Текст книги "Ты ведь понимаешь?"
Автор книги: Андрей Блатник
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Annotation
«Ты ведь понимаешь?» – пятьдесят психологических зарисовок, в которых зафиксированы отдельные моменты жизни, зачастую судьбоносные для человека. Андрею Блатнику, мастеру прозаической миниатюры, для создания выразительного образа достаточно малейшего факта, движения, состояния. Цикл уже увидел свет на английском, хорватском и македонском языках. Настоящее издание отличают иллюстрации, будто вторгающиеся в повествование из неких других историй и еще больше подчеркивающие свойственный писателю уход от пространственно-временных условностей.
Андрей Блатник
Предуведомление от издательства
Ты ведь понимаешь?
Лаконично
Save Your Kisses for Me
Была ли это я?
Но я не могла спать,
Температура плавления
Что и требовалось доказать
Почти идеальный вечер
Вуайерист
Сделай быстро, сказала она,
Недопонимание
Одна
Скажем, что
Сортировка
Заносы[11]
Скоростное шоссе, дальний свет
Я пишу эти слова
Главное – слова
Решающий момент
На бумаге
Иные пути
Пятна
Между прочим
Дискурс
Научиться
За горизонт
Разломы[24]
Мужчина, не бросившийся под поезд, говорит
День, когда я тебя любила
Новое
Тридцать лет
Вертушка
Одна единственная ночь
Не могу решить,
Профессионалы
Воскресные обеды
Думаю. Да
Сила слова
Из 3D-кинотеатра домой
Кинопленки
Стоунз знакомятся с моей бабушкой
Появление
Становление
Темная штормовая ночь
Офицерские дочки,
Чашка кофе
Окончательный расчет
Дом чести
Собственная история
Конец романа
Закладки
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
Андрей Блатник
Предуведомление от издательства
Сборник миниатюр «Ты ведь понимаешь?» создан рукой мастера, тонкого психолога, виртуозно владеющего разными стилевыми приемами в рамках целостной авторской манеры. Повествование может, в частности, разбиваться на отдельные слова внутри фразы или, наоборот, превращаться в «поток высказывания», когда миниатюра становится одним длинным предложением. Из этого создаются зарисовки психологического состояния современного человека, очертания его судьбы.
Определенным вызовом для нас стало исполнение давнего желания автора иллюстрировать свою книгу – до сих пор такая попытка никем не предпринималась. Миниатюры сборника продолжат серию «Словенский Глагол», в дизайнерском оформлении которого используются изображения, прошедшие, так сказать, проверку временем и вобравшие в себя художественный потенциал народной культуры Словении. В процессе работы над этой книгой появилась идея обратиться к иллюстративному наследию, хранящемуся в библиотеках Словении, собрать из разрозненных источников (афиши, плакаты, детские журналы и т. п.) отдельные сюжеты и постараться создать целостный цикл, который, с одной стороны, погружает в сложный мир миниатюр Андрея Блатника, а с другой – расставляет иные акценты, подчеркивая надвременной характер описываемых событий и заставляя читателя по-иному взглянуть на переживания героев.
Таким образом, рисунки, по большей части неизвестных нам, словенских художников конца XIX – первой трети XX века придают циклу миниатюр «Ты ведь понимаешь?» новое – русское – дыхание. То самое, о котором речь шла и в предуведомлении к первой книге нашей серии – сборнику «Против часовой стрелки. Словенская новелла. Избранное»: именно произведения Андрея Блатника парадоксальным образом заставляют русского читателя вспомнить собственную традицию, весьма часто они поразительно напоминают детские страшилки и «стишки-садюшки» («В черной-черной комнате…» или «Недолго мучилась одна старушка…»). Но если в той книге мы призывали помнить о различиях в наших культурах, ибо в словенской новелле, как явлении, во главу угла вынесены иные эмоции, нежели саркастическая насмешка: одиночество, безысходность, верность мечте, хотя не обходится и без горькой (само)иронии, – то теперь этому же служат иллюстрации, помогающие отстраниться от свойственной словенской литературе подчеркнутой серьезности и дистанцироваться от «болезней» современного европейского (глобализированного) общества, но при этом приближающие к российскому мировосприятию, для которого традиционно излюбленным остается «смех сквозь слезы».
Главный переводчик книги (в полном смысле – соавтор писателя!) – Юлия Созина. Она же – автор идеи, равно как и автор ее художественного решения. В книгу вошли также тексты, принадлежащие участникам конкурса переводов, который состоялся в Москве в рамках Российско-словенского семинара переводчиков (Библиотека иностранной литературы, 16–19 апреля 2012 г.).
Андрей Блатник (р. 1963) – писатель, переводчик, редактор, преподаватель Люблянского университета. Автор трех романов и целого ряда сборников рассказов. Лауреат литературной премии «Золотая птица» (1984), Премии Отона Жупанчича (1991; за выдающиеся заслуги в сфере культуры от города Любляна) и национальной Премии фонда Франце Прешерна (2002; за достижения в области искусства). Его произведения переведены на 36 языков мира; некоторые миниатюры вошли в антологию «Best European Fiction» (Нью-Йорк, 2010), отдельные рассказы публиковались на русском языке (в том числе и в первой книге серии «Словенский Глагол»). С 2007 г. – председатель жюри центрально-европейской литературной премии «Виленица».
«Все меняется. Боль проходит. Шероховатости стираются. Все устраивается. Не слушай, когда шепчут тебе вслед:
„Одна“. Ты не одна. Я здесь.
Не беспокойся. Будет. Потихоньку. Я здесь. Чувствую. Мечтаю. Дышу. Иду».
А. Блатник «Появление»
«Думаю, что война закончилась. Думаю, что мы начнем сначала. Думаю, что я никому ничего не сделал. Думаю, что я могу уходить отсюда. Думаю, что я все еще ребенок. Думаю, что мои руки больше не обагрены кровью. Думаю, что я выжил».
А. Блатник «Думаю. Да»
Ты ведь понимаешь?
I thought
that pain meant
I was not loved.
It meant I loved.
Louise Glück, «First Memory»
…я думал,
боль означает:
я не был любим.
Но значит она: я любил.
Луиза Глик, «Первое воспоминание»
Лаконично
– Ты веришь в наше общее будущее?
– Сначала я хотел бы поверить, что эта ночь действительно была.
Перевод Юлии Созиной
Илл. 1.[1]
Save Your Kisses for Me
Иногда занавес даже не раскрывается, размышлял он за мгновение до выхода на сцену. А иногда раскрывается, а за ним – ни одной, тогда вообще до микрофона дело не дойдет. А иногда они начинают освистывать тебя прежде, чем ты откроешь рот – тогда все получилось, ты уже всего достиг, не надо демонстрировать то, что не умеешь, ты разведешь руками и уйдешь. Но иногда их, тех, что по ту сторону, не счесть, и они аплодируют, будто дождаться не могут, когда ты начнешь лажать, вот тогда дело плохо – тогда ты должен обнять гитару и запеть, так, как не умеешь; тогда не удастся отступить, сказав: «Я так и думал», – себе и миру. А может, как раз сегодня ни одна не пришла?
Перевод Юлии Созиной
Илл. 2.[2]
Была ли это я?
Я ничегошеньки не помню. Вечером мы с одноклассницами куда-то пошли, и еще куда-то, а потом еще куда-то, я не помню, а потом пришли эти ребята… Да, мы немного посмеялись, так, ничего особенного. Купили выпить, но я не помню, что пила. Помню, что потом мы вдвоем что-то обсуждали в том закутке у туалета. Помню, как помахали всем на прощание, он – своим, я – своим. Помню, что у него был мотоцикл, что он застегнул на мне шлем. Свой. Он был мне велик, но пах восхитительно. Другие пахли мальчишками, а этот запах был совсем иным – мужским.
Одноклассницы меня спрашивали: ты была пьяная? Он был нежен? А мама его видела? Он дал тебе свой телефон? Не помню. Ничего не помню, кроме того запаха.
Перевод Виктории Суворовой
Илл. 3.[3]
Но я не могла спать,
вот и ушла. Я знаю, что должна была оставить записку. Я знаю, что это неприлично, когда девушка вот так уходит после того, как ты три месяца водил ее ужинать в ресторан, по сути, почти каждый вечер, и когда она сказала после этих почти ста ужинов – сегодня по рюмочке и продолжим у тебя. Знаю, это тяжело, просыпаешься утром, а в постели пусто, ведь накануне ты был уверен, что утром не будет пусто, и в квартире пусто, а ты думал, так уже не будет. Но я должна была уйти, я не могла спать, ты ведь понимаешь.
Ну что я могу тебе сказать? Что мне понравился вечер? Так ты же знаешь. Я же тебе всегда говорила. Всегда же нравился. Что я не могла остаться? Так ты же знаешь. Ты же видишь, что меня нет. Все эти ужины – знаешь, я ведь не была так уж голодна. Здорово было потом, когда всё уже унесли, а мы с тобой просто сидели и болтали. Мне нравилось, как ты каждый раз так медленно качал головой, когда я говорила, что в этот раз хотела бы заплатить. Я бы могла заплатить, да почти каждый раз могла бы, но мне нравилось это твое медленное движение головой. У тебя так волосы колыхались.
Ну да, мы уже наелись этими ужинами, подошло время для другого. Я и предложила пойти к тебе. Но сразу, как мы вошли, я уже знала, что не смогу. Все эти вещи в твоей квартире! Для меня места не было. Когда мы ужинали, было не так – не так много личного. А тут – не знаю, если бы мы поехали в гостиницу, может, тогда бы получилось. Как в ресторане, заходишь и идешь. А это был твой дом. Все эти штуки на стенах, которые вы с женой привезли из путешествий. И детскую ты мне показал. Да, это было зря, наверно, ты понял сам. Я знаю, что дети уже взрослые и живут отдельно. Но комнату ты им оставил. Они могут вернуться, в любое время. И что я тогда?
Мне было плохо, когда ты плакал. Я хотела тебя успокоить, но не могла. Я знаю, ты меня любишь. Так ведь и я тебя. Мне, правда, жаль, ты хороший человек. Другой бы не постелил мне в гостиной. Но я, правда, не могла. Спать. Слишком много вещей. Книги, и скорее всего, не твои. Музыка, которую ты не слушаешь. Для меня это слишком, извини.
Знаешь что? Я переела. Думаю, я больше не смогу есть, по крайней мере, какое-то время. И что еще мы с тобой можем делать? Ты же не обиделся? Ты ведь понимаешь?
Перевод Марии Громовой
Илл. 4.[4]
Температура плавления
Она нервничала, когда нажимала на кнопку диктофона. Городские мифы свидетельствовали, что он спит с каждой, пришедшей на его знаменитые курсы керамики, даже с теми, кому нет дела до мужчин, даже с теми, кому нет дела ни до кого. Что произойдет, когда они закончат интервью? Как он подступится? Его керамика выпячивала свои бока перед ней, чувствовавшей, что больше не может думать об этих откровенных, обнаженных выпуклостях повсюду. Городские мифы свидетельствовали, что она не спит ни с кем, даже с теми, кто не дает интервью никому, никому, кроме нее.
Улыбаясь, он сказал:
– Знаете, я вас всегда с удовольствием слушаю.
Ага, началось.
– Вы слушаете радио?
– Здесь, в мастерской почти всегда никого…
Уже подступается.
– …и мне нравится, когда в помещение проникает такой чувственный голос.
Ты и вправду думаешь, что со мной так же просто, как с любой другой.
– Дело в том, что я немного одинок.
Я готова согреть тебя, детка.
– Знаете, у меня было много женщин…
Знаю, знаю, все знают.
– …но ни одна не стала единственной.
Пока я не встретил вас, – скажет он сейчас.
– У вас же, говорят, наоборот. Не так много…
Не так много? О ком он вообще мог хоть что-нибудь слышать?
– …поэтому я уверен, тот, кто появится, окажется единственным.
А вы уверены, что это не я? – скажет он сейчас.
– Ну что ж, очень рад, что навестили. Когда-нибудь еще увидимся. До свидания.
Уже на улице она слушала запись, умные вопросы, уклончивые ответы, и не могла поверить.
Это было оно? Это?
Вернувшись, она произнесла:
– Извините. С записью не вышло. Что-то не так. Надо попробовать еще раз.
Перевод Юлии Созиной
Илл. 5.[5]
Что и требовалось доказать
– Значит, ты много путешествовал, – произносит женщина, с которой мы познакомились вчера, три часа и некоторое количество рюмок назад.
– Много, – отвечаю. Я-то – да.
– Тогда ты ко всему привык, ничто тебя не может удивить, – говорит она.
– Вот именно ничто, – категорично утверждаю я, – я действительно уже ко всему привык, – ну, или что-то вроде того.
– Значит, – продолжает она, – если бы сейчас та девица у барной стойки сбросила бы с себя всё, всю одежду на пол – это было бы для тебя абсолютно обычным делом, сто раз перевиденным?
Я смотрю на ту девицу. Симпатичная, вполне, и не очень-то одетая, правда, пьяная в стельку, едва держится. Такая только саму себя сможет сбросить на пол.
– Это бы наверняка меня серьезно задело, – драматизирую я. – Ты ведь знаешь, есть границы, я же приличный человек, есть вещи непозволительные, эта нагота, заполонившая весь мир, это и вправду отвратительно… – я все больше нравлюсь себе, еще немного, и сам поверю в собственные слова.
– Брось, – подхватывает она. – Это всего лишь кожа, ничего особенного. Смотри.
Она задирает маечку. Под ней ничего нет, ничего, кроме…
Не могу смотреть, хотя было бы занятно, но… все могут увидеть! Она с ума сошла? Как это возможно – продолжают пить, а тот, за стойкой, споласкивать стаканы, а эта тут… Для них это нормально? Она всегда так себя ведет? Каждый раз с кем-то другим?
Сдержанная усмешка – только в уголках ее губ.
Когда я немного прихожу в себя, прекращаю оглядываться и подавляю смущение, она бросает на меня глубокий взгляд:
– Ну, а где тебе больше всего понравилось?
Перевод Юлии Созиной
Илл. 6.[6]
Почти идеальный вечер
Ты же знаешь, я хорошо воспитанный молодой человек, ничего не имею против чая в пять пополудни, и меня бросает в дрожь от детоубийства. Но я все равно хотел бы хоть раз увидеть, как ты побираешься перед дешевым баром, как стыдливо бормочешь растерянным хозяйкам, не найдется ли у них лишней мелочи, как прижимаешь к себе мужчину в очередной грязной канаве. Ты же знаешь, я уважительно отношусь к обычаям, счета в ресторанах округляю в большую сторону, не загрязняю окружающую среду. Но я все равно хотел бы хоть раз увидеть, как по твоему подбородку течет, когда ты отняла от губ стакан, как пачкается твое платье, как ты спотыкаешься по дороге в туалет, как забываешь застегнуть последние пуговицы по возвращении, как, пьяная, валишься на пол, как долго не можешь надеть пальто, как просишь прохожих отвезти тебя домой, хоть и позабыла, где живешь. Ты же знаешь, мне хорошо известны нормы приличия. Но я все равно терплю, глядя, как ты все еще старательно подправляешь макияж, все еще приподнимаешь юбку до безупречной боевой линии, как любезно улыбаешься и как все еще настаиваешь, что и вправду хотела бы хоть раз заплатить сама. А я заказываю и без всякой надежды опрокидываю стакан за стаканом, увеличивая горку счетов перед собой, и заплетающимся языком про себя повторяю: «Я несчастен, я действительно несчастен».
Перевод Ярослава Власенко
Вуайерист
Всё на своих местах, пепельница почти переполнена, скатерть в красных разводах, бокалы с желтыми подтеками, ночь сгущается, уже никто ничего не слышит, когда она выдыхает из себя: нет, еще никогда с мужчиной, который бы ей нравился. Кто-то участливо усмехается: какая заманчивая история!
Перевод Юлии Созиной
Илл. 7.[7]
Сделай быстро, сказала она,
и я почувствовал, что теряю контроль, ты в порядке? спросил я и разозлился на себя, конечно, она услышала, как задрожал мой голос, конечно, почувствовала, как я отступаю, конечно, сейчас близится развязка, конечно, преждевременная, ничего не чувствую, говорит, ты готов? думаю, что нет, подумал я, но, наверное, сейчас не стану объяснять таких вещей, наверное, уж должен бы знать, не могу теперь сказать, что не знаю, и так уже всё слишком странно, как я здесь оказался, я просто хотел домой, эх, ведь я же дома, но не так как обычно, обычно я включаю телевизор, кнопки на пульте послушны, переключение, медленно, картинка за картинкой, а тут это… ты еще не готов? продолжает она, а можно как-то иначе? а то, знаешь, мне просто… ну, я бы не стала сейчас всего объяснять, и так уже все затянулось, ну что ж, надо было раньше думать, да нет, не буду больше на тебя давить, только давай, это еще долго будет тянуться, а то должна заметить, что у других дело идет побыстрее, да нет, не то чтобы у меня было их столько, но все равно, мне кажется, что теперь уже и так перебор, не знаю, может, это приходит с годами… а ты не могла бы, прошу тебя, чуть-чуть потише, думал я, тогда, может быть, уже придет развязка и я смогу уйти, эх, я не могу уйти, ведь это моя квартира, надеюсь, скоро уйдешь ты, хотя если я правильно помню, то разрешил тебе оставаться здесь, сколько захочешь, о господи, наверное ты не восприняла это всерьез, а то это затянется, уж наверное ты не останешься, наверное ты пойдешь, а то, если ты останешься, все должно будет измениться, все должно будет стать другим, если ты останешься, это может длиться вечно… знаешь, я не хотела бы ждать до скончания века, я не могу оставаться долго, сказала она, я хочу уйти, ну, давай, сделай быстро, я подожду, наверное так положено, но это не может длиться вечно, я так не могу, я хочу уйти, сделай же.
Перевод Юлии Созиной
Илл. 8.[8]
Недопонимание
– Ты еще красивее, когда у тебя подходит, – сказал он.
«Откуда тебе знать?» – подумала она.
Перевод Юлии Созиной
Одна
Лежа во тьме своей комнаты, я чувствую, как зверюга лижет мою руку, позади оставившую день и закрывающуюся – чахнущий бутон. Ее прерывистое дыхание обжигает, и, когда она проводит стоим влажным языком по моей высохшей коже, разлетаются искры. Поскольку я не знаю, как зовется эта тварь, то приходит мысль: эту зверюгу я придумала. Я верю в то, что я ее выдумала, но ничего не меняется: она здесь. Там, где я лежу, слышно ее сопение, тихое, удовлетворенное, и я чувствую, что означает это сопение – да, так и есть. Выдумала. Хорошо продумала, вплоть до последней мелочи – до ощущения голода, который так неотвратимо проникает в меня. Пожалуйста, придумывай меня дальше, иначе я не смогу броситься и перехватить твое дыхание, когда мне станет слишком тяжело.
Я чувствую, что должна прекратить думать о ней, раз я ее действительно выдумала, если она, правда, ненастоящая. Как эта комната, кажущаяся комнатой, но на самом деле я – и я это знаю – в утробе матери, с которой не знакома. И поскольку, как правило, всегда существует самый худший вариант: всё это противостояние – лишь зеркальное отражение; что если и зверюга выдумывает меня? Тогда будет покончено с обеими, вне зависимости от того, кто атакует первой. Поэтому я лежу в комнате, которая вовсе не комната, и поэтому зверюга, проголодавшаяся, нервно лижет мою руку.
Перевод Юлии Созиной
Илл. 9.[9]
Скажем, что
Скажем, что ты целуешься с незнакомой девушкой. Да, и такие вещи случаются. Скажем, что ты пришел в какое-нибудь заведение, скажем, что ты выпил чуть больше, чем обычно, скажем, что в тот раз ты не пошел с коллегами, вспомнив, как жена, когда ты собирал чемодан, презрительно сказала: «А эти ваши конгрессы вы действительно должны всегда заканчивать в стриптиз-баре? А не пошли бы вы как-нибудь, не знаю, собирать шприцы по вокзалам?» Так вот, ты подумал про нее и сказал коллегам, что сегодня не пойдешь с ними, и оказался в этом заведении. И когда эта девица подсела к тебе, потому что нигде больше не было места, было все нормально. И когда ты заплатил за обоих, и она поблагодарила, и дотронулась до тебя, все было нормально. И когда ты наклонился к ней и говорил ей что-то на ухо, поскольку шум вокруг все нарастал, а ее кожа была все ближе, было все нормально. Ты подумал: есть сила, которая, когда смотришь в пропасть, тащит тебя вниз, иначе нельзя, это нормально. А когда ты ее будто случайно погладил по колену, а потом еще немного и еще немного выше, тебе начало казаться, что там есть что-то, возможно, что-то ненормальное. Что, возможно, вещи не такие, какими выглядят.
Конечно, ты читал умные книги, полные советов. Как определить пол лица, с которым у вас свидание? У мужчин безымянный палец длиннее, чем указательный, волоски на фалангах пальцев, адамово яблоко, плечи шире бедер. Подобные вещи. Но в баре темно. Слишком темно. И ты не знаешь про ту вещь, вдруг она абсолютно ненормальна?
Могут происходить вещи, которые абсолютно ненормальны. Жене не нравится, размышляешь ты, что ты ходишь в стриптиз-бары. А ведь там все ясно. Все именно так, как оно выглядит. Все прозрачно. За стойкой озвучивают тариф. А что теперь? Что ж теперь делать? Начинаешь нащупывать мобильный. Нет, коллеги ничего тебе не посоветуют, будут смеяться над тобой, скажут: «Давай, до дна. Если не заметишь разницы, так и все равно». Но тебе не все равно. Разница есть. Кому позвонить? Что сказала бы жена, если бы ты позвонил и сказал: «Я не в стриптиз-баре, и шприцы не собираю, я целуюсь тут с одной, но я не вполне уверен…»
Нет, так не пойдет. Поэтому тебя, пока по твоей шее гуляют теплые губы, охватывает ужас: скоро будет налито по последней, возможно, больше вообще не зажгут свет, возможно, вы просто встанете, чтобы уйти, скорее всего, именно тогда настанет черед вопроса: «Ты пойдешь со мной?» И что тебе тогда сказать? Выбора, как всегда, два. Но какой правильный? Лучше бы ты был с друзьями в стриптиз-баре, где знал бы, что сказать, ты бы сказал: «Счет!» – и пошел, и все было бы в порядке. Когда они спросили тебя, идешь ли ты с ними, ты должен был сказать: да. Скоро, возможно, прозвучит тот же вопрос. Что ты ответишь теперь?
Перевод Юлии Созиной
Илл. 10.[10]
Сортировка
Удивительно проснуться в чужой квартире. Смотришь на женщину, лежащую рядом. Как я здесь оказался? Ну не должен ты в поезде заговаривать с женщиной, читающей Коэльо. Но случается. И сейчас ты здесь. Она спит. Прислушиваешься: еще дышит. Было бы страшно, если б не дышала. Кого звать? Как объяснить? Сейчас все можно уладить. На полу – остатки прошлого вечера: то, что ели и пили. Я бы убрал – не хочется быть бесполезным, хочется думать, что он был безупречен, тот вечер: говорили немного, все происходило без слов. Однако, нелегко в незнакомом месте. Как рассортировать мусор? Когда-то о чужих квартирах ты судил по книгам и пластинкам. Куда бы ты ни приходил: быстро обведешь взглядом шкафы. И все ясно. Сейчас ты уже не можешь на это полагаться. И книги, и музыка все больше похожи друг на друга. Сейчас важна сортировка. Куда деть бумагу, куда стекло, куда пищевые отходы? Смотришь по сторонам, заглядываешь под раковину, но выбора нет – ведро только одно. Нет другой возможности. Тихо обуваешься.
Перевод Марии Ахромеевой
Заносы[11]
С одной стороны – море, с другой – скалы. Шоссе, дальний свет. Благодаря музыке открыты глаза. Коротенькие песенки о любовных разочарованиях. Еще только полночь. Увези меня от скуки. Она не узнает, что мы были вместе. Еще только полночь. Пусть опасность грозит нам двоим. Я хотела бы знать, думаешь ли ты обо мне, когда ты с ней. И прежде чем снять с меня одежду, ты должен кое-что узнать: мое тело тоже держится за душу, и вместе с ним я тебе отдам и ее.
Все любви заканчиваются несчастливо – об этом поется в песнях. Всё так далеко и так близко. Вдали виднеется заправка. Я жду. Я смотрю. Стекла запотели от моего дыхания. Значит, я существую. Я долго размышляла об этом, а теперь знаю. Он пойдет за напитками. А я, взяв свою сумочку, скажу, что мне надо отлучиться, и пересяду в какой-нибудь другой автомобиль, наверняка какой-нибудь окажется открытым и готовым отправиться в путь, – и мой путь изменится. Наверняка есть такие автомобили. Наверняка он сможет понять. Так много музыки, которая всё объясняет. Все любви заканчиваются несчастливо, как поется в песнях.
Перевод Юлии Созиной
Илл. 11.[12]
Скоростное шоссе, дальний свет
«Нехорошо, что женщина путешествует одна», – сказал он ей, когда она выходила. Она не обернулась. «Знаю», – проронила она и захлопнула дверцу. «Небезопасно», – добавил он в сторону уже запертой дверцы, пожал плечами и вновь нажал на газ. Тот, кто ее здесь подберет, подумал он, опасен, потому что только такие и подбирают здесь – где небезопасно.
Знаю, еще раз повторила она про себя, ох, как знаю. Нехорошо, что женщина путешествует одна. Небезопасно. Еще хорошо, что у меня в сумочке всегда есть тот самый нож. Я не хотела там его оставлять. Я ведь хорошо его вытерла, только ведь никогда не знаешь… Могли бы еще что-нибудь и найти, когда бы его обнаружили. Небезопасно, конечно, может случиться все что угодно, когда человек «голосует». Никогда не знаешь, кто возьмет тебя в машину. Никогда не знаешь, какой ты оттуда выйдешь.
Перевод Юлии Созиной
Илл. 12.[13]
Я пишу эти слова
в каком-то отеле в старой части богатого города. В моем номере есть балкон, телевизор, кипятильник, телефон, кровать для двоих, хотя я один. С собой я принес компьютер и мобильник. Если я оказываюсь в подобных отелях, то мне хочется написать письмецо или СМС-ку. И когда я включаю компьютер, чтобы поискать связь, – внизу начинает выть сирена. Я смотрю с балкона, как лежащего на земле парня перекладывают на носилки. Его подруга безудержно рыдает. Поначалу спасатели суетятся, затем перестают, так что даже роняют парня на землю. Теперь их движения грубы, больше не нужно их контролировать – кончено. Overdose. Девушка затихла, отступает назад, теперь она знает, что ее плач больше ничего не может изменить.
Я пишу эти слова, но и они не могут ничего изменить. В кровати для двоих все еще пусто, и в номере тоже, не считая меня, конечно. Мне все так же будет хотеться послать весточку, но лучше не стоит, ведь будет грустно, если я не получу ответа. Парень на носилках будет все так же мертв, и его подруга все так же будет знать, что ее плач не может ничего изменить. Я пишу эти слова, и даже это не может измениться. И ты, прочитавшая их наконец, не можешь ничего изменить. Ведь они здесь. Парня же больше нет. Спасатели уже давно сложили носилки, вымыли руки, ушли домой, у них своя жизнь, на дорогах достаточно трупов. И его подруга ушла домой, может быть, ее жизнь изменилась, может быть, ее отправили на реабилитацию, она была вынуждена исчезнуть, теперь она еще где-то, может быть, теперь она заботится о твоих детях в садике. Теперь, когда ты читаешь это, кто-то другой находится в том номере, и, может быть, не воет никакая сирена, и, может быть, никто не умирает под окном. Так лучше. И так эти слова воплощаются более счастливо. Иногда лучше, когда ничего не происходит.
Перевод Юлии Созиной
Илл. 13.[14]
Главное – слова
Зайдя в номер, я посмотрел на визитку, полученную от портье. Фотография, номер телефона, надпись на непонятном языке.
Я набрал цифры. Ответила женщина. Мы сразу же перешли на английский.
– Мне немного одиноко, – сказал я. – Вы бы не поднялись в мой номер?
Последовало долгое молчание.
– Вы уверены, что знаете, куда звоните? – наконец произнесла она.
– Ну, на визитке есть картинка. Это не вы?
– Я, но… вы прочли, что написано внизу? Главное – слова.
– Так вы не…
– Нет.
Я не знал, как быть дальше.
– И как быть дальше? Что мы можем сделать?
– Я выслушаю вашу историю, – ответила она.
У меня закружилась голова. О чем-то подобном я уже когда-то читал, и добром это не заканчивалось, если я правильно помню.
– У меня нет истории.
– Разумеется, есть, у всех есть. Вы бы не оказались в этой гостинице, если бы у вас ее не было.
Я не мог поверить в то, что услышал. О том, почему я здесь, я уж точно не буду…
– А все равно, вы бы не поднялись в мой номер? – попытался я и услышал, как она отрицательно покачала головой.
– Мой телефон у вас есть. Когда захотите, позвоните. Я вас выслушаю.
Выслушает? Выслушает? Я отодвинул аппарат на самый край постели, он был мне противен. С чего бы это кто-то выслушивал, что случилось с кем-то еще, абсолютно незнакомым? Ради денег, конечно. Отвратительно. Снова деньги. Все можно купить. Все. Кроме…
Я сижу в своем номере. Внизу на улице кипит жизнь. Мне надо встать, мне нужно на улицу, к людям – уговариваю я сам себя. Не встаю. Пальцами играю с визиткой и соображаю, с чего бы начать. Какая фраза должна стать первой. Важно хорошее начало. Главное – слова.
Перевод Юлии Созиной
Илл. 14.[15]
Решающий момент
Мужчина решает, что так больше продолжаться не может. Мужчина понимает, что все женщины хотят быть только подругами, даже те, что спят с ним, спят потому, что от них отказался его лучший друг. Мужчина дает развод, отдает квартиру. Мужчина отправляется в чужие края. Мужчина долго куда-то едет и молчит, люди окликают его, он отвечает кратко, насколько это возможно. Мужчина наконец-то устал, мужчина где-то останавливается, мужчина снимает себе номер. Мужчина смотрит на девушку, которая стелет ему постель. Мужчина чувствует, как в нем что-то пробуждается, что-то, о чем он думал, что оставил далеко в прошлом. Мужчина говорит девушке, что она красива. Мужчина рад, когда девушка смеется и благодарит. Мужчина спрашивает, есть ли у нее время после работы для чашечки чего-нибудь. Мужчина доволен, когда девушка отвечает, что есть. Мужчина думает, что так и должно быть, когда после чашечки, да и не одной, он получает от девушки отказ на приглашение в комнату, вернее в постель, которую она постелила. Мужчина говорит себе, что сейчас еще действительно слишком рано. Мужчина рад, когда на следующее утро видит девушку в коридоре и она ему улыбается. Мужчина влюблен. Мужчина решает, что больше никуда не поедет, этот край хорош точно так же, как и все остальные, даже лучше, гораздо лучше. Мужчина приглашает девушку на новые ужины, на чашечки чего-нибудь, на прогулки куда-нибудь на день, когда та свободна. Когда у нее два выходных подряд, мужчина приглашает ее в дальнюю поездку. После ужина в дальнем городе мужчина спрашивает ее, не останется ли она на ночь. Мужчина счастлив, когда она отвечает согласием. Мужчина знает: это должно быть в другом, а не в ее отеле. Мужчина оплачивает номер, оставляет чаевые, заказывает напитки в номер. Мужчина наслаждается, когда, поднимаясь в номер, спиной чувствует завистливые взгляды. Мужчина не понимает, почему девушка начинает плакать, когда видит постель, предназначенную для двоих, для них, а не для одного, для него. Мужчина думает: это любовь, неожиданность, она всегда захватывает врасплох, и ее тоже. Мужчина говорит себе: ты должен жить для чего-то большего, чем ты сам. Мужчина приближается к ней, кладет руки ей на плечи. Девушка на него смотрит, долго на него смотрит, потом крестится и начинает расстегивать пуговицы на блузке. Девушка спрашивает его: ты всегда будешь меня любить? Мужчина думает: да, подходящий вопрос для такого момента. Мужчина счастлив.
Перевод Юлии Созиной
