Текст книги "Дракон в серебряной чешуе"

Автор книги: Андрэ Нортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава четвертая. ГРОМОВОЕ УЩЕЛЬЕ

Ехать пришлось по той же дороге, по которой добрался сюда Джервон – другой ведь не было. И с тех пор по этой дороге никто не проезжал. Она была очень старой, и вдоль нее нередко встречались метки. Кто их расставил? Люди? «Нет, – решила я, – до нас в здешних местах бывали одни охотники и пастухи, скитающийся люд. Выходит, дорога проложена Древними».

– Она проходит в миле от Переправы, – рассказывал Джервон, – однако здесь делает крюк в сторону моря. Мы свернули на нее только потому, что по дороге было быстрее и сподручнее ехать. Но куда она ведет и откуда… – он пожал плечами. – Это дорога Древних, а кто разгадает их прихоти?

Такая поговорка была в Долинах. Но я знала, что действиями Древних двигала не прихоть, а логика, хотя, возможно, и отличная от нашей.

– Ты родом не из Долин, – это утверждение прозвучало подобно меткому арбалетному выстрелу, поражающему насмерть.

«Насмерть»? Почему мне на ум пришло именно это сравнение? Но ответила я честно:

– Я родилась в Варке, так что можно сказать, что я родом из Долин, но мои родители прибыли из-за моря. Не из Ализона, нет. Их народ искони воевал с Псами, и когда мой отец узнал о нашествии, то немедля ушел на войну. Больше мы никогда ничего не слышали о нем. С тех пор прошли годы, он наверняка погиб. А моя мать умерла после нашего с Эйнином рождения. Вот и вся правда о моем происхождении, воин.

– У тебя нет ничего общего с жителями Долин, – продолжал он, словно бы пропустил мои слова мимо ушей. – Народ из Варка рассказывал о тебе…

– …то, что болтают о каждой Мудрой Женщине, – закончила я фразу. Не подлежало сомнению, что обо мне ходило множество пересудов, и, наверняка, не только одобрительных, потому что я ни с кем не дружила, кроме Эфрины, а остальные, как женщины в доме Оманда, всегда относились ко мне с подозрением. Я была незамужней и не собиралась выходить замуж, потому что это помешало бы моему предназначению, а это было против обычая. Если бы у нас оставалось больше здоровых мужчин, я оказалась бы перед выбором, особенно тягостным для меня, ибо не хотела становиться служанкой домашнего очага ни одного мужчины Варка.

– Говорят, что ты больше, чем просто Мудрая Женщина. Они шепчутся, что ты связана с Древними, – в его голосе я не услышала ни страха, ни отвращения, а только интерес. Так солдат, увидевший неизвестное ему оружие, спрашивает, как им пользоваться.

– Если бы так! Способный общаться с Древними не будет жить такой жизнью, как наша. Но людям свойственно думать, что Сила может все: построить замок из воздуха, обратить вражеские войска в прах, развести цветущий сад на голых камнях. Ты видел что-нибудь подобное у нас в поселке?

Он рассмеялся, что меня удивило.

– Мало похожего, девушка-воин. Но я ведь не умаляю значения Мудрых Женщин, где бы они ни жили – в деревне или монастыре, просто я считаю, что Древним нет дела до наших мелких свар, каковыми, вероятно, представляются им все наши устремления, и в их власти разделаться с каждым, кто осмелится их потревожить.

– Их должно искать. Сами, без зова, они не приходят.

Возможно, в моих словах заключалось провидение, но тогда я этого не знала. Двигаться приходилось осторожно, потому что ехали мы по пересеченной местности и не хотели загонять лошадей. Около полудня мы свернули на обочину, оставили коней пастись, а сами пообедали хлебом и водой из ближнего ручья. Джервон растянулся на спине, глядя на ветви дерева, склоненные над ручьем.

– А я родом из Долин, – сказал он. – Мой отец был в семье третьим сыном и поэтому остался безземельным. Тогда он, как водится, принес вассальную клятву владетелю Дорка, которому приходился родичем с материнской стороны, и стал офицером в его коннице. Моя мать была в родстве с леди Гвидой. Так что я получил хорошее воспитание. Отец мечтал, когда я стану взрослым, отправиться на дикие незаселенные земли, на север, чтобы найти собственную долину. Но с приходом захватчиков надеждам на поход в северные земли пришел конец. Надо было думать о том, как бы сохранить то, что имелось. Дорк находился как раз на линии первого удара Псов. Перед этим они в пять дней захватили Малис, потому что у них было новое невиданное оружие, выбрасывающее огонь и плавящее камни. Еще через три дня до нас добрались двое – все, кто выжил из Дорка. Он был уничтожен, стерт с лица земли. Мы поначалу не могли в это поверить. Той же ночью я приехал на вершину холма и увидел Долину Дорка. Там не осталось камня на камне.

Рассказывал он совершенно спокойно, очевидно, время стерло горечь. Потом он замолчал. Взгляд его не отрывался от дерева, но я знала, что он видит что-то свое.

– Я остался в Хефордейле и принес лорду вассальную клятву. Но мы не смогли удержать дорогу на запад, не смогли противостоять чудовищному оружию Псов. Впрочем, со временем это оружие удалось уничтожить, а другого, подобного, у Псов, похоже, не оказалось. Во всяком случае, никто не видел, чтобы в этих краях они его применяли. Но пока оно у них было, Пек воспользовались им сполна. Все большие Долины юга были разрушены, все до единой! – Рука его сжалась в кулак, хотя голос звучал все так же бесстрастно. – У нас не было вождя, способного сплзтить вокруг себя лордов всех Долин. Псы смогли в этом убедиться. Редерд из Дорка, Мейрик из Гестандейла, Лауги – все лишились своих владений и солдат либо погибли. Псы хорошо подготовились к войне. Им были известны все наши уязвимые места, а их, как видно, оказалось больше, чем укрепленных. Силы лордов были разрознены, и Псам ничего не стоило уничтожить их по одному, подобно тому, как сбивают с дерева созревшие плоды. Нам же оставалось бежать, прятаться и опять бежать. От нас сохранились бы только кости, белеющие в поле, если бы с севера не пришли четыре лорда, сумевшие навести некоторый порядок в наших рядах. Они убедили всех, что нужно либо объединиться, либо умереть. Так возник союз, заключивший договор с Всадниками-Оборотнями.

Совершилось это не скоро, но мы повернули течение вспять: отбивали у Псов долину за долиной. Правда, и они порой одерживали победы, как случилось у Переправы на Вегре, и все же, я верю, придет время, когда Псы будут скулить, а не лаять, и мы разочтемся с ними сполна. Только с чем мы тогда останемся? Большинство лордов погибло, Долины лежат в развалинах. Хай-Халлак должен претерпеть сильные перемены. Вероятно, он будет управляться четырьмя верховными лордами, хотя нет, тремя – ведь Скаркер умер, не оставив сына и наследника. Да, наша страна будет совсем другой.

– Что же будешь делать ты? Останешься служить Хефордейлу?

– Ты имеешь в виду – если доживу? – он улыбнулся. – Для меня нет смысла загадывать о будущем. Кто-то переживет войну, но я, будучи воином, вряд ли окажусь среди этих выживших. Я не уверен, что увижу окончательную победу, ибо с тех пор, как я вошел в возраст, вся моя жизнь проходит на войне. Мира я почти не помню. Но в мирное время присягу Хефордейлу я не принесу. Возможно, постараюсь осуществить мечту своего отца – отправлюсь на север за собственной долиной, но я ничего не загадываю наперед. Сейчас умнее всего – жить сегодняшним днем.

– Рассказывают, будто на севере и на востоке сохранилось больше строений Древних, чем у нас, – я старалась припомнить то малое, что слышала об этих краях.

– Правильно. Может быть, как раз потому война туда и не дошла. Пора ехать дальше, девушка-воин.

Ночь застигла нас среди скал, где мы и расположились на ночлег, не разжигая костра, который мог нас выдать. Я предложила Джервону разделить со мной плащ Оманда, и он воспринял это совершенно естественно, словно рядом с ним был Эйнин, а не Эйдис. Вдвоем под плащом было тепло, и мы хорошо выспались, не обращая внимания на мороз.

На следующий день мы достигли Переправы. Там все еще сохранились следы сражения, но поодаль виднелись останки погребального костра. Джервон, вытащив меч, отдал им честь кострищу.

– Это сделал Хефордейл. Его воины воздали почести павшим. Выходит, они снова воссоединились и выступили.

Спешившись, он принялся искать брошенное оружие. Его добычей был десяток арбалетных стрел, который пополнил его небогатый запас, а также красивый кинжал с усыпанной драгоценными камнями рукоятью и лезвием, совершенно не затронутым ржавчиной, несмотря на то, что кинжал долго пролежал на открытом воздухе.

– Работа Псов, лучшее, на что они способны, – пояснил Джервон, заткнув кинжал за пояс и вновь поднимаясь в седло. – Едем – отсюда начинается торговый тракт на юг, в Трименкипер. Хотя, может статься, этого города уже не существует.

Уже вечерело, но мы не остались ночевать у Переправы. Здесь слишком близко был погребальный костер, и это место вызывало слишком много воспоминаний у моего спутника. Мы поехали дальше, пока Джервон не свернул в ущелье. Здесь было пространство, защищенное от ветра, где оставалось множество старых кострищ и какая-то загородка из жердей.

– Здесь был лагерь, – Джервон пошевелил сапогом золу. – Давно остыла. Думаю, тут мы будем в безопасности.

Но костер разжечь мы снова остереглись. Эта ночь была лунной, и я решила взглянуть на свой талисман. Несмотря на то, что сейчас я была не одна и сохранить тайну не представлялось возможным, мне необходимо было узнать, что с Эйнином.

Сразу после ужина я вынула кубок, развернула его и чуть было не уронила. Пятно, ранее казавшееся туманным, успело потемнеть, захватив ножку, а вся нижняя часть кубка совсем почернела. Мне стало ясно, что злые силы захватили Эйнина, и все же он был жив – в противном случае, кубок почернел бы полностью.

– Что это? – спросил Джервон.

Я не хотела объяснять, но уйти от ответа было нельзя.

– Эта вещь предупреждает, что Эйнин в опасности. Вначале он только потускнел, а сейчас… Видишь черное пятно? Оно ползет вверх, значит, опасность возрастает. А если кубок почернеет полностью, значит, Эйнин мертв.

– Почернел примерно на треть, – заметил Джервон. – Ты знаешь, что именно это за опасность?

– Нет. Знаю лишь то, что она рождена не превратностями войны, а пришла дорогой Власти. Он попал под какие-то чары.

– Народ Долин не владеет колдовством, за исключением того, что известно Мудрым Женщинам, а у Псов собственная магия, ничем не связанная с нашими обычаями, выходит… Древние…

Мне было трудно представить, как Эйнин сумел потревожить Древнее Зло. Его никогда не привлекали подобные вещи. Я начала припоминать свое видение: комнату, где спала молодая женщина, и как мой брат пытался раздвинуть брусья, запиравшие ставни.

– Ты можешь увидеть то, что вдали?

– Отсюда – нет. Здесь нет необходимых приспособлений… – сказала я и усомнилась собственным словам. Привыкнув следовать за Эфриной, я невольно представила вызов видения на ее манер. Но ведь она сама всегда утверждала, что моя власть гораздо сильнее. Между мной и Эйнином кровная связь, мы близнецы, и, глядя друг на друга, словно смотрелись в зеркало. Следовательно…

– Передай мне флягу с водой.

Джервон передал мне ее. Я отыскала льняную тряпицу, которую захватила на случай, если придется перевязывать раны, растерла в ней щепоть трех разных трав из запасов Эфрины и развела водой из фляги. Полученной смесью старательно протерла руки и, только очистившись, взяла кубок. Хотя он был пуст, я вглядывалась в него, как прежде в раковину, полностью отгородив сознание от всего, кроме стремления увидеть, где находится и что делает Эйнин. Вдруг мне почудилось, будто я сама оказалась на дне кубка – кругом разливалось сияние серебра. Это лишь на мгновение сбило меня с толку, а затем я увидела окружающее прояснившимся взглядом. Это были высокие колонны, напоминающие стволы деревьев, только гладкие, блестящие, без намека на ветки, и на них не покоилась никакая крыша – только небо, усыпанное звездами и освещенное луной. Колонны были расположены не в ряд, а по спирали, поэтому, двигаясь между ними, поневоле приходилось углубляться в ее сердцевину. И тут меня охватил такой ужас, подобного которому я в жизни не испытала. Нечто, затаившееся в сердце спирали, было по природе своей настолько далеко от жизненных путей, что представлялось мне воплощением чистого, всеохватного зла. Потом… Оно переменилось, словно прикрыло свою сущность личиной или загородилось щитом. Страх испарился, уступая место жгучему любопытству и жажде видеть то, что его вызвало. Однако я помнила об убийственной эманации того, что ждало в засаде, и чары на меня не подействовали.

В просвете показался силуэт всадника на боевом коне, в шлеме, кольчуге и с мечом у пояса. Спешившись, он уронил поводья, точно дальнейшая участь коня его не заботила, и, словно торопясь на зов, направился к спиральному проходу.

Я хотела закричать, хотела преградить Эйнину дорогу, на которой его ждало что-то страшнее смерти, но мой брат вошел…

– Эйдис! – меня трясли за плечо.

Я сидела, склонясь над кубком… над пустым кубком… сияла луна, но под ней не было спирального леса колонн…

Я быстро подняла кубок к глазам, страшась увидеть, как увеличилось черное пятно. Если Эйнин действительно пошел по этой дороге, то как ему помочь? Но чернота оставалась на прежнем уровне.

– Что это было? – спросил Джервон. – Ты словно бы видела нечто невыразимо ужасное и кричала имя своего брата, будто пыталась отогнать от него смерть.

Джервону эти края были известны гораздо лучше меня, он должен был знать и о спиральной дороге с колоннами – такое жуткое сооружение не могло быть оставлено без внимания народом Долин.

– Выслушай меня… – заворачивая и пряча кубок, я пересказала Джервону свое прежнее видение – как мой брат силился открыть окно, и видение нынешнее. – Где может находиться это место?

– Ни в Трименкипере, ни в его окрестностях ничего подобного нет. Однако заколоченное окно… что-то такое я однажды слышал… – он потер висок, стремясь припомнить. – Заколоченное окно… Точно! Замок в Громовом ущелье! Есть старое предание, что там из одного окна в донжоне видны отдаленные холмы, и если в какой-то урочный час их увидит мужчина, то он садится на коня и уезжает, чтобы никогда не возвращаться назад. Пропавших пытались искать, но не могли найти даже следа. Поэтому замок в Громовом ущелье перестал быть резиденцией лорда и превратился в обычный военный гарнизон, а окно в башне забили. Но все это случилось еще при жизни моего деда.

– С тех пор Громовое ущелье снова могло стать резиденцией лорда! Ты рассказывал, что мой брат заключил помолвку. Из моего видения следует, что он успел жениться, и все же оставил молодую жену, отправившись на поиски чего-то. Я еду в Громовое ущелье!

Когда мы прибыли в замок, нас ожидал довольно необычный прием. Меня впервые приветствовали на сторожевом посту именем лорда Эйнина. Но я, желая узнать все возможное о своем брате без лишних вопросов, не стала возражать, а лишь сказала, что была в разведке и новости они узнают в должное время. Может, это объяснение и было шито белыми нитками, но его никто не оспаривал, и все, похоже, радовались моему возвращению.

Джервон, со своей стороны, тоже не уличил меня в обмане, а только взглянул на меня удивленными глазами, потом опустил их, словно согласившись с моим решением. Я же настоятельно заявила о своем пылком желании увидеться со своей супругой и госпожой, потому что, как я правильно угадала, Эйнин уже был женат на леди Крунисенде.

Окружающие заулыбались, послышались смешки и перешептывание. Я догадалась, что люди всегда себя так ведут, когда свежеиспеченный муж заявляется домой. Но старший из стражи, несомненно, воин высокого ранга, отвечал, что мой неожиданный отъезд был для леди Крунисенды ударом, и с того дня она не покидает спальни. Я изобразила сильное беспокойство и пришпорила коня.

Наконец я ступила в ту самую спальню, что была показана мне, и та красавица все так же лежала в постели. Однако теперь рядом с ней была немолодая женщина, в чем-то схожая с Эфриной. Я решила, что это воспитательница из Мудрых Женщин.

Красавица с криком «Эйнин!» кинулась ко мне. Ее ночная одежда сидела вкривь и вкось, веки опухли от недавних рыданий, а глаза уже вновь струили слезы. Но пожилая женщина, внимательно взглянув на меня, подняла руку и сделала хорошо известный мне знак, на что я без колебаний ответила тем же. Ее глаза расширились, а Крунисенда уже висела у меня на шее, обращясь ко мне, как к Эйнину, и требуя, чтобы я объяснил, где был и почему ее бросил. Сделать этого я не могла, а потому вывернулась из ее объятий.

Она отшатнулась, уставившись на меня диким взглядом, в котором через мгновение проступил страх.

– Ты… переменился! О, мой любимый, что с тобой сделали!

Она истерически расхохоталась и, бросившись на меня, успела полоснуть ногтями по лицу прежде, чем я заломила ей руки. При этом она вопила, что я не тот, за кого себя выдаю.

Женщина быстро подошла к ней и, развернув к себе, отвесила ей пощечину. Вопли тут же стихли, и Крунисенда, держась за щеку, стала переводить взгляд с женщины на меня. И каждый взгляд, брошенный на меня, сопровождался вздрагиванием.

– Ты не Эйнин, – сказала женщина и выговорила фразу, также известную мне. Но раньше, чем она кончила заклинание, я перебила ее:

– Я – Эйдис. Разве Эйнин никогда не упоминал обо мне?

– Эйдис… Эйдис… – пробормотала Крунисенда. – Но Эйдис – его сестра, а ты – мужчина, настолько схожий с моим господином, что жестоко ввел меня в заблуждение!

– Я – Эйдис. Если мой брат рассказывал обо мне, то тебе должно быть известно, что меня воспитывали почти так же, как его. С детства мы в равной мере учились владеть оружием до поры, пока наши дороги не разошлись, но все же мы по-прежнему связаны. Поэтому, когда я получила известие, что ему угрожает опасность, я приехала точно так же, как он бы отправился в путь, узнав, что опасность грозит мне.

– Но… как ты узнала о его исчезновении? Он пропал среди холмов. Замок не покидал ни один гонец, и мы держали все в тайне, потому что, если она вскроется, будет хуже, – пристальный взгляд Крунисенды, устремленный на меня, выражал уже знакомую мне у других женщин подозрительность, и я знала – хоть она и жена моего брата, однако настанет время, когда она пожелает, чтобы я поскорее убралась. Но из всех женщин Эйнин выбрал ее, и потому я обязана быть с ней учтивой, хотя первейшая моя забота – исчезнувший брат, а не она.

Старшая женщина приблизилась ко мне, внимательно всматриваясь в мое лицо, словно ища на нем какой-то печати, подтверждающей подлинность моей сущности.

– Честно говоря, леди, – произнесла она, – лорд Эйнин мало рассказал нам кроме того, что лишился отца и матери и что у него есть сестра, оставшаяся среди народа, некогда давшего им пристанище. Теперь я вижу, что он мог бы поведать нам много больше, – и она опять сделала тайный знак, на который я ответила, добавив нечто от себя, чтобы она поняла – мои знания не меньше. – Значит, ты, леди, имела видение и, разумеется, знаешь, где он сейчас…

– Это чары Древних, – я обращалась к ней помимо Крунисенды, – причем не светлые, а черные. Пришли они отсюда… – минуя тупо смотревшую на меня Крунисенду, я подошла к окну, возле которого видела брата. Оно опять было прочно забито, точно Эйнин и не пытался его открыть, но когда я прикоснулась к нижнему бруску, за моей спиной раздался сдавленный крик. Я обернулась.

На постели, зажав ладонями рот, сжалась леди Крунисенда. В ее глазах застыл бессмысленный ужас. Снова вскрикнув, она без памяти рухнула на скомканные простыни.

Глава пятая. ПРОКЛЯТИЕ ЛИГАРЕТА

Мудрая Женщина быстро приблизилась и взглянула на меня.

– Это всего лишь обморок, и ей лучше не слышать нашего разговора, потому что все, касающееся Учения, внушает ей ужас.

– И все же ты служишь ей!

– Да, но я – ее приемная мать, и она не знает, чем я занимаюсь, так как с малых лет боялась проклятия, лежащего на ее роду.

– Какого проклятия?

– Того, что скрывается там… – она показала на окно.

– Расскажи мне, я – то в обморок не упаду, но сперва назови мне свое имя, Мудрая.

Мы улыбнулись друг другу, ибо нам обоим было известно, что в мире внешнем она носит одно имя, а в мире скрытом – другое.

– Да, ты, ясное дело, не лишишься чувств, что бы я тебе ни рассказала, а что до моего имени – здесь я зовусь преподобная Вирта… и еще – Ульрика…

Монахиня? Я впервые заметила, что она не в пестроцветном платье придворной дамы, а в серой одежде и монашеском покрывале, оставлявшем открытым только лицо. Но я всегда считала, что монахини чуждаются Древнего Учения и не покидают монастырских стен после принесения окончательных обетов.

– Преподобная, – повторила она. – Война перевернула все обычаи. В прошлом году аббатство Канты Дваждырожденной уничтожили Псы. Мне удалось бежать, и я вернулась к Крунисенде – ведь я дала обет уже после ее обручения. Канта Дваждырожденная некогда сама обладала Древним Знанием, и мысли ее дочерей – не те, что в иных аббатствах. Однако я назвала тебе свое имя, нет ли другого и у тебя?

Эта монахиня была похожа на Эфрину, а главное – она была той, кем была, и я знала, что вправе ей довериться.

– Мое истинное имя – Клазил, что дано мне согласно обычаям народа моей матери…

– …волшебницы Эсткарпа! Теперь тебе потребуется вся их мудрость, если ты хочешь совершить то, зачем сюда явилась.

– Расскажи мне все известное об этом проклятии, потому что Эйнина, похоже, настигло именно оно.

– Рассказывают, будто основатель благородного Дома Лигарета, к которому принадлежит моя госпожа, пытался овладеть Древним Учением, но, не имея ни терпения, ни выдержки, чтобы идти дорогой знания, несся по ней такой рысью, что отпугнула бы любого здравомыслящего человека. Он посещал строения Древних, и однажды после подобного похода привез себе жену. Как раз в этой комнате находилась их спальня. Детей у них не было, что очень удручало лорда Лигарета, желавшего иметь наследника. И поскольку он непременно решил доказать себе, что отсутствие детей – не его вина, тайком завел себе наложниц, прижив от одной из них сына, а от другой – дочь. Но только последний глупец может думать, что подобное можно сохранить в тайне.

Однажды ночью он вошел к своей жене и остолбенел – она восседала в высоком кресле, вроде того, что он занимал в главном зале, когда творил суд. Перед ней на скамейках сидели его наложницы, держа на коленях своих детей. Они смотрели прямо перед собой и были как бы не в себе.

Лорд подошел к жене, грозно вопрошая, что такое она затеяла. Издевательски улыбаясь, она отвечала, что поступает так лишь ради его удобства – пусть-де эти женщины лучше будут находиться у него в доме, чем таскаться ему к ним по ночам в любую непогоду, чтобы удовольствовать свою похоть…

Она поднялась, а он почувствовал, что не может шевельнуться. Она сбросила платье и все подаренные им драгоценности и швырнула все это на пол. Наряды тут же обернулись грязными отрепьями. Затем, обнаженная и прекрасная в лунном свете, она подошла к окну и ступила на подоконник. Оттуда она, обернувшись, глянула на Лигарета и произнесла слова, что до сих пор не забылись:

– Ты будешь желать, будешь искать, а когда найдешь – сгинешь. То, чем ты владел и чем пренебрег, много лет спустя будет призывать других, и они также будут желать, искать, но не смогут обладать тем, что найдут.

После чего она повернулась и шагнула прямо из окна. Тогда только спали с Лигарета чары, приковывавшие его к месту. Он бросился к окну, но внизу своей жены не увидел, словно из окна она шагнула в иной мир.

Он созвал всех своих подданных и, подняв над головой мальчика боевой щит, назвал его своим наследником, а девочке передал ожерелье, причитающееся дочери. А что до их матерей, то они с той ночи повредились в уме и не зажились на земле. Но Лигарет не взял себе новой жены, а десять лет спустя он поднялся посреди ночи и покинул Громовое ущелье. Больше его никто никогда не видел.

С той поры многие другие мужчины: лорды, наследники лордов, мужья наследниц, их родичи и наместники Громового ущелья – все те, кто в полнолуние смотрел из этого окна, покидали замок и пропадали без вести. Поэтому окно накрепко забили, а семейство лорда оставило замок. И в последние годы никто не пропадал… кроме твоего брата.

– Если предыдущее исчезновение произошло много лет назад, то это, что затаилось, должно быть, изрядно оголодало… У тебя найдется нужное для дальновидения?

– Ты хочешь совершить его здесь? Но Темная Власть наверняка связана с этой спальней особым образом.

Предостерегать меня было излишне, так как я и сама понимала меру опасности, ожидающей меня, но была обязана сделать это.

– В лунной пентаграмме… – объяснила я.

Кивнув, она тотчас покинула комнату, а я подошла к седельным сумкам, которые принесла с собой, и вынула кубок. Развернула я его со страхом. Черное пятно расползлось вверх, но у кромки виднелась полоса чистого серебра в два пальца шириной. Надежда еще оставалась. Монахиня вернулась, неся объемистую корзину, заполненную скляницами и горшочками. В первую очередь она извлекла кусочек шелка и, действуя четко и уверенно, изобразила на полу пятиугольную звезду. В каждом луче пентаграммы она установила белую свечу, затем бросила взгляд на кубок, который я продолжала держать в руках, и у нее перехватило дыхание.

– Драконовая чешуя… Как ты заполучила вещь такого удивительного могущества, леди?

– Ее изготовили для моей матери еще до моего рождения. Из этого кубка нас с Эйнином окропили водой, когда давали нам имена, из него мы пили вдвоем, когда расставались, и потому сейчас он отмечен знаком угрожающей ему беды.

– Если твоя мать, леди, сумела призвать к жизни подобную вещь, значит, она обладала великой властью. Я слышала, что такое возможно сделать, лишь заплатив самую высокую цену.

– И она заплатила ее без колебаний, – с гордостью отвечала я.

– На это способен только тот, кто владеет истинным могуществом. Приступим? Я буду прикрывать тебя в меру умения.

– Приступим.

Я подождала, пока она заполнила кубок содержимым двух скляниц, а потом ступила в пентаграмму. Тем временем монахиня запалила свечи. Когда пламя разгорелось, она начала тихо заклинать. Ее голос, доносившийся до меня, звучал слабо и приглушенно, будто нас разделяла целая долина. Я внимательно вглядывалась в кубок. Жидкость в нем начинала вскипать. Пар, исходящий от нее, затруднял мое дыхание, но я не отвернулась. Потом пар рассеялся, а поверхность жидкости в кубке стала гладкой, как зеркало.

Я словно парила в воздухе. Подо мной была спиральная колоннада. Витки ее суживались к сердцевине, а в сердцевине стояли люди. Они были неподвижны и бездыханны. Не люди, а мумии, производившие впечатление живых. Они тоже располагались по спирали – первый в середине, прочие сообразно виткам колонн, а крайним в этом ряду был Эйнин!

В то мгновение, когда я узнала его, нечто опознало и меня, во всяком случае, уловило, что я слежу за ним. Я ощутила не гнев, а, скорее, презрение, издевку – как ничтожество, вроде меня, посмело тревожить ЕГО? И все же, оно…

Сделав над собой усилие, я заставила себя вернуться туда, где горели свечи.

– Ты его видела?

– Да. Я знаю, где он. И до него нужно добраться немедля.

– Обычным оружием ты ему не поможешь.

– Знаю, но ОНО еще ни разу не сталкивалось с подобной мне, поэтому слишком уверено в своих силах. Это мне на руку. Прежде никогда не бывало, чтобы на помощь исчезнувшему владетелю Громового ущелья приходила Мудрая Женщина, связанная с ним кровным родством. И это обстоятельство – за меня, но время торопит. Если Эйнин пробудет в этих сетях дольше, он, как те, остальные, перестанет быть человеком.

– Есть ли в замке другие выходы? – спросила я.

– Да. Ты уходишь прямо сейчас?

– У меня нет выбора.

Тогда она снабдила меня травами и парой талисманов из своих припасов и показала потайной ход из замка, построенный на случай осады. Своей доверенной служанке она приказала привести мне коня, и на рассвете я выехала, следуя за тонкой нитью своего видения. Я не знала, сколько придется ехать, но торопилась, подгоняемая утекающим временем. Сторожевой пост я миновала, прибегнув к умению Мудрых Женщин отводить людям глаза. И наконец я оказалась в глухой местности, изрезанной оврагами и заросшей буйным кустарником. Не раз приходилось мне покидать седло, чтобы искать дорогу или просто прорубать ее себе мечом.

Как-то, закончив рубить, я немного замешкалась, чтобы передохнуть, и услышала, что вслед за мной кто-то идет. Не исключено, что это разбойники, таящиеся в глуши, или воины из замка, которых привел в замешательство внезапный отъезд их лорда сразу по возвращении. Но любая задержка может для Эйнина стать гибельной, поэтому я решила укрыться от погони, что в таких зарослях сделать было нетрудно. Не выпуская меча, я завела коня в тень кустарника, столь плотного, что даже сейчас, осенью, без листьев, он выглядел единой завесой, и затаилась.

Мой преследователь отлично умел передвигаться по лесу. Ехал он так осторожно, что и птицы бы не спугнул. Это был Джервон, о котором я, сознаюсь честно, по приезде в замок совершенно забыла. Зачем он здесь? У него же, помнится, была своя цель – он собирался искать своего господина.

Я вышла из засады.

– Что ты ищешь на этой дороге, меченосец?

– Ты называешь это дорогой? – Хотя его лицо было в тени, я видела, как у него поднялись брови. Насколько я успела его изучить за время нашего совместного путешествия, так у него выражался смех. – Я здесь никакой дороги не вижу, но, может быть, меня обманывают глаза? А что до твоего вопроса, то я ведь говорил тебе – в наше время человеку не следует отправляться в путь одному, особенно, когда есть с кем разделить этот путь.

– Ты не можешь разделить моего пути! – отвечала я с некоторой надменностью, ибо его упрямство меня раздражало. До него никак не доходило, какого рода битва ждет в конце этого пути. Битва, в которой он может стать моим противником, а не союзником.

– Отлично. Тогда езжай вперед, леди, – готовность, с которой он согласился, еще больше вывела меня из себя.

– А ты поедешь назад! Запомни, Джервон, тебе здесь нечего делать! Это моя работа – работа для Мудрой Женщины. Я еду навстречу проклятию Древних, а оно обладает силой, способной убить человека, – он вынудил меня сказать правду, потому что иначе я не могла бы доказать своей правоты. Однако выражение его лица не изменилось.

– А разве я с самого начала этого не знал? Как там будет с магическим поединком, не знаю, но могут встретиться вооруженные люди или какое-нибудь чудовище, в которых ты лучше разбираешься. Или вдруг на тебя нападут с мечом и стрелами раньше, чем ты доберешься до цели, в то время, как ты должна сохранить силы и разум для магии.