Текст книги "О.Генри: Две жизни Уильяма Сидни Портера"
Автор книги: Андрей Танасейчук
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)
Пришло время принимать решение. В один из последних дней лета 1907 года Сара поделилась радостью, что получила 150 долларов за рассказ, который должен быть вскоре опубликован в журнале. «Эти деньги, – писала она, – хочу истратить на поездку к подруге в Бостон. На обратном пути, если Вы не возражаете, я хотела бы навестить Вас в Нью-Йорке». Разумеется, он не возражал – он был в восторге – и тут же телеграфировал, что с радостью встретит и примет ее. На обратном пути из Бостона (она совсем не лукавила, говоря, что собирается погостить там) она оказалась в Нью-Йорке. Впервые через много лет друзья детства встретились 11 сентября – в день рождения У. С. Портера. Ему исполнилось 45 лет. Судя по всему, именно в этот день между ними и состоялось решительное объяснение. В наши дни вполне естественно было бы предположить, что ночь с 11 на 12 сентября они провели вместе – у «Бобби», в его номере в отеле «Каледония». Но это, понятно, домысел, и никаких конкретных свидетельств данному предположению нет. Естественно, что и в своем единственном романе «Ветер судьбы» (1916), основанном на истории отношений с ее единственным супругом, Сара Линдсей Портер ни о чем подобном не упоминает. Но объяснение состоялось, и она сказала ему: «Да». И вот тут произошло нечто странное: О. Генри, который явно хотел, чтобы его подруга юности осталась рядом с ним и стала его женой, вдруг «отыгрывает назад» и говорит, что существует нечто, что «делает их союз невозможным». Сейчас он не в силах рассказать ей всё без утайки. Он напишет ей, и только тогда – узнав все обстоятельства, она примет окончательное решение. Как всегда, наш герой отказывался решать сам.
Что это было за препятствие? Гадать тут не о чем – он имел в виду свое тюремное прошлое. Письмо Саре он написал, изложив подробно суть и предысторию своего обвинения, рассказал о суде и тюремном заключении. Насколько точно он изложил факты, насколько был правдив – сказать сложно. Ведь свою историю он излагал не раз, но всегда – по-разному. Как бы там ни было, позднее, в своей книге, миссис Портер однозначно утверждала: «Мой муж не был вором!» Что же тут удивляться, что в ответ на откровенное послание она сообщила, что его прошлое не имеет для нее значения, она согласна выйти за него замуж. О. Генри терзают сомнения, и он снова пишет в Эшвилл и предлагает ей не спешить, а тщательно всё взвесить и еще раз подумать. Но Сара не желает думать и откладывать, она приняла решение. Бракосочетание назначили на 27 ноября. Оно состоится в Эшвилле.
Казалось бы, у О. Генри было достаточно времени, чтобы подготовиться, поднакопить деньжат, тем более что за месяц до свадьбы из печати вышел второй, составленный из так называемых «западных» его рассказов, сборник. Он получил название «Сердце Запада» (The Heart of the West).Читатели встретили его хорошо, он замечательно раскупался, а вот критика, наоборот, почти единодушно отвергла, сочтя помещенные в нем рассказы старомодными, коллизии надуманными, а героев ходульными. Вот что, например, по поводу этой книги писала нью-йоркская газета «Нейшн»:
«После исполненных внутренней деликатности, насыщенных фантазией “Четырех миллионов” новый том м-ра О. Генри вызывает очевидное недоумение… Всё дешево… все эти дешевые трюки в финалах, гротеск вместо юмора… Его словарь, столь органичный в “Четырех миллионах” и в “Королях и капусте”, в этой книге слишком перенасыщен. Его техасские скотоводы разговаривают на придуманном языке, они подобны сказителям негритянского фольклора, агентам, распространяющим билеты на шоу из жизни Дикого Запада. В наши дни с писателем такое случается редко. Мистеру О. Генри, конечно, следует относиться к своему таланту более серьезно» [307]307
Ibid. P. 212.
[Закрыть].
Трудно сказать, как он реагировал на эти выпады прессы, тем более что прежде не слышал ничего подобного в адрес своих сочинений – все критические отклики были, как правило, положительными. Скорее всего, не заметил, или, во всяком случае, не придал особого значения. Ведь вскоре, получив причитающиеся за книгу 500 долларов (от роялти он опять недальновидно отказался, предпочтя синицу в руках журавлю в небе), уехал из Нью-Йорка в Эшвилл – познакомиться с будущей тещей, подготовиться к церемонии и т. д. 500 долларов быстро улетучились, и он шлет телеграмму в редакцию «Эврибадиз» с просьбой в счет будущих публикаций (как с «Энслиз» и «Санди уорлд», он был связан договором с еженедельником) выслать ему 300 долларов. Но и этих денег не хватает: он пишет Гилмэну Холлу о переводе ему взаимообразно дополнительных 100 долларов и еще просит своего друга заказать и выкупить «у Тиффани обручальное кольцо – размер 5 и одна восьмая». И еще: «привези мне два воротничка; мой размер 16 с половиной, галстук у меня есть», «и зайди в цветочный магазин – лучше к Макинтошу на Бродвее, по восточной стороне пятая или шестая дверь к северу от Двадцать шестой улицы, – инструктирует он друга, – я много раз покупал там, цветы у него хорошие. Он говорил, что сможет доставить букеты в Эшвилл в надежной упаковке… Распорядитель церемонии сказал, что с моей стороны должно быть два букета – один с фиалками и один с бледно-лиловыми розами. Закажи побольше – скажи, такой, чтобы его удобно было держать в руке, и, наверное, три или четыре дюжины роз».
За свадебными хлопотами О. Генри, конечно, помнил об обязательствах и о том, что все долги придется отрабатывать. «Я обратил внимание на твою приписку, – пишет он далее, – что грядут непростые времена и придется много поработать… Я собираюсь немедленно включиться в работу – как только вытряхну рис из ушей» [308]308
В США существует традиция осыпать новобрачных на выходе из храма рисовыми зернами.
[Закрыть].
Холл выполнил все поручения О. Генри. Вместе с женой он приехал в Эшвилл накануне бракосочетания (они были свидетелями со стороны жениха и единственными, кто из нью-йоркских знакомцев принимал участие в церемонии). По настоянию матери невесты «молодых» венчали в пресвитерианской церкви, к которой принадлежали миссис и мисс Коулмен. По завершении обряда мать Сары, как полагается, всплакнула. Но скорее всего, слезы ее были совершенно искренними: долго же ей пришлось ждать замужества дочери – она было уже смирилась, что той придется вековать в старых девах (напомним, мисс Коулмен, когда она превратилась в миссис Портер, уже сравнялось 39!). Вероятно, искренним было и сказанное во всеуслышание: «Я так счастлива пригласить вас в нашу семью!» Мать, конечно, надеялась, что брак дочери будет счастливым и крепким.
На медовый месяц молодые отправились в Хот-Спрингс – не только в наши дни, но уже и в XIX веке популярный курорт. Супруги планировали пробыть там неделю, от силы дней десять: Сара оставила школу, решив посвятить себя мужу, но у О. Генри были обязательства (и долги под эти обязательства), и он не мог позволить себе отдыхать дольше. Как позднее вспоминала Сара, она очень боялась, что супругу будет скучно, но через неделю он признался: «Это самые счастливые дни за многие годы моей жизни» – и спросил: «Может быть, мы еще останемся тут на недельку?» В результате в Хот-Спрингс они провели почти месяц. И едва ли писатель погрешил против истины, говоря «о самых счастливых днях в своей жизни»: за долгие-долгие годы это был первый его полноценный отдых. Он впервые позволил себе настоящий отпуск.
Правда, вспоминала жена, в середине медового месяца у них кончились деньги, а из Нью-Йорка шли телеграммы с требованиями новых рассказов и выполнения обещаний. Много дней в Хот-Спрингс О. Генри ничего не писал, а тут уселся за стол и за вечер сочинил рассказ в 12 страниц. Проблема с деньгами решилась.
Но пришло время возвращаться в Нью-Йорк. О. Генри с супругой решили обосноваться в «Челси», небольшом семейном пансионате. Было решено, что писатель сохранит свои прежние апартаменты в «Каледонии» – там он будет работать, а жить – в «Челси». Так началось то, что впоследствии Сара Портер назвала «наша бедная, трагически короткая совместная жизнь». Да она и не могла стать иной. Это были совсем разные, с совершенно разным опытом и разными взглядами на жизнь люди. Что их связывало кроме общих детских воспоминаний? Как ни странно – довольно многое, но… О. Генри хотел обрести дом, «тихую гавань». А меняться совершенно не желал. Да и мог ли? Целая жизнь была позади – с привычками, устоявшимися ритуалами, стилем существования. Он хотел, чтобы всё оставалось как есть, но чтобы рядом был близкий человек. Такой человек был нужен и Саре, но подстраиваться под него она, может быть, и хотела, но не могла – у нее были свои, давно сформировавшиеся представления, и перешагнуть через них она не сумела. Она считала, что супруги должны вести светскую жизнь, появляться на людях, заводить знакомства, и муж просто обязан – хоть иногда – «выводить ее в свет». О. Генри всё это было совершенно чуждо, но понять его жена была просто не способна: в конце концов, совершенно же ясно, что «так принято»! Не стоит осуждать Сару, – когда она вышла замуж, ей было уже 39 лет, жизнь прошла в южном провинциальном городе, в семейном доме, с мамой, в учительстве, все ее социальные инстинкты сформировались в этой среде, и ожидания были вполне оправданны. Годы спустя она утверждала, что во всём виноваты жизнь в отеле и существование на два дома:
«Целый день я была одна. Даже завтракала в одиночестве, поскольку мой муж, едва одевшись, сразу же уходил к себе, где работал (в «Каледонию». – А. Т.).До самого вечера я его обычно не видела… Я почти никого не знала. Вся моя жизнь протекала в четырех стенах, мне нечем было себя занять, да еще нервы, я тревожилась за мужа… Одиночество прерывалось только нашими совместными и весьма нерегулярными трапезами да сном. Нередко, когда мужу хотелось куда-то пойти и развлечься, где-нибудь поужинать, сходить в театр на пьесу – я была уже слишком вымотана, чтобы получить удовольствие. Иногда я отказывалась выходить. Муж говорил мне, что я изменилась» [309]309
Цит. по: Langford G. Р. 214.
[Закрыть].
Не смогла Сара понять и роль друзей в жизни О. Генри. Она, видимо, полагала, что сумеет заменить их ему, вытеснить из его жизни, а когда этого не случилось, пыталась удержать его слезами, обидой, но это только еще больше отдаляло их друг от друга.
За исключением вполне «светского» Г. Холла, не смогли принять Сару и друзья О. 1енри. Дженнингс, который в очередной раз приехал в Нью-Йорк в конце декабря 1907 года, не скрывая неприязни к супруге своего друга, вспоминал:
«Однажды ближе к вечеру ко мне зашел Ричард Даффи.
– Билл хочет с тобой увидеться. Мы вместе идем на ужин.
Мы зашли в “Каледонию”, где он работал. Портер сидел за столом, дописывая какую-то историю. Он выглядел очень усталым, словно долгое время находился под напряжением.
– Я тружусь, как дьявол. Чувствую, что сильно устал. Давайте выпьем. Это не нарушит ваши планы?»
Они отправились в ресторан, а потом О. Генри предложил:
«– Я хочу, чтобы вы познакомились с моей женой, полковник (Даффи был уже знаком с ней. – А. Т.).
Мне показалось, что он говорит неправду. Поэтому ответил, что не слишком желаю этого. Я подумал, что ей не захочется принимать недавнего заключенного.
Но его южное добросердечие и расположенность растопили мои страхи. Мы добрались до апартаментов четы около половины одиннадцатого вечера. Нас ожидали полутора часами раньше. Миссис Портер приветствовала нас с большой сердечностью. Она была первой любовью Портера в его детские годы (Дженнингс ошибается: когда Билл и Сара общались, ему было 16, а ей около 11 лет. – А. Т.).
Я чувствовал себя скованно. Она делала вид, что не замечает этого. И, конечно, ее манеры были безупречны. Если она и была недовольна, внешне это никак не проявилось.
Она накрыла на стол и под каким-то предлогом удалилась. Я вздохнул с облегчением, но напряженность осталась.
Около полуночи Даффи и я стали прощаться. Билл тоже взял свою шляпу.
– Но, мистер Портер, вы же не собираетесь уходить? – наполовину утвердительно произнесла леди.
Мы вышли, а он на минуту задержался дома, чтобы объясниться. Даффи и я оказались на улице.
– За каким чертом Биллу понадобилась эта женитьба? Она уничтожает его свободу – теперь ему и не погулять, – громко прошептал я Даффи, но в этот момент за плечо меня тронул Портер. Он рассмеялся беззаботно – совсем по-мальчишески.
– Вам не по душе мой выбор?
– Не мне с нею жить, – выпалил я в ответ.
– Но вы разочарованы тем, что мой матримониальный статус изменился?
– Ничего глупее вы совершить не могли.
– Она очень достойная молодая леди. – Портеру, казалось, понравилось мое негодование.
– Очень может быть, но вам-то она зачем?
– Я любил ее.
– О, Господи! Конечно, это всё меняет.
Портер был настоящим трубадуром. У него было щедрое сердце – ко всем, кто исполнен печали. Я чувствовал, что он совершил фатальную ошибку, возложив на себя обязательства, которые не мог исполнить.
– Полковник, мне важно было ваше мнение… Я женился на женщине из очень хорошей семьи и взвалил на нее все мои проблемы. Имел ли я на это право?» [310]310
Цит. по: Jennings A. Through the Shadows with О. Henry. N.Y., 1921. P. 312–314.
[Закрыть]
Любил ли он ее? Может быть, действительно выполнял некие обязательства, продиктованные присущим ему благородством и верностью данному слову? В 1909 году, за несколько недель до кончины, О. Генри разговаривал с Анной Партлан и признался: «Единственной женщиной, которую я любил, была моя первая жена». Но, видимо, убеждал себя, что любит и вторую. Во всяком случае, отчетливо понимал, как нелегко ей приходится с ним и как трудно мириться с его холостяцкими привычками.
Надо сказать, что Дженнингс был не одинок в своем отношении к миссис Портер. У. Уильямс, как мы помним, один из самых близких в нью-йоркский период к писателю людей и почти неизменный его спутник за обедом, был, конечно, представлен супруге писателя. Заходя в «Челси», чтобы увидеться со своим другом, он всегда получал от его супруги церемонное приглашение отобедать, но всегда отклонял его. «По той или иной причине, – вспоминал он впоследствии, – но я никогда не мог даже себе самому внятно объяснить причину этого. Просто я не хотел общаться с миссис Портер, хотя мне говорили, что она замечательная женщина и очень гостеприимная хозяйка» [311]311
Williams W. P. 247.
[Закрыть].
Мучительный для обоих опыт совместного проживания продлился чуть более трех месяцев. Они решили разъехаться: Сара вернется к маме в Эшвилл, ее муж останется в Нью-Йорке. Это не было разрывом. Просто супруги поняли – слишком разные они люди, чтобы жить постоянно вместе. Приличия были соблюдены: пожилой маме нужны уход и внимание дочери, а О. Генри необходимо работать. Позднее, в 1916 году, Сара Портер обмолвилась: «Ах, если бы во мне было побольше сочувствия, а в нем – больше нежности…» [312]312
Цит. no: Langford G. P. 216.
[Закрыть]Так ведь и не могло быть. Слишком поздно они встретились. Прошло их время любить.
Как бы кощунственно это ни звучало, но «освобождение» О. Генри и возвращение к давно ставшему привычным холостяцкому образу жизни в творческом плане оказалось благотворным. Судите сами. Если в «брачном» 1907 году он опубликовал всего 11 новелл, то в следующем, в 1908-м, их количество увеличилось до двадцати девяти. В мае 1908 года в издательстве McClure'sвышел очередной новеллистический сборник писателя «Голос большого города» ( The Voice of the City. Further Stories of Four Million), который составила очередная порция нью-йоркских историй. Критики и рецензенты восприняли его как своеобразное возвращение писателя «на путь истинный».
Но мнения критиков, похоже, мало значили для О. Генри. Тогда же его увлекла идея вновь уклониться от нью-йоркской темы и сочинить серию рассказов на ином материале – действующими лицами этих историй будут жулики, «благородные жулики» – Джеф Питерс и Энди Таккер. Оба героя уже появлялись на страницах его рассказов (первые три – о новеллистической серии он еще не думал – были опубликованы прежде). Остальные 11 О. Генри сочинил в течение лета 1908 года. Почти все они в тот же год были опубликованы в «Макклюрз мэгэзин» и, почти одновременно, в более чем двух сотнях газет в США и Канаде, сотрудничавших с синдикатом Макклюра.
Дж. Лэнгфорд утверждал, что, сочиняя рассказы этого цикла, О. Генри прежде всего опирался на тот багаж впечатлений, который накопил, общаясь с заключенными в каторжной тюрьме штата Огайо в Коламбусе [313]313
Langford G. P. 219.
[Закрыть]. Действительно, хорошо известно, что У. С. Портер с большим вниманием выслушивал истории каторжников, оказавшихся в тюремной больнице. И наверняка источник каких-то сюжетов новелл из сборника «Благородный жулик» (The Gentle Grafter)берет свое начало в ее скорбных стенах. Но возводить их все исключительно к этому источнику было бы все-таки не совсем верно. Нетрудно заметить, что эти новеллы продолжают и развивают ту же линию, что писатель наметил в так сурово оцененном критикой цикле «западных историй». По крайней мере связь его западных героев и коллизий с художественным миром Марка Твена и Брет Гарта очевидна. Еще более очевидна перекличка его Джефа Питерса и Энди Таккера с Джеком Гемлином и Уильямом Окхерстом последнего. Может быть, его «благородные жулики» менее серьезны, чем шулеры Гарта, зато они добрее и человечнее, хотя, возможно, и менее естественны и правдоподобны, чем герои калифорнийца. Но ведь О. Генри и писал прежде всего юмористические истории. Упомянутый сборник вышел в издательстве McClure'sуже в конце 1908 года.
Весьма благополучно, как мы помним, складывались в том году и финансовые дела писателя. Хотя, как обычно, денег ему не хватало. Всю первую половину года он прожил в Нью-Йорке, но в начале лета съездил в Питсбург, а на обратном пути завернул в Эшвилл, к супруге. Пробыл – и там и там – недолго. Поездка была в какой-то степени деловая. Маргарет заканчивала учебу в школе. Отец и дедушка с бабушкой очень хотели, чтобы она продолжала образование и поступила в колледж. Но Маргарет вдруг заартачилась – она решила, что учебы с нее достаточно. Она будет работать в газете и станет (видимо, по примеру отца?) со временем писателем. Попытки переубедить ее успеха не имели, и решительный разговор о ее дальнейшей судьбе был отложен. Ближайшие же планы были таковы. Предполагалось, что Маргарет (причем, судя по всему, таково было именно еенамерение) будет жить с отцом и мачехой в Нью-Йорке. Интересно, как О. Генри представлял себе «воссоединение» с Сарой, да еще и при участии дочери? Хотя, возможно, он надеялся, что новые заботы сгладят их отношения с женой. Что касается Сары, то она с энтузиазмом согласилась. Совместная полноценная городская семейная жизнь начнется с осени. А пока им предстояло совместное лето. Они проведут его на Лонг-Айленде, в тихом курортном местечке под названием Гуд-Граунд – в шестидесяти с небольшим километрах от Нью-Йорка.
В июне – на всё лето и часть осени – на берегу океана О. Генри снял дом. Он был не очень велик, но всё же достаточен, чтобы в нем с комфортом могли разместиться писатель с женой, семнадцатилетняя Маргарет и двое специально нанятых на лето слуг.
Поначалу О. Генри исправно играл роль главы семейства: гулял с дочерью и женой по берегу океана, восседал во главе стола за обедом и ужином, почти не пил. Кстати, в своих воспоминаниях Сара отметила как характерную такую деталь: ее супруг всегда, вне зависимости от погоды, от того, ждали они к обеду гостей или нет, выходил к столу тщательно одетым – в костюме и в галстуке. Она называла эту манеру аристократической. Плохо же она знала своего мужа! «Аристократизм» подобного рода вообще был присущ О. Генри: даже отправляясь в очередную экспедицию по злачным заведениям, одевался он всегда безукоризненно, что уж тут говорить о семейном обеде! Впрочем, эта его черта ей, безусловно, нравилась. Однако идиллическая семейная жизнь довольно скоро отцу семейства наскучила, и, с интервалом примерно в неделю, он начал регулярно уезжать в Нью-Йорк, где оставался обычно на семь – десять дней. Свои постоянные отлучки он объяснял необходимостью работать (по его словам, расслабляющая курортная атмосфера мешала ему сочинять. Много ли он сочинил новелл в дни своих выездов в Нью-Йорк, неизвестно (за лето он написал 11 новелл о Джефе Питерсе и Энди Таккере, но он работал над ними и в Гуд-Граунде). Зато хорошо известно другое: в Нью-Йорке он много пил – в компании друзей и в одиночку, но пил ежедневно и обычную свою норму – в два литра виски – видимо, без труда выполнял. И страдал от этого. Не столько морально, сколько физически. Ведь пить ему было нельзя совершенно.
Вскоре после свадьбы он признался Саре: «Врачи обнаружили у меня диабет в довольно тяжелой форме. Если это действительно так, они дают мне еще два года жизни». Но это при условии, если он бросит пить и совершенно изменит образ жизни. Об этом он, конечно, жене ничего не сказал. Эпизод относится к декабрю 1907 года. Стиль жизни, как мы видим, не поменялся. Но доктора ошиблись. Правда, не намного – чуть больше чем на полгода.
Что интересно, поначалу (в первые недели жизни в Гуд-Граунде) отношения в семье складывались совсем неплохо – мачеха и взрослая дочь смогли найти общий язык, видимых трений между ними не возникало. Известно, что О. Генри – несмотря на постоянные денежные трудности – в дальнейшем планировал оставить отель и снять для семьи квартиру. Он подписал договор об аренде просторного жилья в бельэтаже по адресу: Нью-Йорк, Ист Вашингтон-плейс, 88, где – предполагалось – будут жить следующую зиму, «на срок в семь месяцев, считая с 15 ноября 1908 года по 15 июня 1909 года… с арендной платой 100 долларов в месяц 15 числа каждого календарного месяца» [314]314
Ibid. P. 221.
[Закрыть], и внес залог в 100 долларов. Но планам этим не суждено было сбыться. Что там случилось (а что-то, конечно, произошло), достоверно неизвестно, но жить вместе они так и не стали.
В сентябре Маргарет отправилась в Инглвуд, штат Нью-Джерси, чтобы продолжить образование в колледже. Интересно, почему она переменила решение? Чтобы угодить отцу или передумала? Едва ли нам удастся ответить на этот вопрос – Маргарет впоследствии никак не комментировала свой шаг. В связи с этим ее отец испытывал двойственные чувства. С одной стороны, считал, что она поступила разумно, решив учиться дальше. А с другой – тогда же, в разговоре с женой, заметил, что в отличие от матери и отца, дочь лишена упорства, а без него успеха на литературном, да и любом другом поприще не добьешься.
Забегая далеко вперед заметим – слова О. Генри оказались пророческими. Хотя его дочь и опубликовала несколько рассказов (первый появился в 1909-м, о чем отец с гордостью рассказывал своим приятелям), писателя из нее не получилось. Жизнь ей выпала короткая, да и та как-то не задалась. Колледж она так и не окончила, работала в газете, там познакомилась с известным карикатуристом Оскаром Сезаром, в 1916 году вышла за него замуж, но в том же году развелась. Уехала в Калифорнию, в Голливуд, пыталась сочинять сценарии для Великого немого, но литературного таланта отца явно не унаследовала. Здесь ее настигло наследственное проклятие – она заболела туберкулезом. Безуспешно боролась с болезнью. Единственным близким человеком в ее последние годы был актер Гай Сатрейн. Уже чувствуя приближение смерти, в 1927 году – за три дня до кончины – она вышла за него замуж: только для того, чтобы тот унаследовал права (и роялти) на тексты О. Генри. Похоронили ее в Эшвилле, как она хотела – рядом с могилой отца.
Вернемся, однако, в 1908 год.
Сара ненадолго, меньше чем на месяц, задержалась в Гуд-Граунде после отъезда падчерицы и уже в октябре уехала в Эшвилл, назад, к маме. А О. Генри вернулся в Нью-Йорк, в свою «Каледонию», к привычной холостяцкой жизни.
Буквально за несколько дней до выхода из печати нового сборника рассказов О. Генри («Благородный жулик» появился на книжных прилавках в ноябре 1908 года) влиятельный журнал «Каррент литречэ» («Современная литература») опубликовал очерк, посвященный писателю, с весьма красноречивым заглавием «Американский Мопассан» (А Yankee Maupassant), в котором чрезвычайно высоко оценивалось новеллистическое творчество писателя и его рассказы сравнивались с короткой прозой крупнейших мировых мастеров короткого жанра. Хотя самому писателю это сравнение с великим французом (как, к слову, и любое другое) не нравилось («Я никогда в жизни не написал ни одного фальшивого слова, – заметил он тогда же в разговоре с одним из своих приятелей, – и потому не хочу, чтобы меня сравнивали с литератором, который постоянно фальшивил» [315]315
Ibid. P. 232.
[Закрыть]), сам факт, конечно, льстил самолюбию. Прежде мы говорили, что безоговорочное читательское признание пришло к нему с публикацией рассказа «Дары волхвов». Статья в «Каррент литречэ» означала официальное признание «классического статуса» писателя в американской словесности. Во всяком случае, тональность газетных рецензий явно изменилась: можно было ожидать, что «Благородный жулик» вызовет реакцию, сходную с той, что совсем недавно спровоцировала книга «Сердце Запада». Напротив, рецензии были весьма благоприятными [316]316
Вот что, например, сразу по выходе сборника писала New York Times Book Review: «Его образы так правдиво и так верно соотносятся с человеческой природой – вне зависимости от странностей того языка, на котором они разговаривают, и тех дел, которыми занимаются… Каждый (из образов книги. – А. Т.) живой, теплый, человечный, герои его поступают и действуют так, как и приличествует человеческой природе».
[Закрыть].
Однако этот хвалебный хор совершенно не радовал О. Генри. Конечно, было приятно, что через одного из знакомых редакторов ему передал привет сам Редьярд Киплинг. Вот дословно то, что сказал мэтр: «Вы знакомы с О. Генри? В таком случае, когда Вы его увидите, передавайте ему от меня привет» [317]317
Langford G. Р. 224.
[Закрыть]. Но сам он был совершенно не удовлетворен тем, что и как пишет. Роберт Дэвис вспоминал, с каким раздражением и неудовольствием его друг отзывался о собственной работе:
«Я неудачник. Меня постоянно преследует ощущение, что я что-то пропустил и обязательно должен вернуться назад, но я не знаю, что упустил и где оно. Мои рассказы? Нет, они меня не удовлетворяют. То, что люди выделяют меня и называют “выдающимся писателем”, вгоняет в тоску. Это выглядит так, словно маленькую такую фитюльку снабдили огромной яркой этикеткой. Временами я чувствую, что должен заняться чем-то иным, может быть, стать клерком; оказаться в таком месте, где я точно буду знать, что на что-то годен, делать что-то реально стоящее».
Слова эти произнесены в самом начале 1909 года. Трудно сказать, чем конкретно они были вызваны. Действительно ли он переживал творческий кризис? Возможно, что-то и было. Но похоже на то, что причина была все-таки не творческого, а иного свойства. Скорее всего, физического. Самочувствие постепенно, но неуклонно ухудшалось, и зимой 1908/09 года это было заметно не только самому О. Генри, но и тем, кто был рядом. Следовательно, и самоуничижение вряд ли было искренним. Тому же Дэвису О. Генри однажды сказал: «Я умру, а все мои мысли, что так методично и кропотливо заношу на эти листы белой бумаги, означают, что мне удастся запечатлеть собственное отражение – они будут жить. Странно, не правда ли? Плоть – тленна, а мысль – бессмертна» [318]318
Цит. по: O’Connor R. Р. 114.
[Закрыть].
И что касается планов, – они у него были. Сет Мойл, литературный агент, вспоминал, что именно в это время его подопечный задумал сочинить серию рассказов о современном Юге. По его словам, писатель разработал детальный план – что это будет за цикл и каковы будут его герои, – достаточный для того, чтобы продать не написанные еще рассказы журналу «Кольере» и заключить с ним контракт на будущую публикацию. Задумка эта не осуществилась (писатель умер прежде, чем сочинил то, что хотел), но к ее реализации он приступил. Из задуманного цикла были написаны «Роза Дикси», «Игра в наперстки» и знаменитый «Муниципальный отчет» (который, кстати, в 1914 году на симпозиуме, посвященном новелле, был провозглашен «величайшим американским коротким рассказом» [319]319
Конечно, время всё расставило на свои места. И теперь едва ли кто-нибудь согласится с данной точкой зрения. Но то, что рассказ принадлежит к числу лучших историй О. Генри, едва ли и сейчас кто-то возьмется оспоривать.
[Закрыть]).
А еще тогда же он задумал написать роман и довольно громко заявил об этом: во всяком случае, разговоры о намерении О. Генри сочинить его велись не только в редакционных коридорах, но и проникли на страницы газет. Действительно ли он собирался засесть за «большую книгу» или лукавил? А если лукавил, то чем было вызвано лукавство? Биографы писателя – почти без исключения – единодушны во мнении: если бы не проблемы со здоровьем, приведшие его скоро на смертное ложе, он обязательно написал бы роман. Думается, не так всё однозначно. У автора настоящих строк есть предположение. Оно сводится к следующему: у О. Генри, конечно, была такая мечта – сочинить настоящий большой многоплановый роман, и он надеялся эту мечту когда-нибудь осуществить (а кто из мастеров «малой формы» не лелеял ее?). Но не планировал засесть за эту работу немедленно. Может быть, потом, когда здоровье выправится, когда перестанут одолевать неотложные – обещанные и оплаченные долги. Скорее всего, сознательно он никого не обманывал, но воспользоваться ситуацией, конечно, мог вполне, тем более что выгоду из громогласного обещания можно было извлечь немедленно – издательства наперебой предлагали заключить договор на публикацию. Думается, что определенную роль сыграл и его литературный агент. Сет Мойл давно уговаривал писателя расстаться с «Макклюрз» и печатать свои книги в издательстве «Даблдей» (Doubleday, Page & Company).Он справедливо полагал, что О. Генри (да и он сам) от этого только выиграет. «Даблдей» в то время было крупнейшим издательством страны, оно давно отказалось от «древней» практики покупки рукописей и перешло на систему роялти, которая так не нравилась писателю. Мойл, профессионал в своей области, знал, что пусть не сразу, но доходы О. Генри вырастут, и очень значительно. Летом 1908 года он провел переговоры с «Даблдей». Идея романа издательство весьма заинтересовала. В конце лета О. Генри и Мойл встретились с главным редактором издательства Г. У. Ланиером и заключили договор на роман. По заключении договора О. Генри был выплачен аванс в размере полутора тысяч долларов (в деньгах в эти летние месяцы, как мы помним, он очень нуждался – впрочем, как и всегда). Вероятно, чтобы обезопасить себя, издательство выставило и встречное требование – теперь первым изданием книги О. Генри (сборники рассказов) должны выходить у них. Писатель согласился, но оговорил такое условие: он вправе требовать авансовых платежей. Забегая вперед скажем, что авансы у издательства О. Генри требовал не однажды. Но жалеть издателей, что они заключили невыгодную сделку, не стоит: те сборники, что успели выйти при жизни писателя (да и те, что появились после его смерти), оказались (кто бы сомневался?) очень выгодным коммерческим предприятием. И те действительно немалые деньги, что О. Генри истребовал с издателей в качестве авансов, в конце концов вернулись к ним с лихвой.
В надежде на скорое выполнение договора «Даблдей» уже весной 1909 года развернуло рекламную кампанию, готовя почву для грядущих продаж романа. Еще не написанное произведение наперебой обсуждали в прессе, сравнивали будущий роман О. Генри с «Человеческой комедией» Бальзака и «Ругон-Маккарами» Золя. Да и сам писатель с удовольствием обсуждал свой замысел. Вот что он писал своему редактору в «Даблдей»:
