Текст книги "Не-птица (СИ)"
Автор книги: Андрей Дёмин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
– Здравствуйте. Чем могу помочь?
– Я… – начал было мужчина, но тут же замер, глядя через плечо.
Я обернулся. Иволга, возникшая в коридоре, медленно пятилась назад, шаря руками в поисках опоры. Казалось, из неё выпили всю кровь – настолько побледнела красноволосая. Губы Ивушки дрогнули, и тут я осознал, кого только что пустил на порог. Те же черты лица, почти одинаковые миндалевидные глаза.
– Папа?..
– Марина, поехали домой.
Глава 20. Недоступная
Этот день я запомнил на всю жизнь. Иволга подарила множество по-настоящему длинных суток, и всё равно именно в эти будто бы впихнули ещё пару часов. Вспоминая каждую минуту тридцатого июля, я не прилагаю никаких усилий: образы и слова сами всплывают на поверхность, оставляя горечь во рту и маленькие стёкла в глазах. Очистив их от эмоционального мусора, бережно укладываю на бумагу.
– К…Как?!
Ива продолжала пятиться, пока не уперлась спиной в холодную стену коридора. Отец красноволосой перешагнул порог, прикрывая за собой дверь.
– Я нанял частного детектива. Мы пообщались с проводниками, работавшими в день твоего побега, и узнали, что ты сошла в Новосибирске. Дальше след терялся, но детектив продолжал мониторить новости, базы полиции, больниц и моргов. Правда, они доходили до нас с запозданием в пару месяцев, так что только в мае я увидел тебя в списках посетителей одной из клиник.
«Мы давали паспорта, – вспомнилось мне. – Когда приходили проведать Милу, мы дали паспорта на проходной!»
– В общем, ещё какое-то время мы отслеживали твой путь до этого дома, – продолжал мужчина. – Ты ведь не думала, что сможешь прятаться всю жизнь?
Иволга, дрожа, поползла по стенке вниз – ноги её больше не держали, предательски сгибаясь в коленях и панически разбегаясь в стороны.
– Я-я-я не пойду!!!
– Пойдёшь, куда денешься.
Он плавной походкой пересёк прихожую, приблизившись к дочери. Про меня, оставшегося у двери, все сразу забыли. Отец навис над Ивой громадным мешком с катастрофой.
– Всё, птичка. Допрыгалась. Ты хоть представляешь, как я волновался?
– Мне насрать! – сквозь зубы прошипела Иволга. – Я с тобой никуда не…
– Марин, ну что ты, как заведённая?
Он протянул руку к плечу Ивы, та сжалась в стенку и сползла на пол совсем, будто оно прикосновение этого человека могло её обжечь или отравить.
Я не выдержал и шагнул вперёд, оттаскивая мужчину от Иволги. Естественно, ему это не понравилось, и, резко развернувшись, отец красноволосой толкнул меня в грудь.
– С вами, молодой человек, разберёмся отдельно. Вы хоть знали, чью дочь удерживали у себя?
Я не нашелся, что ответить, так что мужчина снова повернулся к дочери. Короткой передышки Иволге хватило, чтобы вскочить на ноги и набычиться.
– Отвали, я сказала!
– Марина! – отец стукнул кулаком о стену. – Собирайся. Ты едешь домой!
– Нет! – взвизгнула красноволосая, оседая на пол. – Нет! – пискнула уже тише, глядя на сжатые пальцы. – Нет…
Мне стало тошно. Первым делом пришло осознание сюрреализма и абсурдности происходящего: ещё полчаса назад мы спокойно спали в теплой постели, не зная, как стремительно рушится наш мир. Потом я вдруг увидел себя со стороны: высокий, худощавый молодой человек, отрешённо наблюдающий, как морально уничтожают его любимую. И, наконец, в последнюю очередь разглядел чистым взглядом её отца. Толстый, лысый мужик, на голову ниже меня, ворвавшийся в наш дом, хочет отнять мою Иволгу!
И я ударил его.
Всё произошло как-то внезапно, в единый бесконечно удлинившийся момент. Рванув отца Ивы за плечо, я оттолкнул его почти к выходу, потом догнал и впечатал в челюсть собственный кулак. Мужчина пошатнулся и едва не упал, но все-таки смог устоять на ногах, вцепившись в дверной косяк.
– Вон отсюда! Вон, пока я вас с лестницы не спустил!
Он попятился, держась за покрасневшую щеку ладонью. Посмотрел на дочь.
– У тебя сутки на раздумья. Завтра утром я вызову сюда полицию, поняла?!
В ответ я захлопнул дверь прямо перед его лицом.
Иволга проплакала, наверное, целую вечность, уместившуюся где-то между десятью и одиннадцатью утра. Потом я, наконец, смог увести её на кухню. Теперь маленькая сидела, забравшись с ногами на диванчик, и курила, глядя в пустоту перед собой. Кофе в её чашке остыл, пепельница заполнилась окурками, но Ива всё ещё не произнесла ни слова. Я сел рядом и обнял маленькую за плечи. Некоторое время она не обращала внимания, потом оттолкнула меня и, скривившись, отвернулась.
– Что будем делать?
– Соберу вещи и свалю. Дай мне пару часов.
– Ага, так я тебя и отпустил.
Иволга фыркнула и потушила очередной бычок.
– Тоже хочешь в тюремщики записаться? Или так, кандалами в ногах поваляешься?
– Ив, не надо…
– Я тебя, придурка, защитить пытаюсь! Он – влиятельный адвокат, такие проблемы организует, что век не отмоешься! Тебе это надо?
– Я…
– Вот видишь. Не говори глупостей.
– Он всё равно устроит мне неприятности, если ты убежишь. Просто из мести. Да и вообще, как ты собираешься жить дальше, если не можешь воспользоваться документами?
– Сделаю поддельные!
– Где? В Норильске? В Ноябрьске? В ещё более глухом северном городке, где ты знать никого не знаешь?
Ива судорожно стала рыться в карманах. Там обнаружилась лишь опустевшая пачка: все сигареты она уже скурила.
– Отвали от меня.
– Не могу. Мы же вместе.
Пальцы Иволги стиснули пачку так сильно, словно именно там находился загадочный корень всех проблем, возникших перед нами.
– Вам нужно поговорить, – продолжил я. – Как равные.
– Как ты себе это представляешь?
– Слабо. Но пока что не вижу другого выхода. Ты должна показать отцу, что не боишься его.
– Ещё как боюсь!
– Ничего он не сделает, пока я рядом. Встретимся на нейтральной территории. В «Оливке», например! Позвоню, договорюсь. Ты тоже позвони, ему. Объясни, как добраться до кафе. И назначь время.
– Глеб, я…
– Марина, не спорь.
Она вздрогнула, услышав от меня собственное имя. Спорить сразу перестала, набрала номер. Какой же я был идиот!
***
Встречу назначили на восемь вечера. Остаток дня тянулся, как тугая пружина, которую осторожно растягивает старый механизм. Иволга сидела на кухне, обдумывая предстоящий разговор, я делал то же самое в нашей комнате. Хотя, сказать по правде, думалось совсем не о том.
В голову лезли мысли о вчерашнем разговоре, о том, как Ива не дала себя обнять. Это было эгоистично – думать о себе в такой момент, поэтому я честно старался перескочить на мысли об отце красноволосой. К сожалению, думать о нём было особо нечего: он оказался волевым и неприятным человеком, которого я ударил в челюсть. Больше ничего я не знал, даже имени-отчества.
И всё-таки, думать о своих проблемах было эгоистично.
Я уже говорил, что людям свойственно искать в прошлом предзнаменования случившегося, но клянусь – когда мы подошли к «Оливке», между лопаток у меня кольнуло злым холодком. Отец Иволги уже ждал у входа, нервно барабаня пальцами по стеклу двери.
– Как его зовут? – негромко поинтересовался я.
– Виктор, – ответила красноволосая. – Виктор Олегович.
Мы подошли как раз вовремя – кафе закрывалось. На пороге показалась Лена.
– Я оставила вам по бутылке воды и пустому стакану, – девушка глядела исключительно мне в глаза. – Всё остальное, и возможный ущерб – за твой счёт.
– Хорошо, – я подтолкнул Иву к дверям. – Заходите.
Дождавшись, пока и Виктор, и его дочь окажутся внутри, я поймал уже уходящую Лену за руку.
– А?
– Ты сука, Лен. Просто сука.
И, прежде чем она успела что-нибудь ответить, шагнул за дверь. Больше мы с Леной никогда не виделись.
***
Я сдвинул три квадратных столика, образовав длинный прямоугольник. За один конец посадил Иволгу, за другую – Виктора. Сам сел посередине, положив руки на отполированное дерево.
– Прежде, чем начать переговоры, я бы хотел извиниться перед вами, Виктор Олегович. То, что произошло утром – отвратительный инцидент, в котором я искренне раскаиваюсь.
– Извинения приняты, – мужчина рефлекторно потер щеку бледной ладонью. – Могу тебя понять: ворвался в квартиру, стал шуметь. Но посуди сам: я нашёл у тебя сбежавшую дочь.
– Кстати, об этом. Хочу прояснить ситуацию: да, мы с Ив… Мариной живём вместе уже почти год. Но познакомились случайно, и в начале я вообще не знал, что у неё есть проблемы с семьёй. Всё это время Марина помогала мне во всём, и мы стали очень близки. Поэтому я здесь: меня, так же, как и вас, в первую очередь волнуют безопасность и будущее любимого человека.
Теперь Виктор смотрел на меня иначе: во взгляде мужчины появилось уважение. Я решил, что самое время установить правила:
– Прошу вас обоих во время нашей беседы не переходить на крик и не пытаться друг друга провоцировать. Виктор Олегович, не угрожайте Марине возвращением домой, этим вы ничего не добьётесь. Иволга, не груби отцу. Чтобы прийти к пониманию, нужно уважать друг друга.
Отец и дочь потупились, не отвечая. Сейчас особенно сильно стало заметно их внешнее сходство, так что я даже улыбнулся.
– Что ж, если возражений и дополнений не будет, начнём переговоры.
– Я никуда не поеду!
– Да куда ты денешься!
– Куда угодно, только не к тебе в клетку!
– В клетку? Да я тебя из притонов вытаскивал!
– Тихо! – я развел руки в стороны. – Так ничего не получится. Давайте поступим иначе: Ива, ты сейчас будешь называть причины, по которым не хочешь и не можешь жить с отцом. Виктор Олегович, а вы слушайте и отвечайте. Устраивает такой вариант?
– Устраивает! – кивнула красноволосая, глядя отцу в глаза. – Причина номер один: твоя мания контроля. Всё должно быть таким, как это видит папа! Задержалась на полчаса – отчитайся, где пропадала. Пошла гулять – сообщи, куда, с кем, до скольки! Это невыносимо, понимаешь? Почти физически тяжело!
– Это безопасно, – ответил Виктор. – Так я всегда смогу прийти на помощь, куда бы ты ни завалилась со своими друзьями.
– Это превращает меня в робота, понимаешь? – всхлипнула Иволга. – Буквально закупоривает эмоции. Живешь на автопилоте, всё по правилам, шаг вправо, шаг влево – расстрел!
– Можно подумать, ты подчинялась хоть одному правилу!
– Это не оправдание. В начале я подчинялась. А потом ты стал меня бить!
Виктор устало вздохнул и помассировал виски.
– Это было один раз.
– А я должна была дожидаться второго?!
– Ты пришла домой пьяной. У тебя в кармане были таблетки. Прими это во внимание.
– Это не оправдание!
– А я не оправдываюсь.
Так продолжалось ещё около получаса. Потом они оба выдохлись. Иволга тяжело дышала, не замечая, как сбившиеся волосы лезут в глаза, Виктор откинулся на спинку стула и достал сигарету. Я сцепил пальцы в замок.
– Ив, а теперь открой рот и скажи настоящую причину происходящего.
– Что? – она вздрогнула.
«Ну почему с тобой всегда какой-нибудь лабиринт?»
– Все претензии, которые ты только что высказала, не приближают вас к пониманию. Вы спорите о том, кто первый начал переходить черту, но не можете признаться, как и чем черта была проведена. Ива, скажи ему, наконец.
Маленькая отвернулась. Уголки рта поползли вниз в судорожной гримасе, но потом Иволга справилась с собой и, глубоко вдохнув, посмотрела на отца.
– Из-за тебя погибла мама. Я никогда этого не забуду и не прощу.
Слово сказано, слово рухнуло, раскрошилось по столу, разбежалось стеклами под ноги. Не наступать – острый пол. Не шевелиться – громкий вдох, кажется, может разорвать воздух в клочья. И останется вакуум, ледяной и голодный, как смерть. Иволга сказала и замолчала, бессильно растянувшись на стуле. Казалось, теперь это лишь тело моей любимой, темная пустая оболочка. А справа сидит такая же, только мужская, потасканная. Ни звука. Ни взгляда. Лишь всепоглощающее, всеподавляющее горе.
– Я не убивал её, – напрасно произнёс Виктор.
И, словно он зажёг фитиль, Иволга взорвалась.
– Конечно же, не убивал! Ты всего-то выпил две рюмки коньяка, какая малость! Выпил, сел за руль, и похоронил маму под тонной металла! Ну что ты, какое убийство? Не справился с управлением, пап! И купленные гаишники это подтвердят! Да, – казалось, она собрала в голос всю скопившуюся ненависть. – Да, ты её не убивал!!!
Виктор потупился, сцепив пальцы рук в трясущийся ком.
– Все эти годы… Все эти годы я больше не брал в рот ни капли…
«А больше и не надо».
– …И берёг тебя, единственное сокровище, которое осталось от Саши. Что ещё я мог делать для искупления вины? Тебе было бы легче, окажись я за решёткой? Я бы пошёл, поверь. Но тогда тебя отправили бы в интернат. Можешь не верить, но, покрывая себя, я спасал тебя.
– Спасатель хренов! – уже гораздо тише огрызнулась Иволга. Я отчетливо ощутил, что после открытого обвинения ей стало легче. Переговоры сдвинулись с мёртвой точки.
– Наверное, я перегибал с желанием всё контролировать. После той аварии я дал себе клятву: больше ничего не упускать из виду. Не позволять судьбе подстраивать несчастья, которые не смогу предотвратить. И всё равно, каждую ночь перед сном думаю: «Ты должен был себя контролировать».
– Себя. Не меня.
Виктор кивнул, уронив лицо в ладони.
– Мариш, я же… Всего лишь не хотел потерять и тебя.
– Я поняла, – неловко кивнула Ива. Её растерянность бегала по моей коже липкими мурашками. – И что же… Что теперь делать?
– Прошу тебя, вернись домой.
– Об этом не может быть и речи. Мы с тобой были порознь два года, я не смогу просто вернуться. Да и не захочу. Там всё будет напоминать.
– Но…
– Я готова поддерживать связь. Поступлю в универ, получу место в общаге. Буду приезжать в гости. Не сразу, но буду. А звонить можешь хоть каждый день, обещаю брать трубку. Устраивает?
– Если ты не сможешь приезжать, позволь мне самому иногда у тебя появляться.
– Идёт.
Иволга потянулась за водой. Её пальцы дрожали так сильно, что пришлось помочь, придерживая стакан.
– Спасибо, Глеб, – сухо поблагодарила маленькая. – А теперь дай мне побыть с отцом наедине. Мы ненадолго.
Я молча кивнул и вышел на улицу. Здесь уже вовсю полыхал летний вечер, заливая стекла домов и проезжающие машины желто-оранжевыми волнами. Я сидел и дышал глубоко, отпуская напряжение сегодняшнего тяжелого дня в целом и прошедшего часа в частности. Не знаю, чего хотелось сильнее: закурить или на море, но мне определённо требовался отпуск от переживаний.
Им понадобилось минут двадцать. Обернувшись на звук закрывшейся двери, я увидел отца и дочь, спускающихся по ступенькам.
– Надеюсь, вы там без меня не били посуду?
Ива улыбнулась – неловко и ломко. Тогда мне показалось, что это из-за Виктора. Он одарил меня странным взглядом, скомкано попрощался и, в последний раз взглянув на дочку, направился к машине. Я запер кафе и, спрятав ключ в условленном месте, вернулся к Иволге.
– Ну, что?
– Я найду себе ВУЗ. Поступлю. Пока поживу у тебя, потом – в общаге.
– Ну и хорошо. Хорошо, что мы справились.
– Да, – и красноволосая пошла вперёд, давая понять, что обсуждение закончено.
Решив, что ей надо переварить все случившееся, я молча двинулся следом.
***
Дома Ива сразу рухнула на диван, закинув руки за голову. Заметив, что я стою в дверях комнаты, впервые за день улыбнулась по-настоящему и похлопала по свободному месту рядом с собой.
– Давай закажем пиццу? И купим мороженное. И колу!
– Будем праздновать перемирие?
– Ага!
– Без алкоголя?
– Точно!
– Вдвоём?
– Именно!
– Здорово.
Я лёг рядом, и некоторое время мы провели, окружённые мягкой домашней тишиной, к которой так привыкли за прошедшие месяцы. Потом захотелось сказать.
– Ив, насчёт вчера…
– Ты правда хочешь обсудить это сейчас? Недостаточно на сегодня, что ли?
– Ладно, – я смутился и взял телефон в руки. – Найдём нам пиццу.
Остаток вечера Иволга была словно бы сосредоточенна на мне, на нас. Я чувствовал, что ей хорошо, что всё в порядке и правильно. Обманчивое ощущение, но кто бы на моём месте ему не поддался?
Улеглись мы глубоко за полночь, вдоволь насытившись друг другом и теплом вечера. Иволга устроилась у меня под рукой и замерла, дыша ровно и глубоко. Я уснул не сразу, переставляя и укладывая в уме все события длинного и тяжёлого дня. И всё же, сон пришёл, окружив тёплой густой темнотой, из которой я выбрался только к полудню.
Иволги рядом не было.
Её вообще не было в квартире. Я ощутил это сразу, всем телом, не успев даже выскочить из-под одеяла. Комната невероятно опустела, хотя, на первый взгляд, в ней ничего не изменилось. Просто на стуле не висит чёрный рюкзак, под столом не валяются цветные носки, закинутые туда вчера вечером. На вешалке нет куртки. Кухня стерильно чиста и пуста, в ванной отсутствует множество баночек-скляночек, и нет её полотенца.
Никогда бы не подумал, что такие мелочи могут привести в ужас.
Какое-то время я просто метался по квартире, пытаясь то ли проснуться, то ли отыскать её в каком-нибудь углу – всё казалось, что не везде посмотрел, что Ива вот-вот выглянет из-за дивана и наградит одним из своих острых, хитрых, невыразимо-невыносимых взглядов.
Реальность была сурова и бескомпромиссна. Иволга ушла.
«Почему ушла? Может, просто смоталась куда-нибудь с утра пораньше?»
Ага. И собрала с собой шампунь, помаду и носки.
«Ладно. Может, её выкрал отец?»
Придумай причину правдоподобнее.
«Не могла же она просто уйти?»
Не могла. Она оставила тебе записку.
Я остановился и посмотрел на кухонный стол. Да, так и есть – на скатерти покоился сложенные вдвое листы бумаги. Как можно было не заметить раньше?
«А я заметил. Просто не захотел понимать».
Присев за стол, я раскрыл первый листок, наткнувшись на плотную вязь мелких букв. Впервые увидев почерк Иволги, сразу осознал, что эти строчки – единственное, что у меня от неё осталось. Письмо лежало на столе, неидеальное и угловатое, как его хозяйка: с зачеркнутыми словами, расплывшейся кое-где от слез пастой, замятым уголком. Вспомнить, как складывать слова в предложения, получилось не сразу, но, преодолев шок, я всё-таки стал читать:
"Ну, привет.
Ты сейчас спишь в паре метров от меня, а я давлюсь слезами-соплями и не знаю, как сказать, что должна уйти.
Давай сразу: дело не в тебе и Лене. Ну, не только в этом, если совсем честно. Дело во мне и свободе. Как всегда.
Знаешь, я впервые увидела тебя, когда ехала на вокзал, чтобы шагнуть под поезд. В метро этого делать не хотелось, вспомнила истории о призраках подземки, которые не могут найти дорогу к небу, и остаются навечно в темных тоннелях. Не хотелось к ним присоединиться.
Ты стоял в этом своём придурковатом пиджачке, с затычками в ушах, и, казалось, тоже не сегодня – так завтра повесишься. И я подумала… Не знаю, не могу выразить. Это был простой толчок: «Помоги ему». Ну, я и помогла, как сумела.
Не знаю, зачем тебе эта информация. Наверное, я хочу сказать, что ты с самого начала был очень важен. И я ухожу сейчас не потому, что ты стал не нужен. Просто пришло время стать свободными до конца.
Я всю жизнь бежала от неприятностей. В детстве была очень слабой, зато шустрой, так что, если кто-то хотел обидеть, сначала надо было догнать. Когда умерла мама, тоже попыталась сбежать – сначала в книги, потом в алкоголь, секс и адреналиновые переделки. Ну, а дальше ты знаешь. Я бежала всё дальше и дальше, и думала, что так свобода и выглядит – в отрыве от ответственности, от горя в прошлом. От пустоты, наступающей на пятки. Но всё это мы носим внутри, и как бы быстро я ни бежала, жизнь раз за разом оказывалась быстрее. Неудивительно: какой спринтер будет соревноваться, надев на ноги кандалы? Только я, дура непробиваемая. Короче, задолбалась бегать. Возвращаюсь на исходную.
Что же такое свобода, ради которой я сегодня еду с отцом домой? Свобода, которую я всё старалась определить и измерить, – понятие абстрактное, как любовь или совесть. Свобода неизмерима и неосязаема, потому что рождается внутри человека, остро освещая всю его жизнь серебристым светом.
Свобода – это способность противостоять всему миру до тех пор, пока мир не пойдёт с тобой на компромисс.
Это определение пришло ко мне в тот день, когда мы поссорились. Ещё я осознала, что страх – главное оружие в борьбе со свободой. Вспомни, какой ты нашёл меня в метро: готовой на всё, согласной на любые условия. В тот момент я поставила на себе крест. Признала, что свобода недостижима и непостижима такой, как я.
Но ты не стал ставить ультиматумов, и согласился бежать вместе. Первое время в это совершенно не верилось, а потом я поняла – ты ведь тоже изменился. Наш поиск свободы сделал тебя лучше, смелее, независимее от обстоятельств. Но, чем дольше я об этом думала, тем больше казалось, что теперь ты зависишь от меня. Окончательно в этом убедил случай со Светлицким. Ты ни слова против не сказал, просто отдал все наши деньги человеку, которого ненавидел. Потому что я попросила. И тогда стало ясно: в нас ты видишь свою свободу. Ты проецируешь собственные смелость, гордость и честность только на нас, на наши отношения. И потому, если с нами что-то случиться, если со мной что-то случится, ты вновь лишишься опоры.
Ты так и не понял: свобода не в обстоятельствах или людях. Свобода – это свойство человека, которое он несёт и культивирует в себе. Свободой нельзя наградить или поделиться, ей можно лишь заразить. И теперь, чтобы стать свободным до конца, тебе придётся переболеть.
Потом я узнала о тебе и Лене. Если это была не попытка освободиться от наших отношений, то что тогда? Я не знала, как тебе об этом сказать, да и не успела: пожаловал папа.
Скажу коротко: мы остались одни в кафе, и я сразу сказала, что утром лечу домой. Так что, когда ты уснул, я уже знала, во сколько рейс. Не скажу, куда летит самолёт, чтобы ты не бросился следом.
Глебушка, я никогда тебе этого не говорила (не умею говорить о важном, совершенно не могу – язык липнет к нёбу и на ум приходят только матерки и глупые шутки), но я люблю тебя. И поэтому не могу допустить твою от меня зависимость. Я ухожу, чтобы ты стал свободным.
Это будет больно и тяжело, знаю. Но, со временем, ты оценишь мой прощальный подарок, научишься им пользоваться. И тогда, может быть, станешь счастливым человеком. А я… Я тоже постараюсь. Может, когда-нибудь посмотрю фильм, снятый по твоему сценарию, а ты узнаешь о созвездии Иволги.
И мы вспомним.
Обнимаю. Целую. Прошаюсь.
Твоя Иволга.
P. S.: Напиши о нас красивую книгу".
***
Спустя пять лет поисков, потерь, бессонных ночей и новых открытий, спустя курс психотерапии и поездку на Каннский фестиваль, спустя все эти дни, часы, минуты и неуловимые их секундочки, я говорю тебе:
Иволга, я свободен.
