Текст книги "О.Генри: Две жизни Уильяма Сидни Портера"

Автор книги: Андрей Танасейчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Ну что же, вам не нужно будет брать в руки револьвер. Вы должны будете просто ждать нас в условленном месте с лошадьми. Право же, вы этим окажете нам большую услугу.

Он колебался с минуту.

– Я не думаю, что могу сгодиться даже на это, – ответил он наконец» [161]161
  Дженнингс Э. С О. Генри на дне. С. 600–603.


[Закрыть].

Вот такая история. Фактической правды в ней немного. Усилиями биографов писателя давно доказано, что не было никакого совместного плавания на пароходе «Елена», не был Портер ни в Аргентине, ни в Перу, ни в Мексике, ни тем более в Калифорнии [162]162
  См.: Левидова И. М. О. Генри и его новелла. С. 52–53, а также: Langford G. Р. 102–103.


[Закрыть]. Хотя сам факт знакомства Дженнингса и Портера, их общение и «собутыльничество» (причем в основном за счет Дженнингса) в Гондурасе – не вызывают сомнений. Судя по всему, имел место и эпизод с револьвером, а также приглашение поучаствовать в планируемой братьями «экспроприации» банка и реакция нашего героя на предложение. Но для нас куда важнее другое – психологическая достоверность тех характеристик, что дает Портеру в своей книге Дженнингс. Согласитесь, штрихи к портрету интересные и весьма ценные.

На самом деле Дженнингс пробыл в Гондурасе недолго и отправился (в сопровождении брата) дальше «испытывать судьбу». Но уже без нашего героя. В конце концов, с понятной неизбежностью, она привела его на скамью подсудимых, а потом и в каторжную тюрьму в Огайо, где они вновь встретились с Портером и возобновили знакомство, которое именно здесь, а не в Гондурасе, переросло в настоящую дружбу между этими – такими разными – людьми. Но о тюрьме рассказ впереди, а пока Портер, точнее, «мистер У. Брайт», находится еще на пути к этому зловещему месту, и мы, вслед за ним, от живописного апокрифа вернемся к реальности.

Нет никаких сомнений в том, что наш герой безвыездно провел все месяцы добровольно-вынужденной эмиграции в Гондурасе. Если за это время в стране и происходили какие-то революции (судя по «Королям и капусте», такое исключить нельзя), они не имели столь катастрофических последствий – во всяком случае, до высылки иностранных граждан дело не доходило.

Все эти месяцы (с августа 1896-го по январь 1897-го) Портер переписывался с Атоль. Писал он (видимо, из соображений конспирации) редко – примерно по письму в месяц. Как часто ему отвечала жена, неизвестно, но известно, что связь была двусторонней. Уже после того как Портер оказался в Центральной Америке, Атоль сообщила об этом факте родителям, и они были в курсе всех событий, связанных с зятем. Кстати, именно миссис Роч является основным источником версии, согласно которой Портер решил обосноваться в Гондурасе и перевезти туда семью [163]163
  См.: Langford G. Р. 105–106.


[Закрыть].

Несмотря на то что Атоль с дочкой жили у родителей, отсутствие супруга, как ни странно, благотворно повлияло на молодую женщину. Она стала серьезнее относиться к жизни и к материнским обязанностям. Теперь много времени проводила с дочерью, играла с ней, читала, занималась. Никогда и нигде до той поры не работавшая, она взялась за рукоделие – вышивку и небезуспешно продавала свои изделия через знакомую, владевшую дамским магазином. В связи с этим приведем интересное наблюдение одного из биографов писателя, характеризующее Атоль последнего года ее жизни: «Можно сказать, что ничто и никогда в жизни Атоль не меняло ее так сильно, как ощущение постепенной утраты этой жизни. В последний год своего земного существования, оказавшаяся не только перед фактом ареста мужа, а затем и его бегства, но и прогрессирующей собственной болезни, она вдруг, казалось, как-то сразу выросла, превратившись из вздорной девчонки во взрослую женщину, – отважную и самоотверженную. Ни панических суждений и настроений, ни одного горького слова или жалобы – никто из знавших ее в это время не слышал» [164]164
  Ibid. Р. 104.


[Закрыть].

Между тем здоровье Атоль действительно ухудшалось. Температура не спадала, не отступал кашель. Кровь горлом не шла, но после каждого приступа платок окрашивался алыми сгустками.

По прошествии стольких лет трудно установить, кто из семьи написал Портеру о состоянии жены и попросил его вернуться. Содержалась ли эта просьба в письме миссис Роч (наиболее распространенная версия) или о возвращении его просила сама Атоль, достоверно неизвестно. Однако Бетти Холл, через которую беглец передал два или три послания, утверждала, что именно Атоль «умоляла его вернуться и очистить свое имя». По ее словам, Портер согласился вернуться после того, как по его просьбе в суд обратились поручители, и судья гарантировал, что он не будет арестован по прибытии [165]165
  Ibid. Р. 106.


[Закрыть].

Возвращение и суд

Какие бы сомнения ни посещали У. С. Портера (а то, что они были, и, видимо, мучительные, – не подлежит сомнению), состояние жены не оставляло ему иного выбора, и не вернуться он не мог. С деньгами, судя по всему, было совсем туго, но тем не менее уже 21 января 1897 года он оказался в Новом Орлеане. В тот же день он телеграфировал мистеру Рочу о том, где находится, и просил: «Срочно вышлите мне телеграфом двадцать пять долларов без подтверждения личности получателя до востребования. Чек обналичить я не смогу». Телеграмму он подписал «У. Э. Брайт» [166]166
  Ibid.


[Закрыть]. Соблюдать конспирацию было уже ни к чему, но Портер, перестраховываясь (видимо, боялся, что могут арестовать: он был беглецом и не знал, какие указания на его счет имеет местная полиция), продолжал жить под вымышленным именем. Денежный перевод «У. Э. Брайт» беспрепятственно получил на следующий день и уже 23 января – после почти восьмимесячного отсутствия – очутился в Остине.

Наибольшую радость от возвращения, конечно, испытала его жена. У нее даже прибавилось сил, и чувствовать она себя стала, по ее словам, куда лучше. Понятно, что улучшение это было временным, но оно радовало – и ее, и мужа, и родителей. Но Портер был мрачен. Хотя тесть убеждал его, что, несмотря на побег, все знакомые считают его невиновным, он чувствовал, что отношение к нему изменилось: ведь понятно, что иначе, нежели признанием вины, его побег истолковать было трудно.

По приезде он почти не выходил из дома, проводя время в кругу семьи: жены и дочери. Но того, что неизбежно, – избежать невозможно, и 1 февраля, в день открытия очередной судебной сессии, Портер явился в суд. Дело его разбирал теперь другой судья, который не испытывал по отношению к нему никаких эмоций – ни положительных, ни отрицательных. Он изучил материалы, нашел следствие по делу незавершенным, заслушал ходатайство: в связи с болезнью жены не заключать подследственного под стражу, а вновь выпустить под залог. Что интересно, судья не аннулировал прежний залог, но, учтя его, удвоил. Поручителями выступили те же лица, что и прежде. 12 февраля, вынося предварительное решение, судья оставил Портера на свободе и постановил, что дело будет слушаться на летней сессии или будет перенесено на более поздний срок. Естественно, что Портеру было запрещено покидать территорию округа без разрешения суда.

Дарованная отсрочка была воспринята Атоль как победа. Она увидела в этом обстоятельстве чуть ли не косвенное признание невиновности мужа. Конечно, это было не так, хотя очевидно, что судья проявил снисхождение. Те, кто наблюдал Атоль в то время, говорили, что она «буквально вся светилась от счастья» [167]167
  Ibid. P. 107.


[Закрыть]. Она была деятельна и весела.

Но, к сожалению, болезнь брала свое. И хотя, как вспоминали те, кто знал семью, почти до самой смерти Атоль была на ногах, ее состояние с ранней весны 1898 года начало стремительно ухудшаться. Каждый день супруг вывозил ее на прогулку в экипаже. Если у нее хватало сил, в экипаж она садилась сама, но по окончании поездки обычно так ослабевала, что ему приходилось на руках нести жену в дом. В то же время одна из подруг Атоль вспоминала: «Я никогда не видела такой воли к жизни. Единственный день, когда она не встала с постели, был последний день. […] Уже в самом конце, когда она была так слаба, что не могла самостоятельно ни сесть, ни покинуть пролетку, мистер Портер брал ее на руки и усаживал на скамейке» [168]168
  Ibid. P. 107–108.


[Закрыть].

Шесть месяцев прожила Атоль после возвращения мужа. Он заменил ей сиделку, проводил рядом дни и ночи напролет. Миссис Роч вспоминала: «Всё его время и мысли были подчинены тому, чтобы облегчить ее существование. Они были счастливы, хотя наверняка оба сознавали, что конец недалек». В то же время вне взгляда жены Портер был неизменно мрачен и погружен в свои невеселые думы. Та же миссис Роч утверждала, что зятя тяготило не только безнадежное состояние жены, но и грядущий суд – он был уверен, что будет осужден и посажен в тюрьму. Много раз он заговаривал о самоубийстве, говорил, что лучше убьет себя, нежели будет признан виновным. Только мысль о том, что это разобьет сердце Атоль, удерживала его от рокового шага [169]169
  Ibid. P. 108.


[Закрыть].

Насколько всё это соответствовало истине – на совести миссис Роч. Но то, что в последние месяцы жизни жены (да и много месяцев спустя) Портер находился в глубокой депрессии, – бесспорно и в доказательствах не нуждается.

В мае из Гринсборо пришла весть о смерти Евангелины Портер – «тети Лины». В другое время это известие наверняка глубоко тронуло бы племянника – скорее всего, он поехал бы на родину и присутствовал бы на похоронах. Но теперь это событие прошло незамеченным и едва ли как-то отложилось в памяти. А через два месяца, в субботу, 25 июля 1897 года, умерла Атоль. Ей было всего 29 лет.

Как вспоминали близкие, в этот день Атоль не встала с постели – у нее не было для этого сил. Умерла она тихо, до последней минуты находясь в полном сознании. Вечером, в половине седьмого, Портер собственной рукой закрыл ей глаза. Маргарет всё понимала, ей было уже почти восемь лет.

В тот день, почти сразу после смерти Атоль, Портер молча взял экипаж, так же молча посадил рядом с собой дочь, и они уехали. Вернулись поздно ночью. О чем они говорили между собой и говорили ли о чем-нибудь, неизвестно.

Хоронили Атоль во вторник, 28 июля. После церемонии погребения Портер отказался сразу ехать домой, и Рочи уехали в экипаже одни – без зятя и внучки. Отец и дочь остались у могилы. Любопытная миссис Молтби (которая так много знала о семейной жизни своей подруги) позднее-таки выспросила у девочки, что они делали. Маргарет ответила: вместе с папой они украшали могилу цветами – теми, что были у них с собой, и теми, что привезли другие люди [170]170
  Ibid. P. 109.


[Закрыть].

Смерть Атоль не внесла никаких коррективов в отношения Портера с ее родителями. Он продолжал жить у них в доме. На улицу почти не выходил, а по вечерам, когда спадала жара, обычно отправлялся на прогулку в экипаже. В этих поездках, как правило, его сопровождала Маргарет. Никаких источников дохода у него не было, попыток найти работу он не предпринимал.

Но уже в начале осени он вновь взялся за перо. Правда, теперь это были не привычные юморески и карикатуры, а нечто совершенно иное. Близкие не знали, что именно он пишет: он работал в своей комнате – бывшей спальне Атоль, за закрытой дверью.

Что это были за сочинения? Ответ на это дает письмо, полученное Портером в декабре из газетного синдиката Макклюра: «Ваш рассказ “Чудо Лавового Каньона” (The Miracle of Lava Canyon)великолепен. В нем интерес к человеческому характеру сочетается с драматической интригой, а это, по нашему мнению, как раз и отличает все лучшие рассказы. Если у вас есть и другие вещи в таком же духе, мы будем рады прочитать. Этот рассказ будет направлен нашим синдикатом в газеты. Остальные рассказы мы вам возвращаем. Они нам не подходят» [171]171
  Smith A. Ch. O. Henry. P. 124.


[Закрыть].

Письмо подписано главой синдиката С. Макклюром и датировано 2 декабря 1897 года. По сути, эту дату и можно считать днем рождения «писателя О. Генри», хотя рассказ был напечатан еще за подписью «У. С. Портер». Именно в этом рассказе впервые характерный для писателя доброжелательный «интерес к человеческому характеру сочетается с драматической интригой» и со счастливым – примирительно-утешительным – финалом.

За рассказ, как позднее вспоминал О. Генри, он получил гонорар, но напечатанным его так и не увидел [172]172
  Langford G. P. 110.


[Закрыть]. Позднее, уже превратившись в опытного литератора, он переработал рассказ (который полагал «примитивным») в историю с новыми героями, но со сходной ситуацией: мгновенным превращением труса в отважного человека. Второй вариант истории получил название «Полуденное чудо» (An Afternoon Miracle)и вошел в сборник «Сердце Запада».

Старый приятель и покровитель Портера Ч. Андерсон, пытавшийся общаться с ним в этот период, когда новеллист только начинал свой путь, утверждал: «Он не хотел ни с кем общаться, избегал друзей и находился на грани самоубийства» [173]173
  Ibid. P. 111.


[Закрыть]. Видимо, всё действительно так и обстояло. Но Портер нашел способ противостоять депрессии. Первые рассказы стали своеобразной сублимацией бесконечного отчаяния, охватившего его после смерти жены и нараставшего по мере того, как приближалось неизбежное – суд и приговор. Это отчаяние не оставит его уже никогда. Но он научится с ним бороться – он примирится с ним и даже «подружится»: оно станет неизменным соавтором писателя по имени О. Генри и заставит его, утешая читателей, утешать и самого себя – теми примирительно-счастливыми финалами, за которые некоторые его порицали, но абсолютное большинство были по-настоящему благодарны. Его истории позволяли забыть неудачи, поверить в чудо и счастье – ведь когда-нибудь кому-то оно может-таки улыбнуться?

Сочинительство – писал ли он «по-старому» или «по-новому» – помогало забыться, но не могло, к сожалению, отменить неизбежное – судебное разбирательство.

Очередная сессия суда открылась в понедельник, 7 февраля 1898 года [174]174
  Материалы дела «США против У. С. Портера» наиболее подробно изложены в книге Дж. Лэнгфорда «Он же О. Генри». Автор посвятил им главу 7 своей работы (с. 112–130). Этот источник представляется наиболее полным и достоверным, сведения о материалах дела и ходе процесса извлечены главным образом оттуда.


[Закрыть]. Дело У. С. Портера не было первым в перечне дел, назначенных к рассмотрению: согласно очередности слушание по нему должно было состояться 15 февраля. Взрыв броненосца «Мэн» на рейде Гаваны, всколыхнув всю Америку и затопив ее шовинистическим угаром, никак не повлиял на судью Томаса Мэкси. Первое слушание было кратким, но результативным: он постановил «привлечь У. С. Портера к суду по обвинению в растрате» (общая сумма претензий по материалам дела первоначально составляла 5557 долларов 2 цента, потом она будет уменьшена); «избрать коллегию присяжных»; «на время судебного следствия заключить обвиняемого под стражу и препроводить его в окружную тюрьму».

Последний пункт имел чисто «технический» смысл: Портер остался на свободе, поскольку уже находился под залогом в четыре тысячи долларов, назначенным судом год назад.

Портера защищали два адвоката (их нанял тесть – мистер Роч) – Уорд и Джеймс. Судя по всему, выбор оказался не слишком удачен: оба были, конечно, профессионалами, но в невиновность своего подзащитного не верили. Обвинение поддерживал окружной прокурор Калберсон. Как мы помним, он уже дважды, по сути, «разваливал» дело Портера и в его виновность, очевидно, не верил. Но на него давили из Вашингтона, генеральный прокурор был им не доволен, и, ради самосохранения, он, что называется, «рыл землю». Да и главный свидетель обвинения – тот самый ревизор, что проверял банк, – был, конечно, настроен решительно против Портера. Имелся и еще свидетель – старший кассир банка, уже дававший показания против своего бывшего коллеги и подчиненного.

Через несколько дней состоялся отбор присяжных. Адвокаты Портера вычеркнули троих (они были из Остина, но этнические немцы, что посчитали невыгодным: по убеждению адвокатов, в процессе немцы склонны поддерживать государство). Прокуратура отвела двоих. В результате среди двенадцати присяжных только один оказался жителем Остина, другие были фермерами, обитателями графства.

После окончания процесса в письме, отправленном уже из тюремной камеры, Портер писал, что, едва увидев лица присяжных, он понял, что дело его проиграно.

В ходе судебных прений адвокатам удалось оспорить несколько эпизодов растрат (всего, по мнению обвинения, их было семь), и общая сумма претензий была снижена до 854 долларов восемь центов.

К сожалению, стенограмма судебных заседаний утрачена (архив окружного суда сгорел), и теперь нельзя досконально восстановить ход процесса. Но известно, что процесс длился три дня, и всё это время подсудимый был-индифферентен к происходящему. Он «сидел, откинувшись на спинку стула, сцепив руки на затылке и устремив невидящий взгляд в пространство». Один из присяжных позднее признавался: «Мне жаль мистера Портера. Это был очень приятный молодой человек, спокойный, вежливый, сдержанный. Он совершенно ничего не сказал в свою защиту и вел себя так, словно был кем-то или чем-то напуган» [175]175
  Langford G. Р. 113.


[Закрыть].

Адвокаты сосредоточили свои усилия на юридической стороне дела, обращая внимание на нестыковки и неточности в оформлении документов. Они, как мы помним, смогли таким образом исключить из дела несколько эпизодов обвинения и существенно снизить общую сумму претензий, но оспорить все эпизоды им не удалось, а потому избранную тактику нельзя назвать успешной. Трудно сказать, имелись ли у защиты свидетели. Но даже если и они выступали, что они могли сказать существенного? То, что Портер хороший и честный парень, что он никогда ничего ни у кого не крал? Но это эмоции. А обвинение оперировало документами, счетами, авизо, выданными и обналиченными чеками, выписками из бухгалтерских книг. И в исполнении главного свидетеля обвинения – ревизора Ф. Грея это звучало очень внушительно. Хотя почти всё, что он говорил, было не очень понятно присяжным – людям не слишком образованным. Но он выстреливал фразами так резко, так выразительно сверкал очками и бросал такие взгляды поверх: презрительно-негодующие в сторону обвиняемого и пристальные, подозревающие – в ложу присяжных, словно искал тайных соучастников совершенного преступления, – что по спинам этих простых людей невольно пробегал холодок, и, мало что на самом деле понимая, они смотрели на обвиняемого с осуждением.

«Последний гвоздь в крышку гроба забил» второй свидетель обвинения – старший кассир банка (он же его главный бухгалтер и он же пасынок председателя правления банка) Р. Дж. Брэкенридж. Он засвидетельствовал, что собственными глазами неоднократно видел, как обвиняемый брал деньги из сейфа банка на собственные нужды. Это было, конечно, бездоказательное утверждение. Но после выступления зловещего мистера Грея присяжные просто не могли ему не поверить [176]176
  У обвинения были и другие свидетели, но их высказывания и аргументы автор не приводит: понятно, что они выступали не в пользу У. С. Портера.


[Закрыть]. Ведь лично с обвиняемым никто из них знаком не был, и его репутация, известная многим жителям Остина, им была совершенно неведома. Да и сам факт бегства от правосудия, конечно, сыграл свою роль в осуждении.

Семнадцатого февраля, в полдень, присяжные вынесли вердикт: «Виновен».

Суд тут же постановил, что «обвиняемый временно помещается в тюрьму графства Трэвис, Остин, штат Техас, ожидать приговора и дальнейших распоряжений суда». В зале суда Портера взяли под стражу, и в тот же день он оказался в камере тюрьмы.

В вышедшем на следующий день номере остинской газеты «Ивнинг ньюс» известие было преподнесено следующим образом:

«Уилл С. Портер, хорошо известный в городе и одно время кассир Первого Национального банка, вчера был признан виновным в растрате федеральным судом по трем эпизодам обвинения. Минимальное предусмотренное наказание составляет два года тюремного заключения по каждому эпизоду. Судья Мэкси еще не вынес приговор по его делу.

Новость об обвинительном вердикте стала большим сюрпризом для многих его друзей в городе. […] Судя по всему, апелляция в Верховный суд США подана не будет. Напоминаем, что в бытность мистера Портера кассиром он обвинялся в растрате средств банка» [177]177
  Цит. по: Langford G. Р. 120.


[Закрыть].

На самом деле, как свидетельствуют дотошные исследователи жизненного пути О. Генри, после его бегства из-под суда в июне 1896-го даже самые близкие и хорошо знавшие его люди – Бетти Холл, Ч. Андерсон, Дж. Мэддокс и многие другие уверовали в его виновность. Да и поведение Портера в суде – его пассивность и нежелание защищаться – также было воспринято как свидетельство вины.

Уже после вынесения приговора, но еще из тюрьмы Трэвис, Портер писал миссис Роч:

«Дорогая миссис Роч!

Я глубоко тронут Вашей заботой и искренне благодарен за Ваше письмо, полное сочувствия и глубоких переживаний, очень благодарен и за те вещи, что Вы прислали мне. Прямо здесь я со всей торжественностью хочу заявить, что, несмотря на вердикт присяжных, я совершенно невиновен в каких-либо преступлениях во всей этой истории с банком, разве что я совершенно никудышным образом выполнял те обязанности, к исполнению которых был просто-напросто негоден. Любой разумный человек, выслушав представленные свидетельства, понял бы, что я должен быть оправдан. После того, как я увидел присяжных, у меня почти не осталось надежд на то, что они вообще поймут, о чем будет идти речь. Я совершенно разбит и подавлен результатом, но не из-за себя. Не так важно для меня общественное мнение, но я верю, что осталось несколько друзей, которые продолжают сохранять уверенность, что во мне есть что-то хорошее» [178]178
  Цит. по: Smith A. Ch. О. Henry. Р 146.


[Закрыть].

Вера его была не напрасна. Честно сказать, таких было немного, но среди них семейство Харрел, хьюстонские приятели Э. Маклин и Дж. Уильямс и, конечно, семья Роч – его самые верные и надежные друзья.

Двадцать пятого марта 1898 года судья вынес решение: приговорить У. С. Портера к пяти годам заключения в каторжной тюрьме. Срок предстояло отбывать в тюрьме штата Огайо в Коламбусе – заведении, которое, в силу строгости режима и жестокости к заключенным, имело весьма дурную репутацию.

Много лет спустя, уже после отбытия наказания, живя в Нью-Йорке, став знаменитым писателем, в одной из бесед с близким человеком О. Генри однажды заметил:

«Я похож на Лорда Джима [179]179
  Лорд Джим – герой одноименного романа (1900) английского писателя-неоромантика Джозефа Конрада (Conrad, 1857–1924).


[Закрыть], потому что мы оба совершили одну и ту же роковую ошибку в критический момент своей жизни – ошибку, которую мы не в силах исправить» [180]180
  Цит. по: Smith А. Р. 145.


[Закрыть].

Какую «ошибку» он имел в виду: бегство от суда в июне 1896-го или отказ от защиты в ходе судебного процесса? Если судить по сюжету романа Дж. Конрада, то скорее первое. Но справедливо ли это? Ведь эта «ошибка» на самом деле – следствие целой серии «ошибок», совершенных Портером. Среди них и то, что он пошел на работу в банк, что издавал газету, и то, что женился не на «той» женщине, да и… много всего! Но в таком случае разве можно это считать ошибками? Это судьба. И Портер, видимо, где-то внутри себя понимал это. Потому и принял решение зачеркнуть всё, что было прежде, начать совершенно новую судьбу – под новым именем, на новом месте.

Окончательное решение было принято, конечно, не в то время, когда он сидел в камере, ожидая «этапа» в Огайо. Оно, видимо, зрело постепенно и пришло позднее.