Текст книги "Легко ли быть издателем. Как транснациональные концерны завладели книжным рынком и отучили нас читать"

Автор книги: Андре Шиффрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Но снискать успех у массовой аудитории стремились не только левые. За эти читательские слои разыгралось самое настоящее бурное сражение, о котором еще предстоит написать историкам книжного бизнеса. Английская сеть книжных магазинов и газетных киосков «У.Х. Смит» («W.H. Smith»), основанная в 50-х годах XIX века, придирчивым взглядом консерватора инспектировала книги, предлагаемые массовому потребителю. «Смит» скандально известна тем, что даже в 60-е годы XX века отказывалась торговать относительно безобидными журналами типа «Прайвит ай» («Private Eye») [23]23
  «Прайвит ай» («Частный детектив») – двухнедельный сатирический журнал, публикующий материалы о политических деятелях и т.п., часто сенсационного характера. Издается в Лондоне с 1962 года. (Примеч. пер.)


[Закрыть]и вообще тщательно оберегала доверчивого читателя от греховных соблазнов.

Вскоре после появления «У.Х. Смит», «Ашетт» – гигантская компания, монополизировавшая книгоиздание и книгораспространение во Франции, – переняла английский опыт, создав аналогичную сеть книжных магазинов на базе газетных киосков на основных железнодорожных станциях своей страны. Но поскольку в 50-х годах XIX века политический режим во Франции все еще сильно напоминал диктатуру, «Ашетт» пришлось пообещать, что она не будет распространять ничего, что не соответствует критериям властей, и в особенности «запрещать все издания, которые способны возбудить политические страсти, а также какие бы то ни было сочинения, подрывающие нравственность». Под это определение подпали «Жизнь Иисуса» Эрнеста Ренана, труды социалистов и другие сочинения, где можно было усмотреть подстрекательство к свержению существующего режима, а также все книги, производящие впечатление фривольных [24]24
  Jean-Ives Mollier «Louis Hachette» (Paris: Fayard, 1999), c. 305. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Диктат консервативных книгораспространителей толкал издателей на поиски альтернативных каналов дистрибьюции. В Великобритании это успешно проделал «Лефт бук клаб» («Left Book Club», «Левый книжный клуб»), созданный авторитетным издателем Виктором Голланцем. Издания Голланца часто несли на себе отпечаток политической платформы Компартии Великобритании. Именно «Лефт бук клаб» издавал раннего Оруэлла (например, «Путь в Уигэн-Пир»); впрочем, ряд позднейших произведений писателя, в том числе «Памяти Каталонии», были отвергнуты редакционным советом за жесткую (и, кстати, справедливую) критику СССР. (Эти вещи Оруэлла выходили в менее «ортодоксальных» левых издательствах типа «Секер энд Уорбург» («Seeker & Warburg»)). Но, несмотря на свою приверженность партийной линии, «Лефт бук клаб» насчитывал около 50 тысяч членов и обеспечивал широкие слои населения сотнями тысяч актуальных книг, написанных на высоком научном уровне. Под маркой клуба вышли в свет «Красная звезда над Китаем» и другие произведения Эдгара Сноу, а также книги, где ясно растолковывались причины успеха фашистов в Германии и назревающего конфликта в Европе. Подобная литература расходилась тиражами в десятки тысяч экземпляров по ценам, ненамного отличавшимся от «пенгуиновских», и помогала создать в обществе хорошо информированный «передовой отряд», сочувствующий левым. Сегодня же книги подобного толка выходят мизерными тиражами в университетских издательствах и продаются по грабительским ценам, поскольку считается, будто массовой аудитории они ни к чему. Но опыт 30-х годов показал: серьезная литература на политические темы, которые на первый взгляд представляются страшно далекими от повседневных забот большинства читателей, способна заинтересовать массы (для очистки совести отмечу, что в те времена ее популярности способствовали общие настроения в обществе). Голланц, чрезвычайно умелый и энергичный пропагандист, распространил свое влияние далеко за пределы «целевой группы потребителей» его издательства. Выпущенная в мягкой обложке книга Джона Стрэчи «Почему вам следует стать социалистом» разошлась трехсоттысячным тиражом по розничной цене два пенса. В 1938 году, предвидя все увеличивающуюся вероятность войны, Голланц пошел на решительный шаг – начал издавать антифашистские брошюры, которые не продавались, а распространялись бесплатно. Одна вышла тиражом в два миллиона, а другая – в десять миллионов.

Но усилия остановить Гитлера, предпринятые Голланцем и многими другими интеллектуалами, оказались тщетны. «Блицкриг» германских войск и оккупация большей части Европы повлекли за собой кардинальные, леденящие кровь перемены. Из Европы в США устремились беженцы.

Глава 1. «Хорошие книги» для избранных и для миллионов

Французская колония в Нью-Йорке 1941 года была совсем мала. В основном она состояла из людей, приехавших в Америку еще до войны, – рестораторов, поваров, разных мелких предпринимателей. Но вот к ним добавились изгнанные из Франции политики и интеллектуалы, в большинстве своем настроенные против режима «Виши» и тем резко отличавшиеся от эмигрантов предыдущей волны. Итак, французская колония раскололась: одни поддерживали Анри Петена; другие, как и множество их соотечественников на родине, ждали, чем дело кончится (таким людям французы придумали меткое прозвище «attentistes» – «выжидалыцики»); и, наконец, имелась горстка противников «Виши» – точнее, две горстки, сторонники Шарля де Голля и приверженцы его соперника генерала Анри Жиро [25]25
  Управление стратегических служб – организация, выполнявшая в период Второй мировой войны функции будущего ЦРУ, – зорко следило за большинством этих изгнанников, особо интересуясь их политическими убеждениями; с собранными этой организацией подробными досье теперь можно ознакомиться в Национальных Архивах. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Фонд Рокфеллера и другие организации пытались добывать французским ученым визы и устраивать их в американские университеты. Однако в большинстве случаев эти усилия терпели двойное фиаско – им противодействовали как Государственный департамент, старавшийся всеми правдами и неправдами уменьшить приток еврейских беженцев из Европы в США, так и большинство американских университетов. Гарварду и другим крупным научным центрам, казалось бы, следовало встречать ученых-изгнанников с распростертыми объятиями, но вместо этого беженцы столкнулись с мощным, откровенно ксенофобским и антисемитским противодействием. Но, несмотря на искусственные ограничения числа и влияния эмигрантов, Клод Леви-Строс, Жорж Гуревич и другие вскоре заняли достойное место в интеллектуальном мире США; на базе нью-йоркского учебного заведения «Нью скул» («New-York’s New School») возник настоящий «университет в изгнании».

Вопреки квотам на въезд и прочим препонам, сотни тысяч беженцев прибыли в Америку еще до начала военных действий в Европе. Больше всего – около 300 тысяч – приехало из Германии и Австрии. Среди них были и видные издатели, некоторые из которых задумали возродить в изгнании свои издательства. Кое-кто – например владельцы семейной фирмы «Фишер ферлаг» («Fisher Verlag») – продолжал издавать книги на немецком. Другие стремились отбирать для издания англоязычную литературу, причем часто переключались на совершенно непривычные для себя направления. Например, Л. Каган из берлинской фирмы «Петрополис» («Petropolis»), известной в Европе 20-х годов своими изданиями русских литераторов-эмигрантов, начал новую жизнь во главе новорожденного издательства Международного университета, которое специализировалось на психоаналитической литературе фрейдистской школы. Но для моего рассказа важнее тот факт, что Курт Вольф – один из виднейших немецких издателей 20—30-х годов, прославившийся тем, что первым выпустил произведения Кафки, – при участии своей жены Хелен и американского партнера Кирилла Шаберта основал в Нью-Йорке в 1942 году издательство «Пантеон букс». Вскоре к ним присоединился мой отец Жак Шиффрин.

Мой отец родился в России в 1892 году. Вскоре после окончания Первой мировой войны он уехал во Францию, где начал карьеру издателя и переводчика. Располагая очень скудными средствами, он начал издавать французских классиков, а также с помощью своего нового друга Андре Жида перевел на французский ряд произведений русской классики. Эти переводы переиздаются до сих пор. Свое издательство он назвал «Эдитьон де ля Плеяд» («Editions de la Pléiade»). В 30-х годах он разработал концепцию ныне знаменитой библиотеки мировой классики «Плеяд» («Pléiade»). Нынешняя «Плеяд» представляет собой серию роскошных подарочных изданий, но изначально она задумывалась отцом для того, чтобы сделать литературные шедевры доступными по невысоким ценам.

Предприятие имело такой успех, что скудного капитала моего отца вскоре оказалось недостаточно. Отец вступил в переговоры с гораздо более мощной фирмой – издательством «Галлимар» («Gallimard») – и в 1936 году объединил с ним силы, сделавшись руководителем серии «Плеяд». Полагаю, он предполагал трудиться в «Галлимаре» до конца своих дней, но тут грянула война. Несмотря на возраст – отцу уже давно перевалило за сорок, – Жака Шиффрина призвали во французскую армию. Вскоре после оккупации Франции отец узнал, что у нового германского «посла» Отто Абетца уже заготовлен список тех, кого надлежит отлучить от французской культуры, – в основном евреев. Абетц работал во Франции еще до войны и отлично ориентировался в местной общественной и культурной жизни. Как-то он изрек, что ключевыми общественными институтами Франции являются банк, компартия и «Галлимар» [26]26
  Pierre LePape «Andre Gide, le messager» (Paris: Editions du Seuil, 1997). (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Чтобы «Галлимар» стал полезен Абетцу, его следовало сделать «арийским», а единственным евреем среди видных сотрудников издательства был мой отец. 20 августа 1940 года Франция капитулировала, и вскоре отец получил из «Галлимара» письмо в две строчки – извещение об увольнении. Вина семейства Галлимар тут невелика – ведь оно действовало под прямым нажимом немецких оккупационных властей. Тем не менее Галлимары – что чисто по-человечески понятно – предпочли забыть о своем поступке, так что много лет роль моего отца в переходе серии «Плеяд» под крыло «Галлимара» и история его увольнения просто-напросто замалчивались. С тех пор «Плеяд» стала настоящим стержнем издательской деятельности «Галлимара». Даже после выхода французского варианта моей книги в прошлом году [27]27
  Andre Schiffrin «L’Edition sans éditeurs» (Paris: Editions La Fabrique, 1999). (Примеч. авт.)


[Закрыть]«Галлимар» отказывается признаться в содеянном во время войны и, более того, вопреки всем фактам утверждает в заявлениях для прессы, будто мой отец покинул Францию в 1939 году. Достоверный рассказ о произошедших событиях можно найти в великолепной истории французского книгоиздания в годы немецкой оккупации, написанной Паскалем Фуше [28]28
  Pascal Fouche «L’Histoire de I’édition français» (Paris: Bioliotheque de litterature française contemporaine, 1994). (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Отец сознавал, что для еврея, да к тому же выходца из другой страны, – тем более уже взятого на заметку оккупационными властями – остаться во Франции значит подписать себе смертный приговор. Демобилизовавшись из армии, он целый год промаялся, добывая визы, пропуска и билеты в безопасные места для себя, своей жены Симоны и своего шестилетнего сына – то есть меня. Так мы отправились по проторенной многими беженцами дороге из оккупированной Северной Франции в южную демилитаризованную зону. Несколько месяцев мы прожили в квартире в Сент-Тропезе, ранее служившей нам чем-то вроде дачи. Наконец, благодаря содействию настоящего героя – американца Вэриэна Фрая, приехавшего во Францию с поручением спасать интеллектуалов, чья жизнь была под угрозой, – мы обзавелись всеми необходимыми бумагами и весной 1941 года отправились из Марселя морем в Касабланку. Среди пассажиров нашего парохода преобладали беженцы из Германии. Мне накрепко врезались в память корзины на палубе, набитые паспортами со свастикой. Когда мы прибыли в Касабланку, лицемеры-вишисты заявили, что беженцы переполнят все гостиницы города, а потому их следует разместить в пустыне, где условия жизни были просто ужасны. Благодаря Андре Жиду, приютившему нас в своей квартире в Касабланке, мы избежали этих концлагерей в песках. После нескольких месяцев ожидания мы попали в Лиссабон и наконец в августе 1941 года добрались до Нью-Йорка. Там-то спустя несколько месяцев отец и возобновил свою издательскую деятельность, решившись выпускать в чужой стране книги на французском языке.

В 1942 году, одолжив немного денег у друзей, он начал выпускать книжную серию, которая впервые познакомила Америку с литературой французского Сопротивления. «Молчание моря» Веркора вышло в Нью-Йорке вскоре после того, как английские летчики разбросали тираж этой книги над Францией. Также были изданы – во французском стиле, то есть в бумажной обложке – «Армия теней» Жозефа Кесселя и сборник стихов Луи Арагона. Эти книги давали живущим в Новом Свете французам определенное представление о происходящем в Европе. Вскоре отец заключил контракты с рядом издателей-единомышленников из Латинской Америки. Среди тех, кто внимательно следил за изданиями нью-йоркских изгнанников, была и Виктория Окампо из буэнос-айресского «Эдисьонес дель сур» («Ediciones del Sur»). Со временем книги французских борцов Сопротивления были переизданы и в Аргентине.

Мальчиком я часто заходил к отцу в издательство. Хотя, как и многие дети, я интересовался и даже восхищался работой своего отца, мне никогда и в голову не приходило, что я пойду по его стопам. Я считал, что мои скромные способности не идут ни в какое сравнение с его разносторонней одаренностью – помимо всего прочего, он владел несколькими языками и был наделен талантом книжного дизайнера. Хотя дома у нас мне нравилось слушать его беседы с Ханной Арендт [29]29
  Ханна Арендт (1906–1975) – немецкая писательница и политолог. В 30-е годы эмигрировала в США. Автор книг «Истоки тоталитаризма», «Эйхман в Иерусалиме» и др. (Примеч. пер.)


[Закрыть]и другими собратьями по изгнанию, а также немногочисленными американскими друзьями, их заботы казались очень далекими от моих интересов подростка. Я вовсе не был одним из тех издательских детей, которые считают, что будущий пост в отцовской фирме гарантирован им автоматически. Драматический опыт изгнания отучил меня загадывать на будущее, вложил в мое сознание мысль, что целый мир может быть утрачен в одночасье.

В том же году, вскоре после основания «Пантеон букс», мой отец объединил силы с Куртом Вольфом. К тому времени «Пантеон» уже начал печатать ряд книг на английском и немецком языках, отобранных строго по принципу высокой культурно-литературной значимости. Издательство размещалось в необыкновенном оазисе на нью-йоркской Вашингтон-скуэр, в одном из тех домов в георгианском стиле, которые когда-то окаймляли парк с юга. Благодаря горстке европейцев, старавшихся нащупать аспекты своей культуры, которые были бы интересны американскому читателю, это место прозвали «переулком гениев». Сейчас, выводя эти строки, я спохватился, что так никогда и не узнал, на каком языке отец и его друзья общались между собой – на французском или на немецком? Очевидно лишь, что не на английском.

В ранний период существования «Пантеона» коммерческие удачи были редки, хотя издательство вскоре начало выпускать шедевры художественной литературы. Андре Жид прислал из Туниса свои «Воображаемые интервью» и «Тесея». Оба эти произведения, как и «Посторонний» Камю (позднее опубликованный на английском языке Кнопфом), впервые увидели свет именно в франкоязычной серии моего отца. Вольфы тоже старались выпускать лучшую немецкую литературу – например двуязычный сборник стихов Стефана Георге, который, как и следовало ожидать, был прочитан лишь считанными американцами. Также выходили переводы произведений Поля Клоделя, Шарля Пеги, Жоржа Бернаноса и Жака Маритена. Люди, читавшие по-французски и по-немецки, с удовольствием приобретали выпущенные для них книги, – но круг таких читателей был ограничен, а широкая американская публика оставляла эти издания без внимания.

Тот факт, что продукция «Пантеона» вызывала гораздо больше интереса в эмигрантской среде, чем у американцев в целом, можно проиллюстрировать историей со «Смертью Вергилия» Германа Броха. В меж-военный период Брох задавал тон в экспериментальной прозе Европы. Его первый роман «Лунатики» считался одной из самых значительных книг того времени. После прихода нацистов к власти Брох был арестован гестапо, пять месяцев провел в тюрьме и наконец, благодаря помощи Джеймса Джойса и других, сумел бежать за границу. В Америке он написал еще один большой роман – «Смерть Вергилия». «Пантеон» издал эту нелегкую для прочтения книгу двумя изданиями – 1500 экземпляров на немецком и столько же на английском. Немецкое издание разошлось мгновенно; англоязычное было раскуплено спустя двадцать с лишним лет.

Итак, «Пантеону» приходилось преодолевать традиционный американский изоляционизм, а в годы войны – еще и антигерманские настроения. Показателен случай с первым полным переводом сказок братьев Гримм, вышедшим в «Пантеоне». Некоторые рецензенты обошлись с книгой по справедливости, другие же воспользовались ею как поводом для пространных филиппик о жестокости, которая будто бы неотъемлемо присуща немецкой душе. Но были и проницательные критики, оценившие цельность издательского подхода раннего «Пантеона». Гельмут Леман-Гаупт, отец человека, который теперь рецензирует книги в газете «Нью-Йорк таймс», написал в своей работе «Книга в Америке»:

«Важнейшей особенностью “Пантеон букс” является тот факт, что оно не выпустило ни одной банальной или сиюминутно популярной книги, ни одного произведения, главным достоинством которого является его способность приносить прибыль. Каждая книга в его каталоге отличается бесспорной важностью для культуры или ярко выраженной эстетической ценностью, либо является искренней попыткой разрешить интеллектуальные и духовные дилеммы, стоящие перед нами в эти трудные годы» [30]30
  Цит. по: William Maguire «Bollingen, An Adventure in Collecting the Past» (Princeton: Princeton University Press, 1982), c. 61. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Правда, Леман-Гаупт сам принадлежал к кругам изгнанников, которые следили за изданиями «Пантеона».

С окончанием войны пресса живее заинтересовалась происходящим в Европе. Так, «Нью-Йорк таймс» часто отдавала одну из полос в отделе книжных рецензий под статью особого жанра – «письмо литератора» из какой-нибудь европейской столицы. Однако эта перемена не сказалась на интересе американцев к зарубежной художественной литературе. Лишь в 50-е годы в списки бестселлеров попадет произведение иностранного автора – «Мандарины» Симоны де Бовуар, но его успех на многие годы – более того, на десятилетия – останется единичным явлением.

Тем временем несколько нестандартных книг из разряда эзотерической литературы нежданно-негаданно стали величайшей коммерческой удачей «Пантеона». Во времена Веймарской республики в Германии живо интересовались философскими учениями и религиями Востока. Вольфы, пронесшие это увлечение через всю жизнь, начали одними из первых в США издавать книги по дзен-буддизму, в том числе «Дзен и искусство стрельбы из лука» немецкого ученого Э. Хер-ригеля, которая стала для «Пантеона» неувядающим бестселлером. Конечно, книга о том, как упражняться в искусстве лучника без лука и стрел, не могла не вызвать определенного недоверия (так, в «Эберкромби энд Фитч», самом престижном в Нью-Йорке магазине спортивных товаров, согласились взять несколько экземпляров на реализацию, но всерьез задумались, не упадет ли в этой связи спрос на луки), – но она пленила воображение аудитории и разошлась сотнями тысяч экземпляров.

Другой неожиданный «дождь изобилия» в первые годы существования «Пантеона» пролился из рук Мэри Меллон, жены миллионера, филантропа и коллекционера художественных произведений Пола Меллона. Его отец Эндрю, бывший секретарь казначейства, спонсировал Национальную художественную галерею США. Мэри была пациенткой К. Т. Юнга и решила основать в честь него серию книг, которая включала бы как собрание трудов самого ученого на английском языке, так и книги его наиболее значительных последователей, многие из которых также бежали из Германии в Америку.

Любопытно было бы вообразить, как общались между собой одна из богатейших женщин США и руководители «Пантеона» – двое авторитетных, но явно обнищавших европейских интеллектуалов. Наша семейная легенда повествует о первом визите Мэри в маленький кабинет моего отца, выходивший окнами на Вашингтон-скуэр. Подписывая какое-то письмо, он лишь на мгновение поднял глаза и сказал:

– Вот стул, пожалуйста, садитесь.

Когда он заставил ее прождать еще несколько минут – вероятно, нарочно, – Мэри, кашлянув, произнесла:

– Возможно, вы не отдаете себе отчета, кто я. Я – Мэри Меллон.

Тогда мой отец воскликнул:

– О, простите великодушно. Пожалуйста, вот два стула.

Возможно, эта история – лишь апокриф, но из нее ясно следует: отец хотел дать понять, что, несмотря на все богатство Мэри, не собирается лебезить перед ней, точно древнеримский клиент перед патроном. И Курт Вольф и мой отец принимали деятельное участие в отборе книг для серии и в общей организации этого новаторского, уникального издательского предприятия.

При солидной финансовой поддержке Меллонов «Пантеон» начал выпускать серию «Боллинген», названную в честь усадьбы Юнга. Мой отец был дизайнером первых книг серии, в том числе собрания стихотворений Сен-Жон Перса, которые до сего дня остаются замечательным образцом книжного искусства, доказывающим, какие прекрасные плоды может принести союз денег и хорошего вкуса во имя благой цели. Много обложек также было создано Полом Рэндом. Серия в целом была расценена как имеющая мало равных себе по красоте оформления в истории книгоиздательства США.

В будущем серии «Боллинген» предстояло сыграть неожиданно важную роль в американской массовой культуре. Вначале, однако, ее составляли сугубо научные труды для подготовленного читателя. Вольф и мой отец из кожи вон лезли, чтобы включить в нее все произведения интеллектуалов-изгнанников, которые только можно было втиснуть в рамки серии. Среди первых выпусков оказался труд Макса Рафаэля, искусствоведа-марксиста, с которым мой отец познакомился еще во Франции.

Со временем в издательские планы стали проникать и книги, относительно далекие от юнгианства. По инициативе отца была выпущена трехтомная «Психология искусства» Андре Мальро, а также собрания сочинений Поля Валери и Мигеля Унамуно. Благодаря влиянию Юнга и интересу Вольфов к Востоку издавались и такие книги, как масштабное исследование Хайнриха Зиммера по искусству Индии. Затем последовали труды Джозефа Кэмпбелла, который в 60-е годы стал необыкновенно влиятельным автором. Но все эти негаданные удачи затмил успех первого полного перевода «И-Цзин», включенного в серию «Боллинген» как знак свойственного Юнгу уважения к мировым религиям. Трудно представить себе книгу «заумнее», но к тому времени «И-Цзин» уже оказала влияние на ряд композиторов, например на Джона Кейджа, а также на многих других интеллектуалов, размышлявших над ролью вероятности и случая в нашей повседневной жизни. Книга оказалась поразительно созвучна нарождающейся контркультуре 60-х годов и разошлась колоссальным тиражом – более миллиона экземпляров в твердом переплете. Вот так издатели-изгнанники невольно внесли вклад в массовую культуру, меж тем как их энергичные попытки познакомить американского читателя с шедеврами европейской литературы по большей части проходили незамеченными.

Здоровье моего отца серьезно пошатнулось еще во время войны – ему, относительно пожилому солдату, было трудно переносить тяготы армейской жизни. Болезнь помешала ему осуществить заветную мечту – вернуться после окончания войны во Францию. В конце 40-х его состояние ухудшилось, и в 1950 году он умер от эмфиземы. С его смертью связь моей семьи с «Пантеоном» оборвалась, как я предполагал, навсегда. Я следил за судьбой «Пантеона» со стороны – а судьба эта меж тем резко изменилась благодаря ряду непредвиденных событий.

Одно из них произошло на курорте Аспен в 1949 году, на торжествах по случаю столетия смерти Гете, куда пригласили и Курта Вольфа. Организовал празднование еще один беженец из Германии – дизайнер Пепке, занимавший ответственную должность в одной из крупнейших корпораций США «Америкэн кэн корпо-рейшен». По воле судьбы соседкой Вольфа по столу оказалась Энн Морроу Линдберг, о чьих связях с Германией лучше забыть (ее муж Чарлз [31]31
  Чарлз Линдберг, знаменитый летчик, первым совершивший беспосадочный перелет через Атлантический океан (Примеч. пер.)


[Закрыть]в 30-е годы был среди самых рьяных американских поборников изоляционистского, прогерманского и даже антисемитского курса). Вольф узнал от Энн, что она работает над циклом философских эссе. Эта книга, опубликованная под названием «Дар моря», стала феноменальным бестселлером и одним из многих достижений, которые в итоге кардинально изменили «Пантеон».

Затем, в конце 50-х «Пантеон» приобрел права на один непростой для восприятия русский роман и выпустил его. Первый тираж составлял четыре тысячи экземпляров. Присуждение его автору, Борису Пастернаку, Нобелевской премии превратило «Доктора Живаго» во всемирный бестселлер, и «Пантеон» просто таки начали осаждать книгораспространители. В итоге было распродано более миллиона экземпляров в твердой обложке и еще пять миллионов – в мягкой. За этим бумом последовал успех «Леопарда» Джузеппе ди Лампедузы, и «Пантеон» буквально за несколько месяцев превратился из маргинального, еле сводящего концы с концами издательства в чрезвычайно прибыльное Предприятие.

Как часто бывает, деньги необратимо изменили атмосферу в фирме. Между Вольфами и их американским партнером возникли разногласия; наконец Вольфы решили вернуться в Европу, обосноваться в Швейцарии и управлять издательством оттуда. Работать таким образом было бы тяжело даже при самых благоприятных обстоятельствах, а на фоне растущей напряженности между основателями оказалось совершенно невозможло, и партнеры вскоре расстались. Вольфы заключили соглашение с «Харкорт Брейс» («Harcourt Brace») и на правах его филиала продолжали издавать книги еще много лет. Оказавшись без редакторской верхушки, акционеры «Пантеона» решили, что пора сбыть фирму с рук, и нашли покупателя в лице Беннета Серфа, главы «Рэндом хауз». Компания Серфа стала открытым акционерным обществом в 1959 году и вложила капиталы в приобретение солидной фирмы Альфреда Кнопфа, известной серьезными книгами о жизни и истории Америки, а также успешной серией переводов. В результате «Рэндом» стало одним из самых значительных издательств США. Приобретение «Пантеона» в 1961 году (менее чем за миллион долларов) обогатило общий издательский портфель империи «Рэндом» новым значительным элементом. Перед самим же «Пантеоном» открылись новые, многообещающие перспективы.

Хотя я и следил со стороны за положением дел в «Пантеоне», но никак не ожидал, что для меня там найдется работа. У Вольфов были свои сыновья, и я предполагал, что они пойдут по стопам родителей. Но издательское дело – и прежде всего книги, ра считанные на массовую аудиторию, – меня привлекало. Будучи студентом колледжа, я проводил летние каникулы, работая на полставки в «Нью америкэн лайбрэри». В 1959 году мне предложили там постоянное место в отделе маркетинга в учебных заведениях.

В плане отбора книг «НАЛ» неуклонно продолжала общую традицию, начатую когда-то «Пенгуином»: ставилась задача поошрять интеллектуальные и политические дискуссии в широком масштабе. Руководство «Пенгуин», а позднее и «НАЛ»; считало, что решение ключевых вопросов не следует перепоручать элитным кругам экспертов и политиков – напротив, обсуждение должно протекать при живом интересе и участии всех без исключения слоев населения. Помню, школьником я выписывал газету «Май уикли ридер», рассылаемую подросткам двенадцати лет и старше; там обсуждалось, какова должна быть политика американского правительства по вопросам муниципального жилья и электрификации в сельской местности. Для эйфорического оптимизма послевоенных времен это было очень характерно – считалось, что даже школьникам интересны темы, которые сегодня были бы отвергнуты как слишком узкие, всерьез интересующие лишь считанных взрослых.

«НАЛ» была одним из крупнейших издательств, выпускавших книги в мягкой обложке. Популярность таких дешевых изданий в США началась в конце 30-х годов – застрельщиком выступило издательство «Покет букс» («Pocket Books»). Книги нового формата поставлялись в четыре тысячи книжных магазинов, существовавших тогда в США, а также в 70 тысяч прочих торговых точек – в знаменитые табачные лавки, газетные киоски, аптеки и т. п. Отчасти это была старинная сеть распространения журналов, созданная Анненбергом и другими бывшими бутлегерами после отмены «сухого закона». Изначально эта сеть должна была облегчать жизнь игрокам в тотализатор – ее придумали для распространения программок скачек. Вскоре новоиспеченные дистрибьюторы расширили ассортимент журналов, а затем взялись за книги – и фантастически преуспели. С книгами они обращались, как с периодическими изданиями, – в конце месяца возвращали непроданные экземпляры поставщикам. Эта новая система оказалась очень эффективной и обеспечила феноменальный уровень продаж. Самым успешным изданием «НАЛ» за все время существования издательства стала «Табачная дорога» Эрскина Колдуэлла (за первые два года с момента издания разошлось четыре миллиона экземпляров); прочие сочинения Колдуэлла, вместе взятые, также разошлись четырехмиллионным тиражом. Занятна судьба книги Джеймса Т.Фаррелла «Стадс Лонигэн» [32]32
  Farrell, James Thomas – американский прозаик (1904–1979). Его самое известное произведение, «The Studs Lonigan Trilogy» (1932–1935) – роман о несчастной судьбе молодого ирландца сына маляра. (Примеч. пер.)


[Закрыть]: вначале, по устоявшейся традиции, она была издана в твердом переплете – и за год было продано всего 500 экземпляров; зато в мягкой обложке она разошлась в количестве 350 тысяч! Ежегодно раскупалось почти 50 миллионов книг в мягкой обложке – то есть примерно одна пятая от всех приобретаемых американцами книг. Новый формат быстро завоевал сердца очень многих читателей традиционных книг массового спроса. Произведения, выходящие в мягкой обложке, часто продолжали традиции издавна популярных у публики «желтых» журналов типа «Тру детектив» или «Тру романс», а также коротких вестернов. Учтите, что в 40-х годах еженедельно продавалось 10 миллионов журналов, а также 25 миллионов (феноменальное количество!) экземпляров комиксов, так что книги, даже нового формата, все еще составляли относительно скромную долю в общем объеме «пищи для чтения», раскупаемой в стране [33]33
  Жанр любовного романа не теряет своей популярности и поныне; в 1998 году был продан 201 миллион экземпляров в мягкой обложке, причем форма этого чтива изменилась куда больше, чем его содержание. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

В 40-е годы издательские планы фирм, выпускающих книги в мягкой обложке, во многом ориентировались на низкопробный коммерциализм бестселлеров предыдущего десятилетия. Такие книги, как «Мост короля Людовика Святого» Торнтона Уайлдера, вестерны Зейна Грея, снискавшие огромную популярность любовно-исторические романы (например, «Твоя навеки Амбер»), расходились в мягкой обложке не хуже, чем в твердой. Однако «НАЛ» видела свою задачу в том, чтобы, не ограничиваясь вестернами и триллерами, обеспечить читателя более интеллектуальной литературой. Взяв пример с «пенгуиновской» издательской марки «Пеликан», она под лозунгом «хорошие книги для миллионов» запустила серию «Ментор».

«НАЛ» выпустила всего Уильяма Фолкнера и произведения ряда современных европейских писателей-реалистов – например Пьера Паоло Пазолини и Курцио Малапарте. Среди первых книг «НАЛ» были «Мартин Иден» Джека Лондона (классический образец политического радикализма в литературе, ныне не переиздаваемый никем ни в твердом переплете, ни в мягкой обложке) и «Сердце – одинокий охотник» Карсон Маккаллерс. В то же самое время читатели серии «Ментор» могли приобрести «Достижение совершеннолетия на Самоа» Маргарет Мид [34]34
  Маргарет Мид (Margaret Mead, 1901–1978) – американский антрополог, профессор Нью-Йоркского, Йельского, Колумбийского университетов, активно участвовала в движении борцов за мир, «зеленых» экуменистов, а также в борьбе против расизма. (Примеч. пер.)


[Закрыть]или «Швеция: срединный путь» Маркиса Чайлда, а также множество книг на политические темы. Помню, подростком я купил книгу из серии «Ментор», которая называлась «Христианское требование социальной справедливости», – разве что-то подобное найдешь в киосках современных аэропортов?