент подал голос купцовский мобильник. Заблаговременно предупреждая, что комиссарского тела возжелал ни кто иной, как инспектор Петрухин.

Леонид подошел к окну, комфортно разместился на широком подоконнике и лишь тогда, с большой, надо признать, неохотой, ответил на входящий:

– Здравия желаю!

– И вам не хворать! Купчина, ты еще в больничке? Подле очаровательных ножек нашего не менее очаровательного юриста?

– А что, ты уже скучаешь по мне?

– Не то слово! Слухай, когда будешь уходить, доберись до кабинета Наташки. Она чего-то трубку категорически не берет. Наверное, на операции.

– А, может, она просто не хочет тебя слышать?

– Да быть такого не могёт! Короче, оставь там для Натахи записку. Чтобы, как освободится, сразу мне отзвонилась.

– Вы бы определились, господин инспектор: по кому все-таки скучаете – по мне, или?..

Пока приятели обменивались взаимными пикировками, Яна Викторовна, улучив момент, подхватила со столика косметичку и принялась торопливо набрасывать экспресс-макияжик.

– …Шутка не удалась, шлифуй дальше, – вынес заключение Петрухин. – Между прочим, нам тут Брюнет новую халтуру подогнал.

– Денежную?

– Скорее, идиотскую. Из разряда «чищу карму, отрубаю энергетический хвост».

– А поподробнее?

– А подробнее – когда вернешься. Всё, давай особо там не рассиживайся. А то чё я тут, в одиночку, с минетджерами воюю? Пока-пока…

– Что-то случилось? В конторе? – поинтересовалась Асеева, пряча зеркальце.

– Случилось. Но не в конторе, – подтвердил Леонид. – Похоже, опять придется отрабатывать сторонний брюнетовый заказ. М-да… Что-то в последнее время я все чаще стал ощущать себя… проститутом.

– Надеюсь, хотя бы высокооплачиваемым?

– О да! И от этого ощущения становятся еще гаже.

– Попробуйте жертвовать получаемые гонорары на благотворительность. Может, станет немножечко легче?

– Именно этим я собираюсь заняться в самое ближайшее время.

– «Этим» – это чем?

– После твоей выписки я намереваюсь вытребовать у Брюнета недельку благотворительной реабилитации. И… – Купцов собрался с духом и выпалил: – И отправиться с тобой куда-нибудь в теплые края. С тобой и с Глебом, разумеется.

– Даже так? – прищурилась Яна Викторовна.

– Конечно. Тем более что с моим великовозрастным чадом ты уже знакома.

* * *

– Я тоже считаю, Борисыч, что всё это – муть полная. Но не мог же я в циничной форме указать на дверь заместителю главы КУГИ! Особенно теперь, когда у нас только-только начало выстраиваться подобие нормальных внерабочих отношений.

Проводивший чиновника до дверей служебного автомобиля Виктор Альбертович вернулся в свой кабинет, где они с Петрухиным немедля затеяли обмен впечатлениями.

– Допустим. Но какого хрена он к нам-то прискакал? С его возможностями можно зарядить весь личный состав ГУВД. Как минимум, отдел по борьбе с мошенничеством.

– Нарышкин не хочет обращаться в полицию, резонно опасаясь утечки информации, – объяснил Брюнет. – Сам посуди: ну как эта история дойдет до журналюг? А сейчас это особенно нежелательно. С учетом той кутерьмы, что нынче творится в Смольном. Хрен ему между…

– Да, это было бы забавно! – захохотал Дмитрий. Представив себе фантасмагорическую картину: огромный бетонный фаллос разит, наподобие орудия таранного типа, парадный подъезд штаб-квартиры городского Правительства. Протискиваясь аккурат между парных кваренгиевских колонн. – Да, а что за кутерьма?

– Да там, почитай, две трети народу на чумоданах сидит. В ожидании новых кадровых подстав со стороны преподобного Георгия.[3]3
  Здесь следует пояснить, что к моменту описываемых событий в Санкт-Петербурге успел смениться губернатор: на место ушедшей в Совет Федерации Валентины Матвиенко был назначен «варяг» из столицы – Георгий Сергеевич Полтавченко.


[Закрыть]

– Тем более. Получается, Нарышкина в любой момент могут – за ушко, да на солнышко? Какой тогда нам смысл евойную задницу облизывать?

– А мы облизываем не нарышкинскую задницу, а кресло, в котором она сидит. Разницу улавливаешь?

– Примерно.

– Вот и славно. Короче, чего мыслишь?

– Пока я вижу здесь только две зацепки, – неуверенно признался Дмитрий.

– Выкладывай. Что я из тебя всё как клещами?

– Во-первых, водитель Миша. Который оба раза отсутствовал, но при этом знал, в какой именно магазин во время его отсутствия отправится хозяйка.

– А резон?

– Да шут его знает! Может, ему за работу недоплачивают? Или мадам чем-то обидела? Да мало ли может быть причин?

– Хорошо, согласен. Что «во-вторых»?

– Госпожа Нарышкина оставляла машину в так называемой «вип-зоне», где обычно паркуется руководство магазина. Наверняка этот сектор контролируется камерами.

– Толково! – похвалил Брюнет. – А с самой мадам пообщаться не хочешь?