Текст книги "Чародей фараона"
Автор книги: Андрей Чернецов
Соавторы: Владимир Лещенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Судя по нескольким листам папируса, найденным Горовым в доме, его „двойник“ только недавно начал постигать искусство письма. Начертание иероглифов было нетвердым. Часто повторялись одни и те же слова: дом, хлеб, гробница, вода, земля, солнце. Очевидно, это были прописи с домашними заданиями. Сам Даниил Сергеевич считался у себя в университете настоящим мастером по части практической иероглифики. Даже академик Еременко завидовал той бойкости, с которой его любимый ученик пользовался древнеегипетскими письменами.
„Пригодится. Насколько мне помнится, в Та‑Мери грамотные люди были в почете“.
Подметя пол, хозяйственный Данька решил заодно вытряхнуть сплетенные из стеблей папируса циновки. Сгреб их в охапку, зажмурился и, энергично пнув дверь ногой, вышел вон.
Это были первые шаги, сделанные россиянином из XXІ века по земле Древнего Египта XXVIІ века до Рождества Христова.
Он почувствовал себя Нейлом Армстронгом, впервые ступившим на лунную поверхность, или Казимиром Абдуллаевым, поднимающим флаг на Марсе. Впору было начать распевать гимн.
С замирающим сердцем приоткрыл сначала один, потом второй глаз. Вокруг сгущались сумерки, и не было видно ни души.
Оглянулся на оставшийся за спиной дом и обнаружил, что тот был „полутораэтажным“, сложенным из кирпича‑сырца. Над первым этажом возвышалось невысокое чердачное помещение.
Двор был огорожен глинобитным забором, Достигающим Даньке до груди. На этом небольшом клочке земли росли две финиковые пальмы и пара чахлых кустов. Закончив осмотр „поместья“, молодой человек убедился в правильности своих первоначальных предположений. Дом действительно принадлежал семье свободных землепашцев – неджесов. Возможно, он достался Джеди по наследству от родителей. По крайней мере, следов присутствия кого‑либо еще, кроме „младшего помощника писца его высочества“, в доме не обнаружилось.
И все же кто‑то сварил парню вкусную кашу, кто‑то с любовью разбил во дворе клумбу и ухаживал за цветами.
Кто? Разве что сам Джеди не гнушался девчоночьих занятий.
„Поживем – увидим“.
Представьте себе, что вы оказались там, где мечтали побывать всю жизнь. Неужели вас не потянуло бы тут же ринуться все разглядывать и осматривать? Правильно, потянуло бы.
Вот и Данька не смог подавить в себе здорового любопытства историка. Как человек рациональный и трезвомыслящий, он понимал, что, выйдя за ограду дома, подвергнет собственную жизнь многочисленным опасностям. Но возраст, но непоседливый характер не давали ему усидеть на месте. Не все ли равно, когда он выйдет за пределы своей шаткой, ненадежной крепости?
„Чему быть, того не миновать“, – понадеялся парень на русский авось.
О проблеме хроноклазма, когда любое его действие может нарушить пространственно‑временной континуум, Данька впопыхах напрочь забыл. А если бы и вспомнил, то какая теперь разница: нарушит не нарушит, изменится ли грядущее или нет? Он‑то находится здесь и сейчас. А что там будет – это уже не его заботы.
Вернувшись в дом, молодой человек переоделся по местной моде. Надел белый гофрированный передник и длинную рубаху из тонкого льна. С сомнением повертев нагрудник, решил, что это будет излишеством. А вот от браслетов не отказался. Форсить так форсить.
Не без содрогания Данька открыл калитку и выскользнул в ночной Меннефер – первую столицу Древнего Египта, которую греки называли Мемфис.
Высоко в небе стояла полная луна, освещавшая все вокруг вместо привычных сердцу москвича фонарей. В бледно‑желтом свете город выглядел мрачно и таинственно. Однако и такая подсветка давала возможность кое‑что рассмотреть. Даниил надеялся, что это не последняя его экскурсия по Меннеферу и ему еще представится возможность рассмотреть все хорошенечко и подробненько. А пока – первая вылазка. Разведка местности, так сказать.
Парень один раз был в современном ему Каире в составе научной делегации от университета. Теперь он получил возможность сравнить, что было на этой земле прежде и что станет в будущем.
Судя по планировке и размещению домов, юноша находился в квартале бедняков. Местность прорезала улица шириной метров восемь или девять. Ее под прямым углом пересекали многочисленные узенькие переулки. Дома стояли так, что их фасады выходили на улицу, а задние стены смыкались одна с другой.
Горовой свернул в один из переулков. Его внимание привлек дом, выглядевший богаче, чем остальные. Хотелось рассмотреть поближе этот образчик местной архитектуры.
Внезапно прямо из‑под его ног с диким воплем вылетела кошка. Не заметив зверька, студент наступил зеленоглазой на хвост. Отскочив на пару шагов, кошка огласила окрестности жалобным мяуканьем.
– Извини, дорогая, засмотрелся, – сделал попытку оправдаться Даня, но кошка, как видно, разобиделась не на шутку.
Мяуканье переросло в настоящий вой.
– Да ты всех вокруг переполошишь! – шикнул на голосистую парень и, подобрав с земли легкий камешек, метнул его в сторону кошки.
– Ты чего же это творишь?! – раздался у него за спиной вопль. – Люди добрые! Священное животное убивают!
Данька не успел даже развернуться, как некто накинулся на него сзади и, обхватив руками, попытался свалить наземь, продолжая оглашать окрестности истошными криками:
– Негодный сын ослицы и шакала! Порождение Сета! Поднять руку на воплощение богини Бает!
„Ну вот, – приуныл студент. – Как говорил один из героев Мольера, ты этого хотел, Жорж Даден“.
Что в переводе на русский значило: сам нарвался. Противник попался достаточно крепкий и не обделенный силенкой. Это Горовой сразу же ощутил на собственной грудной клетке. Ее сжало, как в стальных тисках; стало трудно дышать. Молодой человек постарался успокоиться и собраться.
Когда это ему удалось, он попытался ударить неприятеля затылком. Потом парень быстро выбросил левую ногу по дуге вперед, перенося вес тела и одновременно двигая руки вперед и в стороны. Присел и крепко сжал кулаки.
Развернув туловище вправо, Данька обратил лицо к животу противника. Тот оказался весьма внушительным, с пивной бочонок. Парень поднял левую руку вверх, а правым локтем резко двинул во вражеское брюхо. И тут же передней частью левого кулака заехал защитнику кошек в лицо.
Данька тяжело шлепнулся на пятую точку. Мгновение посидев так, очумело тряся головой, он схватил студента за край рубахи и вновь принялся за свое:
– На помощь! Караул! Убивают! Грабят!
– Почтеннейший, – урезонивал его москвич, – опомнитесь. По‑моему, это вы первый на меня напали.
Сварливый мужик, услышав звук Данькиного голоса, вдруг застыл, продолжая при этом удерживать в руках полу рубахи своего противника.
– Джеди? – ошеломленно прошептал он. – Так это ты, негодник?! – В его голосе появился металл: – Так‑то ты мне платишь за все хорошее?
– Папаша! – возмутился студент. – Да я впервые вас вижу! Или, вернее сказать, слышу, потому как лицо ваше скрыто во мраке ночи.
– Ко мне‑э‑э! – истошно взвыл мужик. – Хори! Амени! Нахт!
Послышался топот многочисленных ног, и к одному противнику прибавилось еще три или четыре. Причем в руках одного из нападавших была длинная палка.
– Проучите его хорошенечко! – приказал им любитель четвероногих.
Даниил тут же успокоил его молниеносным ударом по ушам. Мужик вякнул и занял горизонтальное положение. Не давая врагу опомниться, юноша перешел из обороны в атаку. Сунул кулак в лицо одному, двинул ногой в пах второму, толкнул боком третьего. Неприятели посыпались в разные стороны как горох.
– О Сет!
– Мои зубы!
– Нос, он сломал мне нос!
Четвертый, вооруженный шестом, топтался на месте, не зная, что предпринять.
– Ну! – цыкнул на него Данька. – Чего стоишь? Нападай!
Подняв шест вверх, египтянин ринулся вперед, намереваясь ударить юношу по голове.
Горовой ускользнул вперед и влево, уходя с линии удара. Ребром правой руки он отбил запястье и только‑только примерился, чтобы схватить левой рукой локоть противника, как сзади на его затылок обрушился тяжелый удар.
Студент упал на колени; Перед тем как погрузиться во тьму, он еще успел заметить, как некий странный клубок метнулся к пятому, зашедшему со спины врагу, державшему в руках увесистую дубину.
– Джеди, очнись!
Кто‑то довольно бесцеремонно теребил его за плечо.
Он с трудом открыл глаза.
Прямо над ним нависла страшная волчья морда с оскаленной пастью. Длинные торчащие уши и миндалевидные прищуренные глаза окантованы золотой каймой.
„Ну нет, дружище! На этот раз ты меня не проведешь!“.
Выбросив руки вперед и вверх, Данька схватился за уши личины и что есть силы потянул. К его удивлению, маска не снялась. Да и ухо на ощупь оказалось совсем не картонным, а очень даже натуральным: теплым, мягким, шерстистым.
– Ты чего дерешься? – возмутилось видение. – Больно же! И это благодарность за спасение!
У Даниила начали закатываться глаза.
– Э‑э! – скомандовало чудище. – А вот этого не нужно! Ты же не девушка, чтоб падать в обморок при встрече с обыкновенным богом!
Невзирая на предупреждение, молодой археолог все же отключился.
Снова в чувство парня привел влажный компресс, которым некто заботливый протирал его лоб, глаза и щеки.
– Нюшка, – слабо простонал Горовой. – Мне тут такая гадость примерещилась. Ты представь…
Движение компресса приостановилось. Данька разлепил веки. Гм‑гм… Интересный компресс. Какой‑то розовый, шершавый, похожий на губку. Висит себе в воздухе и подергивается. Да это же…
Язык!
– Ну что, Джеди, пришел в себя? Снова все та же оскаленная волчья пасть.
– Я не Джеди, – попробовал протестовать.
– Да знаю, знаю, – досадливо прорычал монстр. – Очухивайся поскорее. Надо потолковать.
Парень вздохнул и сел на кровати. Поморщился от резкой боли, ударившей в затылок. Пощупав голову, обнаружил там здоровенную шишку.
Поводив глазами туда‑сюда, выяснил, что находится в „своем“ доме.
– Кто это меня сюда притащил? – спросил, боясь взглянуть на собеседника.
– Те парни, которых ты отделал. Славную трепку им задал, молодец! Давно не получал такого удовольствия от созерцания драки.
Польщенный похвалой, студент таки посмотрел на говорившего.
Ага, старый знакомый. Волчок с московского пляжа. Не зря он показался Даньке каким‑то подозрительным.
– Вы… – начал Горовой, но решил, что псу много будет чести, и перешел на более фамильярный тон. – Ты кто такой?
– Упуат, – ответила псина, поудобнее устраиваясь на кровати напротив человека. – Приходилось слышать?
– Угу, – подтвердил парень, окончательно удостоверившийся, что слетел с катушек.
Упуат – древнеегипетский бог – Проводник душ в Царство Мертвых, изображавшийся в виде черного волка. Как же, как же. Наслышаны‑с.
– Вот и славненько, – осклабился песик. – Приятно иметь дело с образованной аудиторией. Итак, вкратце обрисовываю ситуацию. Своими ритуальными танцами… Понимаешь, о чем я речь веду?
Студент понурил голову. Проклятый стриптиз!!
– Черт бы побрал эти дерьмовые башли! – Ага, понял. Так вот, своими танцами и неосторожным обращением со священными текстами ты добился того, что в Дуате открылся Проход. Ты знаешь, что такое Дуат?..
Конечно, как всякий уважающий себя египтолог, Данька знал. Дуат – в египетской мифологии место, где пребывали умершие. Своего рода преисподняя, „совсем глубокая, совсем темная и бесконечная“. Также Дуат отождествлялся с горизонтом, то есть местом, куда заходит солнце. И наконец, это была часть Вселенной, откуда на Землю будто бы явились нетеру – великие боги египтян, царствовавшие несколько тысяч лет. Академик Еременко выдвинул идею, что нетеру были пришельцами с Сириуса или Ориона. Теория эта вызвала ожесточенные споры в научных кругах и имела своих защитников и опровергателей. Последних почему‑то было больше.
Самому Даньке было гораздо легче принять на веру инопланетное происхождение богов Та‑Мери, в том числе и своего визави, чем поверить в их сверхъестественную сущность. Издержки атеистического воспитания сказывались, что ли?
– …Здесь, с этой стороны, одновременно с тобой такими же экспериментами занялся твой „двойник“ Джеди. Он попал в зону воздействия Потока и был затянут во Врата. Что с ним случилось потом, неизвестно. Наш Главный пытался отыскать его след, но так и не смог. Вероятно, Джеди повезло меньше, чем тебе, и он погиб. Но Проход было необходимо закрыть. Иначе в Дуате начался бы хаос. Вот и пришлось тебя перенести на место „двойника“. То есть сюда, в Та‑Мери.
„Проход. Дуат. Врата. Неужели Еременко был прав?“
– И что теперь?
– А то, что теперь я, Открывающий Пути, словно какая‑то сторожевая собака должен охранять тебя от бед и напастей! – с возмущением пролаял волчок. – Вот уж точно, сам нарвался.
– Отчего же вдруг моей скромной персоне оказана такая честь?
– Я почем знаю! – буркнул Упуат. – Попробуй разберись в этих тонкостях политики руководства.
Нам, простым исполнителям, не положено шибко мудрствовать и заниматься самодеятельностью.
Он презрительно сплюнул. Так, по крайней мере, показалось Даниилу.
– Послушай, – дрогнувшим голосом обратился парень к волчку. – Как ты думаешь, есть ли у меня шанс когда‑нибудь вернуться назад?.. Домой?
Ушастый поразмыслил немного и признался: – Понятия не имею. Надо бы у Тота поинтересоваться. Он у нас специалист по предсказаниям. Но ему сейчас не до этого. Жрецы его собственного святилища держат Носатого чуть ли не в плену, заставляя надиктовывать „святые откровения“. И попасть туда тяжеловато. Сам же Тот об этом и позаботился. Понаделал, длинноносый, таких хитроумных ловушек, что любой из нас ногу сломит. Ох и лютовал наш Главный по этому поводу, ох и лютовал!
– А кто у вас Главный?
– Много будешь знать, скоро состаришься! Ишь, какой прыткий! Все секреты ему сразу открой!
– Что же мне делать? – Обживайся пока. А там посмотрим…
Глава третья
ЧУДЕСА, ДА И ТОЛЬКО
Утренний, самый крепкий и самый сладкий сон Даньки был бесцеремоннейшим образом прерван появлением в его доме постороннего лица. Данное лицо оказалось существом весьма крикливым и голосистым. Заслышав издаваемые им звуки, Даниил Сергеевич спросонку потянулся было к тумбочке, дабы усмирить разбушевавшийся китайский будильник, но вдруг вспомнил, что и тумбочка, и часы остались в той, другой его жизни. Но на особенные раздумья по этому поводу времени не было, так как горластый некто от звуков перешел к действиям. По груди парня замолотили маленькие кулачки, и это окончательно пробудило его от грез.
Решив в этот раз обойтись без каратешных приемов и членовредительства, юноша просто легонько накрыл кулачки‑колотушки своими руками и открыл глаза.
– Анька! Ты‑то здесь какими судьбами?! Вот здорово!
– Немедленно отпусти, гиппопотам несчастный! – возмутилась девушка, тщетно пытаясь освободить руки из стальных тисков.
Только теперь Даниил понял, что ошибся. Склонившаяся над ним девчонка как две капли воды походила на его московскую любовь, и все же это была не Нюшка. Во‑первых, ее волосы – темные, воронова крыла, а не русые с рыжинкой. Во‑вторых, эта была чуточку полнее и, стоит признать, несколько сексуальнее. Даньке удалось без малейшего труда провести сравнение благодаря излишне легкому туалету брюнетки, одетой в тонкое, полупрозрачное платье с разрезом почти до пояса. А в остальном: круглое лицо с ямочками на щеках, большие карие глаза, изящный носик, алые пухлые губы, два ряда ровных жемчужных зубов – ну, просто вылитая Анюта. Но какая сердитая…
– Что ты натворил?! – бушевала девушка. – В своем ли ты уме? Ни за что ни про что напал на отца, отколотил его, избил слуг!
„А, – догадался студент. – Так это она о ночной драке. Получается, что толстяк и правда мой знакомый. А это, выходит, его дочка. Хм, да у этого Джеди есть приятные знакомства. И вкусы у нас тоже одинаковые“.
– Какие только демоны тебя надоумили? – осуждающе причитала брюнетка. – Снова, конечно, пива перепил?
– С правильным пивом отдохнешь красиво! – попробовал отшутиться Данька.
– Ага, красиво! – передразнила она его. – Так красиво, что отец поклялся отобрать у тебя дом за долги! А для начала прекращает платить за твою учебу! И так, дескать, до конца исполнил долг перед своим покойным другом, твоим отцом. На ноги тебя поставил, к месту определил. И ты его так за все отблагодарил!
Высвободив‑таки руки, она прикрыла ладошками глаза и горько зарыдала. Парень почувствовал себя не в своей тарелке. Он, как всякий настоящий мужчина, терпеть не мог женских слез.
Приобняв девчонку за плечи, попытался ее успокоить. Та, уткнувшись ему в грудь, разревелась еще пуще, причитая:
– Что теперь буде‑ет? Где ты стане‑ешь жить? Че‑ем пита‑аться? Кто за тобой будет присматрива‑ать?
„Ох, – вздохнул Горовой, – все они одинаковы. Думают, на каждой из них свет клином сошелся“.
Из‑под кровати осторожно выбрался Упуат и, просеменив к кровати, принялся ласково лизать руку брюнетки. Девушка удивленно посмотрела на волчка. Глаза ее моментально высохли.
– Это еще кто? Джеди, ты что, завел себе собаку? Самому же есть нечего!
Ушастый одарил ее взглядом, в котором читалось легкое презрение.
– Ничего, – бодренько молвил Данька. – Прорвемся как‑нибудь!
Пес одобрительно ему подгавкнул.
– Вижу, боги совсем лишили тебя ума! – обиделась девчонка и, подхватившись с места, гордо и независимо прошествовала к двери.
– Эй! – попробовал остановить ее парень. – Ты куда?! Постой! Аньк…
– Да пусть уходит, – пролаял Упуат, едва брюнетка вышла. – Никуда не денется! Видно же, что втрескалась в тебя по уши!
Молодой человек покачал головой.
– Я даже не знаю, как ее зовут.
– Вот уж проблема так проблема! – съехидничал волчок. – У него дом отбирают, со службы выгнать собираются, а он ломает голову над тем, как же зовут его подружку! Да, видно, не зря Главный отдал приказ присмотреть за тобой! Как вы там только у себя живете?
– И все‑таки, – Данька продолжал мечтательно смотреть на дверь, за которой скрылось прекрасное видение.
– Да расслабься, – осклабился нетеру. – Анх ее зовут, А‑анх!
– Анх? – переспросил Данька. – Это значит „жизнь“.
– Правильно, – похвалил четвероногий. – А сейчас собирайся. Я тебя провожу к месту, где ты служишь. Каи заждался. И принца не стоит зря гневить.
– Но как же дом? – нерешительно огляделся по сторонам Данька, уже успевший привыкнуть к своему новому жилищу.
Упуат досадливо тряхнул головой:
– Не твои заботы! Все и без тебя прекрасно уладят…
При солнечном свете Меннефер – Мемфис выглядел значительно приветливее, чем ночью.
Идя бок о бок с древним, древнее, чем эта земля, существом, молодой человек расслабился и с любопытством глазел по сторонам. А что. Ему было твердо обещано, что, находясь под защитой четвероногого нетеру, он пока может ничего не опасаться. Отчего бы не воспользоваться ситуацией и не побыть в качестве интуриста. В смысле, иновременого туриста. Жарковато, конечно. Спасибо, Упуат надоумил не надевать рубаху, а идти в одном переднике. Но вот то, что пес не рекомендовал ему обуться, Даньку не радовало. Никогда еще он так долго не ходил босиком. Причем по довольно неудобной дороге.
– Терпи! – порыкивал на спутника Путеводитель. – У нас не принято, чтобы неджесы в будние дни разгуливали в сандалиях. Слишком дорогое удовольствие. Даже вельможи, да что там, сам фараон, жизнь, здоровье, сила, не позволяет себе такой роскоши.
– Хреновые у вас тут порядки, – проворчал Дани‑
– Можно подумать, у вас получше, – отбрил волчок. – Как вспомню, чем ты меня „угостить“ хотел, сразу чесаться начинаю. Как вы можете употреблять в пищу такую гадость?!
– Хороша гадость! Пятнадцать геоларов за кило!
– А пиво?! – продолжал ужасаться Упуат. – Я было лизнул пробку, чтобы… м‑м‑м… продегустировать. Так чуть не стошнило!
– Не, тут ты не ври. „Бочкарев“ – правильное пиво. Сто пятьдесят лет на рынке – это тебе не шуточки!
– Погоди! – грозился Ушастый. – Вот я тебя угощу пивом, сваренным нашим Хнумом. То ли запоешь! В рот больше не возьмешь своего „Бочкарева“…
Постепенно кварталы бедняков закончились. Улицы стали пошире, а дома пороскошнее. Иные из них раз в пятьдесят превышали размерами домишко Джеди.
Повеяло прохладой.
Понятно, они приближались к великой реке, давшей начало египетской цивилизации, Нилу – Итеру. Фараон и знать предпочитали селиться вдоль ее берегов.
Свернув с центральной дороги налево, на мощенную розовым камнем улицу, спутники вскоре оказались у великолепного дворца, поражавшего четкой продуманностью архитектурного плана. Здесь напрочь отсутствовали излишества, типичные для жилищ вельмож, так и пытавшихся выставить напоказ свое богатство. В то же время по всему было видно, что здесь обитает птица высокого полета.
Особенно хорош был сад, разделенный на квадраты и прямоугольники прямыми, пересекающимися под прямым углом тенистыми аллеями из деревьев и виноградных шпалер с цветниками. Данька отметил, что хозяин дворца собрал у себя почти все деревья, росшие в долине Нила: финиковые, фиговые и кокосовые пальмы, сикомор, акацию, иву, гранат, тамариск, персик. Среди деревьев стояло несколько изящных беседок. Вероятно, для дневных трапез.
Когда они проходили мимо большого, облицованного камнем прямоугольного пруда, водную гладь которого покрывали лилии, Упуат вдруг забеспокоился и принялся вертеть головой. Его длинные узкие глаза хищно сощурились, а черная шерсть на загривке стала дыбом.
– В чем дело? Кошку увидел? – попытался пошутить Данька, но волчок так на него окрысился, что молодой человек предпочел заткнуться.
– Добрались‑таки! – буркнул Путеводитель. – А я‑то уже понадеялся, что все обойдется.
– Кто добрался? – не понял Горовой.
– Да эти, – пренебрежительно прохрипел волчок, – ревнители благочестия и порядка.
– Кто‑кто?
– Стражи Дуата. Акху.
– Акху? – переспросил археолог. – Это „Преображенные“, „Просветленные“?
– Я б их так преобразил и просветил, что им бы мало не показалось! Но пока сам волчок предпочел сделаться как можно более незаметным. Он прилег на землю и пополз вперед на животе. – А ты чего стал, как Гелиопольский столб?! – гавкнул он на Даниила Сергеевича. – Ложись! Едва Данька успел бухнуться на травку, как у него над головой что‑то блеснуло, и толстый ствол ближайшей финиковой пальмы точно бензопилой срезало. – Ух ты! – восхитился Данька. – Это что, лазер или бластер? – Тебе не все ль равно, чем твою башку снесут? – мелко дрожал Упуат. – Но они совсем оборзели! Нападать среди бела дня?! Или это…
Они полежали так еще немного, но следующего выстрела не последовало.
– Поднимайся! – скомандовал пес – Это было всего лишь предупреждение. Больше они не сунутся. Пока, во всяком случае.
Москвича так и распирало здоровое любопытство. В научной литературе ему часто попадались термины нетеру и акху. Первым обозначались боги Египта, а вот что означал второй – продолжало оставаться загадкой. „Тексты пирамид“ утверждали, что акху пришли на смену нетеру и стали после них править в Земле Возлюбленной. Но как и почему произошла смена власти – об этом знали разве что авторы „Текстов“.
Парень сунулся было с расспросами к Упуату, но нарвался на непроницаемую глухую стену. Четвероногий с нескрываемой агрессивностью реагировал на любое упоминание об акху.
В канцелярии принца Джедефхора, а дворец и сад принадлежали как раз этому отпрыску славного фараона Хуфу, Даньку приняли весьма и весьма нелюбезно.
– Ага, явился, не запылился! – грозовой тучей надвинулся на него тощий мужик с кислой мордой.
Судя по леопардовой шкуре, переброшенной через плечо, и бритому непокрытому черепу, перед Даней был некто, принадлежавший к сословию жрецов. Наверное, даже старший жрец, потому как несколько мужчин, одетых точно так же, но явно моложе „кисломордого“ годами, навытяжку стояли поодаль, с почтением внимая тому, как шеф распекает проштрафившегося. Между ними прятался и Каи. На нем не было жреческого одеяния, но лицо его выражало полную солидарность со священнослужителями.
„Предатель!“ – угрюмо подумал Данька, который чувствовал себя неуютно.
Упуат, то ли удрученный недавним инцидентом в саду, то ли тоже испугавшийся грозного тона здешнего начальства, забился в дальний полутемный угол и там замер, как памятник самому себе.
– Так вот, подлый нарушитель спокойствия! – бесновался „шеф“. – Наше терпение лопнуло. Мы больше не хотим и не будем потакать твоим гнусным выходкам. Многое тебе прощалось, многое. Но то, что ты, презренный, сотворил вчера!
Он задохнулся от нахлынувшего возмущения.
– Поднять руку на достойнейшего Неферкаптаха, своего опекуна, можно сказать, второго отца! За это тебя следовало бы отправить на медные рудники или на галеры! Однако душа благородного Неферкаптаха далека от того, чтобы платить злом за зло. Пусть тебя Анубис осудит перед ликом вечноживого Осириса! Но платить за твою учебу опекун больше не намерен. Это станет для тебя хорошим уроком. Немедленно собирай свои манатки и убирайся вон из святого места! Писец‑недоучка!
– Да больно надо! – огрызнулся Горовой, которого драматическая ситуация едва не рассмешила, напомнив собственное прошлое, когда его чуть не отчислили с факультета за „аморальное поведение“.
Он тогда вступился за девчонку, к которой приставали пьяные хулиганы. Подоспевшая, как всегда, к шапочному разбору милиция при виде трех ползающих у ног атлетически сложенного парня заморышей не разобралась в ситуации и забрала Даньку в кутузку. Естественно, потом, когда все выяснилось, его отпустили и извинились. Но информацию, отосланную в деканат по электронной почте, дезавуировать позабыли. Вот и пришлось чуток постоять на ковре.
– Что ты там вякнул? – напыжился „шеф“.
– Больно надо, говорю, здесь учиться! Я и без вашей школы пишу не хуже, а то и лучше любого из присутствующих.
От такой наглости „кисломордого“ едва кондрашка не хватила.
– Ты, ты, ты.!! – только и мог он повторять какое‑то время.
– Что здесь происходит? – раздался от дверей приятный и мелодичный молодой голос.
Каи и младшие жрецы разом повалились ниц, а начальник согнулся в низком поясном поклоне. Заслышав предупреждающее поскуливание Упуата, студент тоже счел необходимым последовать примеру других. Развернувшись для начала лицом к двери, он затем распростерся на полу, украшенном глазурованной плиткой.
– Кто мне объяснит, почему шум? – с досадой повторил пришедший. – И встаньте, наконец!
Данька поднялся и исподтишка принялся разглядывать новое лицо.
Это был парень лет шестнадцати или около того. Стройный, но не очень высокий, с изящными руками и ногами. Красивое лицо с тонкими чертами пылало гневным румянцем. Голову юноши покрывал полосатый платок – немее, положенный по статусу фараону и его близким. Как и Данила, молодой человек был бос и полуобнажен. Из одежды на нем имелся лишь традиционный передник. Но не гладкий, а гофрированный. Он поддерживался широким поясом из змеиной кожи с металлической пряжкой в виде овала‑картуша с превосходно исполненными иероглифами.
„Джедефхор“, – прочитал надпись молодой археолог. – Ага! Хозяин припожаловал».
– Всему виной, о милосердный царевич, – выступил вперед «шеф», постаравшийся сменить кислую мину на своей физиономии на более приветливую и подобострастную, – этот никчемный неджес.
Принц перевел взгляд на Даньку. Москвич с удивлением отметил, что глаза у Джедефхора были… голубыми.
– Ты снова проштрафился, Джеди?
«Ого, да мы, выходит, лично знакомы с его высочеством!»
– На этот раз дело зашло далеко, клянусь светлым Ра‑Атумом! Этот негодяй, напившись вдрызг, зверски избил достойного Неферкаптаха, своего опекуна. По своему милосердию, купец ограничился лишь тем, что отказался впредь вносить плату за обучение этого злодея ремеслу писца. И вот, вместо того чтобы покаяться и достойно принять наказание, этот помет шакала начал бахвалиться, что пишет лучше любого из нас. Представляете, ваше высочество! Он, который еле‑еле способен нацарапать пару священных знаков, именует себя искусным писцом! Уморил, клянусь светлым Ра‑Атумом, уморил!
Царевич снова вонзил в Горового цепкий взгляд холодно‑ледяных очей.
– Ты говорил это, Джеди?
Парень принял вызов:
– Да, ваше высочество!
– Охальник! – заорал «кисломордый». – Как стоишь перед принцем? Очи, опусти очи долу, мерзавец!
– Остынь, Чипсеска! – осадил его Джедефхор. – Лучше подготовь все к испытанию. – Он опять повернулся к Даньке. – За свои слова нужно отвечать, Джеди. Ты согласен?
– Полностью, великий господин!
– Итак, если ты сейчас удивишь нас своим каллиграфическим искусством, то можешь считать себя прощенным. Твое дальнейшее обучение и совершенствование в мастерстве я возьму на свой счет…
– Но, ваше высочество!.. – налился краской Чипсеска.
– Если же твои слова – не более чем пустое бахвальство, – продолжал голубоглазый принц, – то твоя участь будет печальной. Тебя ждут галеры, Джеди. А перед отправкой на них – хорошая порка. Ну, ты согласен?
Горовой сделал вид, что колеблется. Чипсеска, хихикая, довольно потирал руки. «Ну, погоди, шеф!»
– Согласен, светлый принц!
В небесных очах Джедефхора полыхнуло веселое пламя.
– Письменные принадлежности сюда!
Каи, суетясь, принес пару листов папируса, краску и кисточку для письма. Данька с видом тонкого знатока пощупал кисть. Нормально, тонкая. Приятель расстарался.
Расстелив перед собой желтоватый папирус, студент примерился, как станет писать. Вообще‑то следовало бы расчертить лист для верности, чтоб строчки были ровнее. Но пусть, сойдет и так.
– Готов? – поинтересовался с улыбкой принц. – Да!
– Начнем! Чипсеска, диктуй! Только не спеши! Пусть все будет по‑честному.
– Хм, – поджал губы жрец, но, не смея ослушаться повеления царевича, начал медленно, по складам читать:
– «Сделайся писцом! Он удален от мотыги и кирки. Ты не будешь носить корзину, избавит это тебя от доли гребущего веслом. Писец – это тот, кто облагает Верхнюю и Нижнюю Земли, кто получает от них подати, кто исчисляет имущество всякого…»
Данька улыбался. Текст был ему хорошо знаком. Он знал это школьное древнеегипетское упражнение наизусть. Потому кисточка в его руках ласточкой летала по поверхности листа. Студент перестал вслушиваться в диктант, писал по памяти.
Он не мог заметить, как вытягивалось лицо Чипсески, с ужасом следящего за движениями руки псевдо‑Джеди. Тот же благоговейный страх был написан на лицах помощников начальника канцелярии принца и толстяка Каи. Даже принц, казалось, слегка растерялся. Его тонкие светлые брови удивленно вздернулись вверх, а взгляд забегал по комнате и вдруг остановился, наткнувшись на разлегшегося под одним из столов Упуата. Всего несколько секунд продолжался поединок человеческих и волчьих глаз, после чего Джедефхор почтительно склонил голову. – Чудо! – раздался громкий шепот. Это не смог сдержаться бедняга Чипсеска, потому что испытуемый закончил писать раньше, чем экзаменатор дочитал свой диктант до конца. Нетвердой походкой жрец прошествовал к столу и отобрал у Даньки папирус. Пробежав его глазами, он страдальчески скривился и с поклоном передал лист принцу. Джедефхор, косясь то на волчка, то на Горового, ознакомился с результатами экзамена.
