Текст книги "У Лукоморья"

Автор книги: Андрей Аливердиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– А вы думаете, что наши вещи сейчас где-то дожидаются нас сквозь сотни лет? – этот вопрос был настолько естественен, что я удивился, как он не пришел в голову раньше.

И каково же было мое удивление, когда я услышал:

– Конечно.

Конечно. Без тени сарказма или шутки.

– Никто не может пользоваться чужим оружием, ибо оно создано только для своего хозяина и служит только своему хозяину. Любой другой, кто попытыется им воспользоваться… Ну, в общем, ему не позавидуешь.

Она сделала многозначительную паузу, значительность которой я так и не понял. – Хотелось бы, знаете ли, подробнее, – спросил я, вложив в слова весь отведенный мне Богом сарказм. – Пожалуйста. Оружие выпьет его душу. Даже трогать чужой меч крайне нежелательно.

– Постой, – как это часто бывает, память неожиданно выплеснула из своих анналов неувязку, – Помнится великаны как-то похитили знаменитый молот моего братца Тора. Он, что не был заговоренным?

– Он именно был заговорен. Перед, в процессе и после кражи они проводили ритуалы перезаговора. И это почти удалось. – Она остановилась и выразительно посмотрела на меня. – А ты, я вижу, не так прост, как пытаешься казаться.

К несчастью, я был именно так прост, но все же был польщен и сделал довольно-важную мину. Однако кое-что мне все-таки не было ясно.

– Так значит, где мы оставим свое оружие, там оно и будет лежать сотни лет, убивая вокруг все живое? Не хочется показаться слишком недоверчивым, но, согласитесь, верится с трудом.

Я специально говорил излишне витиевато, стараясь лишний раз привлечь к себе внимание Гуллвейг, но на этот раз ответил мне, как не странно, Хеймдалл.

– Во-первых, оружие убивает постороннего не всегда и не сразу, а только в процессе, когда он пытается им воспользоваться. Чувствуешь нюанс?

Я кивнул головой.

– А во-вторых, у каждого магического оружия, помимо хозяина есть хранитель. Иногда их бывает несколько. И иногда часть этих товарищей бывают хозяину оружия совсем не товарищами.

Хеймдалл явно все больше и больше заражался от меня витиеватостью. Хотя, может быть, я слишком преувеличиваю свою скромную роль? Не зная. Да это и не важно.

– Так вот, – опять включилась в разговор Гуллвейг, – Вероятнее всего вам следует искать свои принадлежности у нибелунгов – их создателей и первых хранителей.

«Мои принадлежности и так при мне,» – хотел было сказать я, но передумал. Зачем, собственно говоря, лишний раз пошлить? Тем более, что путешествие в Нифльхейм не сулило ничего хорошего. Однако, будучи оптимистом, я все же продолжал надеяться, что до этого не дойдет. Тем более, что, по меньшей мере, мой меч должен был быть где-то именно в нашем мире, Мидграде, если угодно. Нибелунги же могли его стащить только в самое ближайшее время. А может они не успели? Во всяком случае я на это очень надеялся.

И тут эстафету распросов принял Хеймдалл.

– Вот я смотрю. Нас трое. Как вы думаете, подтянутся ли остальные?

Что и говорить, вопрос был, конечно, интересным. Животрепещущим. И, самое главное, совешенно неразрешимым. Гуллвейг молчала.

– Я думаю подтянутся, – ответил я твердо.

– Откуда такая уверенность, – не унимался Хеймдалл.

– А иначе, какого черта?

Как не странно, все всё[21]21
  Это не два одинаковых слова подряд. Второе слово следует читать через ё (е с двумя точками). Прим. на всякий случай.


[Закрыть] поняли. Я сам удивился, потому что понимал далеко не всё. И потому добавил:

– Особенно должны появиться Тор и Один.

– Хотелось бы, – неуверенно медленно произнес Хеймдалл, – Надеюсь, когда рог будет у меня, мы это узнаем наверняка.

– Тор появится, – произнесла, наконец, Гуллвейг. Еще не знаю, когда и где, но появится. А вот вокруг Одина – темно. Не знаю, то ли сам он напустил вокруг себя туману, то ли его нет среди нас.

– Откуда ты знаешь, – спросили мы почти хором, скорее автоматически.

Мы ведь уже прекрасно знали ее пророческие способности. Она тоже знала, что мы знали. И потому просто улыбнулась.

* * *

Как вы должны были заметить, в отличие от предыдущих сеансов коллективной борьбы с блоками, информационный результат этого сеанса был крайне невелик. Практически, ничего нового мы не узнали.

– И это все? – так и летало в воздухе.

Естественно, все остались крайне недовольными. Особенно Линда, которой не удалось вспомнить вообще ничего. Слабым утешением для нее был Од, с таким же результатом, но едва ли это действовало успокаивающе.

У меня были кое-какие мыслишки по этому поводу. Но я решил не портить праздник, и потому сказал:

– Это, вероятно, знак свыше, что, отмечая Новый Год надо праздновать, а не дурака валять! Так что, давайте, собираемся. «У Р-я», я слышал, намечается хороший гудеж.

А так как это был Новогодний бал-маскарад, я предложил всем выбрать себе костюмы, коих в моем замке было превеликое множество. С самого начала все решили, что, так как это Новый год, то должен быть дед Мороз, а лучшей кандидатуры на эту роль, чем я, и быть не может. Я помялся, помялся, утверждая, что дед Мороз там наверняка есть, и им, если на то пошло, должен был быть Кот, но все же согласился. При этом, взяв телесный облик Ильи Муромца в летах, наиболее соответствующий играемому образу.

Увидев меня настоящим дедом, все чуть не упали со смеху. Но смеялись они не долго, потому что сразу встал вопрос о Снегурочке. Гуллвейг сразу сказала, что не хочет быть моей внучкой, и уступила эту роль Фрее, которая еще не очень хорошо освоилась в Лукоморье и потому особо не возражала. Сама же Гуллвейг решила одеться, как вы думаете кем? Правильно, бабой Ягой. Сначала я даже испугался, что она примет это буквально, и возьмет не только одежду, но и тело, своего тогдашнего состояния. Но она оказалась не такой дурой. И, в конце концов, перед нами предстала прелестная амазонка, которой была Яга до того, как ей переломали косточки, но в стилизованных лохмотьях. Которые, кстати, ее совсем не портили, ибо испортить ее было просто невозможно. Таким образом, без костюма у нас остался только Хеймдалл, то есть Йохан.

Сначала, он пытался, было, отделаться от нас, одевшись Хеймдаллом, но мы с Яной на полном серьезе стали убеждать его, что в русском Лукоморье надо одеваться по-русски.[22]22
  И, в конце концов, это было не далеко от истины. Помните мою стычку с богатырями, когда я имел глупость прийти на праздник, в образе Видара?


[Закрыть] В конце концов, его все же оставили Хеймдаллом, но одели в костюм лешего. Это было что-то несуразно-мохнатое, и на редкость идиотское. Так что одеться мог так только швед, впервые пришедший на наш праздник. Но, с другой стороны, он и был шведом, впервые пришедшим на наш праздник, так что это было не удивительно и, таким образом, содержание очень даже соответствовало форме.

Вы наверно спрашиваете: «Куда же девался Од?» О нем как раз я чуть не забыл. Но вспомнив о том, что часть лукоморцев без особого труда выкупают мыслеформы, я симулировал срочное пробуждение Ода, с аварийным возвратом.

И вот в таких идиотских обличиях мы отправились в уже известное вам кафе. Единственное, что действовало успокаивающе, это то, что и все остальные посетители кафе тоже должны были быть в маскарадных костюмах. Должны. Были.

Но вы не знаете наших лукоморцев! Оказалось, что в то время, которое мы посвятили на, как оказалось, бесполезные копания в нашем прошлом, в тусовочных олимпах кто-то создал тенденцию, направленную на то, что Новый Год – праздник серьезный, и встречать его надо серьезно. И, что самое главное, тенденция сия всем почему-то очень понравилось. По крайней мере, по части одежды.

Первые сомнения у меня появились при виде озадаченных взглядов «секьюрити». К слову, в виду нерезиновости кафе, по большим праздникам в него пускали только приглашенных. Но меня, к счастью это не касалось, в виду наличия пожизненно забронированного столика, за которым, если потесниться можно уместится вдесятером.

Когда же мы показались в кафе…

Нет, эту сцену надо представить красочно. Представляйте: кафе, всегда напоминавшее собой вертеп Дикого Запада, теперь было в, не побоюсь этого слова, траурном убранстве. Все же посетители были одеты исключительно в смокинги и строгие вечерние платья. Подчеркиваю, мужчины – в смокингах, а женщины – в СТРОГИХ ВЕЧЕРНИХ ПЛАТЬЯХ. Эти слова выделены не случайно, ибо на каждое из них следует поставить ударению. В таких платьях, наверно, ходят на прием к английской корове или папе римскому. Представили. Отлично.

Теперь в это кафе, а точнее уже ресторан, заходит компания: дед Мороз – единственная классическая фигура, Снегурочка – в очень фривольном наряде, явно рассчитанном на бутафорский мороз, баба Яга – без сломанного носа, но зато в весьма эротически прохудившихся лохмотьях, и, наконец, леший. Тут я не скажу ничего. Ибо описать это чучело огородное человеческим языком вещь если и возможная, то доступная только столпам герменевтики.

Когда мы вошли, в кафе замолкло все. Даже оркестр.

Наши лица надо было видеть! Точнее лица моих спутников, устремивших свои пронизывающие взгляды прямо в меня.

– Все нормально, – произнес я как можно тише. – Такое бывает. Главное – не комплектовать, и вести себя так, как будто все идет по графику. Вон там – мой столик. – Я показал на пустующий столик, во все праздники забронированный за мной.

Тут оркестр, наконец, вышел из оцепенения, и грянул туш. Поднявшийся же со своего места Соловей, выглядевший в смокинге еще несуразнее, чем Хеймдалл – в костюме лешего, ломанулся к нам навстречу.

– Здравствуй, дедушка мороз, борода из ваты, – поприветствовал он меня, и уже набрал, было, воздух для окончания фразы, но я не дал ему этого сделать.

Логическое окончание этой фразы мне не нравилось,[23]23
  А если кто не знает, оно звучит:
  Ты подарки нам принес, (дальше идет нехорошее слово, вырезанное по цензурным соображениям) горбатый.


[Закрыть] и я самым дед-Морозовским голосом произнес:

– Здравствуйте, здравствуйте, внучата мои дорогие. Борода моя не из ваты. Но зато у меня для вас целый мешок подарков.

И с этими словами, я вытащил из мешка и торжественно вручил Соловью фигу. Да именно фигу. И это был совсем не инжир,[24]24
  Инжиром, или фигой называется плод фигового дерева (прим. пост. пер. ред.).


[Закрыть] а не безызвестная комбинация из трех пальцев, сделанная из каучука. К слову, мой мешок весь был забит этими резиновыми изделиями, так что должно было хватить на всех гостей кафе.

Соловей долго рассматривал мой подарок, даже попробовал его на зуб, и, наконец, выдал:

– Ну и кто ты теперь после этого?

Честно говоря, я не знал, что и ответить. Благо, возле меня уже столпилась очередь за халявными подарками. И единственное, что меня теперь беспокоило, это чтобы кто-нибудь из новичков, не зающих в лицо Илью Муромца, не вздумал приставать к нашим дамам, и так чувствовавшим себя не в своей тарелке.

Раздача подарков закончилась на редкость быстро. То есть, закончились подарки. Одной «внучке», вместо фиги пришлось дать свою визитку, и чуть было не пожалел об этом при виде нескольких пар глаз, загоревшихся таким знакомым халявным огнем. Но очередь за визитками я предотвратил, объявив, что остальные подарки ждут их дома.

– Если хочешь, я организую тебе очередь, желающих посидеть на руках у Санта Клауса, – сказал Соловей, когда мы двинулись к столику.

– Глаз выбью, – ответил ему я, и он не стал проверять аллегоричность моих слов.

– Какой ты нудный, – просто ответил он мне, – А я вот для тебя даже песню в подарок заказал. Так и называется «Илья Муромец».

– Не «Сектора газа» ли? – спросил я, зная его пристрастия.

– Вот-вот.

– А ты сам-то ее слышал?

– Пока, нет. А что?

– Да нет, ничего.

Не знаю, хотел ли Соловей подколоть меня, или, в самом деле, думал сделать подарок, но песни этой он однозначно не слышал. Когда же она дошла до нашей с ним встречи,[25]25
  А точнее моих, так сказать, слов:
  «Говоришь, что со мной не знаком,
  Значит быть тебе… (дальше опять идет нехорошее слово, вырезанное по цензурным соображениям)»


[Закрыть] он с криком: «Неправда!», подскочил, как ошпаренный.

Но все же Соловью удалось меня достать. А именно, вдруг он вспомнил, что у него еще куча дел в «Диогене». После чего, вокруг меня собралась толпа каких-то озабоченных обоего пола, желающих посидеть на коленях у Санта-Клауса. Так что нашей компании тоже пришлось делать оттуда ноги.

* * *

В общем, в конце концов, как и на Земле праздник встречи Нового года, в общем, удался. Но все же тень от неудачных инкарнационных раскопок продолжала преследовать нас, периодически выныривая из глубин нашего подсознания.

Даже когда я провожал Гуллвейг до хаты, разговор напрочь отказывался клеиться. И это несмотря на все мои усилия. Даже краски Радужного моста не смогли поднять нам настроение. Как это не похоже это было на наше прошлое расстование.

Единственным объяснением, которое я нашел по сему поводу, было запоздалое похмелье после чреды праздников. По крайней мере, на Гуллвейг это объяснение подействовало. И я был рад и этому. Тем более, что что-то мне подсказывало, что для срыва многих следующих блоков Гуллвейг брать с собой крайне противопоказано. Именно этим я и объяснял столь неудачный последний сеанс. Но вот как только объяснить это ей? Хотя, с другой стороны, зачем?

Глава 5. Воспоминания

Информация от следующих сеансах по срыву блоков была весьма отрывистая. Как я уже говорил, сеансы приходилось поводить в компаниях не более, чем попарно. А как вы должны понимать о сеансах с Фреей Гуллвейг знать было совсем не обязательно. Так что редкие удачи просто потонули в нудности жизни. Если когда-нибудь у меня будет больше свободного времени я обязательно опишу это время более подробно. Пока же, надеюсь, читатель меня простит, если я буду рассказывать не то, что нам удалось вытащить, а о том, что нам удалось вытащить. Извиняюсь, конечно, за тавтологию, но надеюсь, что разница понятна.

* * *

Итак, мы с Хеймдаллом совершили успешное турне в страну былого величия, где в связи с источением Грани уже снова можно было найти чудесный ясень Иггдрасиль,[26]26
  Первой мыслью, пришедшей мне в голову при виде этого ясеня, было спросить его: «Где моя любимая?» Но я не стал этого делать, потому что знал на сей счет лучше ясеня.


[Закрыть] а вместе с ним и вход в Асград, Нифльхейм, Альвхейм, Етунхейм и сотни других мест, о которых большинство из нас, включая вашего покорного слугу, не имеет ни малейшего понятия. Строго говоря, в многомерно искривленном пространстве с истонченной гранью трудно было найти четкие границы между этими мирами.

Как мы и думали, за моим мечом нам пришлось спускаться в Нифльхейм. Об этом нам сказала встреченный у ясеня Одноглазый волк. Этот волк послужил нам ту еще службу после.

Нифльгейм оказался принеприятнейшим местом, населенным опять-таки принеприятнейшими карликами. А что, собственно нам следовало ожидать? Эти карлики доставили нам немало хлопот. Даже если считать только те, которые удалось вытащить в наших инкарнационных воспоминаниях. Однако, в конце концов нам удалось отобрать у них мой меч, а заодно освободить Фрею, которую эти сукины дети обманным путем заманили в их мрачный мир. От нее мы узнали, что рог Хеймдалла захватили темные альвы, к которым теперь и лежал наш путь.

Альвы тоже оказались на редкость продуманными типами. Да и наши основные враги, чье присутствие ощущалось все сильнее и сильнее, поработали с ними на славу. В общем, за рог они потребовали у нас отдать им Фрею. Видимо просить Фрею в качестве выкупа стало доброй традицией.[27]27
  До этого ее хотели великаны, точнее один великан, но это уже совсем другая история.


[Закрыть]

Да. Как же. Разбежались. Однако, нам с Хеймдаллом все же пришлось им это пообещать. Фрея даже расцарапала лицо Хеймдаллу, когда мы ее связывали. Но все обошлось хорошо. На обмывании судьбоносной сделки мы подсыпали в вино яд, любезно предоставленный нам ранее Гуллвейг. Может быть, мы поступили и нехорошо. Но согласитесь, отдавать Фрею этим уродам было тоже не самым лучшим решением. Кроме того, мы ограничились минимальным количеством жертв. А ведь могли напоследок разнести к чертовой матери всю их столицу. У альвов оказалось до черта магических вещей, которые мы не примянули позаимствовать. Но мы и не пустили их в ход. А если бы пустили… Тогда для альвов дело пахло бы геноцидом. Но мы были добрыми. И, как выяснилось позже, зря.

Итак, Хеймдалл наконец обрел свой рог. И вострубив в него, вызвал из забвения всех наших, кто еще дышал окрестных измерениях.

Нам же следовало искать дорогу домой. Нам – это мне, Хеймдаллу, Фрее и Одноглазому волку. И помозговав мы решили, что кротчайший путь будет лежать через чужие измерения. Так как мы уже были в чужом измерении это было вполне логично. Но, как это обычно бывает, логичное и верное не есть синонимы.

Нашим проводником опять выступил Одноглазый волк. Уже как современный человек скажу: Иван Сусанин явно брал у него уроки. И завел он нас в такую… В общем, не хочу выражаться, а потому лишь скажу, что это можно и впрямь назвать краем света.

Там впервые мне довелось столкнуться с остатками творений Тех, кто ушел вслед за древними Богами. Живя своей наполненной событиями жизнью, нам как-то не часто приходилось вспоминать о чем-то, что было еще раньше, чем славное племя асов стало завоевывать свое место под Солнцем. Однако ни что в мире не проходит бесследно, и отголоски событий более древних, чем это можно себе представить, событий откуда, если на то пошло, исходили и мы, и наши основные недруги просачивались сквозь мглу забвения словно капельки воды, находящие свой путь сквозь потолок дома с прохудившейся крышей.

В отличие от нас, практически лишенных древней памяти, Пожиратели душ выступали настоящими хозяевами положения, ибо, оставаясь практически незамеченными, они всё сталкивали нас лбами. Только здесь на руинах древнего города мы, наконец, хотя бы в первом приближении, осознали, с какой силой имеем дело.

Там же мы впервые обнаружили вход в Лабиринт. Вообще, наши приключения в Древнем Городе заслуживают отдельной повести. Там было все, чем изобилуют фэнтезийные романы. Но как я и обещал ранее здесь я не буду заострять внимание на сих не слишком существенных для настоящего повествования вещах, ограничившись квинтесенцией того, что в самом деле важно. А именно, что нам удалось узнать о Лабиринте. И чтобы не пороть отсебятину, я по возможности приведу слова того, кого мы встретили у врат, и как я догадался позже Того, кто есть врата и ключ, Того, кто стоит у порога. Он имеет не считанное число имен. Но я не приведу ни одного настоящего. Ибо я знаю, чем это чревато.

«Итак, что есть из себя Лабиринт? Место на пересечении миров, подобное тому, где берет свое начало знаменитый Игграсиль, но имеющее как бы противоположенный, я бы сказал сущностный, знак. Место, где мир сходясь расходится. Где нет ни пространства, ни времени. Место, где есть лишь пути в чистом виде. Как и любые другие пути они ведут из ниоткуда в никуда, но переходы в них предельно просты, ибо не отягчены они пространственно-временными связями мира. Но простота эта обманчива, в чем и состоит великая тайна Испытания Лабиринтом. Тот кто не МОЖЕТ, но окажется столь дерзким, что решится, будет обречен на вечное скитание в пустых отражениях. И пусть он оставит всякую надежду. Тот же, кто МОЖЕТ, проходя через лабиринт становится воистину хозяином положения. Но вот только, кто может быть уверен, что он МОЖЕТ? Разве что неоперившийся птенец. Но ему никогда не добраться до врат Лабиринта…»

Никто из нас не рискнул тогда подвергнуться этому испытанию. А жаль…

Однако путешествие к Краю света не осталось бесполезным. Во-первых, мы узнали много нового о наших настоящих врагах, и, кроме того, даже не заходя в лабиринт, мы нашли дорогу в наш лес через нечто, сильно напоминающее Радужный мост. Топать до Леса нам все равно пришлось. Но что значит какая-нибудь сотня километров по сравнению с нашим путешествием?

* * *[28]28
  Ранее я говорил, что буду писать по возможности кратко. Однако некоторые эпизоды, вырванные инкарнационными воспоминаниями просто грех не представить более подробно. Взять хотя бы…
  Мы с Хеймдаллом стояли на распутье, и как это водится перед нами…


[Закрыть]

А покинули мы Радужный мост прямо посреди чистого поля у распутья, где, как это водится лежал камень с высеченными на нем древними письменами. На камне сидел ворон. В общем, картина представлялась самая картинная.

– Что-то не могу разобрать, что там написано? – спросил Хеймдалл.

Время сильно поработало над этим камнем, да и сами надписи были выполнены на малопонятном диалекте, однако мне удалось прочитать:

– Налево пойдешь – не хрена не найдешь, направо пойдешь – один хрен найдешь, прямо пойдешь – хрен сам тебя найдет.

Мы снова были в моих родных краях.

– Нам прямо, сказал я, – и мы отправились навстречу судьбе.

* * *

Повсюду на пути нас встречали пепелища разоренных сел. Какая-то страшная сила прокатилась за наше отсутствие по моей земле. Встреченные нами случайные прохожие рассказывали о страшном Кощее Бессметном. Так мы дошли до леса, поразившего даже меня своей таинственностью. Мы еще долго плутали по нему, силясь найти заветную избушку, но не могли найти к ней дороги. Временами нам казалось, что избушка уже рядом, но мы вновь оказывались где-то далеко. Источник Жизни тоже как сквозь землю провалился. Но, наконец, мы увидели ее. Точнее не совсем ее, а то чем она вновь стала. А выглядела она теперь старой страшной ведьмой, какой долгое время была до появления Источника. Но все же мы сразу узнали ее.

– Что случилось? – спросил Хеймдалл первым, – Источник опять исчез?

– Какой ты догадливый, – в ее хриплом старческом голосе все же читались озорные нотки.

– Он еще не то умеет, – встрял в разговор я, – Но насколько я понял, здесь сейчас идет искривление измерений, и лучше будет, если ты проведешь нас в относительно безопасное место.

– Ты правильно понял. Я уже давно слежу за вами и вашим хвостом.

Слова эти были сказаны самым отрешенным тоном, но все же возымели действие. В секунду мы обнажили мечи, и заняли круговую оборону, вызвав приступ каркающего смеха.

– Да вы и впрямь совсем отупели. Уже шуток не понимаете.

– Если бы ты не была женщиной, – я поперхнулся, – За такие шутки знаешь, что бывает?

– Помнишь притчу о мальчике, который всуе кричал: «Волки»? – встрял в разговор Хеймдалл.

– Ладно, ладно, убедили. Фрею, если что, я сразу узнала. А вот волка вашего вижу впервые Ну ладно, идемте за мной.

И мы долго шли за ней следом. Временами лес изменялся до неузнаваемости. Причудливые нездешние деревья полностью закрывали своими кронами свет Солнца. А в ветвях их я различал загадочных ярких птиц, с сияющими перьями.

Мы шли кривой тропой сквозь измерения, путая следы для возможных преследователей. И наконец, показалась знакомая поляна. Я посмотрел на Гуллвейг. Она вновь была прекрасной девчонкой.

* * *

Итак, как я уже говорил, Хеймдалл вострубил в свой рог, и наши стали собираться. Когда мы возвратились назад в родной лес, нас уже ждала веселая компания во главе с Тором. Одина найти так и не удалось.

Лагерь врагов тоже постоянно пополнялся. И основу его пока составлял Кощей. По характеру его действий он сильно напоминал одного из наших. И вскоре выяснилось, что так оно и было. И как вы думаете, кем он оказался? На первый взгляд это покажется парадоксальным, но он оказался Одом. Я тоже сначала этому удивился. Но пораскинув мозгами, я все же решил, что это скорее естественно, чем странно. В бытность свою Леяром он был как раз таким рафинированным красавчиком, каким был и Од. Да и Од тоже был тем еще засранцем.

Но вернемся к нашим баранам, то есть врагам. Из параллельных миров Од сколотил неплохую армию, чем мы похвастать как раз не могли. Более того, наши похождения в Альвхейме вылились в пополнение армии Кощея и из числа альвов, обвинивших нас с Хеймдаллом в вероломстве и, не поверите, геноциде. Вот и делай потом добро!

Но альвы, это ладно. В компании Кощея вскоре появился некий одинокий воин, непонравившейся мне с первого взгляда. Он был высок ростом, имел длинные белые волосы и красные глаза. В этих нечеловеских глазах читалась сама смерть. Никому не пожелал бы встретится с ним на узкой тропинке! Хотя самому мне однажды пришлось столкнуться с ним лицом к лицу на каменистом пути в Етунхейм, куда мы оба направлялись на вербовку легионеров (от представителей нашего мира толку в этой битве было немного). Тогда я не мог понять, почему он не только не напал на меня, но и ушел от боя. Но потом выяснилось, что я был единственным человеком, которого он боялся, ибо ему было предсказано погибнуть от моей руки. Заклятия древних богов дали ему воистину гигантскую силу. И, как оказалось, только мне при рождении было заложено заклятие противодействия этим заклятиям. Но тогда я этого не знал, и этот воин попортил нам немало крови. Взять хотя бы убийство одноглазого волка, нашего проводника в волшебные миры.

С самим Кощеем мне тоже как-то довелось столкнуться лицом к лицу, и, надо сказать, зрелище было не для слабонервных. Если бы он не двигался, то я бы решил, что передо мной мертвец, несколько месяцев пролежавший под жарким Солнцем пустыни.

– Как ты думаешь, почему я бессмертный?.. – спросил он меня тогда, – Потому что я давно умер.

– Зачем же тебе это тело? – ответил я ему вопросом на вопрос, Умирающий воскресает. А стремящийся к вечной жизни все равно умирает. Я умирал много раз. И помню свои пошлые жизни.

Он тоже помнил прошлые жизни, но видимо уже не мог расторгнуть своих контрактов с пожирателями.

* * *

Когда все, или почти все приготовления, по крайней мере, у нашего врага, были завершены, и он начал теснить нас по всем направлением, мы, наконец, уразумели, в какое положение попали. Но это не помешало нам окончательно перессориться между собой.

Особенно характерен был эпизод с Фреей. Я не говорил еще об этом, но по ходу дела у нее с Хеймдаллом стал закручиваться роман. Мы же с ней были просто друзьями. Хорошими друзьями.[29]29
  Как, вы должно быть помните, я не оставлял надежду на сближение с Гуллвейг.


[Закрыть] И такое положение дел всех устраивало. Нет, может меня оно и не совсем устраивало, но, в конце концов нельзя же во все дырки быть затычкой.[30]30
  Надеюсь, вы понимаете, что это выражение фигуральное, а отнюдь не буквальное. Поэтому если кто-то сочтет его непристойным, то это следует отнести исключительно (или эксклюзивно, как кому больше нравится) на его счет. Впрочем, каждый судит в меру своей испорченности.


[Закрыть] Ну, так вот, однажды случилось так, что на одну из операций с Фреей должен был пойти я. Операция сама по себе была пустяковой. Нужно было разведать одно место в Етунхейме. Но получилось так, что мы немного сбились с маршрута и попали в Альвхейм,[31]31
  Помните песню:
«Он шел на Одессу, а вышел к Херсону…»

[Закрыть] где, как вы должно быть догадались, нас ждали не с букетами роз и фанфарами. В общем Фрея была серьезно ранена, и мне пришлось тащить ее к Источнику. Но и его священная вода, затянув раны, долго не могла вернуть ее к жизни. И тогда я решил попробовать так часто цитируемый в сказках прием… Однако несколько увлекся, и не заметил подходящих сзади Хеймдалла с Гуллвейг. Я думаю об их реакции рассказывать не надо. С Хеймдаллом мы даже подрались. Точнее он съездил мне по физиономии. Я же попытался объяснить им, что они всё не так поняли, но у меня плохо это получилось. В общем, в нашей компании возникла трещина…

Так как повествование веду я, то кажется, что и все события крутились вокруг меня. На самом деле это конечно не так. Враги девствовали по всем и по каждому. Но просто не всей подобной информацией я располагаю, да даже то, что мне все-таки известно не всегда кажется важным. Чужая болячка не болит, гласит народная мудрость. И, к сожалению, или к счастью, это так.

Однако как бы то ни было, нам надо было жить и сражаться вместе.

Для честной битвы у нас было слишком мало сил. И потому мы решили изменить правила игры. И первым делом следовало добраться до кощеевой смерти. И главным пострадавшим опять оказался я.

Как вы, должно быть, помните, смерть Кощея размещалась в яйце, яйцо в утке, и так далее. И все это хозяйство размещалось в одном из самых дальних окраин многомерного мира.

Не буду утруждать вас рассказом, как я, Тор и Хеймдалл добирались туда.

Я разрубил цепь, сковывающую ларец, и оттуда выскочил, как вы думаете кто? Действительно заяц. Но это был не просто заяц. Это был всем зайцам заяц. По меньшей мере по части бега.

Тор и Хеймдалл занялись этим зайцем. Я тоже хотел присоединиться к ним, но что-то сковало мои движения. Я почувствовал, как леденящий холод поднимался от земли. Посмотрев вниз, я обмер: Половина моего тела была каменной, и граница, разделяющая живую плоть и холодный камень, быстро поднималась.

Трудно передать весь мой ужас, ибо я знал, что это одно из самых страшных заклятий Древних богов, которое использовали теперь Пожиратели душ. Тот, кто подвергался этому заклятию оставался живым, но подобным камню. И разум его, скованный каменной оболочкой, вынужден находиться в этой темнице до скончания веков, или пока что-то не разрушит камень его тела, что, кстати, было совсем непростой задачей. Тем более затаивший на меня обиду Хеймдалл убедил оставить мое окаменевшее тело в покое.

Но мне повезло. Не могу точно сказать, как[32]32
  Чем оно закончилось ясно и так: мы проиграли.


[Закрыть] закончилось эта большая битва, но свертывающаяся Грань, вынесла ко мне Фенфира – того Белого Воина, который на самом деле был волком-оборотнем. Он разрубил меня своим черным мечом, чем сам того не подозревая спас от самого страшного проклятья.

* * *

– Вот, я не совсем понял, – обратился я Коту, – когда мы предпринимали поход за Кощеевой смертью, она почти как в сказке размещалась на кончике иглы, и далее в яйце, утке, зайце, и т. д. Это же не может быть реально? Что-то я засомневался в адекватности воспоминаний.

– Ты прав, Видар, – он довольно редко называл меня настоящим именем, и потому я понял, что то что он говорит представляет собой большую важность. – С одной стороны это невозможно. Но все же это было… Как разрешить эту дилемму? Как ты должен знать, вещь в себе и вещь для нас – суть две совершенно различные вещи. То, что мы ощущаем лишь частично передает реальную информацию о материальном мире и таким образом, чтобы эта информация представлялась в наиболее простой форме. Когда ты проходишь сквозь грань, разделяющую миры, то дейстыующие законы изменяются. Причем ряд из них меняется радикально. Однако человеческий разум не в состоянии бывает отреагировать адекватным образом. Поэтому он создает промежуточный мир, в котором ты продолжаешь оперировать привычными представлении, но несколько искривленными.

– Сюрреалистичными, – подсказал я.

– Вот именно, сюрреалистичными. Ты правильно подобрал слово. Кстати насколько те яйцо, утка и заяц были похожи на настоящих?

– В первом приближении.

– Ну вот. Вижу, ты понял.

Я обратил внимание, что мы с Котом все чаще и чаще стали вести такие беседы. И сам я стал заражаться от него этой философичностью и передавать ее другим. Время действительно меняло нас, и беспробудные пьянки стали уступать место какой-то подготовке. Я тогда еще не осознавал толком, какой и к чему.