355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Земляной » День драконов » Текст книги (страница 1)
День драконов
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 18:51

Текст книги "День драконов"


Автор книги: Андрей Земляной



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Андрей Земляной
День драконов

Пройти Ад и Рай. Убить саму смерть для того, чтобы вновь защищать людей. И единственная мера суда – это его честь. Не ради прихоти. Ради жизни. Своей и чужой.


Пролог

Я брел по бесконечному коридору боли. Брел без мыслей и, в общем, без эмоций. От нее нельзя было уйти – ни в себя, ни еще глубже. Она растворяла сознание, дробя его на кусочки, а потом раскалывая их на еще более мелкие. Я тонул и подыхал, теряя личность, как теряет воду бурдюк, пропоротый нерадивым слугой. На одной чаше весов был я, на другой боль, и она перевешивала меня. Я брел по битому стеклу, натыкался слепыми пальцами на раскаленные стены и зазубренную сталь, падал в озера жидкого газа и становился добычей стаи голодных волков.

Все люди, которых я когда-то заставил страдать, корчили мне гнусные рожи и заходились радостным хохотом, участвуя в коллективной пытке. Наверное, мне должно было их бояться. Но страшно не было. Было просто противно. Даже сейчас я бы прикончил любого из них просто потому, что в основном это были подонки. Вместо страха я ощущал только ненависть.

Сам того не замечая, я вскипал черной волной ярости, которая вставала во мне, как встает волна цунами, выходя на берег.

Я никогда не знал, что за источник питает мою силу. Но, видимо, он был и здесь. Потому что ухмыляющиеся рожи вдруг исчезли начисто, сметенные ударившей из меня плетью бешенства. А я, обретя возможность двигаться, стал метаться в пожиравшем меня пространстве, собирая распыленные частички своей личности и восстанавливая то, что еще было возможно, и даже то, чего не хотелось. Сейчас мне была дорога каждая, даже самая омерзительная, черта моего характера.

Я собрал воедино все, что удалось, и замер. А дальше? Боль никуда не делась… Просто установился некий баланс. Устойчивое равновесие, которое, как известно, может длиться вечно.

Боль, боль… Везде была только она. Ее величество Боль. Так продолжалось очень долго. Может быть, целую вечность. В конце концов я решил поговорить со своей болью.

– Эй, старая злючка!

– А, привет, привет! – вдруг радостно отозвалась боль.

– И долго ты меня будешь мучить?

– Мы теперь с тобой навсегда вместе. Я твоя последняя любовь, – мерзко хихикнула боль. – Ты помнишь, как корчился тот парень, которому ты вогнал раскаленный шомпол в спину? А? Помнишь? Как он умолял тебя не делать этого? Помнишь, вижу… Я хочу, чтобы ты сам оценил тот свой подарок.

– Тот, как ты говоришь, парень хладнокровно, словно в тире, расстрелял колонну беженцев. Я бы его просто прикончил. Но он знал и не хотел говорить, где залегла его банда, – объяснил я.

– У каждого свой список грехов. А ты помнишь чернокожую девочку, которой ты прострелил плечо? Она потом умерла в госпитале американской военной миссии, – продолжала боль.

– Так она хотела меня убить. А штуки, что была у нее в руках, хватило бы на всех нас…

Никогда не думал, что придется оправдываться перед собственной болью…

– А кто тебе сказал, что твоя жизнь дороже? Ты был палачом и убийцей всю свою жизнь. А теперь я буду твоим палачом… – мечтательно проговорила боль.

– А ты не боишься, что я сдохну? – разозлился я.

– Нет, не боюсь. У тебя ведь и жизни-то теперь нет. Ты сейчас просто иллюзия.

– Но и ты ведь тоже иллюзия! – не сдавался я.

– Для кого-нибудь другого может быть и так. Но для тебя я реальность. И должна сказать – единственная доступная реальность.

– А если я сойду с ума? Какая радость мучить умалишенного?

– Конечно, сойдешь! – хихикнула моя невидимая собеседница. – Но обещаю: очень, очень не скоро.

– Боль, а боль! – выкрикнул я. – Ты просто старая вонючая сучка…

Молчание было мне ответом.

Медленно скользя по течению боли, я внимательно рассматривал каждый ее извив. В ней было столько оттенков, каких я и не подозревал. Цвет, свет и звук, все, что я помнил, меркло перед ее богатством. Тысячи, миллиарды оттенков боли. И каждый был моим.

Прошло еще много времени, пока я не понял, что могу управлять болью. Я вытягивал ее в тонкий перечно-красный жгут, а после распылял в мутное басовое облако, и так без конца во всех бесконечных вариантах сочетаний. И в конце концов набрел на болевую эйфорию, тонким мостиком соединявшую боль и удовольствие. И сделал боль наслаждением. Я превратил ад в рай, одним движением вывернув мозги наизнанку, словно старый носок.

Струи удовольствия и неги захлестнули меня бешеным водоворотом сладострастия. Все наркотики мира были ничем перед этим сладчайшим из океанов. Гаремы прекраснейших гурий были бледной тенью этого источника. Я купался в нем и пил его легкую влагу с жадностью и нетерпением изголодавшегося путника.

Когда схлынули первые волны блаженства и я с трепетом повара-гурмана начал готовить себе новые, то с сожалением понял, что наслаждение имеет гораздо меньше красок, чем боль. Это меня если и опечалило, то не сильно. Ведь лучше переесть, чем умереть. Но в итоге мне наскучили и райские кущи.

Подобно скупому рыцарю, терпеливо и тщательно я перебирал все, что у меня осталось. Жара, холод, голод, жажда и прочие подобные штуки выглядели примитивными, серыми и недостойными Моего божественного внимания. А потом каким-то образом я перетек из ощущений в эмоции, и это немало позабавило меня. Теперь я увидел их.

Страх оказался маленьким заплаканным мальчишкой, забытым в заставленной старой скрипучей мебелью полутемной квартире. Ненависть – несчастным слепым калекой, избивающим клюкой свою малолетнюю дочку за малое количество водки, заработанное ею на панели. Ярость во всех ипостасях была воином. А вот Любовь неожиданно для меня засияла таким многообразием граней, что заставила вглядеться повнимательней. Там нашлось место и для матери, качающей своего первенца в колыбели. И для крепко взявшихся за руки юноши и девушки под пахучим дождем белоснежных роз. И даже для старика, мастерящего из найденных на свалке деталей то, что непременно осчастливит все человечество…

Радость и Грусть тоже были там. Все человечество, такое разное и в чем-то такое похожее, всем своим существом жирно перечеркивало однажды сказанную кем-то глупость, что счастливы все одинаково. А еще там была Та Единственная, чей образ я пытливо разыскивал в лицах всех виденных мною женщин. Гордая и нежная, словно радуга. С волосами цвета золота, пахнущими раскаленной добела степью, и с глазами, похожими на зеленый потаенный омут. Позабыв обо всем на свете, моя душа рванулась в Ее сторону. Но я потерял ее в этом хороводе нежности и страсти.

Двигаясь бесконечными тропами Любви, я заметил, что вокруг меня сначала едва слышно, а потом все громче и громче зазвучали странные звуки. Недовольный, я оторвался от своих опытов, пытаясь понять, что именно мне мешает. А когда понял, что слышу голос, радости моей не было предела.

– Эй, кто там? – крикнул я.

– Не ори. Я и так слышу, – холодно ответил голос ниоткуда.

– Я не ору… – Я немного замялся. Как разговаривать с собственным бредом? – Ты кто?

– Нет, это ты скажи мне, кто ты.

Если честно, то Боль была куда вежливее. На редкость хамоватая фантазия… Я решил для начала не ссориться.

– Да я и не знаю, кто я теперь.

– А кем был? – Собеседник, казалось, заинтересовался.

– Был? Кем я был? – задумался я. – Ну, наверное, солдатом был почти всю свою жизнь.

– И много убил? – Голос звучал неподдельно понимающе.

– Много, – честно признался я.

– За деньги? – строго спросил незнакомец.

– Нет! – Я даже обиделся. – За деньги никогда не убивал. За хреновую идею приходилось. Чтобы выжить, тоже. Убивал, когда решал, что такой сволочи больше не место на земле…

– Ишь, архангел выискался! – язвительно заметил он. И неожиданно возвысился до громового крещендо. – А кто ты такой, чтобы решать, кому место на земле, а кому нет.

– Я-то кто такой? Да я ж тебе уже говорил. Я солдат.

– Не прокурор, значит, не судья, а просто палач. Так что ли? А? – продолжал свой допрос невидимка.

Мне это уже начало надоедать.

– Слушай, а ты сам кто такой, чтобы меня судить? Судья или, может, прокурор?

– И прокурор, и судья, – веско проговорил голос. – Но сейчас главное, что я для тебя еще и адвокат. Понял?

И тут я действительно обозлился.

– Ну тогда слушай, прокурор хренов. Расскажу тебе одну историю. Было мне тогда лет, наверное, тридцать. Служил в одной конторе, тебе ее название, пожалуй, ничего не скажет, но знающие люди боялись ее больше Гнева Господнего.

– Так уж и больше?

– Не сомневайся! – заверил я его. – Так вот. Случилось так, что пришлось мне со своими… скажем так, сослуживцами, посетить одну отдаленную провинцию нашего государства. Дела там творились нечистые, и верховный владыка погнал нас разобраться: «А в чем, собственно, дело?»

Ну с золотом, что уходило тайными караванными тропами, мы разобрались быстро. Уже собрались смыться на пару дней в горы – отдохнуть. И тут как на грех у одного из наших ребят пропала племянница. Он, видишь ли, тоже из тех краев был. Ну начали мы искать, понятное дело. И потихоньку вышли на козла, который собирал на машине девчонок по всему городу и куда-то там увозил. Козел этот, заметь, оказался не кем иным, как личным шофером наместника этой самой провинции.

Секунд пятнадцать он кочевряжился и орал, что, мол, всех нас за яйца возьмет, но когда за него принялся тот самый парень, у которого племянница пропала, то быстро все выложил. Слышь, догадайся с трех раз, кому он возил этих девчонок? А? Чего молчишь, таинственный незнакомец?

– Ясно кому, – угрюмо и нехотя отозвался мой собеседник. – Продолжай…

– Продолжаю, – покладисто согласился я. – Итак, выяснили мы, куда он их привозил. А вот куда они потом девались, узнали не сразу и с большим трудом. Знаешь куда?

– Ну? – мрачно спросил он.

– А там карьер был песчаный. Заброшенный, разумеется. Туда и отвозили их. И пропащую мы там нашли.

– И много?

– А это как считать. Много, мало… По Твоим меркам, Создатель, может, и вовсе кроха малая будет.

– Догадался, значит, – спокойно, словно констатируя факт, произнес он.

– А чего уж, не дурак вроде. Или дурак, да не настолько.

– Так сколько их было? – переспросил он.

– Так Ты ж у нас всеведущий? Вот и узнай! – не удержался я.

– Говори!!! Ну!!! – Голос неожиданно сорвался в старческий фальцет. И столько боли было в нем, что я вдруг даже пожалел его.

– Триста семьдесят пять душ там было похоронено до того, как мы пришли. Триста семьдесят пять скрученных колючей проволокой молодых женских тел. И каждую, заметь, каждую перед смертью, то есть между изнасилованием и убийством, пытали. Пытали зверски. Инквизиторов Торквемады стошнило бы от этого зрелища, словно институток. Так вот. Пользуясь случаем, желаю спросить. А Ты-то сам где был, когда их мучили? Где Тебя носило? Являлся небось в образе благообразного старца новому пророку?

– А после?

– Что «после»? После трупов там оказалось ровно на десять больше. Видишь ли, Ткач… Неразумные чада Твои, все, кто был замешан в этой истории, во главе с наместником той далекой провинции почему-то решили устроить пикник в этом заброшенном карьере и были разорваны заживо голодными собаками. Там мясом пахло… Такая вот геройская смерть. А? Что скажешь, господин-товарищ-барин прокурор-адвокат-судья?

– Не мешай, – медленно проговорил голос.

– Задумался? Ну думай, думай.

Мы помолчали.

– Слышь, Творец? – Мне надоело молчать.

– Ну?

– А ты можешь разговаривать и думать одновременно? Вопросик есть…

– Спрашивай! – милостиво разрешил он.

– А вот если бы я, к примеру, был мусульманином, Ты был бы Аллахом?

– А я, по-твоему, кто?

– Что, неужто Аллах?

– Дурак ты! – обиделся Господь. – Бог, он что для язычника, что для зороастрийца един. Только имена разные.

– Нет, подожди, – не сдавался я. – А выглядишь-то Ты как? Ну, к примеру, мусульмане Тебя никак не изображают. Коран запрещает. А вот христиане, например, или индуисты очень конкретны в этом смысле.

– Да никак я не выгляжу! – рассердился он. – Понаделали ликов… Одно утешение, иногда так изобразят, сам не налюбуюсь.

– А вот насчет триединости как? – продолжал доставать Его я. – Ну в смысле Отца, Сына там и Святого духа?

– Ну ты зануда! – восхитился Господь. – Как бы тебе объяснить… Вот ты своей печени кто? Отец, сын, а может, кормящая алкоголем мать?

– Ага, – удовлетворенно произнес я. – Так значит, я типа тоже Твоя печень?

– Ты заноза в моей жопе! – вскричал он. – Даже умереть толком не смог. Из ада тебя выгнали, рай превратил в какой-то дурдом… И что прикажешь с тобой делать?

– Отпустил бы ты меня, а? – неожиданно даже для себя попросил я.

– Отпустить, говоришь? – Бог помолчал, вздохнул. – Ладно, солдат. И пусть совесть твоя будет тебе судией. Она, похоже, неплохая тетка… Иди, воюй.

– Йес, сэр! – ответил я и провалился в длинную, как мусоропровод Эмпайр Стейтс Билдинг, трубу.

– И чтобы больше я тебя здесь не видел!!! – донесся до меня громовой бас Создателя.

1

Одинокая скала, источенный временем свидетель давнего путешествия льдов, пронзала лазоревый купол неба. Уже очень много лет она была пуста. Ее изъеденное расселинами и трещинами тело не населяли любопытные пестроглазые катойха и величавые фрегаты бескрайнего леса, длиннокрылые лессайсо. Трудно было найти среди этого зеленого моря, кишевшего всякой живностью, относительно спокойный кусок пространства, куда не заползали бы ни каменные змеи, ни ящерицы акканхо, так любящие нежное птичье мясо. Насекомые, что расплодились теперь в бесчисленных трещинах скалы, не привлекали птиц. Ведь даже болтливый негеш, чья безудержная жадность и прожорливость стала притчей, облетал ее черный палец далеко стороной.

Птицы, звери, все, кто имел хоть каплю мозгов для выработки инстинкта самосохранения, обходили и облетали страшную скалу сотой дорогой. И все потому, что теперь тут жил этир. Просто старый, дряхлый этир, шальным ураганом занесенный в эти места лет сто назад. Полуразумный птицеящер сидел на самой вершине, устало прикрыв огромные глаза от яркого солнца и спрятав голову в тень собственного тела.

Доведись кому увидеть этира со стороны, он подумал бы, наверное, что это густо поросший мхом кусок скалы. Потом пригляделся и принял бы его за изваяние страшного крылатого бога, сработанное давно вымершим племенем. А больше и не успел бы ничего подумать. Две с половиной тонны могучих мышц и брони разили со скоростью черной молнии.

А этир хотел есть. Задранный накануне лесной кабан уже давно был переварен вместе с густой и жесткой, словно проволочная щетка, шерстью и огромными, толщиной в руку взрослого охотника, бивнями. Птицеящер сидел на прохладном ветерке и лениво дремал, собираясь вечером сделать налет на разведанный недавно выводок одичавших крингов. Предчувствие вкуса сладкого мяса заставляло его довольно жмуриться и расслабленно, словно потягиваясь, топорщить когтистые плечи.

Странный, знакомый запах внезапно вывел его из состояния полусна. Вкусное свежее мясо лежало совсем рядом и издавало упоительный, чуть горьковатый, горячий аромат. Так пахли туши, которые когда-то он и его сородичи сбрасывали в кипящую от вулканического тепла реку, а потом вылавливали. Это было настоящее лакомство, которое он не хотел и не мог упустить.

Этир поднял клыкастую, поросшую темно-коричневыми костяными наростами голову и широко распахнул ноздри, дожидаясь нового порыва ветра. Запах свежей крови с новой силой ударил в его нос, заставив мелко трепетать черные кожистые крылья. Затем они медленно со свистящим шелестом раскрылись, потом еще раз и еще, пока не заполоскались на ветру, словно паруса морских разбойников элхедов. Легкая рябь пробежала по тонкому бархату крыла, и это словно истаяло в воздухе, сделавшись абсолютно прозрачным. Исчез и этир. Остался только звук поющего в крыльях ветра да холодный терпкий запах. Затем могучий, словно порыв северного шквала, всплеск смыл начисто и это.

Невидимый и молчаливый, словно призрак, он кружил над джунглями, внимательно осматривая каждый сантиметр леса. Короткое движение привлекло его внимание. Не выпуская больше этот участок из поля зрения, по широкой дуге этир стал осторожно спускаться ниже. Резкой удушливой волной и гнилостным духом ударили испарения влажного леса. Но на этом фоне все ярче и ярче, словно трава сквозь бетон, просачивался, продавливался жирным и густым ломтем запах паленого мяса. Запах этот сводил старого дракона с ума, заставляя терять остатки разума и всякую осторожность.

Человек, бессильно распластанный на медово-желтом ковре тонких, словно волос, нитей, был практически мертв. И даже целебный мох, усиленно врачующий его своими усиками, был здесь бессилен. Несколько рваных ран не в счет. Площадь ожогов была слишком велика.

Этир потоптался на месте, соображая, как бы выдернуть человека из больно жалящегося мха, так не любившего выпускать пациентов, и уже собрался аккуратно подцепить его длинным когтем, когда человек поднял веки. Воспаленные красные зрачки его смотрели прямо в изумрудно-зеленые глаза этира. Впервые за всю свою жизнь ящер почувствовал себя неуверенно. Видеть его человек не мог. Однако видел. Он понял это, когда заметил, как отслеживают его движения покрасневшие и слезящиеся глаза человека.

Но запах был слишком сладок. И огромная голова этира быстрее молнии рванулась за добычей. Уже раскрылась с чавкающим звуком страшная пасть, обнажая ровный ряд белоснежных клыков, готовых нанизать на себя сочное мясо, когда человек сделал невероятное в его положении усилие и рывком сдвинулся в сторону, убирая голову с обломка торчащего из земли гранитного валуна.

Ящер так и не понял, что его убило. Он просто умер. Его голова со страшной силой врезалась в камень и треснула перезрелым плодом. А человек, потративший на это движение всю свою силу, снова повалился в побуревший от собственной крови мох.

Черная драконья кровь сначала по капле, а потом все быстрее и быстрее, булькая и шипя, вытекала из поверженного зверя на тело своего победителя, покрывая его толстым блестящим слоем и вливаясь в ждущее влаги горло. Человек сначала закашлялся, выплевывая жирные черные сгустки, а затем, словно смирившись, отвернул голову так, чтобы не заливало нос, и стал глотать дымящуюся жижу.

2

Залитая жарким весенним солнцем лесная поляна, окруженная с трех сторон вековыми, в два обхвата, стволами и мягко журчащим прозрачным ручейком была пасторальным островком спокойствия в бурном зеленом океане леса. На мягкой траве лежал, отдыхая, человек. Тугие, похожие на сытых змей мышцы перевивали коричневое, словно покрытое загаром тело. Расслабленно, будто огромная кошка, он растянулся на солнышке. Человек не боялся крупных хищников, давно усвоивших, кто был хозяином этой части леса. Человек этот вообще ничего не боялся. Живя по своим представлениям как минимум четвертую жизнь, он видел смерть много раз, избегал ее в самых безнадежных ситуациях и в этом совершенно чужом для себя мире остался тем, кем был всю свою жизнь. Самым страшным хищником.

Запах человеческой крови разбудил, словно крик. Несмотря на то что человек продолжал лежать, тело мгновенно пришло в состояние взведенного арбалета. Еще несколько секунд он лежал, напряженно размышляя.

Кровь. Запах холодный. Далеко. Густой. Крови много. Запах свежий. Значит, сейчас или недавно.

Единым аккордом вспыхнули мышцы. Он уже стоял, напряженно внимая звукам леса и пытаясь отслушать звук, соответствующий разбудившему его запаху.

Сначала медленно, а затем все быстрее он двинулся в сторону ветра, доносившего едва различимые крики и звон стали. Совершенно нагой и босой, он беззвучно скользил по лесу темным призраком, не оставляя после себя ни примятой травы, ни колышущихся ветвей. Он пересек крохотную речушку, в которой ловил рыбу, потом глубокий распадок и через некоторое время углубился в незнакомую часть леса.

Звуки боя стали уже настолько отчетливыми, что можно было различить и гулкий удар меча в щит, и звон стали о сталь. А терпкий дух крови и пота вообще почти перекрыл остальные запахи леса.

Последние сто метров, и человек замер внутри раскидистого колючего куста на открытом берегу большой реки, бесстрастно рассматривая открывшуюся картину. Частью песчаный, а частью покрытый густой травой берег был завален трупами людей и тушами верховых животных. Происходящее было понятно с первого взгляда. Небольшой караван на переправе ждала засада. Остатки отряда в количестве пяти девушек стояли по колено в воде спиной к перевернутой повозке, отражая атаку примерно десятка солдат. Еще человек двадцать мечников и арбалетчиков стояли и сидели на берегу, криками подбадривая нападающих. Повозка перевернулась, не успев выехать на берег, и образовала сзади обороняющихся неплохой щит. Но если бы кто-нибудь из воинов сумел подплыть к повозке сзади и взобраться на нее, жизнь отряда была бы сочтена на маленьких песочных часах.

Похоже, оборонявшихся хотели захватить живьем и просто брали на измор. Командир атакующих, высокий, богато одетый молодой мужчина с удлиненным скуластым лицом, стоял рядом, придерживая закованной в сталь рукой за уздцы верхового кринга и положив другую руку на узорную рукоять эласского меча. Мрачно улыбаясь, он наблюдал за агонией маленького отряда.

Был еще один наблюдатель. Старик или, скорее, мужчина преклонных годов в черном кожаном плаще до пят. Он внимательно и несколько брезгливо наблюдал за окончанием боя, откинув капюшон назад, и беспрестанно теребил костлявой рукой реденькую седую бороду. Его тонкие бескровные губы все время двигались, словно он что-то пережевывал. Но его плешивую голову занимали явно не мысли о возвышенном искусстве магии. Вид сражающихся амазонок, их упругие сильные тела так возбудили колдуна, что его тусклый сморчок впервые за много лет подал неясные признаки жизни.

Занятый осмотром поля боя пришелец не сразу обратил внимание на надсадный ритмичный рык слева. Привязанный к стволу могучего дерева огромный горный лев бился на плетеном ремне, почуяв незнакомца и исходившую от него опасность. Командир отряда только повернулся с недовольной гримасой к зверю, когда прочный трос с резким оглушающим хлопком лопнул, и вскормленный человеческим мясом зверь по длинной высокой дуге прыгнул прямо в центр колючего куста раххи.

Человек в кустах внезапно исчез, а лев почувствовал странное жжение в животе. Он мягко приземлился на все четыре лапы и недоуменно посмотрел вниз под себя, где на земле лежало странно пахнущее кровавое тряпье. Лев постоял еще секунду и повалился набок, путаясь бьющимися в предсмертной агонии лапами в собственных кишках.

Граф Ригден Великолепный скучал. Он выполнил обещание, данное своему королю, и затравил эту наглую сучку принцессу Анойю, словно крысу. Правда, охота стоила жизни почти половине его отряда… уж больно хороши у нее были телохранители. Вернее, телохранительницы. Он зло сплюнул. Ну ничего. Этого барахла вокруг навалом, можно хоть армию нанять, только плати. А вот оставшиеся в живых девушки будут для него достойной наградой. Поговаривали, что они исключительно хороши в постели. Скоро узнаем…

Предчувствие скорого развлечения наполнило Ригдена сладкими мечтами, и он уже почти не сожалел, что принцессу придется отдать королю.

Внезапно звук рвущегося с поводка Линхарда, графского любимца, прервал его мысли. Он только собирался прикрикнуть на зверя, как прочнейший ремень громко треснул, и Линхард метнулся в куст у самого края поляны.

Жалобный визг льва и треск смятых ветвей слились в один звук. На поляну не выскочил, а каким-то странным скользящим шагом вытек совершенно голый бородатый мужчина. Необычного изумрудного цвета глаза ярко выделялись на смуглом скуластом лице. По виду – явно беглый раб. Мужчина был высок ростом и, судя по всему, очень силен. Такие рабы стоят на рынке Велизонга бешеных денег. Граф медленно потянул из ножен на поясе меч, намереваясь оглушить беглеца, чтобы потом снова заковать его в цепи.

Но несмотря на меч, мужчина явно не собирался убегать. Он спокойно и, видимо, привычно принял несколько необычную, но вполне рациональную боевую стойку. Граф улыбнулся. Наверное, этот раб из беглых бойцов Давона в Палсе. Те тоже ни черта не боятся. Что ж, тем дороже он стоит.

И не таких ломали.

Словно жало змеи, меч метнулся к ноге раба, имитируя атаку, не дошел до цели и по короткой дуге скользнул к голове. Все шло прекрасно. Вот только человека там уже не было. Вполшага он скользнул к графу, перехватил руку за локоть и запястье, резким кольцеобразным движением вывернул ее из плеча, ловко подхватил выпадающий клинок и одним длинным движением вздел его по дуге вверх.

Закричать граф не успел. Повинуясь последней команде угасающего мозга, рот летящей вниз головы раскрылся, но, кроме струйки крови, оттуда ничего не вырвалось.

Мужчина качнул меч из стороны в сторону, привыкая к балансу, и уже собирался снова скрыться в чаще леса, когда короткий визг арбалетной стрелы словно привел в действие дремавшую программу.

Клинок растаял в воздухе туманным веером. Не отбитый, а разрезанный пополам стальной арбалетный болт жалобно звякнул, когда его остатки обессиленно кувыркнулись в сторону. Перескакивая взглядом с одного арбалетчика на другого, он мгновенно отследил все траектории возможного полета стрел, и они отложились в его восприятии тонкими красными линиями.

Странным, словно танцующим шагом, похожим скорее на брачные игры гигантского паука, мужчина скользнул в сторону стрелков. Часть из пущенных стрел он просто обошел, как обходят пеньки на дороге, а остальные отразил графским мечом. Лишь одна из стрел вскользь зацепила плечо, не причинив, впрочем, никакого вреда, скользнув по плотной, словно стальной доспех, коже. Еще несколько шагов, и он оказался рядом с арбалетчиками. Несколько человек лихорадочно пытались перезарядить арбалеты, и только двое самых опытных уже держали в руках тяжелые стальные дротики.

Первый из стоявших в ряду стрелков еще не осел в примятую траву, когда замыкавший строй ветеран, промахнувшийся в этот день второй и последний раз в жизни, ткнул дротиком в неожиданно ставшее пустым место. Он успел только чуть скосить глаза, когда его позвоночник жалобно щелкнул, становясь в средней своей части жидким киселем с мельчайшими осколками костей.

Сержант недаром носил свои нашивки. Смерти своего хозяина он не видел, так как был весь захвачен зрелищем битвы в воде. Но увидев мгновенную и жестокую расправу над арбалетчиками, он короткой командой поднял своих бойцов, что отдыхали в тени большого дерева, и сам прыгнул вперед, выхватывая меч. Графский клинок из лучшей на Аррасте стали с коротким рассерженным визгом рассек его от плеча до пояса вместе с кольчугой, кирасой и даже щитом, висевшим на спине… Гудящий веер сверкающей стали шел сквозь неровный строй нападающих, словно холодный осенний ветер, и, соприкасаясь с ними, хлестко выбивал прозрачные облачка кровавого дыма.

А старик в черной хламиде уже не был таким бесстрастным. Запустив обе руки в тяжелый кожаный мешок, притороченный к поясу, он суетливо копошился в нем, словно мыл руки или натирал их чем-то находящимся внутри. Когда он резким движением выдернул руки из мешка, вслед, словно искры из печки, полетели ярко сиявшие огненные брызги. Он вытянул сиявшие алым светом кисти в сторону незнакомца и стал что-то ритмично каркать надтреснутым старческим голоском, по-бабьи повизгивая на особенно высоких нотах.

Человек не видел колдуна – он стоял к нему спиной. Но каким-то образом почувствовал опасность. Резко крутнулся на месте, описал мечом сверкающий полукруг и замер, рыская глазами. Через долю секунды их взгляды скрестились, словно клинки. А еще через мгновение луч гудящего жаркого огня ударил в незнакомца с силой тяжелого кузнечного молота. Когда факел опал, глазам колдуна предстал невредимый противник, уже перехвативший меч за середину клинка. Руки черного мага уже готовились извергнуть новую волну жидкого огня, когда сверкнувшая на ярком полуденном солнце полоса остро отточенной стали с легким хрустом пробила ему горло. Не в силах отвести взгляда от вибрирующего в горле меча, чародей схватился сиявшими ярче расплавленного металла пальцами за клинок. Короткая яростная вспышка осветила поле боя, на мгновение обесцветив яркие краски дня кровавым маревом. И только там, где раньше стоял маг, было лишь выжженное до серовато-коричневого пепла пятно на изумрудно зеленой лужайке и насмешливо покачивался вонзившийся в землю меч, потемневший до иссиня-черного цвета.

Яркий сполох на мгновение отвлек солдат. Они ослабили натиск, и трое из них тут же свалились под точными ударами телохранительниц принцессы. А еще пятеро выскочили из воды и разом накинулись на безоружного незнакомца. Но он плавно, словно ртуть, протек под один клинок и, проскальзывая под локоть коротким и внешне безобидным движением, коснулся раскрытой ладонью густо заросшего подбородка своего противника. С легким хрустом пересохшей ветки голова смялась словно кожаный мешок, а из глазных впадин хлынула кровавая каша. Второй только заносил свой меч, когда рванувшаяся из маленькой дырки на его грязной шее кровь тугой пульсирующей струей хлестнула по траве, разом меняя ее цвет. Мечник только скосил глаза в сторону и завалился набок. Человек подхватил упавший меч и тремя короткими экономными движениями зарубил остальных.

На дрожащих от усталости ногах принцесса с поредевшей свитой выбралась из воды и обессиленно повалилась на перепаханный битвой песок, уставясь на смуглокожего незнакомца.

А тот тем временем стал не торопясь обходить трупы. Подходящий размер одежды оказался, как ни странно, у покойного графа, славного могучим телосложением. Путаясь в застежках и рассерженно бормоча невнятные ругательства, чужак неловко напяливал на себя явно непривычную одежду.

Наконец одна из девушек, высокая сероглазая блондинка в сияющих, словно белое зеркало, полированных доспехах, тяжело опираясь на меч и подволакивая ногу с рассеченным наколенником, подошла к нему. Быстро и умело, в несколько движений она привела его одежду в относительный порядок, заработав благодарную улыбку.

– Как имя твоего хозяина? – спросила она густым грудным голосом, обращаясь к своему нежданному спасителю и привычно-кокетливо поправляя непокорную прядь волос.

Другая, кареглазая и смуглокожая южанка Таисса с длинной черной косой узлом на затылке, не вставая с песка, перевернулась на живот, глухо скрипнув кожаными завязками доспеха, и недовольно зашипела:

– Ты что! Они очень чувствительны к обращению. Надо не так… – И, уже приподнявшись на руках, она в полный голос обратилась к мужчине: – Как твое имя, свободный человек?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю