Текст книги "Автоматная баллада"

Автор книги: Андрей Уланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 5

Я лечу напролом сквозь бескрайнюю синь,

У меня под крылом 50 Хиросим,

У меня под крылом Архимедов рычаг,

Я могу хоть сейчас мировую начать!

Сергей

– Дурак ты, щенуля, – задумчиво глядя на пивную кружку перед собой, произнёс Евграфыч. – А я-то тебя за умного держал.

Они сидели в подвале «Ослика», в углу, и после уличного пекла шедшая от камня прохлада словно выдергивала из Сергея какой-то неощутимый внутренний стержень. Ему хотелось, забыв обо всём на свете, прижаться спиной и затылком к стене… зажмуриться… неторопливо поднести к лицу кружку с ледяным, до ломоты в зубах, пивом. Отхлебнуть – сначала пену, – затем провести заветной посудиной по щекам, прижаться лбом… ещё раз отхлебнуть, с трудом сдерживая стон удовольствия. И только потом приоткрыть один глаз и лениво глянуть – пока ещё только издалека глянуть, примериваясь, – на блюдо, до краёв наполненное жареными стрекотухами.

Ужасно хотелось, но разговор был важнее.

– Это почему же? – вскинулся Айсман. – Объясни.

– Потому что на «у» заканчивается.

– Я серьёзно.

– Так и я не шуткую… почти, – осклабился старик. – Подумай сам… впрочем, если б ты думать умел, чёрта с два бы в это дерьмо полез!

– Слушай, дед, – обиженно пробурчал Шемяка, – дураком я и сам себя назвать сумею. А что-нибудь более… информативное ты высказать можешь?

– Могу, – кивнул Евграфыч. – Хошь, поспорим, что на Острове твои подопечные долго не задержатся?

– Ну, это и болотному ёжику понятно, – хмыкнул Сергей. – Моё какое дело? Они платят за дорогу в один конец. Если хватает дурости вообразить, что назад смогут вернуться и сами…

– С чего ты решил, будто они вообще собираются возвращаться?

– Ну а как иначе? В тамошнем скелете, что ли, жить попытаются? И? До осени, может, протянут, а дальше?

– У каждой палки есть два конца.

– А у горгоны есть два рога, – Сергей потянулся к стрекотухам. – Только у носорога всё равно длиннее и толще. И что с того?

– Айсман, – после минутной паузы настороженно спросил Евграфыч, – тебя, случаем, по башке сегодня ничем не били?

– Не припоминаю такого прискорбного факта.

– А ты затылок-то пощупай. Может, ты хоть и не помнишь, а шишак имеется.

– Евграфыч! – Айсман перешёл на шёпот. – Хватит! Я с тобой посоветоваться пришёл, а не ребусы ребусить!

– А они полезные, ребусы-то, – старик пристукнул по столу опустевшей кружкой. – Мозгам застыть не дают.

– Евграфыч! Ну ладно: я дурак, ты умный – это ты хотел услышать? Думалка у меня ресурс на сегодня расстреляла. Ну, в чём подвох? Давай, выкладывай!

– Имей терпение. Сейчас Танька моё пиво поднесёт…

Шемяка заглянул в свою кружку – в ней оставалась ещё примерно треть.

– Хорошо устроился Евграфыч, – пробормотал он тёмной пузырящейся жидкости. – Вон как лапой своей у Таньки под юбкой шарится.

Ему вдруг стало тоскливо и противно, а торопливый глоток пива приобрёл вкус медной гильзы. Сергей попытался вспомнить сначала Наташку-пряху… затем подумал о жёлто-зелёно-красных фургончиках «Горизонтального цирка» в южном секторе базара… но память отчего-то упрямо подсовывала лицо разноцветноглазой – такой, как он видел её час назад, на пороге. Она чуть повернула голову вправо и прищурилась, словно целясь в него из невидимого пистолета…

Красивая – хоть и чокнутая.

Пожалуй, такой шикарной девчонки у него в жизни ещё не было ни разу. Ну, если не считать тот случай два года назад – а считать его не стоит. Две ночи – это, ей-же-ей, не любовь, даже мимолётная, а так, курям на смех.

Интересно, они с Энрико всё-таки любовники или как? В простую дружбу верится слабовато… но и на любовника собак также не очень-то похож. Во всяком случае, на удачливого любовника, вроде Лёшки Максимова.

– Щенуля, ты меня вообще слушаешь?

– Я тя вижу.

– Вот из-за «вижу» я и спросил, – проворчал старик. – А то больно взгляд у тебя отсутствующий только что был.

– Ну да, душа вышла на перекур, а телу при этом скомандовала: «Сидеть».

– Зря смеёшься, – старик наклонился поближе к Айсману. – Я на своём веку повидал много чего… такого, что и в бессмертную душу поверишь… и в чёрта лысого, не к ночи будь помянут.

– Угу… душа, мыша… Евграфыч, помнишь, была такая мелкая секта: фатумцы. В судьбу верили, мол, предопределено всё на свете заранее и потому рыпаться особо не фиг – как ни прыгай, а сбудется лишь то, чего назначено.

– Припоминаю, – кивнул старик. – Была… а кажись, даже и есть до сих пор. На севере, две-три деревеньки.

– Так вот: встречаются два мужика. Один из них несёт на плече пулемёт. Второй, с ружьишком, спрашивает: «Куда это ты, сосед, намылился?» – «Да вот, – отвечает второй, – на болота сходить решил, для хозяйства чего полезного поискать». – «Странно, – говорит первый, – я-то думал, что ты из этих, фаталистов». – «А я и есть из фаталистов». – «А разве вы не верите в то, что не помрёте, пока ваш час не стукнет?» – «Ну да, я верю, что пока не придёт моё время, не помру». – «А за-фиг тогда тебе пулемёт?» – «Так эта, сосед, – говорит фатумец, – мне ведь может встретиться болотник, чьё время пришло».

Евграфыч закашлялся.

– Ну, щенуля, – выдавил он. – Ты бы… хоть бы кружку дал на стол поставить. Я ж из-за тебя, считай, четверть расплескал.

– Я думал, ты слышал… старая ведь байка.

– Думал он… – старик, наполовину отвернувшись, звучно прочистил сначала правую, а затем и левую ноздрю. – Во, видал! А я, промежду прочим, это пиво вовсе не нюхать собирался.

– Зато нос продезинфицировал. И вообще, Евграфыч, – сказал Шемяка, – сбрил бы ты свои усищи, ей-же-ей. Отрастил клок мочала…

– У самого, можно подумать, райские кущи прямо под носом – рот разинешь, яблоки падают, – ворчливо отозвался Евграфыч. – Да ещё и с бородёнкой. На Максимова небось загляделся…

– При чём тут Лёшка? – Сергей огляделся, но ни зеркала, ни просто сколь-нибудь отражающей поверхности в подвальчике не наблюдалось.

– У Лёшки хвостик его болтается, на манер козлиного, а у меня аккуратно всё, кругло. И вполне себе.

– Ну, это на твой вкус «вполне себе», – насмешливо произнёс Евграфыч. – Как на мой, так бородёнка, даже в твоём жалком варианте, пригодна лишь для одного – чтобы в ней крошки и всякий прочий мусор застревал.

– Млин, Евграфыч, ты у нас прямо эстамп!

– Во-первых, не эстамп, щенуля, а эстет. Нахватался вумных словей, так хоть бы узнал, чего ими обозначают. А во-вторых, – весело добавил старик, – ты мою тягу к прекрасному своими немытыми лапами не замай.

– Угу. Видели мы твою тягу к прекрасному… лапами… аж пять минут назад как.

– Вот если дотянешь до моих годов, щенуля, – Евграфыч прервался, в два глотка допил остатки пива и резко, но при этом почти беззвучно, поставил кружку на стол. – Поймёшь, что лицо в женщине далеко не главное.

– …а главное лицо у ней под юбкой, – кивнул Айсман. – Во-первых. А во-вторых, старым хрычам не до разборчивости.

– Ну, положим, кой-кому молодому тоже иной раз и дерево за бабу сходило, – заметил Евграфыч. – В котором дупло сыскалось подходящего калибра.

– Это кому же?

– Шурке-Викингу.

– А-а-а… ну ты, Евграфыч, нашёл кого вспомнить. Шурка, что называется, в прынципе на башку стукнутый был. Он и не такие номера откалывал, по три раза на день.

– Бывало и такое. Но, опять же, не всё с Шуркой так уж просто, щенуля. Ты с ним в одной рейд-группе сколько ходил?

– Полтора раза, – Сергей с сожалением покосился на пустое блюдо. Вроде бы и много было стрекоталок, горка высилась! А под пиво да разговор – хрум-похрум, и за пару минут всё подмёл, подчистую.

– Полтора – это потому как с одного рейда на полдороге возвращаться пришлось. Нарвались на стаю кроличьих волков… из девяти человек непогрызенным один только механик остался.

– Ну а я – пять. И потому говорю ответственно: тараканов у Шурки в голове, канешна, хватало, ну да у кого их нет. А вот когда он реально чудил, а когда над остальными втихаря потешался и репутацию чудика поддерживал – судить не возьмусь. Башка-то у него при всех тараканах варила что надо, командир группы с ним на равных советоваться не гнушался. И точно уж, – усмехнулся старик, – Шурка не стал бы с девкой связываться, по виду более чокнутой, чем он сам. Ну как вдруг укусит…

– Скорее, ужалит. Языком. Так всё-таки, Евграфыч, – вставая из-за стола и выкладывая рядом с блюдом медно звякнувшую россыпь, произнёс Айсман, – почему мне не стоило браться за эту работёнку? У палки два конца, а дальше?

– Дальше с Большого Острова есть два пути, – серьёзно проговорил Евграфыч. – Назад… и вперёд.

Айсман замер.

– Старик, ты чего? – потрясённо пробормотал он. – Какое ещё «вперёд»? Куда?

– А это уже вопросец не ко мне, – Евграфыч пожал плечами. – Тут я пас. Это, – добавил он, – ты у своей девки спросишь… когда до Острова дойдёте.

Швейцарец

На фотографии она улыбалась. Обещающе. «Интересно, – подумал Швейцарец, – случайный ли ветер перечеркнул пол-лица рассыпавшимися прядями? Или этот эффект – придумка фотографа?»

В любом случае, получилось отлично. Напрочь отсутствует характерная «мертвящая» статичность – наоборот, каждый миг ждёшь, что замершая на полдороге рука продолжит движение, смахнёт упавшие на лицо… золотые? Похоже, хоть и по чёрно-белому снимку точно не скажешь… смахнёт упавшие на лицо золотые нити, улыбка станет шире и…

– Эту фотографию, – вкрадчиво произнёс иерарх Дяо, – вы можете забрать себе.

– Эту?

– Были другие, – сухо отозвался Шио. – Анна сумела позаботиться о них.

– А её спутник?

– На простых солдат, думаю, вы понимаете, редко расходуют столь ценную вещь, как фотоплёнка, – сказал толстяк. – Даже на десятников, даже на тех, чьё рвение и заслуги неоднократно отмечались иерархией. Вот… эти портреты, исполненные лучшими художниками Храма, по заверениям бывших товарищей Энрико, весьма схожи с… хм, оригиналом.

«Энрико. Что-то не похож ты на испанца, Энрико, – вглядываясь в тонкие линии карандашных набросков, подумал Швейцарец. – Конечно, испанцы бывают… вернее, испанцы были разные – что стало с родиной Сервантеса сейчас, точно известно лишь волнам Атлантики. Но всё же… что за книжка запала тебе в душу? „Он песенку эту твердил наизусть… откуда у хлопца испанская грусть! Ответь, Александровск, и Харьков, ответь: давно ль по-испански вы начали петь?“[8]8
  Строки из стихотворения М. Светлова «Гренада».


[Закрыть]»

– А почему, – вслух произнёс он, – вы не послали за ней своих воинов?

– Мы послали за ней своих воинов.

– Но тогда, – не дождавшись продолжения, сказал Швейцарец, – получается, что вы не верите в успех вашей собственной погони.

– Мы верим, что погоня завершится успехом к вящей славе Храма.

Толстяк был не прост, ох не прост. Хитрая лиса старой, довоенной закалки… его игру с ходу не просчитаешь. Нет, даже не так – его Игры, ведь подобные умники редко ограничивают себя одним лишь планом. Зато сложные, многоходовые, взаимодополняющие, частично перекрывающиеся и тому подобные комбинации такие вот Дяо любят столь же сильно, как рыба любит плавать в воде.

– Итак, – резко произнёс Шио, – что ты решил?

– Шио, – толстяк укоризненно качнул подбородками. – Вовсе нет нужды торопить нашего гостя с принятием решения. Когда речь идёт о деле столь исключительной важности, поспешность может лишь навредить, тогда как разумная взвешенность, обстоятельность…

– Я был не прав. Разумеется, нашему гостю нужно время на подумать.

Вид «попугая», впрочем, явственно свидетельствовал как раз об обратном, а именно об испытываемом иерархом Шио крайнем нетерпении. Какого хрена, беззвучно кричали его пальцы, перемещавшиеся вдоль края столика со скоростью, достойной пианиста-виртуоза. О чём тут думать? Есть задание, весьма несложное по виду, есть неслыханно высокая награда – какие могут быть раздумья? Примкнуть штыки, прогорланить «ура!» – и вперёд, на врага!

– Я правильно понял, – тихо спросил Швейцарец, – что моя задача сводится исключительно к ликвидации?

– Вы поняли абсолютно правильно, – толстяк с предельно задумчивым видом разглядывал стоящий перед ним полупустой бокал. – Вам нет нужды рисковать, пытаясь захватить их целыми и невредимыми… и вообще живыми.

– Какие доказательства выполнения задания вас устроят?

– Вашего слова будет более чем достаточно.

«Не подозревал, что моё слово стоит таких чёртовых деньжищ, – мысленно поразился Швейцарец. – Разве что… Разве что иерархи уверены – выплачивать эти деньги им не придётся.

Нет, не то. Слишком просто, слишком банально… для Его Толстомордия иерарха Дяо. Шио мог бы – да что там – почти наверняка и мечтает поступить именно так. Но не Дяо».

– Это радует, – сказал Швейцарец. – Не люблю таскать дурнопахнущие предметы на большие расстояния.

– Я-то думал, тебе этот запашок по нраву, – фыркнул Шио.

Швейцарец аккуратно положил рисунки на столик и посмотрел на «попугая».

Он не пытался вложить в этот взгляд ничего особого – всего лишь представил себе, как на переносице иерарха возникает круглая тёмная дырочка… и как эта же голова, неумело, несколькими ударами отделённая от тела, стоит на блюде посреди столика.

Он просто смотрел, как стремительно побледневший Шио отворачивается, пряча взгляд.

– Расстояние, увы, вам необходимо будет преодолеть и в самом деле немалое, – вздохнул толстяк. – За прошедшие с момента побега недели… две… они могли пересечь большую часть Сибири.

– Они уже на побережье.

Эта фраза прозвучала неожиданно даже для самого Швейцарца. Всплыла из глубины подсознания. Но произнеся её, он вдруг понял – так оно и есть.

– Ничуть не удивлюсь, если так оно и есть, – сказал Дяо. – Восстановление Транссиба является одним из самых больших послевоенных достижений…

«…Почти невероятным, – мысленно закончил Швейцарец, – если вспомнить, через территории скольких «независимых» новообразований тянутся сейчас рельсы. Даже с учётом того, что бо́льшая часть инфраструктуры сохранилась с довоенных времен, гильдиям купцов и перевозчиков за этот подвиг стоило бы отлить чего-нибудь вроде золотого паровоза в натуральную величину. Впрочем, при назначаемых ими ценах…»

– Не большим, чем строительство Храма, – резко бросил Шио.

– Разумеется, разумеется. Утверждать иное было бы ересью.

Швейцарец задумчиво смотрел на мешочек перед толстяком. Небольшой, из тёмно-красного бархата, он выглядел так, словно был туго набит… чем-то тяжёлым.

К примеру, четырьмя десятками золотых монет. Что составляет, как несложно подсчитать, сорок процентов от сотни и в таковом виде изображает собой аванс. Он же задаток, он же предоплата.

Он же – цена двух жизней.

Предатели Храма, сказал толстяк. И добавил – увы, но в наше прискорбное время нельзя верить даже, казалось бы, самым достойным. Намёк?

Двое беглецов, которые, однако, не пытаются раствориться в джунглях, а выбирают поезд. Либо им кажется, что безопаснее удрать как можно скорее и дальше…

…либо у них есть какая-то вполне конкретная цель.

И Храм явно не желает, чтобы они этой цели достигли. Храм… или только иерарх Дяо?

– Это задание, – медленно произнёс Швейцарец, – выглядит более сложным, чем любое, выполненное мной до сего дня.

– То есть ты отказываешься? – недоверчиво переспросил «попугай».

– Шио, – укоризненно качнул головой толстяк. – Ты невнимателен. Наш уважаемый гость вовсе не сказал «нет». Он лишь озвучил ту сумму аванса, которая, по его мнению, более соответствует предстоящей миссии. Пятьдесят, если я правильно расслышал.

– Ваш слух, – откликнулся Швейцарец, – не оставляет желать.

Сашка

Вы любите принимать ванну? Лично я – обожаю. Удовольствие, получаемое от нескольких часов лежания в обезвоженном керосине, для меня почти сравнимо с процессом стрельбы. Только во втором случае оно сконцентрировано в миллисекунды выстрела – в секунды очереди, если повезёт, – а здесь растянуто. Лежать, забыв обо всём, чувствуя, как жидкость, просачиваясь в поры металла, «отъедает» частички нагара и ржавчины. Затем насухо протереться, наложить рабочую смазку – и чувствуешь себя словно бы заново сделанным!

Если б имелась возможность, то я принимал бы ванну каждый день – под музыку. Особенно мне нравится фагот, звуки которого совершенно чудным образом резонируют в стали, заставляя грязь выходить едва ли не вдвое быстрее.

К сожалению, мир в целом весьма уступает по совершенству некоторым его обитателям, и потому я изо дня в день вынужден довольствоваться обычным «техобслуживанием в полевых условиях», что подразумевает порой и мыльный раствор, и даже золу от костра. Керосиновая же ванна в таких условиях числится по разряду роскоши, причём по большей части – недосягаемой.

Но сегодня вечером Серёга, видимо, решил – гулять так гулять. Я получил и ванну, и чистку новеньким латунным ёршиком… к моменту сборки мне казалось, что я вот-вот начну плавиться от удовольствия.

И на этих ощущениях, на испытываемом блаженстве я сосредоточился настолько, что едва не прослушал негромкий стук в дверь. Спасибо Шемяке – он хоть и уделял мне сейчас большую часть своего внимания, однако ушки держал где положено и контроль за обстановкой не терял.

– Кто?

Поскольку я всё ещё пребывал в полуразобранном виде, целиться в дверь на этот раз выпало моей молчаливой напарнице.

– Мне… можно войти?

Сергей опустил ракетницу и тяжело вздохнул:

– Входи.

Тихо скрипнули петли…

– Ты занят? Извини, я не…

– Ой, – Эмма смущённо навелась на потолочную балку… – Наверно, я не очень вовремя…

Некое подобие смущения испытывал и я, хотя, казалось бы… но всё же одно дело общаться с красивой винтовкой, когда ты собран, все детали на месте – и совсем другое, когда лежишь на полотенце, не защищённый даже тонким слоем смазки, и эта винтовка может… гм, оценить длину твоего бойка…

– Всё в порядке, – быстро сказал Сергей. – Я уже заканчиваю.

– Эн…ко зн…т, ч… вы зд…сь? – спросил я.

Эмма отрицательно качнула стволом.

– Анна ему точно не говорила.

Что ж… впрочем, у скуластого будет не так уж много вариантов для раздумий на тему: куда могла бы пойти его спутница.

– Х…шо. То есть хорошо, – дождавшись, пока Шемяка закончит сборку, расшифровал я. – Эмма… только пойми меня правильно – я ничего не имею против Макса, но мне кажется, что…

– Чувства, испытываемые мной к Максу, – подчёркнуто ровным тоном произнесла чёрная винтовка, – являются исключительно дружескими.

– И кстати, – добавила она после короткой паузы, – наши хозяева также не являются любовниками, если тебе это интересно.

– Оч-чень интересно, – задумчиво протянул я. – Даже я бы сказал: весьма.

Айсман прикрутил фитилёк лампы почти до минимума, но я всё равно сумел разглядеть, как блеснула мушка чёрной винтовки.

– Сергей, – переложив Эмму поперёк колен, девушка присела на край топчана, – я пришла…

– Ты пришла, – повторил Шемяка двумя минутами позже, когда стало окончательно ясно, что Анна заканчивать фразу не собирается. – Это и мои глаза подтверждают… и даже нос. И что?

– Хочу поговорить с тобой.

– Э-э… ну, говори.

– Сейчас… – коротким, порывистым движением Анна отбросила с лица упавшую прядь. – Я… пожалуйста, дай мне немного времени. Не знаю, с чего начать…

– Пусть попробует начать с начала, – шепнул я Эмме. – В таких случаях обычно именно этот вариант – самый оптимальный.

«M16» промолчала.

– Наверное… наверное, прежде всего я должна поблагодарить тебя за сегодня. За то, что ты сделал.

– Ух ты, – восхищённо прищёлкнул я, – ну надо же. И полгода не прошло.

– Не стоит, – махнул рукой Сергей. – Подумаешь… ну, срезал я тех двоих… повезло.

– Саш, не надо так, – тихо сказала Эмма. – Она… Анна в действительности не такой уж дрянной человек. Как бы это сформулировать… она не плохая, нет – она… сложная.

– Вроде тебя?

– Да… наверное.

– Прости, что не сказала этого сразу, ещё там, – девушка вздохнула. – Дело в том, что Рик…

– Попробую угадать, – хмыкнул Шемяка. – Твой суровый напарник уверен, что те двое пришли по мою душу. А полицаи меня попросту прикрывают как местного, своего?

– Не совсем… то есть да, примерно так. Но, Сергей, пойми…

– Да не хочу я ничего понимать! – резко произнёс Айсман. – Делать мне больше нечего, кроме как всякой ерундовиной башку забивать! Пусть твой Энрико воображает себе хоть турусы на колёсах… я взялся провести вас до Большого Острова, я это сделаю, а дальше…

– Дальше будут уже не твои проблемы!

– Вот-вот!

«Интересно, – подумал я, проследив за направлением Серёгиного взгляда, – а не нарочно ли он её злит? Кажется, подобный вид „бурно вздымающихся“ молочных желез у особей женского пола считается повышенно-привлекательным?»

– Зато твой хозяин, – заметила Эмма, – больше похож на капсюльный состав.

– Не суди поспешно. Когда мы окажемся на болотах, уверен, всем станет очевидно, что прозвище Айсман мой хозяин заработал вполне заслуженно.

– Послушай… Айсман… ты меня нарочно злишь, да?

– С чего ты взяла?

– У тебя глаза не совпадают по тональности со словами.

– Чего-о? И потом, – Сергей кивком указал на слабо трепыхающийся сквозь закопчённое стекло лампы огонёк, – ты хочешь сказать, что при таком вот освещении различаешь у меня в глазах какие-то там тональности? Сам-то я у тебя даже белки от зрачков с трудом отличаю.

– А я и не вижу. Чувствую.

– Это как?

– Как женщина. – Анна расправила плечи, потянулась… и плавным движением откинулась назад.

Лично я, правда, не счёл бы, что получившаяся в итоге поза – с упором основанием шеи в стену – выглядит удобной, но… судя по тому, как напрягся Шемяка, что-то в ней было.

– Любая женщина чувствует, какими глазами смотрит на неё мужчина.

Сергей встал.

– Может быть, – подойдя вплотную к топчану, хрипло прошептал он, – женщина так же чувствует, что мужчина собирается с ней сделать?

– Я чувствую, – шепнула мне чёрная винтовка, – меня сейчас поставят куда-нибудь в угол… или даже отшвырнут в сторону в порыве страсти.

Звук, изданный мною в ответ, был – по крайней мере, по моим представлениям, – весьма удачным аналогом человеческого хихиканья. Гнусного.

Айсман

Он смотрел на раскинувшуюся – это определение казалось Шемяке наиболее уместным – девушку сверху вниз и удивлялся. Себе.

Анна и впрямь была не просто симпатичной девчонкой, а чертовски соблазнительной женщиной. Такой… такой у него в жизни ещё не было – и очень может быть так, что и не будет.

И тем удивительнее было то, что сейчас, глядя на неё, Сергей испытывал лишь одно желание. Холодное, яростное… взять паршивку за горло и пару раз хорошенько приложить к стенке!

– Неужели я так похож на идиота? – с горечью произнёс он.

В первый миг она не поняла. Затем томно полузакрытые глаза широко распахнулись, ленивая расслабленность вдруг проступила сталью натянутых струн…

– О чём ты?

Вопрос прозвучал запоздало и нелепо – как реплика задержавшего за кулисами актёра.

– Видишь ли, Аннушка, – имя он буквально выплюнул, словно давно испорченную конфету, – может, у вас на Востоке бабе и достаточно раздвинуть перед мужиком ноги, чтобы тот враз отключил всю соображалку. Но здешние, а особенно те, кто ползает по болотам и скелетам, давно уже превратились в законченных параноиков. Которые при виде любого неожиданного подарка тётки Фортуны начинают чесать в затылке и прикидывать – а нет ли тута какого подвоха?

– Парень я, конечно, видный, – с усмешкой продолжил Айсман. – На заглядение. Однако ж мысль о том, что при виде меня одна смазливая, но очень расчётливая су… ма-де-муазеля воспылает любовью невероятной силы, – это слишком даже для моего чрезмерного самомнения.

– И какого же, по-твоему, хрена я сюда припёрлась?!

– Ну, это про-осто, – сказал Сергей. – Ты пришла за дополнительным поводком.

Он едва успел отшагнуть назад. Анна вскочила с топчана, словно подброшенная мощной пружиной. Вот сейчас она была именно красива – не искажённая злобной гримаской обезьянья мордочка, как, например, у Машки, а хорошая такая ярость. «Можно даже сказать – благородная», – подумал Шемяка, одновременно прикидывая, куда будет направлен первый удар и как от него лучше уклоняться в не столь уж просторной комнатушке. По всему выходило, что сначала в ход пойдёт колено, следом – прикладом снизу в челюсть… впрочем, нет, приклад её чёрной игрушки для подобных забав малопригоден…

– Дур-рак! – выдохнула Анна. И выскочила из комнаты, напоследок громыхнув дверью так, что вздрогнули стены. Айсман устало опустился на стул.

– По-моему, это были ругательства, – сообщил он Сашке. – Ну, эти её последние слова. Что-нибудь насчёт мужского бессилия.

Автомат молчал.

– Тут она, конечно, не права, – вздохнул Сергей. – Так не права, что аж сидеть больно.

– Скажешь, надо было её валить и не маяться? – продолжил он. – В смысле, валиться на неё. Быть может. Но вот ведь как хитро получилось – пока она из себя шлюшку-потаскушку строила, никакого желания-то и не было. Хотя… её это навряд ли бы остановило.

Шемяка вздохнул ещё раз и тоскливо уставился на дверь.

– Аи, да ну его всё к чёрту! – решительно произнёс он тремя минутами позже. – Пойду, схожу до базара. Даже если «Цирк» уже закрылся, то кабаки окрестные уж точно всю ночь напролёт двери нараспашку держат.

Гость Храма

– Вот и пришли. – Храмовник крутанул вокруг ладони связку ключей, и Швейцарец в очередной – третий за минуту раз – представил, как легко и просто было бы стереть с лица земли этого… нет, эту – эту мерзопакостную тварь с масленой улыбочкой и толстыми, словно сардельки, пальцами. «Ты ведь даже порошинки не стоишь – просто встать сбоку от тебя, аккуратно так покачнуть, и вся гниль, которая заполняет твой череп, окажется разбрызганной по стене». Легко и просто, даже халат не запачкается, зачем зря портить хорошую вещь, её ведь потом отстирывать придётся.

Чёрт, но как же здесь душно! Рвануть бы ворот, чтобы пуговицы градом по полу!

Швейцарец медленно поднял руку… расстегнул верхнюю пуговицу и улыбнулся.

– Жарко тут у вас.

– Это всё девочки, – хихикнул ключник. – Горячие они, как на подбор. Опять же – одежды им лишние ни к чему, вот и проявляем заботу, чтоб не застудились ненароком.

– Понимаю.

– Выбирать можешь почти любую, – храмовник подмигнул Швейцарцу. – Иерархи уже на сегодняшнюю ночь себе отобрали, а перед остальными допущенными у тебя, хи-хи, преимущество.

А ведь эта гнида – кастрат, понял вдруг Швейцарец. Просто недавний, вот его и не успело ещё разнести до бочкообразного состояния. Странно, что я сразу не сообразил, едва только услышал этот писклявый голосочек. Конечно… ну кого ещё могли назначить на должность евнуха кроме евнуха?

– «Почти» – это звучит интригующе, – произнёс он вслух. – Чем, если не секрет, оно вызвано? Если, как ты говоришь, у меня преимущество перед остальными… соискателями…

– Остальными, ага, – дойдя до первой справа двери, ключник развернулся, но Швейцарец словно бы ненароком загородил собой замочную скважину.

– Просто у куколки, которую иерарх Бур последний месяц, хи-хи, пользовал, сегодня как раз эти… женские дела приключились. А Бур, он по нашей части требовательный и, хи-хи, изобретательный – с богатой фантазией человек. Больше месяца мало кто у него выдерживает. Прежде, – ключник покосился в сторону лестницы и, перейдя на полушёпот, продолжил: – Прежде, когда он ещё в иерархию не продвинулся, его даже взгрели пару раз за порчу имущества. И то сказать – берёт молодую, здоровую девку, и через семь-восемь недель её, понимаешь, закапывать – чистый же убыток для Храма выходит.

Удача?!

Швейцарец очень надеялся, что на его лице в этот миг ничего не отразилось. Удача?! Нет, не может быть… не бывает такого везения.

– Определённо, ты меня интригуешь, – медленно произнёс он. – Уникальной возможностью обогатить мой, к сожалению, не столь уж богатый опыт… по нашей, как ты говоришь, части.

– Думаешь её взять? – удивлённо переспросил ключник. – Не, не стоит. Она сейчас пластом лежит… и потом, я ж говорю, дела у неё.

– Моя профессия – не для брезгливых, – усмехнулся Швейцарец. – И потом, есть же варианты. Так что…

Замерев с полуоткрытом ртом, ключник зачарованно пронаблюдал, как блестящая монетка несколько раз проскользнула между пальцами гостя – так, что храмовник сполна успел насладиться видом свежеотчеканенной пятёрки. Секундой позже что-то удивительно схожих размеров холодно коснулось его собственной руки в кармане халата.

Пять серебрушек – это было много. Пожалуй, в иной раз ключник бы задумался над причинами столь щедрой мзды, задумавшись же, заподозрил бы неладное и не преминул поделиться своими подозрениями. Но в данном случае храмовника подвела информированность не по чину – знание того, что этот гость покинул кабинет иерарха Дяо отнюдь не с пустыми руками. Для парня с полным кошелём золота серебряная пятёрка стоит куда меньше, чем для него самого. А риск – риск немногим больше, чем пустить сюда ночью какого-нибудь десятника, с которого редко удается стрясти и десятую часть серебрянки.

– Хорошо, – тихо произнёс он. – Приведу. Только… поосторожней с ней, чтобы за день отлежаться смогла.

Девушка пришла через час.

В первый миг, едва увидев её на пороге, Швейцарец не поверил своим глазам. Почти. Зрение не могло обманывать его, но и то, что он видел, попросту не должно было существовать.

Секундой позже он уже опомнился и запоздало сообразил, что стоящая перед ним девушка хоть и похожа на редкие фотографии из довоенных журналов и книг, но всего лишь похожа.

Полукровка. Метиска, креолка или как ещё их именуют. В любом случае, крови европейской расы в ней оказалось достаточно для того, чтобы выкосивший китайцев, корейцев, монголов, а также подавляющую часть бывшего «коренного населения Сибири» вирус не счёл её ДНК своей законной добычей.

– Можно я войду?

Швейцарец молча шагнул вбок.

Только сейчас он вдруг понял, что вообще не думал, о чём он будет говорить с девушкой и что он будет с ней делать этой ночью. Не до того было. Весь предыдущий час был потрачен, израсходован до последней минуты на то, чтобы хоть как-то – бегло, неряшливыми широкими мазками придать завладевшей им идее контуры более-менее чёткого плана действий. Это было важно – скупой на похвалу для своего воспитанника Старик высоко отзывался о способности Швейцарца к импровизации, к действиям в цейтноте, и именно поэтому Швейцарец всегда старался как можно тщательнее свои действия планировать. Швыряться козырями по поводу и без – глупо и опасно. А импровизация к тому же оружие обоюдоострое.

Но в итоге получилось: сосредоточившись на одном, он упустил из виду другое, а это было плохо. Не само по себе, а как возможный первый звоночек о том, что перегруженный мозг начинает идти вразнос.

Аккуратно задвинув щеколду, он прошёл обратно в комнату. Девушка уже сидела на кровати, сложив руки на коленях, и смотрела на него… выжидательно. «Угу, выжидательный взгляд породистой легавой, – неожиданно зло подумал Швейцарец. – Нет, бред какой-то – даже если у неё и в самом деле этот взгляд, то знать он об этом не может, потому как легавых собак видел только на старых репродукциях давно испепелённых ядерным огнём картин, а в жизни… ну, попадались мне поджарые псины, но вопрос о породистости там совершенно точно даже рядом не валялся».