Текст книги "Пуговка"

Автор книги: Андрей Башаримов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Ты это читал? – Пуговка подняла голову и вопросительно посмотрела на мальчика.

– Нет, – твердо ответил мальчик.

– Верю. – Пуговка похлопала его по плечу. – Учти, ты можешь читать только последнее письмо Юры. А если прочитаешь хоть что нибудь, слышишь, хоть что-нибудь из остального!.. Ты знаешь, чем это закончится…

– Я знаю… – грустно прошептал мальчик. – Только не пойму, как это.

– А вот так! Я тебя специально так учила. Ты думаешь мне легко было тебя научить читать и писать? Ты помнишь, как тебе стыдно в школе было? Все дети уже умели, когда пришли в первый класс, а ты – нет. – Девочка понизила голос. – Но если ты хоть раз, хоть разочек прочитаешь остальное – ты мигом разучишься читать и писать. Помни об этом. Там еще что-нибудь осталось?

Алеша утвердительно качнул головой.

– Это хорошо, – задумчиво протянула девочка. – А про пекаль ты спрашивал?

– Да. Но бабуля стала кричать, маму звать. Еле-еле убежал.

– Когда это было?

– Я к тебе сразу побежал.

– Тогда где-то через час она забудет. Маме твоей она все равно не успеет рассказать – она в выходные спит до обеда… Когда кричала, мама не услышала?

– Точно, нет. Я сразу же убежал.

– Это хорошо.

Девочка нагнулась, протянула руки под шкаф, достала из-за плинтуса ключ, открыла им секретер и положила лист в папку. Она повернулась к мальчику:

– Алешка, иди на кухню, отвлеки мою бабушку, мне надо с документами поработать. Скажи, что через десять минут я приду.

Мальчик быстро кивнул и легко поднялся.

– Заговори ее. Ты же умеешь.

Алеша показал Пуговке переплетенные указательный и средний палец и вышел из комнаты.

***

– Алеша, ты сначала будешь блинчики со сметанкой для аппетита, или яишницу сразу подать? – Бабушка, прищурившись, смотрела на мальчика.

– Баб Нюр, я лучше яишничку поем сначала, можно? – Алеша вопросительно посмотрел на бабушку.

Бабушка отвернулась к плите и взяла рукавицей сковородку.

– Можно, можно, – проворчала она. – А эта раскрасавица думает идти есть, или нет? Что она там себе сидит?

– Она там какие-то уроки изучает, – почтительно отозвался мальчик. – Сказала, что скоро придет.

– Знаю я это ваше "скоро", – недовольно закряхтела бабушка. – Шантропа еще та. – Она положила в тарелку глазастый зажаристый блин яичницы с вкраплениями румяных кусочков колбасы. – В наше время мы все же другими были. – Бабушка повысила голос и крикнула в сторону детской. – Мы беспрекословно слушались родителей и всегда вовремя кушать шли!

Бабушка поставила сковороду на газовую плиту.

– Эх.. Да что там говорить. Раньше все другое было. Все… А сейчас что? Ничего! – Она посмотрела в окно выцвевшими глазами. – Как говорит твоя бабушка, Алеша, как были коммунисты, то было что исты, как пришли демократы, то нема чем ср… Эх… – Лицо ее осунулось, заострив скулы. – Ну, кушай, Алеша, ты-то точно ни в чем не виноват… Это все мы… Упустили…

Бабушка оглянулась на дверь и наклонилась перед Алешей, положив локти на стол.

– Алешенька, а ты не знаешь, куда Алена радиоприемник подевала? – вполголоса спросила бабушка.

– Какой радиоприемник?

– Ну, как там его? Океан? Или как? Океан, вроде… Она тебе ничего не говорила?

– Не помню… – Алеша наморщил лоб. – Кажется, нет, ничего.

– Мне самой неудобно у нее спрашивать, понимаешь, – бабушка повела головой. – Но я ведь тоже беспокоюсь… Думаю, чтобы она не побила его. А то вы носитесь, как угорелые. А он все же денег стоил. – Бабушка выпрямилась. – Я у них, – она показала рукой в сторону открытой двери кухни, – не могу спрашивать. Ведь заклюют тотчас! – Она зашептала: – Иногда они бывают ну просто, ну просто невыносимые.

– Кто невыносимые? – Пуговка вошла в кухню.

– Ах, это я так, – бабушка отвернулась к плите и засуетилась с посудой.

– Что она говорила? Она что-то говорила тебе? – Пуговка пристально посмотрела на Алешу.

– Ннет…

– Посмотри мне в глаза, – Пуговка остановилась на зеленом половике, лежащем посреди кухни и подбоченясь, изучала лицо Алеши.

– Ну что ты к нему приципилась? – подала голос бабушка. – Он же, между прочим, в гости к тебе пришел!

Пуговка щелкнула пальцами.

– Ладно, я прощаю вас, дети мои. Мне там еще осталось?

– Осталось, осталось, – бабушка торопливо загремела тарелками.

Алеша сидел, уронив голову, уши его покраснели.

– А вот н е к о т о р ы м, – медленно произнесла Пуговка, – надо идти уроки делать. Потому что у н е к о т о р ы х завтра трудный день. А если н е к о т о р ы е не помнят, что им говорили об этом еще неделю назад, то это их, н е к о т о р ы х, проблемы. Правда, Алешка?

Мальчик вздрогнул и быстро поднялся с табуретки.

– Да, бабушка Нюра, я пойду уже. – Он быстро подошел к выходу из кухни. – Я захлопну сам! До завтра, Аленка. Пока!

– Я тебе позвоню утром! – крикнула Пуговка ему вслед.

Подхваченная сквозняком дверь громко хлопнула.

***

Мама выключила телевизор и повернулась к Алеше, чуть шевеля расслабленными пальцами рук.

– Все! Спать пора!

– Там же фильм! Там фильм был! – Алеша соскочил с кресла и бросился мимо мамы к телевизору, силясь достать до заветной кнопки.

– Куда?.. Куда? – Мама перехватила его, сжав за поясницу и приподняв. – По попке захотел?

Алеша заплакал.

– Все. Все-е! – Мама прижала его к груди, натужно дыша. – Ох, и тяжелый ты стал… Завтра утром фильм твой повторят – тогда и досмотришь.

Мальчик плакал, размазывая слезы по лицу и держась одной рукой за мамину шею.

– Нееет… Я завтра с Аленкой гуляяять пойду… Не посмотрю…

Мама опустила мальчика на пол.

– Сейчас же прекрати этот рев! Люди спят уже! – Она посмотрела на круглые часы, висящие на стене. – Боже! Без пятнадцати двенадцать! А ну марш в кровать! Раз-два! – Она легонько хлопнула мальчика по попе, подтолкнув. – Давай, давай…

Алеша, хныкая, пошел в комнату.

– Ты пописял? – спросила идущая сзади мама.

Мальчик резко свернул к туалету, молча включил свет и закрыл за собой дверь.

Мама села на стул, стоящий в коридоре, расставив ноги и смотря на узкую полоску света, пробивающуюся из-за закрытой двери туалета.

Через некоторое время мальчик вышел, поправляя пижаму.

– Руки иди вымой, – сказала мама.

Мальчик зашел в ванную и вымыл руки, наскоро вытерев их полотенцем.

– А теперь – спать, – скомандовала мама.

Мальчик прошел в детскую, отвернул край прохладного, в еще хрустящем свежевыстиранном пододеяльнике толстого пледа, сдвинул расположившегося на подушке кота к стене и лег, заложив руки за голову.

– Ну вот, – мама подошла и нежно погладила мальчика по голове, – улегся наконец-то. И Филя с тобой…

– А можно я хотя бы книжку немного почитаю? – умоляюще попросил Алеша.

– Ты, прямо, как умирающий лебедь, – улыбнулась мама. – Нет! Ни-как-ких ночных бдений! Все, я выключаю свет. – Она подошла к столу, стоящему у окна и выключила настольную лампу. Комната погрузилась в темноту.

– И не вздумай ночью шуметь, – сказала мама. – Не мешай бабушке спать, а то она за стенкой все слышит, и потом мне все равно расскажет. – Она наклонилась и поцеловала теплыми губами мальчика в лоб. – Все. Спокойной ночи, малыши.

– Ка-ран-да-ши, – прошептал мальчик и закрыл глаза.

Мама вышла из комнаты, оставив дверь приоткрытой.

Алешино дыхание стало ровным. Грудь равномерно вздымалась и опускалась. Он причмокнул и повернулся на левый бок, к стене, уткнувшись носом в свернутого калачиком Филю.

Мама тихонько приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Несколько минут она смотрела на спяшего мальчика, чуть заметно шевеля пальцами, а потом плотно прикрыла дверь, выключила на коридоре свет. Комната окончательно провалилась в темноту. Еще через некоторое время в квартире наступила тишина, только слышно было, как отсчитывают время до следующего утра часы.

Мальчик осторожно пошевелился и посмотрел на дверь. Он удовлетворенно хмыкнул, засунул руку под подушку и достал оттуда белый пластмассовый пистолет с выпуклым прозрачным набалдашником. Он нажал на курок – под набалдашником загорелась лампочка. Сжимая пистолет в руке и удерживая курок, другой рукой он извлек из-под подушки потрепанную книгу "Астрономия 10" с туманностью Андромеды, изображенной на обложке и, подсвечивая фонариком и слюнявя пальцы, принялся изучать фотографии звездных систем.

Через некоторое время свет фонарика стал совсем тусклым.

Мальчик вздохнул и сложил все принадлежности под подушку. Он поежился от холода и прижался щекой к коту.

– Филя, Филенька – зашептал мальчик и пошевелил кота рукой, – тебе холодно?

Кот вяло потянулся на подушке.

– Филя, маленький, нужно, чтобы было тепленько. – Он укутал кота одеялом и прижал к себе. – Вот так, вот так…

Кот зашевелился, пытаясь выбраться, и приглушенно мяукнул.

– Я тебя защищу, – твердо сказал Алеша, навалившись на кота всем телом, – никто злой тебя не заберет. Никакой мастит тебя у меня не заберет.

Кот затрепетал под одеялом, впил когти в подушку, выгнулся дугой.

Мальчик сжал изо всех сил, напряг мускулы, сдерживая натиск.

– Ты будешь жить в моем домике, в теплом маленьком домике. Вот так, вот так…

Кот постепенно успокоился и затих.

Алеша закрыл глаза и зашептал:

– Боженька, если ты меня слышишь, спаси, пожалуйста Аленкину матушку, пусть она не оставит Аленушку. Прости меня, боженька, может я хотел когда, чтобы мы жили вместе, чтобы моя мама ее удочерила, но я не хотел никогда, чтобы матушка Аленкина умирала. Пожалуйста, спаси ее.

Мальчик вздохнул, погладил одеяло и закрыл глаза.

***

– Але?

– Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете и бесплатно покажет кино, с днем рожденья поздравит и, наверно, оставит…

– Мне в подарок пятьсот "эскимо".

– Повторюша! Почему не дослушиваешь?

– Да ну тебя! Я шифр новый придумал!

– Боже… Не по телефону. Через десять минут выходи на улицу. Возле груши. За кустами, возле телефонной будки. Возьмешь все бумаги. Понял? В с е.

– Все?

– Да. Все.

– Хорошо.

– Не опаздывай только. Жду тебя.

– Хорошо, – Алеша нажал на "отбой". – Мам, я пойду погуляю, хорошо?

– Только долго не гуляй, – послышался из спальни сонный голос мамы. – А уроки ты все сделал?

– Да, мамочка.

– Ну, хорошо, иди. Но только во дворе чтобы!

– Да, да!

Мальчик накинул зеленую пятнистую куртку, застегнул молнию, надел ботинки и сбежал по лестнице в прохладу морозного воскресного утра.

***

Пуговка сердито посмотрела на Алешу.

– Ты опоздал на три минуты! Я так и знала. Ни в чем нельзя на тебя рассчитывать. Приходится все делать самой.

– Да ладно тебе, Аленка! Секи, какой я шифр клевый придумал!

– Ну, и какой? – недоверчиво поинтересовалась Пуговка.

– А вот такой: каждой букве в алфавите мы назначаем свое число, от одного до пятидесяти. Какие-то буквы будут дважды. Но это неважно. Так даже лучше. Ну вот…

– Ну и что? – насмешливо произнесла Пуговка. – Все равно плохо получится.

– Да подожди ты! Потом каждую цифру мы должны поменять, – мальчик присел и принялся чертить ключом по подмерзшей земле, – на первые две буквы фамилии тех, кто живет в квартире. Ну, в четырнадцатой живут Жегальские, значит мы будем писать вместо тринадцати – Же.

Пуговка села на корточки.

– Хм… Интересно. А что, если фамилии будут совпадать?

– А не будут! – Алеша победно посмотрел на нее. – Я проверил все фамилии, все равно можно будет подобрать так, чтобы не совпало. В каждой квартире почти живут люди с разными фамилиями. Вот у Жегальских у дедушки фамилия Бенсман. Поэтому мы поставим здесь Бе, если с кем-то совпадет. Ага?

Пуговка весело посмотрела на Алешу и напялила шапку ему на глаза.

– Ты у меня молодец!

– А ты говорила! – засмеялся мальчик.

– Ну, хватит смеяться. Ты принес?

– Да.

– Где?

– В правом кармане куртки.

– Так. Медленно достань верхний листок.

– Но я их, как они лежали, в карман сложил.

– Дурашка, так и надо. Доставай.

Мальчик засунул руку в карман и достал смятый листок бумаги. Зацепившись за подкладку, он разорвался на сгибе.

– Аккуратнее, раззява!

– Вот сама бы и доставала! – Алеша обиженно поджал губы.

Пуговка взяла у него листок.

– А я не хацю их доставать, – улыбнулась она.

– А вот и сря! – засмеялся мальчик.

– Ладно, тихо. – Пуговка развернула листок и углубилась в чтение.

"Стирать!

Стирать все. Все стирать, оставляя чистые, лишенные чего бы то ни было полосы, сливающиеся в единый мазок, и дальше, дальше – в бесконечную прохладу чистого о т с у т с т в и я, красноречивого б е з м о л в и я, того, что никогда не о т п у с т и т.

Самая божественная строка – есть самая никчемная.

Самая божественная наполненность – есть чистое ничто.

Тема компромисса, вечных па времени и его у т р а т ы, пыли и чистоты, пыли и утраты, возможности взять указательный палец правой руки, аккуратно обмокнуть его в толстый, уже шероховатый и чуть пружинящий, как пенициллиновые грибы в изгибах заброшенных шахт, слой пыли, хранящей запахи давно забытых посещений, вежливых улыбок за низким столиком с белеющими в полутьме звенящими фужерами, может быть шампанским, так не кстати пролитым, да так и навечно оставшемся незаметными разводами на том самом ковролине, и написать вечно сомневающейся рукой два иероглифа: пернатый змей кецалькоатль и лунный кролик, что, оскалившись и улыбаясь, пропадает в его влажной пасти. Как же об этом не животрепетать, доколе ж печать хранить об этом, доколе ж, доколе ж мне придется кормить себя чеширскими опятами, чтобы эту боль невозможную изнутри выковырять, доколе ж мне иногда и в вечности сторожить, доколе ж мне эту святость сладостную вяжить да знавства ледок, доколе ж мне упанишад страничных любопытствовать, доколе ж и во веки сонные небожительствовать вот кабы взять да донельзя расцелованы быть, вот кабы взяти да донельзя рифлены явиться, да явиться вовеки грядеши иже с ними, да явиться вовеки грядеши вечныя отпустите нас, да познаши доколе становитеся буде, да познаши доколе становитеся широкими, и нам донельзя здесь сидя мироедам, и нам донельзя горечно плодоносите, и нам во веки вечныя птицами зацелованы, и нам во веки вечныя разом да до донышка:

 
вожжи дрожат дрожжами,
жужжит дождь
вожжи дрожат дрожжами,
жужжит дождь
вожжи дрожат дрожжами,
жужжит дождь
 

– ты хочешь железа? – да. (достает из рукава яблоко) прижимает лицо к запястьям, махорка на холодные колени; в сухом остатке только гибкое затемнение"

– Понятно – задумчиво протянула Пуговка. – Кажется, ясно…

– Что? Что тебе ясно. – Алеша вытянул голову, пытаясь заглянуть в лист.

Пуговка резко убрала за спину руку.

– Ты опять?!

– Ну, что? Уже и спросить нельзя?

– Вопрос закрыт, – отчеканила Пуговка. – Разве не так?

Алеша поднялся на ноги.

– Ладно. Как скажешь.

Пуговка взглянула на него снизу.

– Сейчас мы сходим в кое-какое место. Я, кажется, знаю, где наган.

***

Они перешли через дорогу, свернули направо в небольшой дворик.

Проезд был уставлен покрытыми снегом машинами.

Алеша, шедший сзади, рассеянно вытянул в сторону руку, смахнув снег с капота белой "девятки". Они молча прошли мимо панельной пятиэтажки, с зевами парадных и тускло блестевшими в подъездных окнах лампочками. Какой-то человек возился с широкой фанерной лопатой, расчищая ледяную площадку, на которой ребятня гоняла в хоккей, без коньков – так, скользя нечищенными сапожками по скользкому шишкообразному покрову. Они перемахнули через невысокий забор, приняли влево, миновали пять огромных тополей, подпирающих верхушками низко зависшие облака, пошли мимо дощатого глухого забора, через стадион, оставляя справа, в белой дымке, трубу котельной, красный кирпич вытянутого заброшенного тира, замерзшие выбоины узкоколейки. Пробежали по небольшому скользкому спуску, быстро проскочили детский сад с заиндевелыми железными качелями и холодными теремками. Свернули налево в арку и еще раз налево.

Раскрасневшаяся Пуговка остановилась у угловой двустворчатой двери.

– Теперь слушай меня внимательно, – сказала она, взяв Алешу за руку. – Обещаешь не спорить со мной?

– Да, – кивнул Алеша.

– Честно-честно? – недоверчиво спросила Пуговка.

– Честно-пречестно, – Алеша щелкнул ногтем большого пальца по переднему зубу. – Зуб даю.

Пуговка удовлетворенно хлопнула Алешу по плечу.

– Тогда вот, – она залезла рукой под куртку и достала из-за пояса какую-то черную тряпку и, оглядевшись по сторонам, протянула ее Алеше, – надень это на себя.

Мальчик развернул тряпку.

– Ого! Ни фига себе! Классно!..

– Ладно, ладно, – торопливо перебила его Пуговка, – потом будешь удивляться. Одевай быстрее – у нас времени нет. Давай, я помогу. Снимай шапку… Вот так… Вот… Хорошо… Тебе удобно?

– Угу, – глухо отозвался мальчик.

– Дышать нормально?

Мальчик посопел носом.

– Нормально.

– Ну просто красавец, – улыбнулась Пуговка. – Теперь слушай меня внимательно, – лицо Пуговки посерьезнело. – Я сейчас открою дверь, код я знаю, ты присядешь немного, чтобы тебя не было видно из кабинки, пройдешь вдоль правой стены – она не просматривается, выскочишь перед кабинкой и крикнешь "ты хочешь железа?". Ясно?

– Ясно.

– Что ты должен крикнуть?

– "Ты хочешь железа?"

– Правильно. Только смотри, чтобы в подъезде никого не было. Понял?

– Понял.

Пуговка посмотрела по сторонам.

– Вроде, никого… На счет три, – она нажала на кнопки кодового замка и взялась двумя руками за ручку двери. – Раз, два, три!

Она приоткрыла дверь.

Согнутый Алеша тенью проскочил в полумрак подъезда. Он прижался к правой стене и отдышался. Потом медленно, шаг за шагом двинулся вперед. Впереди показался неяркий свет. Он пригнул голову и заскочил в большое подъездное помещение с двумя подъемами в несколько ступенек, в самом конце, справа, стояла стеклянная кабинка. В ней сидела старушка в очках с толстыми стеклами и вязала, освещаемая настольной лампой.

"Вот так дела. Это же бабушка Настя!" – удивился Алеша.

Он прижался животом к окрашенной синей водоэмульсионкой стене, и, осторожно ступая, медленно поднялся, прислонившись к неостекленному сегменту кабинки. Переведя дух, он подобрался, быстрым гуськом, как учили на уроках физкультуры, обогнул кабинку и резко вскочил, высоко подпрыгнув, перед самым стеклом:

– ТЫ ХОЧЕШЬ ЖЕЛЕЗА!!?

Бабушкины руки со спицами застыли, она подняла голову, глаза ее округлились, очки соскочили на самый кончик носа, она приоткрыла рот, набрала воздуха, словно собираясь что-то сказать и, тяжело осев, медленно сползла со стула.

Мальчик в растерянности развел руки. Потом прислушался и легко сбежав по ступенькам, приоткрыл дверь подъезда.

– Она… Она… Она там… – задыхаясь, забормотал мальчик.

Пуговка отодвинула его и быстро прошла вовнутрь.

– Дверь закрой и не канюч, – зло бросила она ему.

Она подошла к лежащей в каморке бабушке и сняла с нее черную, с зелено-красным рисунком, шаль.

– Иди сюда, – она поманила Алешу рукой. – Ну что ты там застыл? Иди же сюда! Ты разве не помнишь? Ты обещал мне!

Алеша недоверчиво подошел к ней и уставился на сидящую на полу бабушку, привалившуюся к стенке кабинки. Он смотрел на ее пробор, на крупную голову, на редкие седые волосы, собранные сзади в ракушку, на чуть оттопыренные большие уши, на кусочки розовой кожи проталинами проступающими сквозь клоки жирных прядей. Ему захотелось приложить ухо к ее голове, вслушаться в процессы, которые там, конечно же, происходят, узнать ее мысли: о чем она думает? Чего она хочет? О чем мечтает? Она была просто спиной, которая нагибается, просто толстыми ногами, которые ходят, обутые в серые замызганные чешки, когда она убирает в школе, просто резким старческим голосом, когда она на кого-то кричит, морщинистым лицом, когда она дремлет, сложив руки и нахохлившись на вытертом стуле под школьной лестницей, на котором всегда лежат несколько кнопок, которых она никогда не замечает, которые ссыпаются с нее, когда она тяжело поднимается, хватаясь за стену и тяжело дыша, и припускает колченогими ногами к туалету, а там стоят ведра с красными надписями: "САН.", "ДЛЯ В. И М." и неотжатая ветошь в предбаннике, где она гремит этими ведрами и дребезжит словами.

– Аленка, – начал дрожащим голосом Алеша, – ей больно? Она… Она мертвая?

– Господи ты боже мой, – Пуговка осуждающе посмотрела на Алешу. – Ну что ты такое несешь? Если бы она умерла, ей бы не было больно. Мертвым уже ничего не больно – курица довольна! Понятно.

– Понятно. А ей больно?

– Ей не больно.

– Значит, она умерла?

– Нет.

– Но… Но как же тогда? Если ей не больно, но она не умерла, то тогда… Тогда что же получается?

– А тебе больно? – Пуговка насмешливо посмотрела на Алешу.

– Нет.

– Вот. А почему же ты решил, что ей должно быть больно?

Алеша пожал плечами.

– Ну… Ну я не знаю… Она ведь упала. И лежит… И не поднимается…

– Ну и что, что не поднимается? – всплеснула руками Алена. – Ну подумаешь, не поднимается? Ну упал человек, притомился, ну что ж здесь такого?! – Она понизила голос. – А может, она пьяная была? Кто ж теперь знает?

Алеша нагнулся к лицу бабушки Насти и принюхался.

– Нет. Она точно не пьяная.

Пуговка тихо засмеялась.

– Эх, ты, дурилка картонная, она просто сознание потеряла. – Она сжала ладонями виски и закачала головой. – Ой, ты ж боже ж мой, ой, ироды проклятые, испужали бедную Настенечку, испужали бедную одинокую… Казала Настя… Ну-ка!

– Шо вона не дастья, – улыбнулся Алеша.

– А вона даецца, – смеясь, продолжила Пуговка.

– Да еще смяецца, – захохотал мальчик.

Они засмеялись и стали пощипывать друг друга.

– Аленка, Ален, а ты дашь мне почитать один листик, а?

Пуговка остановилась.

– Ах, ты хитруня какой…

– Ну пожааалуйста, – мальчик умоляюще сложил руки.

– Хорошо. Только дай слово, что ты ничего с ним не сделаешь.

– Честное слово! – Алеша посмотрел на нее благодарным взгядом.

Пуговка посмотрела на часы.

– Боже! Мы уже опаздываем. А ну быстро, помоги мне!

Она нагнулась, подняла очки и сняла с бабушки Насти платок, потом взяла ее за бока:

– Давай, ты – справа, я – слева.

Алеша схватился за правый бок. Они медленно оттащили грузное тело ближе к столу и затолкали под него, согнув ноги в коленях.

– Уфф, – Пуговка провела рукой по лбу. – Так. – Пуговка огляделась. – Пакет только пустой, видно там она нитки носит… Давай по-быстрому в столе посмотрим.

Она выдвинула небольшой ящик, пробежалась быстрыми тонкими пальцами: нитки, лезвие, ножницы, вязальные спицы, стопка пожелтевших газет, хлебные крошки.

– Я так и знала, – сказала Пуговка. – Придется ждать.

Она напялила на себя очки и завязала на голове платок.

– Сейчас вот что. Полезай пока под стол и сиди тихо. Кстати, маску можешь уже снять. Хотя, – она улыбнулась, – ты был в ней таким красивеньким кинг-конгом.

– Сама ты кинг-конг! – огрызнулся Алеша, развязывая сзади узел. Он снял с себя резиновую маску в форме оскалившейся морды гориллы с черной матерчатой накидкой, сунул ее в карман куртки и залез под стол.

– И долго мне тут сидеть? – спросил он, косясь на лежащую рядом с ним бабушку Настю.

– Я скажу, когда вылезать, не боись, – ответила сверху Пуговка.

Она завернулась в бабушкину шаль и, отведя лампу к стене, села на стул, подобрав под себя ноги и полузакрыв глаза.

Резко зазвенел телефон.

Пуговка, встрепенувшись, подняла трубку.

– Алло! – прокряхтела она.

– Да! – раздался глухой, как из канализационного колодца, мужской голос. – Мы тут исследовали, почесали и решили, что тридцать один – самое лучшее со всех сторон.

Раздались короткие гудки отбоя.

Пуговка, медленно положила трубку и задумалась.

– Кто это был? – спросил снизу Алеша.

– Не знаю… Очень интересно…

– Слушай, – Алеша высунул голову из-под стола, – а я и не знал, что бабушка Настя еще консьержкой работает…

– Это она подрабатывает. И давно, между прочим, – думая о своем, проговорила Пуговка.

Послышалось грохотание лифта.

– Шуба! – тихо вскрикнула Пуговка. – Прячься!

Алешина голова юркнула обратно под стол. Пуговка полузакрыла глаза и мелко закивала головой.

Двери лифта открылись, кто-то вышел, бурча мужским басом, донеслось собачье повизгивание. Мимо кабинки, к выходу, небрежно кивнув Пуговке, прошествовал толстый мужчина, держащий сенбернара на поводке.

Входная дверь тихо закрылась.

Пуговка облегченно откинулась на спинку стула.

– А это кто? – спросил Алеша.

Снова зазвонил телефон.

– Да тихо ты!

Пуговка подняла трубку.

– Ага, – буркнула Пуговка.

– Але! – раздался на том конце старушечьий голос.

– Эге-ге. Кто ето? – спросила Пуговка.

– Ето я. Ну как ты там?

– Нормально. Спасибо, что позвонила, – голос Пуговки стал плаксивым. – Не забываешь меня…

– Ой, Настенька, ну что ж ты, в самом деле? Ну усе нормально, усе нормально, милая, усе хорошо.

– Как там твои? Нормально?

– Да, усе здоровенькие, – голос запнулся. – А чтой ето у тебя с голосом? Вроде как и не ты…

– Да что ты! Я это, я, – закряхтела Пуговка. – Вот подстудилася немного…

– Ай-ай-ай, ты ета, ты не болей! У мене тута липы еще осталась немноженько, я табе принясу. Вот сейчас и принясу.

– Дык потом, Дунечка, потом.

– Потом? Ну не знаю…

– Дунечка, у мене тут голова чтой-то разболелася. Совсем ужо старая стала. И померать пора ужо…

– Ну что ты, Настенька, такое гаварыш, ну что ж ты такое…

– Дык я вот и ведать перестала… А что там с тем, что ты мне давала – вот и запамятовала.

– С каким таким тем? – насторожился голос.

– Ну с тем, что ты мне на хранение давала.

– А что? – голос перешел на шепот. – Аль случилася что?

– Дык нет, не случилася… Просто что-то голова разболелася… Вот и не помню, куды я его на хранение к себе положила… Я тебе не говорила, часом?

На том конце трубки замолчали.

– Я сейчас прийду к тебе, – сказал голос.

– Дык зачем? Усе ж нормально, – быстро проговорила Пуговка.

– И нияких "нет"! – отрезал голос. – И заадно я тебе липки принясу. Я щас прийду, ты только никуды не уходи. Усе.

Пуговка положила трубку.

– Лешка, быстро, давай вылезай, сматываемся!

Мальчик быстро выбрался из-под стола. Пуговка сорвала с себя шаль, сняла очки и платок, бросила все на стол.

– Пошли!

Они вышли из подъезда и, не оборачиваясь, направились в сторону виднеющегося невдалеке магазина.

– Тем же путем не пойдем. Там опасно.

Едва поспевая за Пуговкой, Алеша спросил, заглянув ей в лицо:

– А с кем ты разговаривала?

– С твоей бабушкой, – блеснула глазами Пуговка, – с твоей бабушкой.

***

Пуговка отодвинула доску в заборе и пробралась внутрь.

– Давай, быстрее! – поторопила она мальчика.

Алеша пробрался вслед за ней.

– Ой, – вскрикнул он и схватился за колено.

– Что? Что такое? – Пуговка наклонилась к его ноге. – Покажи! Что там?

Алеша отнял руки. Штанина была вспорота. Пуговка подняла голову.

– Болит?

– Дда, – поморщился мальчик.

– Ну, вот. Оцарапался, – Пуговка осуждающе посмотрела на Алешу. – Вечно куда-то влазишь… Ну, ничего страшного. До свадьбы заживет. Пошли. Пошли…

Она взяла мальчика под руку и они пошли вперед, к недостроенному дому.

– А зачем мы на стройку пришли? – поинтересовался Алеша.

– Надо липучки набрать, – ответила Пуговка. Увидев следующий вопрос в его глазах, она закрыла ему рот ладонью. – Потом увидишь, зачем.

– А с наганом? С наганом-то что? Все? Да? – грустно спросил мальчик.

– Пока – да. Но ты не отчаивайся. Выше нос, – Пуговка озорно подмигнула. – Отрицательный результат – тоже результат. По крайней мере, сейчас ясно, где искать.

Мальчик помотал головой.

– Через три дня каникулы начинаются. Меня в спортивный лагерь снова запрут.

– Ничего, – Пуговка щелкнула мальчика по носу. – Мы что-нибудь придумаем. Айда за мной! И не прихрамывать! Ты же мужчина!

Они побежали к большому поддону силикатного кирпича. Возле него, чуть накренившись влево, стояла большая ржавая бочка, закрытая сверху деревянным щитом с белой снежной шапкой.

– Стой на шухере. Если что, кричи "санки! санки!" и убегай. Я услышу. Иди, – Пуговка подтолкнула мальчика к воротам. – Стой там, но только так, чтобы тебя не было видно. Уяснил?

– Да.

– Тогда ступай.

Мальчик побежал к решетчатым воротам и спрятался за деревянной электрической будкой, присев на корточки. Пуговка улыбнулась, глядя на мальчишичью фигурку, осторожно и серьезно изучающую все подступы – с таким помощником можно быть спокойным. Она забралась на поддон и, несколько раз ударив ногой по краю щита, сдвинула его в сторону. Осторожно присела, наклонилась вперед и зачерпнула рукой вязкую от мороза коричневую массу. Она с трудом оторвала кусок размером с небольшой мяч, спрыгнула и махнула Алеше рукой. Оглядываясь, он подбежал к ней.

– Все в порядке?

– Да. Отходим.

Они припустили к кустам и к забору с отодвигающейся доской.

Выбравшись, они отдышались.

– Чего ты ее в руках держишь? – спросил Алеша. – Давай… Вот, – он достал из кармана носовой платок. – Мне мама сегодня новый положила. Большой. Давай в него завернем – и в карман.

– Дурак какой-то! – покачала головой Пуговка. – А что тебе мама потом скажет? Ай-яй-яй…

– Ну как хочешь, – отвернулся мальчик.

– Да ну что ты? – улыбнулась Пуговка. – Не обижайся. А давай я тебе дам почитать листок? Помнишь, я тебе обещала?

Мальчик быстро обернулся, лицо его посветлело и сияло любопытством.

– Давай!

– Сейчас, – Пуговка достала одной рукой из кармана листок и протянула его Алеше. – Разверни и держи перед моими глазами. – Только давай куда-нибудь отойдем, а то мы стоим возле этого забора, как две метлы. Вон, давай в полуподвал на ступеньки спустимся. – Алена указала на стоящий рядом дом.

Они быстро спустились по ступенькам и остановились возле запертой на замок двери.

– Ну, давай, – прошептала Пуговка.

Алеша развернул перед ней листок. Алена зашептала:

"В малом ухе россыпи черных диамантов, тонкий графитовый стержень, гранатовая диадема, оранжевая шариковая ручка, заполнившая пять листов A4, залитая чаем дискета, синие пальцы, хлопья сползающей с ладоней кожи – поблекший луч татуировки. Отодвинуться от зеркала, направленного в большое, – по бокам два оплавленных огарка, сзади – провал двери, через которую может зайти кто угодно: остановка, беспамятство, только альтерэго, приватность, неясный шепот. Это ты, мой маленький скатолог, чутко вслушивающийся в переливы вереска: слезы по щекам, как ивовой веткой, с небес искрится солнышко, красные сандалики, на носах сходит краска, накрыл рукой, улыбнулся в щелочку, заслонив свет, кузнечик щекочет складки детских ладоней, – разбитые стаканы того, что прошло, бумажные фигурки, уносимые в турбулентности ветра…

Остались только настоящие люди, что встречаются в прокуренных тамбурах, с замусоленной цигаркой, ввинченной в щербатые, с тельняшечкой, пробивающейся через край, они прыгают на чьих-то фортепьянных пальцах, зажимая их между откидывающейся стальной крышкой и заплеванным, усыпанным угольной крошкой полом, вслушиваясь в булькающие гортанные звуки реципиента, а потом водочкой на разорванное полотенце – и дальше праздновать поездку, и дальше праздновать поездочку. Они могут убить человека, налетев на него: он бросается к идущей впереди женщине, с палитрой, расписанной фломастерами в руках, оскаливается, что-то быстро шепчет, обнажая сточенные пеньки желтых зубов, женщину шатает вправо, она ускоряет шаг, останавливается, ощеривается, кричит во след: "все с тобой понятно, пизда вонючая!". Настоящие люди идут следом, чуть не сшибают его, он хлипкий – упадет на мощеный тротуар, ударится, умрет.