Текст книги "Долина роз(СИ)"

Автор книги: Андрей Карлеба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Вот видите, какой? – сказала Анна.

– Очень прошу, сделайте какую-нибудь косметику.

Мы договорились о цене и времени. Она и впрямь сделала почти невозможное...

Заказ катафалка, гроба, венков, вещи на умершего, подготовка панихиды.

Суета предпохоронного дня измаяла до предела. Но все было готово.

Вечером прилетела Ольга, такая же измотанная, как я сам, но все такая же очаровательная, какой и была раньше.

–Я знаю, Оля, что здесь для тебя нет трагедии. Что он, все же, почти

чужой человек, но драматизм в ситуации присутствует, и от этого никуда

не деться. Ты родилась и благодаря ему. Держись. Все приготовили.

Завтра, с утра, я в морг. Привезу гроб к дому, и там все простятся...

Когда я забирал тело в морге, Анна внимательно посмотрела на меня

и почему-то сказала:

– Вы делали это не для родственника. Для женщины.

Я ответил:

– Вы мудрый человек, Анна!

Нет необходимости о подробностях ритуала. Лишь одно было важно мне – чтобы Ольга поняла, почему я откликнулся на ее просьбу.

Я сам помогал переложить его в гроб и собственными руками накрыл лицо перед тем, как крышка навсегда скрыла тело, а резкий стук молотков заглушил прощальные слезы. Я чувствовал, что это должен сделать только я. И в то печальное мгновение, как ни парадоксально, я испытал чувство, чем-то похожее на счастье. Я разделил боль ее сердца, и значит часть ее жизни.

Уже брошены последние горсти земли и установлен крест. Прощавшиеся медленно идут к автобусу. В этот миг Оля, стойко державшаяся все время, все же потеряла над собой контроль, горько заплакала и стала обессилено оседать над могилой.

Нет, все-таки не может человек не почувствовать зов собственной крови!..

Я подхватил ее и прижал к себе.

Прошел еще один день после похоронной неразберихи. Улеглись страсти. Ей было пора лететь в Германию.

Когда мы ехали в аэропорт, она попросила на минуту остановить машину, посмотрела на меня и, ни слова не говоря, достала из сумочки ключи от ее дома. На них был одет такой же металлический брелок, как и на моих, но

с буквой "С".

Мы прижались друг к другу и в ее глазах заблестели маленькие капельки слезинок.

Самолет вновь растворился в голубом небе, не оставив даже светлой полоски.

Как же близки в памяти эти дни, словно все происходило вчера, но и они уже только воспоминания...

Глава 7. Точка росы

Здесь я отступлю от хронологии событий, ведь пожалуй только пуля не отклоняется от траектории, до тех пор, пока не встретит на пути препятствие, да и как учил меня майор Булавкин: «Даже пулю ветром сносит – от прицела два отбросить!».

Выйдя из метро и осмотревшись, я решил идти вдоль Солянки в сторону Яузы...

В Москве действительно есть, чем заняться. Например, поиском Малого Ивановского переулка.

Подходя к группе младших офицеров, на куртках которых красовались герб столицы и надпись "Московская милиция", я догадывался о том, какой примерно получу ответ: "Мы не местные". И всего-то на всего, хотел узнать, где здесь расположился университет МВД России. Ведь, наверно, битых полчаса кружу вокруг всего двух злополучных кварталов, точно зная, что он где-то здесь, так как заблаговременно спросил у охранника расположенного рядом банка, как пройти, но только случайные прохожие периодически интересуются у меня самого, где тот или иной переулок. Ветер и снег уже достаточно поднадоели, и я укрываюсь в пункте обмена валюты. Извлекаю из сумки сотовый телефон.

Профессор тоже не может понять, что это за заведение "Формоза", у входа в которое я нахожусь. Но слышу в трубку, как кто-то на кафедре говорит, что это за углом, и тогда он просит меня подождать на месте.

Ему тоже потребовалась провожатая – высокая, стройная ассистент кафедры.

Оказывается, правда, почти за углом. Надо было не к Яузе идти, а на Покровские Ворота. Смеюсь:

– Хитрость состоит в том, что как бывший оперативник, я подкрадывался максимально незаметно. Дворами.

Здание университета – бывший монастырь, потом еще какое-то богоугодное заведение. Вдоль всего первого этажа экспозиция музея, рассказывающая о том, что здесь было раньше. Коридором прошли два генерала.

Чувствую, что молодой профессор, в весьма скромном офицерском звании майора, начнет пояснять о генералах. И опять до смешного.

– Здесь таких генералов на каждом этаже по двое. Дали возможность людям достойно закончить карьеру.

Молчу, но мне это напоминает поездки в союзное министерство, в восьмидесятых,

тогда в столовой, в общей очереди с генералами, наравне стоял и я – старший лейтенант, простой оперуполномоченный УБХСС УВД Краснодарского края.

Если уж тогда их здесь хватало, то теперь... Что мне объяснять?

Хотя, я же "провинциал". А, давно ли вы, господин профессор, стали столичным жителем? Год – два, или чуть более?

Помолчав, комментирую:

– В принципе, Москва – это то же самое, что и у нас, только умноженное на десять.

– На сто! – отвечает он.

– Хорошо, пусть будет на пятьдесят!

–Мне рассказывали о том, как один знакомый захотел открыть ресторан

в центре и у него чиновники за разрешение, попросили всего-то один миллион

долларов.

–Ну, у наших, Красная тоже, видимо, не десятками тысяч баксов обойдется

В обычном кабинете, правда, отдельном, наконец, согреваюсь чаем. Отдаю привезенные мной «Вестники» и работы кафедры. Он благодарит. Интересуется как там у нас. Как брат? Предлагает армянский коньяк и конфеты «Коркунов».

– Извини, дверь я прикрою для порядка... Ожидается реформа МВД, наш университет будут реорганизовывать. Конечно, рассчитываю, что нормальное место мне предложат. Не так, как бывшему начальнику кафедры. Хотя, в крайнем случае, пойду к своему академику, он-то должен похлопотать. Ну а не предложат – на "гражданке" есть варианты. Меня сразу два ректора зовут. Да, скажи брату, чтобы он быстрее с кандидатской, а то и до них реорганизация может докатиться. Тыл всегда иметь надо, а он все тянет. Мне по нему уже звонил Подвойский. Ругается.

Он протягивает мне подписанный собственноручно комментарий к закону об адвокатуре:

– Это тебе от авторов.

На обложке гордо красуется его имя. Потом профессор интересуется, что нового в Краснодаре.

– Набережная, пешеходный вантовый мост, да много разного...

– Как, однако, всё быстро происходит. Не успел здесь прижиться, а у вас

полгорода перестроили. Если честно не хотел ехать, но меня просто

выживали. Сколько интриг, даже говорить не хочется вспоминать...

– Но, всё равно польза есть – теперь вы в самом центре науки и культуры. -

слегка ухмыляюсь я.

–Да, не говори! – он машет рукой.

Мы сидим, и я думаю, что, вообще-то, не пью коньяк, но здесь предлагают

только его. Еще немного о том о сём. Однако пора бы честь знать.

– Все здорово. Спасибо за теплый прием, но у меня в 17.00 самолет,

а я еще ничего в Москве, кроме работы, не сделал.

– Ты сейчас куда?

– Да, так ... Надо просто обозначить. Пройду по Красной площади, Охотный ряд, ГУМ* и – домой.

– Удачи! Обнимай там всех от меня! Крепко жми руки.

Вот они, часы на Спасской башне, обдуваемые холодным ветром.

Вот эта, мощеная древней брусчаткой площадь. Конный наряд милиции,

для пущего. Да, тут есть и лоск местами.

ГУМ почти пустой. Да и что в нем делать? Сегодня это скорее вывеска,

известный брэнд, не так, как в те восьмидесятые, с кордоном милиции на входе и по пропускам. Даже нам, с коллегой, по службе, прежде пришлось доложиться начальнику отделения по охране Красной площади, но тот был вежлив и радушен. Посмотрел внимательно документы, расспросил о погоде на Кубани, даже предложил чая. Тогда мой сослуживец и тезка, показывал мне Москву и объяснял новичку хитросплетения ее жизни. Где же он теперь? Как давно я не слышал о нем... Не дома, а здесь в самом центре событий пришлось пережить ему ГКЧП* и встретить новых доморощенных мессий...

Я помню, как в ту решающую роковую ночь, именно мне начальник милиции

передал единственный в смене автомат и сказал: "На тебе вся дежурная смена. Не подведи. Время, какое, видишь? Ключи только у тебя".

Две с половиной сотни стволов с полным боекомплектом лежали на полках,

за моей спиной. До самого рассвета не сомкнул я глаз и даже на секунду

не выпустил "Калашников" из своих рук, заранее сняв его с предохранителя

и приготовившись перезарядить в любой миг, ведь через дежурку всю ночь

проходили разные люди – от заявителей, до дежуривших в городе нарядов.

К утру, местные витии стали крутиться возле входа в отдел, рассказывая нам о политике будущей власти. Потом, принимая смену, после московских арестов и указов, которые всю ночь нам отбивал телетайп, начальник обратившись ко мне тихо сказал: «Спасибо тебе, сынок».

Все это прошло... Никому не надо знать, как я спал после этой смены и

что слышался мне во сне далекий раскат артиллерийской канонады.

Не я сдал рубежи. Их сдала Москва. Сдавали денежные мешки, мелкие

и корыстные начальствующие душонки, которым всегда находится место у трона.

За моей спиной, словно за спиной моего деда, остался только голый берег того самого Керченского пролива и всего СССР. Через несколько недель спокойно все обдумав я принес рапорт.

– Жалко, расставаться! Честное слово, жалко! – сказал мой шеф.

Но время другое. Другой он, другой и я. Что об этом?..

Три яруса с семиэтажный дом, вниз, под землю. Сотня магазинов, рестораны, отделения банков, турагентства. Прозрачный лифт. Блеск стекла, играющего золотом и серебром, всеми красками, элитная одежда, парфюмерия, престижные автомобили...

Куда уж там! Я здесь просто для того, чтобы не удивляться в жизни ничему. «Охотный ряд». «Охотный ряд»... Опять только ветер. Снег.

Удобный, надо отметить чистый автобус во Внуково... и замусоренный, переполненный аэровокзал.

Вот так встреча. Куда не поедешь – всюду знакомые лица!

Константин, бывший сослуживец, а теперь, на пенсии, начальник службы безопасности банка. Каждое утро встречаемся мы на ступеньках нашей высотки в Краснодаре.

– Приезжал для учебы и обмена опытом.

– Пошли, кофе попьем.

Мы говорили о Чечне...

Время истекло, спецконтроль закончился. Опрокинули последнюю чашку,

идем с ним к трапу. В салоне самолета мое кресло на последнем ряду.

Он прошел вперед. Кассир аэроагентства не соврала, билет был действительно последним.

В толчее рассаживающихся стюардесса ругается с грузным явно подвыпившим мужичком.

– Что вы мне на ноги свои чемоданы ставите? Я с синяками должна ходить?!

Смотрите, куда идете!.. Валя, считай пассажиров.

А эта – среднего роста, с «толковой» фигурой и приятным лицом женщина,

лет тридцати почему-то сильно волнуется, что очень заметно.

– Сядьте пока здесь! – и стюардесса показывает ей на кресло рядом со мной.

Все длится очень долго, кто-то опаздывает, кого-то ждут.

О эти VIP-персоны*!..

– Да не волнуйтесь, красивая, вас не высадят!

Разговор между нами завязался сразу. Ее волнение тому явно способствовало.

– Да домой надо, еле уговорила билет обменять, а теперь не пойму...

И теперь мы уже болтаем без умолку.

Как только перестаю говорить я, начинает она. Тема любая – ни о чем.

В прозрачном файле, который виден в ее руках, договоры о поставке.

О себе ничего не говорит. Но я угадываю – менеджер. Живет одна, с дочерью, платят не по труду, все время мотается туда-сюда. Ищет дополнительный заработок. Ребенок на бабушке и дедушке...

В полете подают стандартный ужин, расфасованный по-аэрофлотски.

Влажные салфетки положить, правда, забыли. Она улыбается:

– У меня есть. Поделюсь.

Вот самолет постепенно начинает терять скорость, болтанка нарастает,

давление меняется. Видно, как с каждой минутой ее охватывает все большее волнение. Э-э, да самолета-то мы боимся! Словно угадав мои мысли, она говорит:

– Не переношу посадки.

– Все будет великолепно.

Посадка и впрямь не лучшая. Снежный фронт прорвался и до Кубани.

Ей дурно. Что же ты так, очаровательная? Я беру ее холодную руку в свою,

а другой глажу поверх. Она улыбается и спрашивает:

– Спасибо. Сколько там еще?

Земля уже мелькает под выброшенными шасси.

– Секунды. Потерпи!

На взлетной полосе заминка. Опять ждем. VIP-автобус...

– Можно позвонить с вашего сотового?

– Конечно.

– Не отвечает. Странно. Ладно, другой попробую.

"Да ничего странного, милая, – думаю я – Не ждал он тебя раньше времени,

сидит где-то в ресторане с девочками".

– Папа, как там Настя? Я прилетела. Ничего не надо. Доберусь сама. Еще рано.

Пусть ложится спать.

Выходим на площадь перед аэропортом.

– Счастливо...

Ее силуэт растворяется в сумраке. Да, собственно, что еще сказать? Зачем?

Сколько на свете привлекательных, общительных и одиноких?

У нас меньше, чем в Москве. Кто-то скажет: "Мужчины", или грубее.

Я возражу: "Жизнь"!

По случаю, она мне запомнилась, потому ли, что была согрета

светом, исходящим от НЕЕ, или потому, что грела сама? Не знаю.

__________________________

На следующий день, еще до восхода, я взял в гараже автомашину, заправился и выехал из Краснодара в Геленджик. Заря подсвечивала весеннее небо, светло-розовый рассвет плыл над Горячим ключом. Где-то слева осталась долина Псекупса, дорога шла всё круче, в гору. Облака медленно наливались желтовато-золотистым оттенком. Перевал уже хорошо просматривался. Появилась впереди хорошо занкомая стела, венчающая его высшую точку. Машина шла быстро, почти не теряя на подьему скорости, лишь немного поднатужился двигатель. Приятная свежесть воздуха наполняла салон. В этот момент внезапная белая вспышка мгновенно возникла перед глазами!

Как будто сплошной туман неожиданно поглотил меня. Не успев еще осознать происходящее, я инстинктивно включил аварийную сигнализацию, и стараясь не делать резких движений, плавно затормозил. С шумом цепляя гравий, автомобиль остановился. Только теперь мне стало ясно, что произошло.

Насыщенный утренней влагой горный воздух, резкий перепад температуры и давления на вершине, привели к мгновенному выпадению росы. В одну секунду, стекла, полностью запотели с обеих сторон. В одну секунду!

Осторожно выйдя из автомобиля, я увидел, что та же самая участь постигла еще нескольких ехавших следом. Легковушки беспомощно стояли вдоль обочины, мигая своими желтыми огнями.

Я подумал: "Точка росы"*!

Своеобразный момент истины в природе. Кульминация. Перевал!

Как часто еще за миг, мы не осознаем, ждет ли нас пропасть обрыва

или звездный Олимп. Одно мгновение разделяет и соединяет.

Как решение деда переплывать Керченский пролив; трибунал; Новороссийск;

снаряд, разорвавшийся под его ногами; орден Красного Знамени посмертно;

секундный кадр, выхваченный моим взглядом, из военной кинохроники;

предложение поехать в Германию; чувство влюбленности в Антонину возникшее с первого же взгляда; молниеносно написанные стихи, в прощеное воскресенье; внезапное решение лететь в Москву; и этот обрыв в нескольких метрах от меня...

Это перевал! Ещё один "перевал" моей жизни.

Обогнув Геленджик, по объездной дороге, я добрался до Кабардинки.

Один молча постоял над могилой, где лежит дед, вспоминая, с благодарностью, его боевую подругу, от которой нам стало известно где он похоронен, и благодаря которой, а точнее подаренной ей фотографии, у меня теперь есть 72 кадра семейной военной кинохроники. Спустившись к берегу моря, еще долго сидел на выброшенном волной бревне, и смотрел на подходящие к Новороссийску корабли.

Что-то важное осталось уже позади...

Над морем, во весь горизонт, раскинулась яркая радуга.

Вечером, мой университетский товарищ, Гена, помог загнать автомобиль на платную стоянку рядом с его домом и разместил у себя на ночь. Утро наступившего затем дня мне запомнилось навсегда.

Мы медленно идем с Антониной вдоль морского берега.

Полупустая набережная расцветает бушующим фонтаном тропических цветов. Весна наполняет воздух новой жизнью. Ее дочери, носящей немецкое имя Ирма, уже девять лет. Она крутится между нами – то, отставая, то, опережая, и все время пытается привлечь к себе внимание взрослых. Я, коварный, спрашиваю Тоню:

– Сколько мы были вместе? Три месяца?

Она смотрит на меня, чувствуя тонкий подвох.

– Но, ведь и, правда, только три месяца – настаиваю я.

– Нет, Сергей, ты был со мной все эти пятнадцать лет. Всегда, когда нужен!

Ирма бежит следом за нами, по парапету, который заканчивается, останавливается, поднимает вверх руки и кричит:

"Дядя Сергей! Дядя Сергей!" – точно так, как двенадцать лет назад,

это делала десятилетняя Машенька. Я подхватываю и прижимаю ее к себе.

Теплая детская щека касается моей щеки, и в этот миг обоим кажется, что

мы самые родные люди, хотя, на самом деле, видимся всего лишь раз в году.

Весна окончательно вступила в свои права. Словно читая мои мысли, Антонина говорит:

– Как затянулись в этом году холода. Тепло пришло практически в мае.

Я отвечаю:

Это, я виноват – долго шел сюда, из царства "Снежной королевы".

Легкий ветер и шум прибоя заглушают наши голоса.

Все это было потом, а пока, в Москве, наступило обычное утро...

Глава 8. Философ

Мы едем с Леной на такси, спеша договорить то, о чем не договорили.

Как же, все-таки, прожить эти дни, как успокоить сердце, и что с сыном?

В ее глазах слезы. Все равно не найду ответа, и не утешу. Просто надо жить.

Сергей, если честно, то вряд ли у вас получится. Понимаешь, иногда

не хватает не миллиметра, даже не микрона, а просто неясно чего. Тут, наверно,

должна божья искра между мужчиной и женщиной проскользнуть, чтобы

навсегда стали родными. Сердце должно открыться близкому человеку, а для

этого душа сначала должна так много потерять, а затем найти...

Неудобно цитировать собственного отца, но он говорит: "Человек, как и

бог триедин. Личность – это Природа, Условия и Воля". Мы не изменим законы природы и общества но, обладая волей совершаем поступки и постепенно меняем окружающий мир – верша собственную судьбу в его прокрустовом ложе. Любовь слишком большая ценность, чтобы я от

нее отказался. Не могу наступить на горло собственной песне, не имею на

это права. Мне, как и тебе, надо пройти свой горький путь до конца.

– Конечно, надо. Вот и идем этой завьюженной дорогой...

У меня еще есть полчаса. Просто покажи свой офис, а я кое-что

напишу.

Входим в старое здание какого-то авиационного института. Комната, наподобие моего рабочего кабинета. Парень работает за компьютером.

Утро доброе.

Утро доброе.

Я присел на угол стола. Наверно, нет смысла писать для нее полностью.

Не о том хотелось мне сказать в "прощеное воскресенье".

Получается, все о том же. Лишь немного сокращаю и редактирую:

Что я смогу еще успеть

До мига нашего прощанья?

Как за стеной непониманья

Мне луч надежды разглядеть?

Как дать понять, что истин много

И что душа еще сложней,

Чем просто сотворенье бога

И опыт пробежавших дней?

Ты не права в одном лишь только -

Так мало ценишь жизни вкус.

Но даже, если и без толка,

То в ней так много разных чувств.

Пройти сквозь муки и потери -

Еще не все, что нам дано.

Для нежности открыты двери,

И в мир распахнуто окно.

Я видел смерть, обман и корысть,

Встречал и глупость, и порок.

И жизни, мой упрек не новость,

Не новость и ее упрек.

Всего-то человек, и только,

Всего лишь раб текущих дней,

Но, все-таки, пока я с ней,

Нет, не обижен, и нисколько,

Не побежден судьбой своей.

Я лишь хочу, чтоб в «час забвенья»

Создатель мир остановил

И попросил у всех прощенья,

И сам себя в душе простил!..

К сожалению, мне пора.

Кто автор?

Я же подписал.

Спасибо. Да ты, философ!

Небольшая заминка. Чувствую, что в прощании чего-то явно не хватает. Нет, не церемонии, не поцелуя женской руки, не слов... Мы смотрим друг

на друга, не отрывая глаза. Висит пауза. Тогда я крепко сжимаю ее в своих объятиях и целую в обе щеки.

– У нас все будет хорошо!

Вот моя электронная почта. Хотела бы знать, чем закончится твоя история.

Не отказываюсь. Но у этой истории не будет конца, она закончится в жизни, но останется в стихах.

Да, но ты не сказал, как зовут эту сумасшедшую, которой я уже начала завидовать.

Да, не сказал. Просто, по стечению обстоятельств, ее зовут Любовь!

Любовь Юрьевна. Она прекрасный, совестливый и ранимый человек,

попавший в сложную жизненную ситуацию. В этом нет ее вины.

Для меня она просто шикарная женщина! Я взял на себя ответственность

изменить ее жизнь, но изменил и свою.

Метро уносило меня в бесконечные просторы десятимиллионной Москвы.

Я мысленно все еще пытался что-то объяснить самому себе. Нет, не всю правду сказал Лене – увлекся пафосом борьбы за свою любовь. Реальность же вещь гораздо более прозаическая. Глубоко в душе я уже смирился с потерей. Лене же не сказал самого главного – что перед отъездом в Москву написал для Любы большой акростих *:

* * *

Мало думалось, мало мечталось,

Лишь украдкой смотрела Луна.

Если б только Ты вовремя знала,

Что мечту подарила она,

Не пришла бы ко мне на свиданье

И не знала печали теперь,

И не знала бы вечность страданья

По утрате свободы своей.

Уносясь в невозможные дали,

Ты бы думать о лучшем могла,

У тебя этот шанс отобрали.

Лишь пойми – отобрали любя!

Если тягостны эти оковы,

То не стоит их бремя влачить

И, отвергнув внимание, снова

Тени прошлого можешь будить.

Веры нет мне? Я пуст в обещаньях,

Без конца зазывающих страсть?

Если так, то не надо стенанья,

Сильной женщине – сильная власть.

Как смириться с потерей и снова,

Отказавшись, затем полюбить?

Не отвечу, не знаю я слова...

Если можешь – то сможешь забыть!

Что мне надо? Что ищет твой странник?

Не ответит безмолвная даль!

Одиночество. Сердце – в изгнанньи.

Свет далекой звезды и печаль.

Так случилось. Да, просто случилось!

Нас свела роковая судьба,

Ей коварство такое не снилось,

Знать не знала об этом она!

А когда ощутила невольно,

Как бездушно смогла поступить,

Очень больно ей стало, так больно,

Не смогла даже шаг отступить!

Что ни делай теперь, нет забвенья.

Есть борьба за себя и с собой,

Ни мгновения на расслабленье,

Ни мгновенья на сладкий покой.

И я это ценю бесконечно.

Хоть нелегкая доля дана,

Мне не выпало мучаться вечно,

И не так смерть бывает страшна!

Спит былое в безбрежности моря,

Лик грядущего в Млечном пути,

Если то, что случилось, пустое,

И нет шансов... То надо уйти.

И когда я решу вдруг, что это

Самый лучший из выборов всех,

То хочу быть уверен, что где-то

Радость жизни и просто успех,

Окружают Тебя, и в их танце

Как ребенок, ты счастлива, тем...

Тем, что лучший подарок достался

От волшебницы, лучше, чем всем!

Лишь бы только сумел я поверить.

Кто бы смог меня в том убедить,

Открывая замки все и двери,

Вашу душу от ран исцелить?

Еще час не пришел расставаться,

Час разлуки, надеюсь, далек,

Но не сможем мы страсти отдаться,

Остудить наших дум кипяток.

Смех ты ищешь, беспечность, вниманье...

Только помни, сказал тебе друг:

"Развращает бездумность сознанье,

А бесчувственность – тело и дух".

Слов, однако, не стоит значенье

Слишком долго и трудно искать,

Уловить нужно мысли теченье,

Да причину их только понять.

И всего-то, до истины шагом,

Только целая жизнь впереди,

Не дорогами, а по оврагам...

А по полю придется идти!

Сложность эта так часто пугает,

Веру в жизнь подрывая порой.

Если кто-то ей цену не знает,

Что ж, тому... Да, тому не со мной.

Новой жизни явление свято,

Осмеять невозможно инстинкт,

Смерть, повергший не раз и когда-то,

Тайну жизни открывший на миг.

И твои не страшны мне укоры,

Удивляться им было б смешно.

Скоро стихнут эмоции, споры,

Лишь останется время одно.

И над временем, тихо скользящий,

Шорох жизни в кипении дней,

И над ней плод любви настоящей,

Той, которая смерти сильней.

Поступь слышу. Являются судьи.

Осуждать – это их ремесло.

Стыд и страх их простые орудья,

Ложь и косность еще заодно.

Если помнишь, Святое писанье:

"...да не будешь и сам ты судим..."

Не подсудны им наши желанья,

И палач не придет к нам двоим!

Испытанья, опять испытанья.

Улетающих мыслей поток,

Предсказания, без предсказанья,

Разорвавшие боль этих строк...

Еще только одно лишь мгновенье, до конца протянуть мне дано,

Космос встретит, а с ним, без сомненья, нам всегда по пути все равно!

P.S. Млечный путь улетит в бесконечность

Незаконченных мыслей и строк,

Только Вечность рассудит нас, Вечность

И услышит последний упрек!

Москва осталась позади.

Я не знал, но в это же время, Люба припарковала автомобиль у пешеходного вантового моста через Кубань и вышла к парапету. Было зябко. Влажный северный ветер, дувший с реки все усиливался. Начинал идти легкий снег. Но, мысли ее были где-то далеко, и видимо ей казалось, что вновь как в ту далекую августовскую ночь, над нами и над верхушкой вантового моста сияют звезды, а необычно огромный, красный Марс, висит над рекой, в которой переливаются отражающиеся городские фонари Краснодара...

Эпилог

Давно исчезла ОНА за горизонтом моей судьбы, сбежав в свой любимый Санкт-Петербург, с отставным командиром подводной лодки.

Как-то под самый Новый год, оттуда неожиданно пришло короткое электронное письмо с поздравлениями. Из него следовало, что браком вполне довольна и уже более года преподаете бухучет и аудит в институте, даже защитила кандидатскую диссертацию.

В конце была приписка: "Желаю вам большой любви".

Но мне важнее было услышать ее голос, хотя бы по телефону...

На душе опять стало горько, и я подумал что, возможно, она никогда не простит мне того что, страстно обожая ЕЕ, желая обладать, имея для этого все возможности, я так и не сделал решающего шага, остановив развитие отношений и похоронив одну из своих самых светлых надежд. Хотя, на самом деле, это именно ОНА не поняла происходившего и не смогла сделать ко мне ни одного шага.

Однажды, разыскав в бумагах адрес моей "случайной попутчицы", Лены,

из Москвы, я написал письмо, в которое вложил стихи и короткую повесть

о тех далеких событиях, которое заканчивал словами:

"Вот я и исполнил свое обещание – рассказать финал Этой истории"...

Она прислала ответ, в котором сообщала, что с сыном у нее все наладилось,

Тогда же, через несколько месяцев, он сам вернулся домой. По совету психолога сразу купила ему собаку, прекрасного коккер-спаниеля Дэзи, который стал их лучшим другом. Теперь сынишка учится на третьем курсе института, на журналиста, в собаке души не чает, каждое утро и вечер гуляет с ней по парку, ухаживает, воспитывает. Дэзи даже прошел курс дрессировки.

Даже в своем бумажнике сын хранит фотографию собаки. Недавно он подружился с девочкой с другого факультета. Очень приятная и скромная девушка, и она не будет возражать против такой невестки.

С фотографии, приложенной к письму, смотрела Лена – совсем молодая,

цветущая женщина. Невольно мне стало стыдно, за то, что в свое время, я не нашел в ней никакого шарма. Да, это правда, иногда обстоятельства меняют людей до неузнаваемости.

Лена писала мне, что Николай окончательно уехал с семьей жить

в Австралию. Его замучило постоянное вымогательство налоговиков ОБЭП и РУОП. Она написала и его адрес в Сиднее. Конечно, я не ожидал, но не удивился. Кто посчитал те миллионы россиян, которые покинули родину за последнее десятилетие в поисках лучшей доли, уехали от кровавых междоусобиц, кредиторов, от травли, от невозможности себя реализовать, от бесцелия и безверия? Меньше их чем после 1917 г.? Наверно не меньше...

Так, без большой войны, без террора ушло так много... Но, что в этом нового? Вообще, что нового в каннибализме любого государства?

Просто, мой далеко не короткий зарубежный список пополнился новым адресом. Философские теплоходы... Куда плывут эти корабли?

Почему-то пришли в голову слова Сенеки:

"Если не знаешь, куда плыть, никакой ветер не будет тебе попутным".

Где ты, берег моей Родины? Не звучит ли над тобой реквием?

Дочитав письмо, я задумался о привязанность к животному, что прекрасно, но все же не может заменить любви к близким. Подумал, но потом сам купил щенка немецкой овчарки, которого назвал Радой. Боже, сколько это хлопот!.. Но, и радости...

Как-то, прогуливаясь, по берегу Кубани, с горьким осадком в душе, я размахнулся изо всех сил и выбросил свой сотовый телефон.

Словно чайка взлетел он, на миг, высоко-высоко над водой, и потом дважды подскочил и ударился о серые волны, еще несколько секунд гордо плыл по ним, прежде чем навсегда скрылся в пучине.

Рада бегала вдоль кромки воды и обеспокоено смотрела туда, где он исчез.

На душе стало немного теплее. С тех пор я перестал пользоваться сотовыми телефонами. Проводного аппарата и электронной почты – вполне достаточно...

Выбросил я и все вещи, письма, фотографии, напоминавшие мне о НЕЙ, и лишь тетрадка, с написанными когда-то для нее стихами, да еще ее открытка, осталась лежать в темноте домашнего сейфа.

После развода с женой, кое-как наладился новый быт.

На удивление окружающим, с бывшей супругой у нас сложились вполне

нормальные, даже почти дружеские отношения. Что ж – никто не может запретить женщине быть женой профессора, тем более, когда он еще и ее эзотерический учитель... Это я никогда не разделял увлечений потусторонним.

Мне всегда было безразлично призрачное мерцание тонких вибраций, переходов энергий и новых воплощений... Единственный интересовавший меня мир это тот, в котором "есть только миг между прошлым и будущим" – место моего сурового и бренного существования.

Обе дочери создали свои семьи и поселились отдельно. Им не терпелось быть полностью самостоятельными. Дети спешили освоить себя в этой новой роли.

Я смирился с тем, что пора стать и дедушкой.

Изредка приходили вести от Антонины. По-прежнему она жила и работала в Геленджике. Для меня было очевидно, что судьба не дает шанс дважды, и

я не вправе вторгнуться в ее сложившуюся жизнь. Но, каждый год, я все равно, старался побывать в гостях, хотя не всегда это получалось.

Очередным летом, по пути на отдых – в Сочи, заехала Оксана.

Мы прогуливались в городском сквере, и она неожиданно сказала:

–Сергей, прости, тогда я не могла ответить на твои ухаживания. Авторитет вашей семьи для меня всегда был непререкаем. А стихи твои были великолепны, я их и теперь храню. Если будет возможность, приезжай погостить в Ригу. У нас,

в Юрмале, есть неплохая дача.

– А, как твои коммерческие дела? – спросил я.

– Автозаправку продала. В Риге купила две большие квартиры. Сдаю их в аренду.

На жизнь мне хватает. По своему счастлива, что наконец, есть свободное время. Занялась дизайном.

– А, местные националисты?

– Слава богу, до шестнадцати лет я постоянно жила в Риге, язык знаю хорошо, школьные друзья остались. Без проблем. Приезжай. Просто так – приезжай.

Без задних мыслей.

Конечно, ни в Юрмале, ни в Сочи, мне делать было нечего, но зато я опять отправился, в Москву, где мимоходом состоялась встреча с молодым профессором. Правда, теперь, он был не профессор, а заместитель начальника университета МВД России по научной работе. Коньяк мы пили в большом, обставленном дорогой мебелью, кабинете. На его тщательно подогнанной форме красовались погоны досрочно присвоенного звания полковника.