Текст книги "Начнём с воробышков?"
Автор книги: Андрей Кокоулин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Не засну, – сказал Вовка.
– Заснёте! – махнул рукой Вениамин Львович.
– И что вы предлагаете? – вяло поинтересовался Перфилов.
– Я думал, вы уже догадались. У учителя должна быть светлая голова. Хорошо, я намекну. Что охотнее всего воспринимают дети? Вернее…
– А вот и мы!
Появление Лены с противнем, полным жареных куриных ножек, и второй девушки с кастрюлей парящей варёной картошки предотвратило мысленное смертоубийство. И слава Богу! А то Перфилов уже готовился.
На кульминации рецепта, как привить интерес к истории, он делает – трах! бах! вж-жик! – и Вениамин Львович бравым телом валится в одну сторону, а его умолкшая голова – в другую. Так планировалось.
Подруга Лены была пополней фигурой и, возможно, в силу этого казалась существом донельзя оптимистичным и смешливым. Выкладывая половинки картофелин на тарелки, она причмокивала полными губами и восторженно ахала:
– Ах, посмотрите, какая красота получилась! Уварилась на новоселье! Ещё маслица и – пальчики оближешь!
Круглое лицо. Сдобные руки. Пышная грудь. Завитые длинными макаронинами тёмные волосы пружинисто покачивались в такт подходам. Вовке досталась одна картофелина, Вениамину Львовичу – две, а Перфилову – с плотоядным хохотком – три.
Лена, разместив противень на столе, двузубой вилкой распределила к картофелинам курицу. И здесь тоже произошло выделение Перфилова – ему досталось две ножки вместо одной. Пожалели голодного. Перфилов помрачнел.
– Маша, там хлеб ещё и огурцы, – обратилась Лена к подруге.
– Ага.
Маша уплыла на кухню светлым облаком, выпуклым в интересных местах. Исключительно положительные вибрации, кисло подумал Перфилов.
Вениамин Львович пронёс лицо над своей тарелкой.
– Замечательно пахнет.
Вовка отлип от спинки.
– А кетчуп у вас есть? – посмотрел он на Лену.
– Извини, я кетчуп не ем, – развела руками Лена. – Я не знала, что он нужен.
– Это самое важное, – вздохнул мальчик.
Он взял с тарелки картофелину и задумчиво погрузил в неё мелкие белые зубы. Вениамин Львович показал Перфилову глазами: смотри, мол, что детям интересно.
– Хлебушек!
Появившаяся Маша установила в центр стола плетёную корзинку с хлебом, рядом расположила миску с маринованными огурцами и села на стул слева от Перфилова так, что он почувствовал тесное неудобство.
– Ах, люди-соседи! – воскликнула она, на мгновение прижавшись плечом к Перфилову. – Что смотрим? Кушаем! Вот Вовка – молодец!
Вовка, не отрываясь от картофелины, поднял глаза на Машу.
– Вы меня совсем не знаете, тётенька.
Маша хохотнула.
– Ух, какой ершистый!
Она привстала, чтобы взъерошить мальчику волосы, но Вовка мгновенно выскользнул из-под руки. Маша, покраснев, погрозила ему пальцем. Перфилов подцепил вилкой огурчик. Вениамин Львович сдвинул усы:
– Леночка, а запить?
– Ой, забыла!
Уже опустившуюся на стул Лену выдуло из-за стола. Вернулась она с бутылкой лимонада, которую поставила перед Вовкой, бутылкой водки, вручённой Вениамину Львовичу, и с картонной ёмкостью на полтора литра красного полусладкого вина.
– Руслан Игоревич, откройте!
Перфилов завертел в руках коробку.
– Вот же краник! – довольно бесцеремонно указала ему Маша на перфорацию.
– Где? – спросил Перфилов, краснея.
– Внутри! Подцепить и вытянуть.
– Я не совсем понимаю…
Перфилов кое-как разглядел по бокам от перфорации картинки с инструкцией.
– Господи! – Маша отобрала вино из его неловких рук. – Что ж вы, Руслан! Словно и не поили никого!
Она ловко взрезала ногтями участок картона. Кран любопытно вытянул наружу чёрный пластиковый нос с двумя красными "ноздрями".
– Вот!
Вино перекочевало обратно к Перфилову. Маша подставила два бокала.
– Погодите, соображу, – сказал Перфилов.
Он подхватил упаковку снизу, другой рукой одновременно нащупывая кран. "Ноздри" оказались неожиданно тугими.
– Может, я? – возник сбоку Вениамин Львович.
Перфилов встретился глазами с Вовокой, всё ещё терзающим картофелину, затем с участливыми глазами Лены и, злясь на всё вокруг, нажал сильнее. Кран хрюкнул, от этого звука пальцы Перфилова дрогнули, и тонкая струйка полилась мимо бокалов на скатерть, рискуя впоследствии перетечь на платье Лениной подруги.
– Да е…
Маша, отскочив, прошлась матерком по Перфиловской косорукости. Вовка захохотал. Один бокал упал. Но второй опомнившийся Перфилов наполнил до краёв.
– Простите, – он рухнул на стул, цепляя упаковкой тарелки.
– Это на счастье, на счастье…
Лена принялась бомбардировать скатерть салфетками. Салфетки шлёпались и темнели, вбирая разлитое вино. Маша с испугом осматривала своё платье. Одна найденная капля, красноватым кружком расплывшаяся на боку, срочно ("Да что ж ты скажешь!") потребовала соли. Перфилов, вне сомнений, мысленно был сожжён, четвертован и лоботомирован поочерёдно. Ах, где же хохот и добродушие? Лена сбегала за солонкой. Вениамин Львович притиснулся помогать, бормоча, что если на час замочить в белом вине…
– Меня? В белом вине?
– Только платье!
Ругаясь и споря, Лена, Маша и Вениамин Львович убрались из зала на кухню. Там захлопали дверцы шкафов, зашумела вода, потом Маша горько произнесла:
– Нет, пропал мой hermess!
Перфилов стиснул голову руками. Сама дура, подумалось ему с отчаянием. Ну сама же прижималась, скалилась. А я опять виноват!
Бежать? Вскинув глаза, он с надеждой посмотрел на вроде бы никем не контролируемый выход. Если незаметно…
– Дядя Руслан, – услышал Перфилов хриплый шёпот мальчика.
– Что?
– Вы посмотрите, что у меня есть.
Повернувшись боком, Вовка оттопырил широкий курточный карман.
– Что там?
– А вы посмотрите.
Перфилов подумал, что чем ближе он окажется у дверного проёма, тем удобнее ему будет просочиться мимо кухни. Нет, конечно, и с Вовкой надо бы поговорить, но не здесь же!
– Ну, что у тебя?
Перфилов обогнул стол и нырнул головой к распахнутому карману.
Ни черта видно не было. Ещё тень от собственной фигуры накрыла, смешивая цвета. Какой-то ком, кажется, серый, тёмно-серый, лежал в кармане.
– Это что? – спросил Перфилов.
Вовка посмотрел виновато.
– Воробей, дядя Руслан.
– Что?
– Я убил воробья.
Перфилов вздрогнул. Затем вздрогнул вторично, когда на кухне вскрикнула Маша, которой, по-видимому, что-то не то сделали с пятном. Воробей! Ведь думал, думал об этом! Ему сделалось жарко. На подламывающихся ногах Перфилов вернулся за стол.
Воробей!
– Ты уверен? – прошептал он.
Вовка тоскливо кивнул.
– Может, это не ты.
– Он прямо передо мной упал, – бледнея, сказал Вовка. – Я сначала не понял, дядя Руслан, а он – раз! – и шлёп! Прямо с дерева!
– А ты злился?
– Наверное, я не по…
– Эх, Руслан Игоревич! – шагнув в комнату, с чувством произнёс Вениамин Львович. – Что ж вы! Такой праздник, а вы…
– Вибрирую? – спросил Перфилов.
– Это ещё пол-беды, – сосед, отклонившись, бросил взгляд в проём и, покачивая головой, будто в сомнениях, стал пробираться к своему месту. – Просто удивительно, как вы… как вам удаётся из ничего…
– Дядя Руслан не виноват, – сказал Вовка.
Вениамин Львович повернулся к нему всем телом.
– Молодой человек, вы ещё слишком молоды, чтобы рассуждать о таких вещах!
Усы его грозно шевельнулись. Вовка нахмурился, но умолк.
Вениамин Львович набулькал себе водки в бокал, горестно произнёс: "Стынет же всё!" и залпом махнул грамм, наверное, семьдесят пять.
– Это ведь умудриться…
Он сморщился, давая водочной горечи ухнуть в желудок.
– Ну вот, всё в порядке! – объявила, появляясь, Лена.
Маша, обогнув её, с прижатой к боку ладонью добралась до своего стула и демонстративно отставила его от Перфилова.
– Вы знаете, сколько стоило это платье? – прошипела она ему. – Вам столько в месяц не заработать!
– Маш, ну хватит! – обидчиво протянула Лена.
– Всё, Ленусик, всё, – сказала Маша. – Только пусть мне водки нальют!
– А я готов! – будто на пружине подскочил вверх Вениамин Львович.
Блеснули стекло, лак на ногтях, с мягким звоном горлышко бутылки соприкоснулось с приподнятой стопкой.
– Давайте тост! – сказала Лена, обводя собравшихся взглядом.
Она не успела продолжить – её подруга вдруг захохотала как сумасшедшая. Вениамин Львович, прекратив наливать, озадаченно поднял бровь.
– Маше…
– Нет-нет, – уминая хохот в пышной груди, заговорила Маша, – я просто подумала, кх-х-х… что обычно как раз желают, чтобы жизнь в новой квартире, к-х-ха… была продолжением новоселья, весёлой, искристой…
Не удержавшись, она снова захохотала, замахала рукой. Но, чуть успокоившись, блестя глазами, продолжила:
– А у нас то вино прольют, то тарелку раскокают, хорошо ещё, не убили никого…
Тут уже фыркнул Вовка, и спустя мгновение, необходимое, чтобы забрать побольше воздуха в лёгкие, захохотали все. Вениамин Львович – стоя и покачиваясь, будто под ветром. Маша – уронив лицо на сгиб локтя. Лена – вздрагивая и утирая потёкшую тушь.
Перфилов выдувал смех в кулак, и получалось какое-то ту-ру-ру и тру-ха-ха. Нет, смешно, смешно. Весело.
– Всё, всё, едим! – сказала Лена.
Все уткнулись в тарелки, зазвякали по фарфору вилки и ножи, захрустели, переламываясь, куриные кости, поплыли наколотые огурцы.
Взгляд Маши, принявшей рюмку водки внутрь, в отношении Перфилова несколько подобрел. Вениамин Львович налил ей ещё.
– А мне вина! – сказала Лена.
И все опять захохотали, причём Маша едва не подавилась, и Перфилов на всякий случай отклонился, чтобы не подумали, будто он опять был причиной. Вовка нет-нет и нащупывал мёртвого воробья – Перфилов видел это по его сосредоточенному лицу.
Курица оказалась замечательно прожарена.
Вовке налили лимонада. Вениамин Львович, взяв-таки на себя обязанности разливающего, нацедил вина и Лене, и Маше. Перфилов чуть-чуть пригубил водки. Между Леной и Вениамином Львовичем завязался разговор о домашних соленьях, вареньях и особенностях созревания перцев и помидор в теплицах среднерусской полосы. С теплиц они плавно перешли на погоду, на нынешнюю весну, на прогноз по лету. Здесь включилась Маша и поведала о связи самочувствия с пятнами на солнце, о перемене полюсов и скором ледниковом периоде.
– Да ну, ерунда! – высказался Вениамин Львович. – Всё дело, простите меня, Мария, в малом отрезке наблюдения, поэтому погодные сезонные флуктуации нам кажутся чем-то из ряда вон выходящим, хотя, на самом деле, не выходят за статистические границы не двухсот, а, скажем, тысячи или двух тысяч лет.
– А пчёлы? – не сдалась Ленина подруга. – Пчёлы же вымирают! И дельфины выбрасываются!
– Ну, это ещё не изученный феномен.
– У вас вон, у дома, насекомые у стенок лежат! Тоже, скажете, феномен?
– Это где? – поинтересовался Вениамин Львович.
– У дома, под окнами. Вот как идёшь от остановки – под одним и под другим. И на асфальте.
Перфилов заметил, как побледнел Вовка.
– Ну так травили, наверное, – сказал Вениамин Львович легкомысленно. – А потом смели да не убрали. Или дети, знаете, как только не развлекаются, может, даже соревнуются на количество трупиков. Но скажу вам вещь более необъяснимую: тараканы из квартир действительно куда-то пропадают.
– А вот это верно! – горячо поддержала его Маша. – Я сама думаю, не предчувствуют ли они чего? Катаклизм или яд какой-нибудь?
– Возможно, люди меняются, – Вениамин Львович качнул головой, явно не одобряя эти изменения. – Люди становятся злее, раздражительнее, всякие насекомые, поверьте, это отлично чувствуют. Видимо, наступает определённый предел…
– А я думаю, это новая химия, – сказала Лена.
– Химия!? – воскликнул Вениамин Львович. – Они выживут даже в ядерной войне! Они и крысы. Потому что – сверхадаптивный аппарат!
– Тогда – микроволны.
Перфилову сделалось скучно.
Он доел курицу, пока Маша, Лена и Вениамин Львович вели громкий спор о выживаемости тараканов и наличии их в квартирах. Потом Лена обратила внимание на то, что Перфилов отставил тарелку, и предложила потанцевать.
Тараканы отошли на второй план. Стол отодвинули. Лишнюю посуду убрали. В магнитолу зарядили диск.
– Руслан Игоревич!
Лена встала перед Перфиловым, протянув руки.
– Что? – спросил он, перебравшийся в процессе перемещения стола со стулом к Вовкиному креслу.
– Хотя бы один танец!
– Я не особо умею.
– Руслан Игоревич! – с укором произнёс Вениамин Львович. – Уж могли бы уважить хозяйку! В конце концов, это неприлично!
Они с Марией вдвоём уже медленно покачивались в центре комнаты под "Эммануель", которой разродилась магнитола. Одна рука соседа сползла с талии чуть ниже и явно намечала дальнейший эротический захват ягодицы.
– Хорошо, – под ожидающим взглядом Лены сдался Перфилов, – но предупреждаю…
– Оставьте.
Лена вытянула его к себе. Её глаза оказались так близко, что он разглядел своё маленькое и несчастное отражение в глубине зрачков.
– Ведите, – сказала она.
Губы её, розовые от помады, приглашающе изогнулись, ресницы дрогнули, голова чуть склонилась вправо. Перфилов, мысленно вздохнув, возложил руки чуть выше Лениной талии и повёл по часовой.
Поля Мориа сменил Джо Дассен, Вениамин Львович, едва разминувшийся с Перфиловым плечами, подмигнул и притиснул к себе ойкнувшую подругу.
Комната смещалась в такт шагам, то раздражая взгляд бедным углом, то поворачиваясь окном, за которым проступали рамы остеклённого балкона, то приближаясь исцарапанным сервантом с одинокой фигурной свечой на полке.
Вовка в кресле деловито терзал пятку.
– Ну как? – спросила Лена спустя три или четыре минуты.
Джо Дассен утихомирился, уступив место Морриконе.
– Что "как"? – спросил Перфилов.
– Ну совсем же не страшно немного потанцевать.
– Мне кажется, это вопрос не страха, а подчинения.
Лена лукаво улыбнулась.
– А вам разве не хочется подчиняться?
– В каком смысле?
– Мужчинам часто не хватает цели. Они живут словно впустую, ни для чего. А женщина эту цель даёт.
– Это какую?
Комната под музыку раскручивалась всё быстрее.
– Себя. Женщина – это же персонифицированная любовь. Ради чего ещё должен жить мужчина, как не ради любви?
– Вы знаете про Елену Троянскую, Августу Гонорию, Рогнеду Полоцкую? Сколько, думаете, людей положили на алтарь их любви Менелай с Агамемноном, Атилла и князь Владимир?
– Ну, это частные случаи.
– Вы ошибаетесь. Женщина очень часто просит невозможного. Или же считает, что ради неё можно всё.
– То есть, вы женоненавистник?
– Простите…
Перфилов расцепился с Леной, и комната остановилась.
Вениамин Львович всё ещё, жмурясь, гладил нескромные Машины формы, и Маша не отстранялась. Перфилов подумал: нашли друг друга.
Он снова подсел к Вовке.
– Ещё десерт! Не расходимся! – объявила Лена и выскочила на кухню.
– Ты как? – шепнул Вовке Перфилов.
Мальчик взглянул на него.
– Мне страшно, дядя Руслан.
– Из-за воробья?
Вовка кивнул.
– Я же не специально, а он всё равно…
В груди у Перфилова ёкнуло.
– Знаешь, нам обязательно надо поговорить. Желательно, конечно, наедине. Потому что такие вопросы в компаниях не решаются.
– Меня к вам не отпустят, – вздохнул Вовка.
– Придётся как-то исхитриться. Твоя мама разве не работает?
– Работает. Она, как и вы, днём. Я её ненавижу! – вдруг с физически ощутимой злостью произнёс мальчик.
– Вовка!
– Вы можете мне помочь?
– Не знаю. Но вместе мы что-нибудь придумаем. Возможно…
– Возможно, Вове пора домой, – сказал, возникнув перед креслом, Вениамин Львович. Он пошевелил усами, наклонился и низким голосом выговорил Перфилову:
– Как можно? У вас Леночка не обихожена, дорогой мой, а вы с мальчиком… Я тазобедренным суставом чую, она вас хочет.
Перфилов обнаружил, что музыка кончилась, а девушек в комнате нет.
– Я, наверное, пас, – сказал он.
Лицо Вениамина Львовича, комкаясь, выразило крайнее неудовольствие.
– Нездоровые вибрации, Руслан Игоревич, – он ещё понизил голос. – А что если это сексуальное напряжение? Вы хотите его снять? Я не знаю, как у вас в этом плане было с Маргаритой, она была своеобразная же…
Перфилов, не выдержав, несильно ткнул соседа по лестничной площадке в грудь. До лица пришлось бы тянуться.
– Заткнитесь!
– Что-о?
Перфилов поднялся.
– Или вы замолкаете, или мы устраиваем мордобой.
– Вы… – нешуточное возмущение Вениамина Львовича проявилось в напряжённо дрогнувших усах. – Я старше вас! Я вполне ещё могу… какого-то щенка!..
Оглядываясь на дверной проём, он принялся закатывать рукав торжественно-белого, с серыми домиками узора на груди, свитера.
– А у меня – вибрации! – прошипел Перфилов. – Не боитесь?
Он поднял длинные бледные руки к лицу, плохо копируя боксёрскую стойку.
– Дядя Руслан, – произнёс с кресла Вовка.
– Отстань! – бросил ему Перфилов, не усмотрев, как сжался от окрика, потемнел глазами мальчик.
– Мужчины! – всплеснула полотенцем, встав на пороге, Лена. – Вы из-за меня, что ли? Или из-за Маши?
– Из-за полового напряжения, – прищурился Вениамин Львович.
– Из-за негатива! – процедил Перфилов.
– Что вы праздник портите, в конце концов! – подскочив, Лена заставила драчунов опустить руки. – Хватит!
– Как скажете, – с готовностью сказал Вениамин Львович и отошёл к столу, словно ничего и не произошло.
– Павианы! – Лена посмотрела на Перфилова. – Самцы!
– Скажете тоже, – отвернулся тот.
– Ещё и при ребёнке! Ой, а где Вовка?
Перфилов обернулся. В кресле мальчика не было.
– Наверное, ушёл, – сказал Вениамин Львович, поднося к губам рюмку. – В конце концов, детское время кончилось…
– Заткнитесь уже.
Перфилов шагнул из комнаты в прихожую. Входная дверь была приоткрыта.
– Вовка! – крикнул Перфилов, выглянув на лестничную площадку.
Но мальчика там не оказалось.
– Что вы за ребёнком-то скачете? – крикнула из кухни Маша. – Тьфу! Ушёл и ушёл. Не маленький. Он вам что, сын?
– Что вы про него и про меня знаете? – гневно выдохнул Перфилов. – Сидите здесь, а там – воробьи! Вы понимаете? Воробьи!
– Какие воробьи? – спросила Лена.
– Он болен! – ухмыльнулась Маша.
– Это водка! – авторитетно заявил Вениамин Львович. – Такое бывает, когда не пьёшь, держишься, терпишь, а потом даже не сто, пятьдесят или тридцать грамм… И наповал! Предрасположенность!
Перфилов с тоской посмотрел на них, столпившихся в узкой прихожей.
– Глупые вы люди!
– Ох-хо-хо! – захохотал Вениамин Львович. – Ох-хо-хо! Наповал!
Лена прыснула смешком, а Маша согнулась, и плечи её занялись мелкой дрожью. Звук, вслед за движением плеч родившийся внутри девушки, напоминал шипение чайника на конфорке:
– Ус-с-с… сы-сы-сы…
– Как хотите, – сказал Перфилов и вышел вон.
Вениамин Львович, кажется, попытался его остановить, но вяло, без особого желания.
– Ну что вы… – сказал он.
Дальше дверь отсекла часть слова, а окончание фразы превратила в глухой бубнеж, невыразительный и малопонятный.
Перфилов поднялся на пролёт и привалился к стене, рискуя испачкаться в побелке. Твари с половым напряжением!
Он укусил себя за костяшки пальцев.
– Руслан Игоревич!
Перфилов видел, как выпустив свет из квартиры на лестничную площадку, тень Лены застыла на ступеньках, но не сделал попытки отозваться.
Безрезультатно подождав несколько секунд, тень качнулась, и свет со щелчком замка угас.
И правильно, подумалось Перфилову. Он бы всё равно испортил праздник. Вибрации, что вы хотите!
Перфилов вздохнул и побрёл к себе наверх.
Странно, но ему вдруг стали близки и понятны прорицатели и провидцы, которые не могли ничего изменить. Предупреждали, предостерегали, но знали, что им никто не поверит. Он ведь тоже стучит в души соседей, бьёт в набат. И что получает в ответ?
Вибрации!
Лаокоон, Кассандра, Сивилла Куманская, Иоанн, я с вами. Я тоже вижу! Я – в пустоте. Среди людей, но один. Словно в сетях. Вязко. Душно! Господи, как я хочу уме…
Перфилов запнулся – на последней ступеньке, рядом с дверью в его квартиру сидел, потупившись, Вовка.
– Вовка, ты что?
– Вы же хотели поговорить? – мальчик испытующе посмотрел на Перфилова. – Вы же скажете, что мне делать?
– А если бы я… – Перфилов торопливо зазвенел ключами. – То есть, ладно… Погоди, а мама твоя?
– Я соврал, что ушёл к Лёшке Новикову в приставку рубиться.
– Ясно. Проходи, – Перфилов отпер и широко раскрыл дверь. – Ты до скольки отпросился?
– До восьми.
Вовка сразу направился в комнату.
– Чай будешь? – спросил Перфилов, включив свет.
– Дядя Руслан, мы же только что пили!
– Извини.
Перфилов потоптался, потом, обогнув Вовку, стянул с кресла покрывало и накрыл им раскладной диван. И то как-то уж совсем пошло получалось.
– Садись.
– Давайте на полу, – сказал мальчик и опустился на ковёр перед телевизором.
– Давай, – согласился Перфилов, с готовностью садясь напротив.
– Вот, дядя Руслан.
Вовка бережно достал из курточного кармана мёртвого воробья.
– Я, знаешь…
Перфилов склонился к серо-коричневому комочку на детской ладони и разглядел лапку и маленький чёрный клюв.
– Что мне с ним делать? – спросил, заглядывая в глаза, Вовка. – Похоронить?
– Нет, погоди… – растерянно сказал Перфилов. – Это второе. Первое: расскажи точно, как всё произошло.
Мальчик опустил птицу на ковёр.
– Я разозлился, – сказал он хмуро.
– И всё? Ты же думал о чём-то.
– Мама меня стукнула, и я подумал… я не нарочно подумал, честное слово, что я ничего не сделал, а она…
Вовка всхлипнул, по-новому переживая обиду.
– А потом? – спросил Перфилов.
– Потом я разозлился и стал смотреть в окно. Я, когда злюсь, у меня в горле царапает. А тут очень сильно зацарапало.
– Ты на маму разозлился?
Вовка кивнул.
– Да, – тихо сказал он.
– А воробей?
– Он сразу на подоконник упал, – мальчик коснулся комочка перьев пальцем. – Даже не чирикнул. Он же не мог сам?
– Думаю, нет, – честно сказал Перфилов.
– И вам не страшно? – прошептал Вовка, наклонившись.
Перфилов задумался.
– Нет, – сказал он спустя минуту, – сейчас уже нет, мне захотелось найти выход. Может, в этом состоит моя миссия. Я вообще думаю, что это очень загадочная история. Представь, у одного мальчика проснулся дар: когда он злится, кто-то вокруг умирает. Начинается всё с мушек и жуков, они сыплются с деревьев, всё больше и больше, или погибают на лету. Затем, через какое-то время, приходит черёд существ покрупнее. Например, воробьёв. И совсем скоро…
Перфилов замолчал.
– Что? – спросил Вовка.
– Я думаю, если мальчик не найдёт способ не злиться, совсем скоро придёт черёд мышей, кошек и собак.
– А если он не может не злиться?
– Ну как? Почему он не может не злиться?
Вовка поднял голову.
– А вы вот могли бы не драться с толстым дядей?
– Ну, это… – Перфилов вздохнул. – Наверное, если бы не принимал его слова близко к сердцу. Но это сложно.
– А если тебя стукнули, как не злиться? Или обидели, как вас?
Перфилов посмотрел на мёртвого воробья.
– Не знаю. Возможно… Я думаю, Вовка, надо эту злость как-то трансформировать. Понимаешь, разозлиться на саму злость. Успеть понять, что это неправильно, и разозлиться.
Вовка озадаченно нахмурился.
– Это как?
– Как? – Перфилов почесал лоб. – Вот, знаешь, кто-то однажды сказал, что если добро не из чего сделать, то его надо делать даже из зла. Как-то так, по-моему. То есть, злиться не на маму, которая тебя ударила, а на то плохое, что в ней есть. Пытаться, чтобы этого плохого не было. Понимаешь?
Вовка медленно кивнул. Глаза его засветились.
– Ещё лучше, конечно, не злиться, – сказал Перфилов. – Но если это невозможно, то ещё можно поймать себя на этой злости и направить её… или на вещь какую-нибудь, как на отдушину, или на что-то плохое… на болезнь какую-нибудь.
– И вы думаете, что у меня получится?
– Не знаю, но пробовать-то надо. Иначе, боюсь, всё будет развиваться не очень хорошо.
– А если снова?
– Я думаю, Вовка, что ты ответственный человек, – сказал Перфилов. – И вполне взрослый. Сможешь себя контролировать.
Мальчик с сомнением хмыкнул.
– Скажете тоже. Мне – шесть.
– На войне рано взрослеют. А у тебя война. Представь, что жуки-червяки – это твоя армия, и она терпит поражения. Сегодня был убит генерал Воробей. А завтра?
– У меня злость сама вспыхивает, – всхлипнул Вовка.
– Не реви.
Перфилов передвинулся, оказавшись с мальчиком рядом. Он приобнял его, думая, что совсем не подходит на роль всё понимающего взрослого.
– Я вот хочу умереть, – зачем-то сказал он.
– Почему? – боднул его головой Вовка.
– Как-то незачем жить.
– Совсем-совсем?
Перфилов, улыбнувшись себе, потрепал мальчика по макушке.
– Просто она какая-то бессмысленная сделалась. Вроде как что-то делаю, живу, преподаю в школе, но всё это ни мне, ни кому-то другому не нужно.
– Это почему?
Вовка давил локтем на рёбра, но Перфилов не собирался шевелиться. Пусть.
– Ну, как-то… Я ничего не добился в жизни, никого не люблю, меня никто не любит. И что дальше? Пустота.
– Но мне же вы помогаете!
Перфилов посмотрел в синеву окна.
– Возможно, ты то чудо, которого мне не хватало.
– Я не чудо, я – Вовка.
– Ну, да.
Он прижал мальчика к себе. Впрочем, Вовка не долго терпел такое единение, зашевелился, отстранился.
– А вы тоже воюйте!
– С чем? С пустотой в себе?
– Но из пустоты тоже же можно делать добро!
Перфилов пожал плечом.
– Не знаю. Это же пустота. Как можно сделать что-то из ничего? Вы в школе, в старших классах, будете изучать закон сохранения энергии. Он говорит, что из ничего никогда ничего не получается.
– Тогда это неправильный закон! – возмутился Вовка.
– Наверное.
– А если я разозлюсь на этот закон, он исчезнет?
Перфилов вновь посмотрел на воробья.
– Нет, Вовка, давай не будем трогать фундаментальные принципы земного существования, хорошо?
– Ладно, – согласился мальчик.
– А воробья… – Перфилов поднялся. – Давай я положу его в коробку, у меня есть небольшая, и ты похоронишь его во дворе. Или у окна своего.
На кухне он достал из тумбочки картонную коробку от лампочки.
– Вот, – сказал он, вернувшись в комнату, – по-моему, подойдёт.
– Дядя Руслан, вы всё же попробуйте! – пряча воробья в коробку, с нажимом произнёс Вовка.
– Что?
– Ну, не убивать себя.
Перфилов поднял согнутую руку.
– Клянусь! – он подмигнул мальчику. – Мне на самом деле хочется спасти мир.
– От меня?
– От твоей злости. Согласись, это чудо – такой дар, если мы с тобой, конечно, не ошибаемся. И мне совсем не хочется, чтобы этот дар стал проклятием. Для меня это, видимо, что-то значит.
– Тогда я пошёл? – спросил Вовка.
– Да. И постарайся не злиться.
Вовка показал язык.
Хлопнула дверь. Нет, подумалось Перфилову, это не "крапивинский" мальчик. Был бы он старше на шесть или восемь лет…
Впрочем, "крапивинские" мальчики живут совсем в другом мире. Возможно, что в том, сиреневом, соприкасающимся с Разгуляевым между пятью и шестью часами.
Перфилов почесался, вскинул руки и рухнул на диван.
А хорошо поговорили! Нет, не зря он сходил на новоселье. Не было бы счастья… Он фыркнул, вспоминая пролитое вино. Кошмар! Ну, не рассчитал, краник дурацкий…
Короткий приступ стыда заставил Перфилова скорчиться, спрятать лицо под краем одеяла. Да уж, натворил дел.
В ладонь ткнулся пульт.
Перфилов, привстав, включил телевизор. Шла какая-то мелодрама с деревенским уклоном. Неказистые домики, лопухи, вода из колодца. Простые платьица, кирзачи и фуфайки. И непременные засаленные кепочки.
Он вырубил звук.
Значит, первый шаг сделан, потекли мысли. Глупо думать, что у Вовки сразу всё получится. Но и дьявольского в нём ничего нет. Просто дар. И хорошо, что он сам это осознаёт. И то, что страшно ему, тоже хорошо. Но дальше надо разбираться, пусть и по-дилетантски, с механизмом включения-выключения дара.
А ещё лучше, конечно, причины злости купировать. Да, надо будет ещё поговорить с Вовкой, выяснить… Впрочем, что там, мать осталась одна, отец где-то чёрт-те где. Но я вряд ли гожусь на роль отца.
Актёры на экране хлопали ртами, как рыбы в аквариуме.
Какое-то время Перфилов пытался угадать по губам, что они говорят. Но реплики в его голове крутились почему-то классические, из старых фильмов, вроде "Женитьбы Бальзаминова" и "За двумя зайцами". Не беспокойтесь, обхождение понимаем… И прочее.
Все они не попадали в артикуляцию.
А жить – немножко хочется! – подумал вдруг Перфилов. Не то, чтобы – ух! Но – интересно. Есть возможность сделать хоть что-то важное.
И Вовка – молодец.
Попробовать что ли повоевать с пустотой по его совету? Как только добра из неё нажить? Сначала, конечно, пропылесосить. Пустота, в конце концов, это чистая пустота. Без грязи. Начнём с малого.
Пылесос Марго оставила ему в подарок.
Странное, казалось бы, попустительство с её стороны. Но аппарат был старенький и страшно выл и грелся. А ещё ей, наверное, виделась в этом некая остаточная забота о беспомощном в хозяйственном смысле муже. "Ах, Русик, Русик, – говорила она Перфилову, – будешь ты полы мыть? Ведь нет, не будешь. Так хоть пройдёшься пылесосом раз в неделю, всё больше порядка будет. Это не сложно, я тебя проконтролирую. Ты понял?"
Он, конечно, сказал, что понял.
Но вместо пылесоса раз в месяц, раз в полтора наливал ведро воды и возил по полам мокрой тряпкой. Назло.
Он же злой, у него – вибрации.
Но сегодня можно и пропылесосить. В знак примирения. С кем миримся? С Марго. Заочно. Со всем миром, может быть.
Перфилов выволок серую полусферу пылесоса из кладовки, распустив, воткнул шнур в розетку, взялся за хобот с раструбом. Включил.
Оу-оу-о-о-о!
Показалось, от воя поморщились даже актёры в телевизоре. У дивана, за диваном, в углах, оскабливая плинтуса. Затем – по ковру.
Оу-о-о!
Крошки щёлкали, проскакивая по хоботу. Вокруг определённо становилось чище и начинало пахнуть разогретой пылью.
Не поздно ли я взялся? – подумал Перфилов, заглянув в темнеющее окно. Но довёл дело до конца, свозив пылесос в кухню и в прихожую.
Оу-о…
Выдернутый из розетки аппарат ещё секунды три гудел, затихая. Вытряхивать мешок Перфилов не стал, просто отвёз пылесос обратно в кладовку.
Что ж, так лучше.
Осталось спасти мир. А потом? Потом супергерои выходят на пенсию…
Перфилов сходил на кухню, достал из холодильника пакет кефира, набулькал в стакан. Заметил на полу пропущенный осколок от водочной бутылки и выкинул его в помойное ведро.
Собственно, чистка пустоты закончена.
Он отхлебнул кефира. Муха, жужжащая между занавесками и стеклом кухонного окна, его умилила. Живая. Брюшко с синеватым отливом.
Да, наверное, не хорошо будет подводить Вовку, если мальчишка будет бороться со своей проблемой, а он, Перфилов, со своей не будет. Не честно и подло.
Да и вообще – пора уже попытаться.
Чего ему хочется? Из очевидного – конечно, покоя. Но покоя, похоже, не завезли. Дефицит-с. Вибрации-с. Ещё понимания хочется. Очень простое, на самом деле, желание. Простое и невыполнимое. Потому что понимать – это любить. А он и сам себя не очень-то любит. Он себя терпит, как ежедневный ритуал.
Ладно. Ещё хочется осмысленности.
Некоторые вот считают, что смысл жизни мужчины находится в женщине, и само наличие женщины уже снимает этот вопрос. Только вот опыт с Марго убеждает в обратном. Жутко чувствовать себя бесплатным приложением к квартире. Ещё жутче – домашним животным, которому в процессе дрессировки дозволяют припасть к телу.
