Текст книги "Легко ли быть издателем. Как транснациональные концерны завладели книжным рынком и отучили нас читать"

Автор книги: Андре Шиффрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Когда Ньюхауз стал владельцем «Конде Наст», все журналы один за другим подверглись реорганизации. В каждом случае заявлялось, что вполне успешные на тот момент издания обслуживают слишком маленькую аудиторию, а следовательно, недостаточно рентабельны. Ньюхауз и его менеджеры настаивали: уровень доходов, считавшийся приемлемым в прошлом, – лишь жалкая доля того, к чему можно и нужно стремиться. Поэтому пусть «Вог» больше не апеллирует к понятиям о стиле, принятым в среде элиты, а обращается к широкой, более массовой аудитории. Об этой отдельно взятой перемене пожалело лишь небольшое число читателей. Но были осуществлены и другие, более настораживающие реформы, призванные резко увеличить доходы журнала от рекламы. Благодаря новому дизайну границы между обычными материалами и рекламными блоками так размылись, что отличить первые от вторых мог лишь очень проницательный читатель. Также «Вог» перестал оплачивать поездки сотрудников отдела путешествий. Теперь эти расходы следовало покрывать за счет авиакомпаний и прочих заинтересованных фирм – разумеется, взамен на положительные отзывы в публикациях.

Со временем подобные перемены произошли во всех журналах группы от «Мадемуазель» до «Нью-Йоркера». В последнем случае журнал, главной гордостью и, более того, отличительным свойством которого было четкое разграничение собственно материалов и рекламы, при Ньюхаузе превратился в издание, которое посвящает тематические номера перспективным в рекламном отношении сферам – например моде, дабы гарантировать себе новые выгодные контракты.

Неизбежность развития событий по этому сценарию стала ясна лишь впоследствии. И все же странно, что у нас не хватило ума предугадать его с самого начала. Вопреки своему первоначальному заявлению о невмешательстве в дела издательства, Ньюхауз вскоре реорганизовал «Рэндом хауз» и повернул его в сторону чистой коммерции. Успешный (в отличие от слабого школьного) отдел учебников для колледжей «Рэндом» был довольно скоро продан; Ньюхауз так спешил сбыть его с рук, что продал это подразделение за половину суммы, за которую его впоследствии перепродал новый владелец. На вырученные от продажи деньги было приобретено одно из самых откровенно коммерческих американских издательств США «Краун букс» («Crown Books»), сулившее большие барыши в низших слоях рынка. Но радужные надежды бухгалтеров Ньюхауза на прибыльность «Краун» не оправдались. Эта сделка, как и многие другие, показала, что тяга к деньгам тут оказалась сильнее нормальной человеческой осторожности и предусмотрительности. Огромные деньги были потеряны на продаже и покупке подразделений «Рэндом хауз», а позднее на финансовых вливаниях в «Нью-Йоркер» и другие журналы во имя идеи, что большие тиражи – верный путь к колоссальным доходам.

Позабыв свои первоначальные обещания о том, что редакторам будет предоставлена свобода рук, Ньюхауз вскоре лично занялся отбором книг и заключением договоров с авторами. По его настоянию «Рэндом хауз» выплатило крупный аванс Дональду Трампу, известному нью-йоркскому спекулянту недвижимостью, над чьими похождениями и бесчисленными неудачами по сей день потешается «желтая пресса». Ньюхауз, с огромным восхищением отзывавшийся о своих «коллегах»-магнатах, героях телепередачи «Богатые и знаменитые: Стиль жизни», стремился к дешевому блеску, точно мотылек к огню. Он договаривался о выплате огромных авансов лицам, которые вряд ли имели что сказать аудитории, – зато обладали громкими именами, которые, по расчетам Ньюхауза, должны были возбудить любопытство масс. Например, Нэнси Рейган получила три миллиона долларов за свои мемуары, которые, в общем, таких затрат не окупили. По этому поводу один остряк вопросил: «Что это, аванс в счет будущих авторских отчислений – или “чаевые” за услуги, оказанные четой Рейганов супербогачам?». Также Ньюхауз проследил, чтобы «Рэндом хауз» заключило договор на книгу с его старым другом Роем Коном, прихвостнем Маккарти. (Книгу должен был вести глава редакции «Рэндом» Джейсон Эпстайн, но Кон умер, не успев ее закончить.)

Та же самая картина наблюдалась в «ХарперКоллинз» – Мэрдок призывал своих редакторов не жалеть денег на авансы. Среди тех, кому доставались эти круг ленькие суммы, было много махровых консерваторов вроде Кона. Автор триллеров Джеффри Арчер, тогдашний глава Партии консерваторов Великобритании, получил 35 миллионов долларов в качестве аванса за три романа, которые с треском провалились, пробив заметную брешь в финансах американского отделения «ХарперКоллинз». Спустя некоторое время Ньюхауз ввел в «Рэндом хауз» систему, доводившую эти безумства до абсурда: он разрешал руководителям разных издательств, входящих в группу «Рэндом», «перебивать» авторов друг у друга. То есть на гласных или негласных «аукционных торгах» коллеги по «Рэндом» теперь боролись за книгу или автора между собой – вместо того чтобы, как раньше, действовать совместно. И потому за книги типа мемуаров Колина Пауэлла выплачивались авансы в несколько миллионов долларов, хотя таких расходов вполне можно было бы избежать.

Этот новый дорогостоящий стиль работы все больше и больше смущал Боба Бернстайна, который взошел на свой руководящий пост по коммерческой «стороне» фирмы, начав с должности менеджера по продажам. Блестящие способности к бизнесу не мешали Бернстайну сознавать, что издательство должно быть децентрализованной структурой, управляемой не бухгалтерами, а редакторами. Когда возникали издательские проблемы этического толка, Бернстайн непременно решал дело по справедливости. То был настоящий гражданин по своей натуре, питавший особенный интерес к проблемам прав человека. Он знал, какую огромную ответственность перед обществом несет крупная издательская фирма класса «Рэндом хауз» как внутри США, так и на мировой арене.

Капитал «Рэндом хауз» стабильно рос за счет инвестиций Ньюхауза и ряда сделанных Бернстайном очень удачных приобретений, прежде всего серий в мягкой обложке. Итак, «Рэндом», купленное в 1980 году за 60 миллионов долларов, к 1990-му стало стоить более восьмисот. Но этого фантастического пятнадцатикрат ного умножения стоимости активов Ньюхаузу было недостаточно. Он хотел увеличить годовой доход, а «Рэндом хауз», вполне окупая себя, такого прироста не давало. И вновь, поскольку Ньюхауз держал свою бухгалтерию в тайне, мы не знали, что эти тревоги отчасти были вызваны его непомерными тратами на журнальную группу «Конде Наст», в результате которых пять из одиннадцати изданий стали убыточными.

Всеобщее распространение подобных методов в издательском мире обернулось текучестью кадров – редакторы приходили, не выдерживали настойчивых требований о наращивании прибылей и вскоре увольнялись. Соответственно отношения между автором и редактором стали менее тесными. Отныне точкой стабильности в жизни автора все чаще оказывался литературный агент – единственный человек, на продолжение сотрудничества с которым автор мог рассчитывать. И это вполне резонное, по-человечески простительное обстоятельство породило новую систему, чреватую катастрофическими последствиями.

На заре моей карьеры в издательском мире пункт авторского договора об опционе еще не был пустым звуком. Автор расписывался в том, что предложит данному редактору свою следующую книгу, а редактор в большинстве случаев считал своим долгом ее взять. Издатели имели обыкновение выпускать собрания сочинений крупных писателей. Например, в «Кнопфе» гордились тем, что десятки произведений самых известных японских писателей вел сотрудник этого издательства Харольд Строе, досконально знающий литературу Японии. Редко случалось, чтобы маститому автору заявляли: «Кнопф», дескать, не издаст его новую книгу, так как потенциальный спрос на нее не удовлетворяет требованиям издательства. Получив «Черного лебедя» Томаса Манна, Альфред Кнопф не отказался от этой вещи под тем предлогом, будто предпочитает подождать чего-нибудь чуть более коммерческого.

С ростом значения агентов подобные соображения отошли на второй план. Теперь рукопись посылается не только прежнему издателю автора, но еще и полудюжине потенциальных покупателей. Переговоры прежних времен, когда издатель, согласно пункту об опционе, имел право предложить автору договор (на разумных условиях, конечно), сменились аукционом. Как вспоминает в своих мемуарах Майкл Корда, некоторые агенты предлагают издательствам книги, написанные знаменитостями, даже не информируя «авторов», чьи интересы они якобы представляют. Если кто-то из издателей клюет, агент отправляется уже к автору и делает заманчивое предложение ему.

Переговоры – напряженный процесс даже в случаях, когда предлагаемая сумма удовлетворяет обе стороны. Но со временем и издатели, и агенты начали терять благоразумие. Оказавшись перед альтернативой «удержать любыми средствами ведущих авторов либо отыскать новых поставщиков беспроигрышных бестселлеров», издатели смирились с перспективой делать меньше денег на самых громких книгах или вообще выпускать их себе в убыток. Агенты мгновенно почувствовали эту слабину и извлекли из нее всю возможную выгоду.

Редакторам «Пантеона» такие игры претили. Мы изобретали другие способы розыска книг, которые имели бы широкий спрос. Нас беспокоило, что молодежь, в том числе студенты университетов, неохотно читает традиционную классику. Долгое время мы искали форматы, более доступные и визуально привлекательные для этого слоя аудитории. Помощь неожиданно подоспела из стран «третьего мира». Мексиканский политический обозреватель и карикатурист, известный под псевдонимом Риус, выпустил книгу в бумажной обложке со множеством иллюстраций, которая называлась «Маркс для начинающих». Это не был комикс в строгом смысле слова, но картинки использовались очень эффективно, а суть идей Маркса излагалась весьма доходчиво. В Мексике книга разошлась гигантским тиражом. «Райтере энд ридерс» («Writers and Readers»), маленькое левое кооперативное издательство, которое держала кучка энергичных молодых редакторов в Лондоне, сделало ее перевод на английский. Я предложил «Райтере энд ридерс» солидный аванс под будущую серию подобных книг. Так появилось множество томиков с вытяжками из трудов Альберта Эйнштейна, Зигмунда Фрейда и других мыслителей. Своему старому кембриджскому другу Джонатану Миллеру я предложил написать о Чарлзе Дарвине, и этот выпуск имел большой успех. Итог нашего сотрудничества был таков: книги серии «Для начинающих» разошлись более чем миллионным тиражом и активно использовались при обучении старшеклассников и студентов по всей стране. Также мы издали ряд авангардных графических романов [59]59
  Графический роман или графическая адаптация (graphic novel) – высшая категория комиксов, предполагающая более изощренный сюжет, психологическую глубину и т.п. Часто это «графическая адаптация» уже существующего традиционного прозаического произведения. (Примеч. пер.)


[Закрыть], самым популярным из которых оказалась книга Арта Спигельмана о Холокосте «Маус» (Art Spiegelman «Maus»). Отвергнутая десятками американских издательств, она разошлась в Соединенных Штатах сотнями тысяч экземпляров и удостоилась Пулитцеровской премии.

Стараясь найти книги для аудитории, которую больше притягивает изображение, чем слово, я все же опасался иметь дело с альбомами фотографов, поскольку мало смыслю в этой области. Но вот через Уолтера Сассмена, специалиста по американской истории, мы получили экстраординарную докторскую диссертацию, автор которой пытался реконструировать психологическую историю маленького городка штата Висконсин в конце XIX века, на материале архива местного фотографа. «Путешествие в Висконсин и в смерть» Майкла Лези (Michael Lesy «Wisconsin Death Trip») было иллюстрировано множеством отпечатанных со старинных стеклянных пластин фотографий самых разных жанров – от традиционных портретов новобрачных до снимков, где запечатлены умершие младенцы, что в те времена случалось часто. Эти изображения вызывали такое душевное потрясение, что некоторые магазины вначале отказывались брать книгу на реализацию. Лези удалось нечто, почти невероятное в США после всех революций 60-х годов, – найти визуальный ряд, который способен вызвать изумление и шок, сравнимые с реакцией на ранние фильмы Луиса Буньюэля. В коммерческом отношении книга имела невероятный успех, и мы выпустили целую серию необычных, бередящих душу архивов американского прошлого, найденных и составленных Лези.

Раззадоренный неожиданным успехом книги Лези, я стал внимательнее присматриваться к фотографии. Потрясающий цветной фотоальбом Сьюзен Мейзелас, посвященный Никарагуа, значительно изменил представления наших современников о Центральной Америке. Также мы выпустили «Потаенный Париж тридцатых годов» известного французского фотографа Брассая – и наша версия снискала у читателей еще больше популярности, чем французское издание. После Брассая мы вновь обратились к прошлому и открыли заново такие вещи, как прекрасные документальные съемки Гаваны 40-х годов, сделанные Уолкером Эвансом, и поздние произведения Роберта Фрэнка. Также мы сделали первое полное собрание фотографий Ласло Мохой-Надя периода «Баухауза» [60]60
  Ласло Мохой-Надь (1895–1946), венгерский скульптор, живописец, мастер фотоискусства, в 1920–1933 годах работал в Германии в высшей школе строительства и художественного конструирования «Баухауз». (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Получив известность как издатели успешных фотографических альбомов, мы смогли выпускать книги более «ходовых» фотографов типа Энни Лейбовиц и Хельмута Ньютона, тем самым выполняя исходящую от руководства «Рэндом хауз» установку на литературу массового спроса.

Какое-то время мне казалось, что нам удастся оы браться из расставленной Ньюхаузом ловушки и обеспечить требуемый уровень рентабельности, если только «Пантеон» вырастет за счет новых приобретений. Купив подходящее издательство, мы, как уже сделали другие подразделения «Рэндом», увеличили бы годовой оборот и доходы с продаж сводного каталога. Ньюхауз, поощрявший такие покупки, даже присоветовал нам ряд кандидатов. Но их каталоги показались нам недостаточно сильными и интересными. Однако если бы мы смогли найти хорошее издательство и удачно интегрировать его в «Пантеон», наша прибыль бы увеличилась. И вот в 1987 году я получил через юристов весьма интересное предложение – купить издательство «Шокен букс».

Много лет, практически с моих первых шагов в «Пантеоне», я работал с людьми, которые возглавляли «Шокен». Я чувствовал духовное родство с самим Шокеном – издателем-эмигрантом, который покинул Германию из-за войны и создал свое дело вначале в Иерусалиме, а затем, в 1945 году, в США. Шокен был видным представителем традиционной культуры немецкого еврейства. Хотя я был далек от религиозных убеждений его издательства, я с восхищением читал многих его авторов, в том числе Мартина Бубера, Гершома Шолема и Вальтера Беньямина. Ханна Арендт одно время, хотя и недолго, работала у Шокена редактором; потомки Шокена поддерживали высокий интеллектуальный уровень книг, отличавший эту фирму с самого возникновения.

В 30-х годах был один занятный период, когда нацисты поощряли специфически-еврейскую культуру, чтобы вернее изолировать ее от других пластов культуры Германии. Тогда-то Йозеф Геббельс и распорядился, чтобы Шокен издавал Кафку и других немецких писателей еврейского происхождения. Так произведения Кафки исчезли из каталога издательства Курта Вольфа, где были впервые опубликованы, и стали главной опорой сводного каталога «Шокен». Геббельс не мог предвидеть, что его распоряжение со временем сыграет решающую роль в сохранении за «Шокен» статуса лидирующего еврейского издательства.

«Шокен» никогда не приносило особой прибыли и финансировалось из доходов с принадлежащей семье недвижимости – кстати, в прежней, германской жизни издательство тоже существовало за счет одного берлинского универмага. Соответственно просили за «Шокен», по масштабам Ньюхауза, недорого. Кроме того, я чувствовал, что нашей фирме обязательно нужен «запасной аэродром». Я до хрипоты объяснял сотрудникам Ньюхауза выгодность сделки, и после нескольких месяцев скрупулезных расчетов и аудитов было достигнуто соглашение. Позднее меня позабавило, что к покупке, не сопряженной с особым риском, отнеслись с таким тщанием, в то время как гораздо более сомнительное приобретение – «Краун» – было сделано столь бездумно.

В ситуации, когда Ньюхауз все сильнее нажимал на меня, требуя прибылей, идея возродить «Шокен» вселила в меня второе дыхание. Мы решили не просто переиздавать старые книги, но относиться к ним в соответствии с их значимостью для культуры. Были заказаны новые переводы Кафки под редакцией Марка Андерсона с кафедры германистики Колумбийского университета. Также в издания были включены произведения Кафки, еще не переводившиеся на английский. Мы запустили серию книг, в которую входила литература об Израиле и Восточной Европе, а также труды по истории Второй мировой войны. Были переизданы великолепные книги «Шокен» на тему Холокоста, хотя мне и пришлось, к своему ужасу, услышать от Брюса Харриса, еврея, одного из вице-президентов «Рэндом хауз»: «Перестали бы вы уж колотить меня по голове всеми этими книжками о Холокосте». Он хотел сказать, что денег они приносят недостаточно.

К осени 1989 года наш общий каталог значительно растолстел, и я гордился книгами, которые мы добавили к нашей марке. Но поскольку мы старались бережно относиться к традициям фирмы «Шокен» и ее авторам, о быстрой выгоде не могло быть и речи. В первые годы наши инвестиции не окупались, поскольку переиздание сводного каталога в новом оформлении и новые переводы Кафки обходились недешево.

В итоге то, что вначале казалось способом временно снять разногласия «Пантеона» и «Рэндом хауз», на деле оказалось лишним очагом напряженности в и без того сложных отношениях. Стало ясно: будущее «Пан теона» весьма неопределенно. Хотя Ньюхауз не уставал заверять нас в своих благих намерениях, молва гласила, что он уже готов закрыть «Пантеон», и только покровительство Бернстайна держит нас на плаву. В течение 80-х годов издательская программа «Пантеона» продолжала крепнуть: объем продаж стабильно рос, книги самых разных жанров – от романов Аниты Брукнер до исторических и политологических трудов Джорджа Кеннана – попадали в список бестселлеров.

Но тут Ньюхауз решил, что Бернстайну пора уходить. С тем же бессердечием, каким были отмечены увольнения нескольких редакторов журналов Ньюхауза, в 1989 году ошарашенному издательскому миру было объявлено об «отставке» Бернстайна. Это событие попало на первую полосу «Таймс» – впрочем, авторы многочисленных статей по этому поводу почему-то не пытались предугадать уготованную «Рэндом» участь, хотя выводы лежали на поверхности. Все стало кристально ясно, когда Ньюхауз усадил в кресло Бернстайна человека со стороны – Альберто Витале.

Витале начал свою карьеру в Италии в качестве банкира, а в Нью-Йорк переехал, чтобы возглавить американские владения корпорации «Бертельсманн», которые в то время сводились к «Даблдэй» («Doubleday»), «Бэнтэм» («Bantam») и «Делл» («Dell»). Ходили слухи, что с этого поста Витале уже собирались уволить, когда Ньюхауз сделал ему предложение занять самую престижную, по общему мнению, должность в американском книгоиздании. Ньюхауз, о чем свидетельствуют и его биографии, был застенчивым, неуверенным в себе человеком, но его явно привлекали люди противоположного склада, бизнесмены с манерами гангстеров, откровенно презирающие все, связанное с интеллектом, – этакие вечно готовые к бою уличные забияки, которые идут к цели напролом и, не выбирая средств, всеми правдами и неправдами увеличивают свой капитал до максимально возможных размеров.

Безграмотный бизнесмен во главе издательства – случай далеко не беспрецедентный. Юджин Эксмен рассказывает о том, как в «Харперз» в 1915 году пришел новый президент, С.Т. Брэйндердин, прославившийся афоризмом: «Любого человека в этой фирме может заменить простой клерк на десять долларов в неделю» и урезавший расходы на рекламу и прочее «баловство». Вскоре «Харперз» лишилось почти всех своих литературных звезд: Синклер Льюис ушел в «Харкорт», Джеймс Брэнч Кэмпбелл – в «Макбрайд» («McBride»), а Теодор Драйзер – в «Бони энд Ливерайт» («Bony and Liveright»). После этого Брэйндердин остался лишь с «массовыми» писателями типа Зейна Грея. Разумеется, конкуренты потирали руки и, несомненно, соглашались с его любимой поговоркой, толкуя ее в смысле легкозаменяемости самого Брэйндердина.

Ньюхауз представил нам Витале как культурного и тонко чувствующего человека; впрочем, Витале вскоре выдал себя заявлением, что он человек занятой и читать книги ему недосуг (правда, он в итоге сознался, что читает бестселлеры Джудит Кранц, ведущего автора любовных романов издательства «Краун»). В небоскребе «Рэндом» почти каждая комната была до потолка заставлена книгами – и только в кабинете Витале на стеллажах нельзя было увидеть ни одной, а на стенах вместо фотографий писателей висели изображения его яхты.

Когда в роскошном городском особняке Ньюхауза в районе Ист-сайд я был представлен Витале, он приветствовал меня фразой: «A-а, “Пантеон”, где делаются все эти чудесные книги». То, что я принял за комплимент, на самом деле было издевкой. Не успел Витале усесться в свое новое кресло, как вновь поползли слухи о скорой кончине «Пантеона». Лишь впоследствии я осознал, что это была одна из фаз стандартного тактического сценария, применяемого Ньюхаузом в своих фирмах: слухи использовались для деморализации неугодных сотрудников, которых он хотел либо лишить всех козырей, либо исподволь подготовить к неизбежному увольнению. И вот, пока «Рэндом хауз» терпело колоссальные убытки в связи с деятельностью «Краун», в центре внимания почему-то оказалась проблема «неприлично маленькой» рентабельности «Пантеона».

Вначале нам казалось, что слухи – они и есть слухи; в издательском мире любят тешиться теоретическими спекуляциями и злорадствовать, когда гнев начальства, пощадив тебя самого, обрушивается на соседа. Нам и в голову не приходило, что распространение этих слухов срежиссировано столь тщательно. Более того, сейчас, просматривая свою переписку тех времен, я обнаружил, что еще в середине января 1990 года разуверял английских друзей, до которых дошла молва о нашем сложном положении. Я даже попросил Витале публично опровергнуть слухи о его недовольстве «Пантеоном» и предложил ему распространить подготовленный нами пресс-релиз, где ничуть не кривя душой, мы заявляли, что план «Пантеона» на этот сезон – лучший в его истории, что этот план состоит из чрезвычайно сильных книг, и рентабельность издательства вскоре должна значительно возрасти. Мы только что заключили договор с Мэттом Гренингом на серию книг по мотивам нового телевизионного мультсериала «Симпсоны». Мы и не подозревали, что эти книги в итоге разойдутся миллионными тиражами, но точно знали, что на своем плане 1990 года «Пантеон» заработает никак не меньше, чем в прошлые годы; если же книги Гренинга оправдают возложенные на них надежды, мы наверняка окажемся в числе самых прибыльных подразделений «Рэндом».

Но вот меня стали регулярно вызывать к начальству, и вскоре стало ясно: судьба «Пантеона» предрешена. Вначале Витале предложил нам кое на чем сэкономить: урезав на две трети штат сотрудников и издательский план, сконцентрировать усилия на самых «высокотиражных» книгах. Я внес встречное предложение – настоятельно потребовал, чтобы бухгалтеры корпорации составили смету. Из сметы явствовало, что в случае предложенных Витале драконовских мер рентабельность «Пантеона» намного упадет.

Одна из январских встреч с Витале окончательно заставила меня понять, что мы с ним принадлежим к разным мирам. Витале начал просматривать план, которым мы особенно гордились, – список книг, подготовленных к изданию весной 1990 года.

«Кто такой этот Клод Симон?» – презрительно спросил он (явно впервые видя имя этого прозаика, Нобелевского лауреата 1985 года). – «А этот Карло Гинзбург?» (имея в виду самого, пожалуй, известного итальянского историка). Тут я обратил внимание, что Витале читает каталог справа налево: сначала смотрит на тираж и только потом переводит взгляд на заковыристые имена и названия. С его точки зрения, мы были похожи на фабрику, которая производит обувь слишком маленьких, неходовых размеров. «Какой смысл издавать книги такими крохотными тиражами? – взорвался Витале. – Неужели нам самим не стыдно? Как я могу по утрам смотреть на себя в зеркало, зная, что мне хочется издавать такие безнадежно нерентабельные книги?»

Между прочим, в этот план входили и книги Тренинга, которые, по нашим расчетам, должны были с лихвой покрыть возможные убытки от более «заумной» литературы. Но новая политика Витале состояла в том, что субсидирование одной книги за счет других должно прекратиться – отныне каждая книга должна приносить доход сама по себе.

Идеи Витале далеко не сводились к сокращению штатов и издательского плана. Он без обиняков заявил мне (хотя позднее отказался это признать), что мы не должны издавать «столько левацких книг». Более того, он предложил заменять их произведениями правых авторов. Я сообразил, что Ньюхауз не одобряет выпуска книг, не соответствующих его личным политическим взглядам. Очевидно, желание очистить каталог от подобной литературы стало одной из причин, заставивших его поставить ребром вопрос о «Пантеоне». Ньюхауз еще со студенческих лет придерживался откровенно правых убеждений. Он протестовал и против того, чтобы Бернстайн издавал советских диссидентов, и против того, чтобы мы издавали диссидентов американских. В несколько месяцев Ньюхауз сумел избавиться от обеих заноз в своем боку – от Бернстайна и от нас.

Спустя несколько совещании я заподозрил, что нас вовлекли в фарс, разыгрываемый чисто для проформы. Происходящее напоминало уже не беседы о будущем известного издательства – а ситуацию перед закрытием завода, больше не нужного владельцам. Вначале мы полагали, что имеем дело с собеседниками, которые честно изложат свою позицию и без излишней предвзятости выслушают наши доводы. Но дело обстояло совершенно иначе: Витале и его подчиненные то давали обещания, то, при следующей же встрече, клятвенно их отрицали. Это постоянное лавирование окончательно убедило меня в бессмысленности наших совещаний. Ньюхауз и Витале стремились к одному из двух: либо провести в «Пантеоне» сокращение штатов в качестве прелюдии к полному упразднению издательства, либо так сильно деморализовать меня и моих коллег, что мы уволимся сами.

Том Майер в своей пространной и глубокой статье о наших бедах в «Ньюсдэй» («Newsday»), позднее включенной в его биографию Ньюхауза, сравнил «Пантеон» с островком в море «Рэндом хауз». Он отметил, что коллеги по «Рэндом» воспринимали нас как нечто обособленное, принципиально иное, – до какой степени обособленное и иное, я осознал лишь впоследствии.

В 70-х годах, когда цели и принципы «Пантеона» стали ясны всем, мы без труда находили способную и сознательную молодежь, которая разделяла наше мировоззрение и охотно шла к нам работать, хотя во многих других издательствах оклады были, мягко говоря, выше. Людей с необходимыми нам умениями и интересами я обычно предпочитал искать вне издательского мира. Правда, у нас всегда был, как минимум, один редактор-профессионал, отвечавший за более-менее «коммерческий» пласт нашей продукции, но мои коллеги в большинстве своем пришли из научных кругов. Сара Берштель, много лет преподававшая сравнительное литературоведение, наделенная острым нюхом критика и способностями полиглота, курировала львиную долю наших европейских авторов, а также Барбару Эренрайх и ряд других американских писателей. Джим Пек и Том Энгельхардт пришли из Комитета встревоженных востоковедов – неформальной организации, возникшей в период войны во Вьетнаме. Они были редакторами существовавшего при Комитете влиятельного издания «Бюллетень». Оба отдавали много сил науке. Джим продолжал специализироваться на своей области исследований, но расширил ее рамки, работая с такими авторами, как Фулбрайт и Хомский. Том, редактор «Маус» Арта Спигельмана, также занялся другими областями. Особенно его привлекала массовая культура. Венди Вольф (позднее она как редактор сыграла ключевую роль в издании книг Гренинга) совсем юной пришла работать в детскую редакцию «Пантеона». После краткого пребывания там и долгого периода ученичества в других отделах Венди овладела всеми секретами нашего редакторского ремесла. Остается сказать о Сьюзен Рабинер, хронологически пришедшей к нам последней, намного позднее Венди. Сьюзен раньше работала в «Оксфорд юниверсити пресс» («Oxford University Press»). Высококвалифицированный и энергичный редактор, она внесла большой вклад в реорганизацию «Шокен букс».

Так постепенно создавался коллектив умных и способных людей, каждый из которых был специалистом в какой-то конкретной области и мог навербовать своих авторов. Уникальность «Пантеона» состояла в том, что мы работали слаженно. Считается, что ни в одной фирме не обходится без интриг – но у нас их почти не было. Важность идей, стоящих за нашей работой, перевешивала все прочие соображения. Так возникла сплоченная группа людей, сохранившая цельность до самого конца.

Я знал: мои коллеги не намерены мириться с демонтажом «Пантеона». Когда стало ясно, что грядет сокращение штатов, они без обиняков объявили мне, что, как один, сами подадут заявления об увольнении. Я убеждал молодых, в том числе недавно пришедшую к нам Сьюзен, выждать, не уходить, пока не найдется подходящая работа в других местах, – но в их глазах читалась решимость. Тогда я рекомендовал Витале и его коллегам пересмотреть их планы – ведь в случае массового ухода сотрудников «Пантеон» как коллективный проект прекратит свое существование, и я тоже буду вынужден уйти. Моим предостережениям не вняли – ведь в издательском мире не принято отказываться от «тепленьких местечек», если другое такое же местечко тебе не гарантировано. Обычно сотрудники издательств держатся за свои кресла, стараясь убедить начальство, что увольнения заслуживает кто угодно, но только не они, надеются обратить новые обстоятельства себе на пользу. Руководство «Рэндом хауз», должно быть, и при искреннем желании не могло поверить, будто мои коллеги единодушно проявят принципиальность.

Кстати, из позднейших рассказов очевидцев определенно явствует, что массовый исход сотрудников «Пантеона» поразил всех, как гром среди ясного неба. Поскольку молодость большинства моих коллег пришлась на 60-е годы, они владели тактикой организации акций протеста. Не прошло и нескольких дней, как по всему свету разлетелись адресованные нашим авторам и друзьям письма с просьбами поддержать нас и призывами действовать. Дело привлекло беспрецедентный интерес прессы. Несколько сот человек, в том числе писатели Курт Воннегут, Э.П. Томпсон и другие, а также большое число сотрудников нью-йоркских издательств вышли к зданию «Рэндом хауз» на демонстрацию. Стадс Тёркел практически вскочил на баррикаду. Более того, Стадс, презрев обещанные ему колоссальные авансы, придержал для нас свою новую рукопись, хотя мы ничего не могли ему гарантировать. Впоследствии мы выпустили ее в своем новом издательстве «Нью пресс» (которого на момент протестов, разумеется, еще не существовало). Витале получал сотни писем протеста. На целой полосе «Нью-Йорк ревью оф букс» на правах рекламы было опубликовано обращение, подписанное самыми разными писателями, в том числе очень многими авторами «Рэндом хауз». В профессиональном журнале издателей «Паблишерз уикли» («Publisher’s Weekly») появилась редакционная статья, где высказывалось сожаление о решениях Ньюхауза и Витале и звучал призыв их отменить. В программе «Воскресное утро» на «Си-би-эс» критик Джон Леонард убедительно выступил в защиту того, что воплощал в себе «Пантеон».