Текст книги "Голландия"
Автор книги: Андре Моруа
Жанр:
Путешествия и география
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Андре Моруа
ГОЛЛАНДИЯ
От автора
Голландия – это не только страна, это еще и особое состояние души. Существует голландская философия жизни, не писанная, но выстраданная, навязанная голландцам самими условиями их парадоксального бытия. Природа не давала людям эту землю; они отвоевали ее у моря. Казалось, что вечно осаждаемое волнами сырое побережье, где стоит только копнуть почву, и из-под нее сразу выступит вода, совершенно не подходит для проживания людей.
Вся западная часть страны представляет собой запутанную сеть проток и заливов. В ней не отыскать даже самые крупные реки – настолько их рукава переплетаются между собой. Рейн в Голландии – уже не Рейн; его мощное русло делится на множество небольших, и местами он соединяется с Маасом. Вокруг – одни лишь болота, озера, лиманы. На совершенно плоской равнине течение мелких речушек почти останавливается. А полноводные реки «спят, лениво раскинувшись на своих ложах, и их тусклые, тягучие воды мерцают всеми оттенками блеклого перламутра; над ними непрерывно клубятся испарения, а ночью, под луной, все окрестности погружаются в сырую голубизну густого тумана» [1]1
Тэн. (Прим. автора.)
[Закрыть].
Говоря о самих себе, здешние жители прибегают к знакомым образам. Подобно Прусту, который, описывая в Парижской опере купальню принцессы Германтской, не скупился на пышные метафоры, связанные с водным миром, голландцы не могут обойтись без упоминаний о море. Море возникает в каждой фразе. О голландских партизанах в годы Сопротивления нельзя было сказать, что они «ушли в лес», потому что в этой стране просто нет лесов. Говорили: «Они залегли на дно». «Настало время передвинуть бакены», – призывал некий государственный деятель Нидерландов, имея в виду необходимость приспосабливаться к обстоятельствам. О бесстрашном воине скажут: «Он держит голову над водой», о пьянице – «Он не удержал штурвал». А если речь зайдет о том, как вредно ворошить прошлое, голландцы не станут советовать вам «не будить спящую собаку», а скажут, что «не стоит вытаскивать из канала утонувших коров». Лексикон матросов и рыбаков.
Однако на пропитанной водой песчаной и глинистой почве вырос десятимиллионный народ, один из самых процветающих и мудрых народов Европы. Поднялись огромные города. Великая нация отправилась в плавание на полузатопленном плоту. И сумела превратить его в отменно проконопаченный корабль, способный противостоять волнам. На протяжении долгих веков экипаж ни на шаг не отходит от насосов, неустанно откачивая из гигантского трюма воду, заливающуюся туда при каждом дожде, при каждой буре, при каждом разливе рек. Упорный труд и невзгоды закалили его характер.
Как Голландия сформировала голландцев
Фризы [2]2
Фризы – первоначально германское племя, жившее на северо-западе Германии и на островах между устьями Рейна, Мааса и Шельды; ныне – народ, живущий в Нидерландах, в провинции Фрисландия. (Здесь и далее, кроме особо отмеченных случаев, прим. ред.)
[Закрыть]с легкостью пойдут на смерть ради свободы.
«Неясно, – говорил некогда Тацит об этих низинных странах, – как следует называть их – землей или водой». Эти слова справедливы и сегодня. С борта самолета пассажиры видят луга, похожие на лоскутья мокрой зеленой промокательной бумаги, окаймленные блестящими фиолетовыми лентами – каналами. Но самолет спокойно садится на эту сочащуюся влагой землю, которая, кажется, «еще не просохла после Потопа». Человек укрепил почву. Главная отрасль промышленности в Голландии – это преобразование воды в сушу. Франция богатеет, забирая энергию у потоков, стекающих с гор, Голландия – откачивая и сбрасывая накопившуюся воду. В результате этой борьбы в стране появляются новые поля, а люди обретают неоспоримые достоинства.
Своими высокими добродетелями голландцы обязаны отчасти истории, а отчасти – почве и климату. История и наводнения вынуждали их быть мужественными. Не обладая мужеством, невозможно прожить всю жизнь ниже уровня моря и работать под постоянной угрозой с его стороны; не обладая мужеством, нельзя было бы сохранить независимость маленькой страны, когда великие державы – Испания, Франция, Англия и, наконец, Германия – делили между собой Европу. Голландцы сумели противостоять и захватчикам, и наводнениям.
Тем не менее, одного мужества было недостаточно. Некоторые народы способны проявлять отвагу и стойкость в отдельные моменты истории. Голландия же ведет сражение изо дня в день, и победу в нем приносит не стремительная кавалерийская атака, а неустанный тяжкий труд. В той же мере, что и мужество, здесь требуется терпение. Осушить озеро, построить тридцатикилометровую дамбу через морской залив – для этого не хватит только стремления и энтузиазма, необходимо упорство и уверенность в собственных силах. Голландцы знают, что добьются успеха в своем титаническом труде, потому что их прошлое наглядно показывает, какие плоды способно принести терпение. И если создается впечатление, что они никогда не торопятся, то лишь потому, что продолжительность их труда измеряется не днями, а годами и столетиями. Их легко растрогать, хотя они стараются казаться равнодушными. Ведь их счастье, точно так же как и их дамбы, может в любую минуту дать течь, а чтобы вовремя заделать пробоину, следует сохранять спокойствие.
Борьба с природой благотворно сказывается на людях. Она объединяет их перед лицом общей опасности. Те страны, которым пришлось противостоять засухе, копая оросительные каналы, как в Египте, или наводнениям, возводя дамбы и откачивая воду, как в Голландии, первыми сумели создать у себя четкую политическую структуру. Вечно враждующие друг с другом племена, какими были некогда марокканцы или американские индейцы, не могут договориться и выработать совместную систему защиты. А волны Северного моря заставили батавов [4]4
Батавы – германское племя, населявшее дельту Рейна. С конца I века до н. э. попали под власть римлян и были сильно романизированы. В IV в. н. э. были завоеваны франками.
[Закрыть]сплотиться.
Третьей добродетелью голландцев является братство. Оно выражается скупо, для этого не требуются ни заверения в дружеских чувствах, ни объятия, ни громкие слова. Однако как только возникает реальная проблема, братство помогает с ней справиться. Стоило подняться буре, как люди, которые всегда были начеку, собирались все вместе и готовились сражаться с ней, пустив в ход вязанки хвороста, землю, даже постельное белье. В период нацистской оккупации каждый голландец, вступивший в ряды Сопротивления, знал, что может положиться на других. Университетские профессора заявляли о своей солидарности с еврейскими коллегами, студенты – с преподавателями.
Братство предполагает терпимость. На протяжении столетий Голландия давала убежище французским гугенотам, португальским евреям, дерзким мыслителям, жертвам тоталитарных государств. Эта добродетель далась голландцам нелегко. Им пришлось усмирить бурные страсти в самих себе. Долгое время страну сотрясали войны между протестантами и католиками, и по сей день в Делфте можно увидеть следы пуль фанатика Балтазара Жерара, убийцы Вильгельма Молчаливого. Много времени потребовалось, чтобы выучить урок, но сегодня можно с уверенностью сказать, что он успешно усвоен.
Что касается религии, то католики, составляющие 35–40 процентов населения, мирно уживаются с протестантами различных направлений. Католики представляют собой крупную политическую и духовную силу, но в целом тон в стране задают кальвинисты. Проповедей, которые читает в Нидерландах католический священник, во Франции скорее можно ожидать от пастора. Голландские евреи сделались по-кальвинистски суровыми. Своей серьезностью, безразличием к внешнему блеску, крайней сдержанностью в выборе удовольствий Голландия настолько же отличается от стран Южной Европы, насколько черные «Регенты» Франса Хальса отличаются от вельмож с полотен Рафаэля или Веронезе. Даже агностики и те прониклись духом кальвинизма.
Что касается политики, то коалиционное правительство пользуется доверием всей страны. Социалисты следят, чтобы не нарушались основные интересы народа, но при этом больше верят в здоровую экономику, чем в классовую борьбу. Королевская семья отличается демократичностью. Когда перед въездом на паром в Амстердаме выстраивается бесчисленное множество машин, королева Юлиана встает в очередь, отказываясь проехать первой. Ее подданные, конечно, охотно пропустили бы ее вперед, однако все же гордятся тем, что она ведет себя именно так. Здесь живо ощущается и соблюдается равенство, как нечто само собой разумеющееся. Так повелось давным-давно. Вильгельм Молчаливый носил такое же старое поношенное платье и шерстяной жилет, как обычные лодочники. Он жил бок о бок с пивоварами и простыми горожанами. Сади де Гортер пишет: «Ни один голландец не чувствует себя ниже другого». Преисполненный чувства собственного достоинства, он спокойно курит свою сигару.
Жить, соблюдая умеренность во всем, – таково общее правило. При том же уровне достатка, что у англичанина или француза, голландец кажется менее богатым. В гостиницах и ресторанах редко встретишь признаки роскоши. Все чисто, со вкусом обставлено, удобно, но просто. Голландец любит удобство; он ненавидит показной блеск. В XVI и XVII веках дома амстердамской знати были настоящими произведениями искусства. Позже таких уже не строили. Буржуазия не склонна кичиться своим благополучием. Прислугу нанимают крайне редко. В процветающих семьях хозяйка дома сама подает еду гостям, ей помогают дети, которые с малых лет выказывают зрелость и серьезность и стараются быть полезными.
А, между тем, многие голландцы богаты или, по меньшей мере, прекрасно обеспечены. На что тратят они свои деньги? Некоторые собирают картины, старинное серебро, редких птиц, когда-то многие увлекались коллекционированием тюльпанов. Большинство же вкладывает средства в прибыльные предприятия. Иногда их упрекают в скупости. На самом деле в Голландии накопление капитала – это обязанность. Во-первых, потому что страна постоянно находится в состоянии войны с морем, а в этой войне, как и в любой другой, деньги решают все. Во-вторых, потому что бедная природными ресурсами Голландия нуждается в богатых гражданах.
Долгое время все приходилось закупать за рубежом. Народ, которому требовалось множество кораблей, нуждался в древесине, железе, пеньке для канатов. Для строительства дамб не хватало камней. Их приходилось ввозить из Швеции или Германии. Чем же расплачиваться за товары? В прежние времена расходы покрывались за счет банков, торговли, предоставления займов. Голландия стала страной моряков и коммерсантов. На трубе, что возвышается над крышей роттердамской ратуши, начертано: «Orbi ех orbe» – «Мы поставляем миру то, что поступает со всего мира». Соединенные Провинции открывали свои конторы на всех континентах, на всех широтах. Они покупали и продавали пряности, шелк, алмазы, кофе, чай. Голландия стала банкиром Запада раньше Англии. Для этой роли требовалась бережливость и умение приумножать капитал.
Сегодня страна моряков и коммерсантов превратилась также и в страну фермеров и рабочих. Экспорт приносит половину национального дохода. Это подлинный триумф, особенно если вспомнить, что природа не дала этому народу ничего, что можно было бы экспортировать. Были построены мощные промышленные предприятия; постепенно удалось создать и укрепить пригодные для возделывания участки земли; благодаря превосходным породистым коровам и сочной траве наладилось производство сыра; баснословную прибыль стали приносить цветы. Впрочем, несмотря на появление новых источников обогащения, хозяева предприятий остались, как прежде, суровыми и сдержанными. Море в любую минуту может прорвать плотину. Часовые всегда начеку.
Последствия любого бедствия в Голландии немедленно устраняются. В страну вторглись войска генерала Пишегрю, а за ним пришел Бонапарт. И что же? Голландцы ведут себя так же, как во время шторма. Если волны сносят одну дамбу, за ней сразу же возводится другая. Со временем удастся вернуть утраченную территорию. Потеряв Индонезию, они поступили точно так же. Сначала мужественно признали, что назад ничего не возвратить; принялись упорно восстанавливать то, что еще можно спасти, укреплять экономические связи. «Мы не потеряли колонию, – объяснял мне один голландец, собравшись с духом и подавив чувство горечи, – мы приобрели иностранного клиента».
Уже многое было сказано о голландской любви к чистоте. Кто-то даже описывал здешние улицы, натертые, словно паркет в старом Версальском дворце. Путешественникам свойственно преувеличивать, но нельзя отрицать, что в Голландии и города, и деревни поражают необычайной чистотой и опрятностью. Фасады домов, наличники окон, ставни с красно-белыми треугольниками, маленькие мостики, выгибающие спины над каналами, – все кажется свежевыкрашенным. И в этом случае тоже можно говорить о добродетели, порожденной климатом. Влажность воздуха здесь такова, что без краски железо быстро проржавеет, а дерево сгниет. Даже в самые ясные вечера над лугами поднимается белый пар. Имущество требует неустанных забот.
«Города безупречно чисты, и только белая чайка напоминает упавший на землю клочок бумаги». На улицах Амстердама можно увидеть грузовики с надписью «Kattenbakcentrale», то есть «Центр кошачьих туалетов». В каждом доме для отправления естественных надобностей кошке выделяют лоточек с песком. За умеренную абонентскую плату «Kattenbakcentrale» каждый вечер забирает использованный лоток, заменяя его на другой, обработанный антисептиком и заполненный свежим песком.
Климат и почва требуют от населения собранности и четкости. Жизнь целой страны зависит от того, на сколько сантиметров поднялся уровень воды. Некоторые сельскохозяйственные культуры, например, тюльпаны, можно выращивать, только постоянно поддерживая благоприятный состав почвы. Достаточно одной минуты небрежения, и можно потерять целую дамбу. Отсюда – благоговейное отношение к расписаниям и строгому распорядку. В такой-то деревне белье стирают по понедельникам. Если этот день совпадет с Вознесением или Днем Всех Святых, то католичка будет стирать утром во вторник, и вы узнаете дома католиков по белым простыням, развевающимся над окном. В кухне хозяйка вывешивает список дел на день. Если заграничный гость проявит чрезмерную фантазию, меняя планы своей поездки, хорошо воспитанный голландец ничего не скажет ему, но будет совершенно выбит из колеи.
Ведь сам голландец никогда не отступает от того, о чем договорился. Он весьма недоверчив, неохотно берет на себя какие-либо обязательства, но если дал обещание, то сдержит его, чего бы это ни стоило. И никаких торжественных клятв. Голландец скуп на слова так же, как и на деньги. «Здесь все предусмотрено, все просчитано. Все крутится, как шестеренки в хорошо отлаженной машине». Сотни велосипедистов собираются перед въездом на паром в ожидании сигнала. Потом, словно услышав хлопок стартового пистолета, стройными рядами трогаются с места. Никакой суматохи, никакого шума. Голландцы все делают бесшумно, даже передвигаются они тихо. Декарт наслаждался пребыванием в «этой пустыне деловитых людей».
«Голландцы, – пишет Сади де Гортер, – все основательно организуют, даже собственную смерть». Он оплачивает в рассрочку поездку в отпуск через агентство путешествий. Изредка беря краткосрочные кредиты, он не любит влезать в серьезные долги. Он предпочитает расплатиться за машину или холодильник сразу, при покупке. Ему необходимы безопасность и спокойствие. Он любит свои стенные и башенные часы, честно отбивающие время. Ему ненавистны преступления. Его газеты не станут «лить кровь на первой полосе», дабы не потерять читателей. Оно «счастлив в семье, и счастье его начищено до блеска».
Приведем примеры голландской организованности. На трамваях сзади укреплены почтовые ящики. Почтовые служащие забирают из них письма, когда трамвай останавливается у вокзала, так что корреспонденция уходит с первым поездом. Предположим, француз решил арендовать дом в Голландии. Мало того что он найдет дом в идеальном состоянии; в нем окажутся все продукты, необходимые для питания в первые дни. Хлеб будет лежать в буфете, мясо – в холодильнике, счет за все покупки – на столе. Разносчиков уже предупредили, и на следующее утро они придут забрать заказ. А если постоялец не вымоет окна в установленный традицией день, хозяин приедет и вымоет их сам. На карту поставлена честь его дома.
Но не думайте, что в этой тщательно распланированной жизни нет места поэзии. Поэзия присутствовала уже в отношениях между голландскими моряками и сказочным Востоком. В домах амстердамских купцов можно было увидеть китайский фарфор, индийский кашемир. Пылкая любовь к цветам, столь распространенная в этой стране, также весьма поэтична. В каждом окне прохожий увидит букет в вазе, горшки с бегониями или гиацинтами, зеленью, кактусами.
В стране сохранилось множество преданий, и почти все они связаны с морем. В одной рыбацкой деревушке вам расскажут, как однажды девушки, приведя коров на водопой к озеру, увидели, что в нем плещется обнаженная женщина. Все ее тело покрывала зеленоватая пена. Накануне на море бушевал шторм. Вероятно, эту женщину забросило в озеро приливной волной, перекатившейся через дамбу. Голландцы принесли сеть и вытащили из воды дочь моря. Она не говорила ни на одном из известных языков. Ее приютили, одели, научили прясть и читать молитвы; тем не менее, ее неодолимо влекло к морю, и, в конце концов, она уплыла. Не эта ли легенда легла в основу, «Ундины» Ламотт-Фуке или Жана Жироду?
Наконец, сама борьба с природой сродни эпической поэзии. Сколько приключений было в этой тысячелетней войне, начиная с азиатского червя, который стал уничтожать подземный лес свай, на которых стоит Амстердам, и кончая тучами комаров, налетевшими, когда на смену соленым водам Зёйдерзее пришла пресная вода Эйссела. Муза, воспой, о богиня, победу угрей над комарами и амстердамского климата над индийским червем; а главное, воспой упорство и волю, отвоевавшие эту страну у моря.
Как голландцы создают Голландию
Этот народ настолько предприимчив и трудолюбив, что доведет до конца любое дело, за которое возьмется, как бы тяжело ему ни пришлось.
(Из отчета венецианских послов)
Когда-то я видел редкой красоты фильм «Зеркало Голландии», автор которого перевернул изображение и заменил мир деревьев, домов и животных миром, населенным их отражениями в каналах. На экране возник дрожащий и переливающийся пейзаж. Зрителю казалось, что он превратился в какое-то морское божество и видит мир глазами тритона или русалки. Нынче утром, когда машина неслась по эстакаде над полями, прудами и камышами, я почувствовал, что очутился в Водяном королевстве и погружаюсь в него все глубже и глубже.
– И каким же образом, – спросил я сопровождавшего меня инженера, – вы защищаете эти земли от соленой воды?
– Теоретически, – ответил он, – нет ничего проще. Польдеры – это территории, расположенные ниже уровня моря и защищенные дамбой. Каждое из этих полей является островом. Фермерша приплывает туда на лодке. Скот, лошади, сельскохозяйственные машины – все доставляется по воде. В земле проложены наклонные дренажные трубы, и как только уровень воды становится выше, чем нужно, она стекает в каналы через отверстия, расположенные немного ниже уровня берега. Маленькие каналы, в свою очередь, вливаются в большой канал. Вода этого канала поступает на насосную станцию, откуда ее излишки сбрасываются в море или в озеро.
– Но разве соленая вода не может просочиться под дамбой?
– Может; но мы научились с этим бороться. В сухой сезон мы направляем течение в противоположную сторону и по даем пресную воду из озера в канал, восстанавливая тем самым равновесие. Это одна из причин, по которым мы решили замкнуть и осушить Зёйдерзее. Были и другие причины. Население Голландии растет с неимоверной быстротой (не менее чем на двадцать процентов за последние пятнадцать лет). Чтобы прокормить столько людей, нам требовались новые земли. А где их взять, если не на дне моря? Мы сохранили пресноводное озеро Эйсселмеер; все остальное мы осушили и создали польдеры.
– Восхищаюсь вашей отвагой. Осушить море…
– Это было дерзкое по своим масштабам предприятие. Но у нашего народа огромный опыт в подобных делах. Борьба началась еще при фризах и батавах. В те времена методы осушения были самыми примитивными. Когда появились ветряные мельницы, а с ними мощные двигатели, откачка воды пошла быстрее. Удалось добраться до самого дна озера. А с изобретением паровых турбин человек стал намного сильнее воды. Несмотря на все это, идея осушения Зейдерзее могла бы показаться безрассудной. Никогда еще прямо в море не возводили дамбу длиной в тридцать километров. Помните, ведь у нас, в Голландии, нет своих материалов. В других странах дамбы строят из камня. Нам пришлось ввозить базальтовые блоки и лес из Швеции. Кроме того, по мере возведения дамбы, по мере того как сужался канал, оставленный для притока и оттока воды, напор волн становился все сильнее. В последний момент все сооружение едва не было унесено в море. Пришлось швырять в пробоину все, что оказалось под рукой. За несколько часов мы могли потерять результаты тридцатипятилетней работы! В еще не закрытом проеме плотины образовался водоворот глубиной в двадцать восемь метров; потоки низвергавшейся воды уносили все строительные материалы. Невероятное противостояние человека и Нептуна закончилась победой человека. Это произошло двадцать восьмого мая тысяча девятьсот тридцать второго года. Корабельные гудки тогда слились в победный гимн.
– А дело стоило такого риска?
– Да, да, и еще сто раз – да. Мы отвоевали двести двадцать тысяч гектаров суши, пригодной для земледелия. И какие это земли! Донный грунт делает их невероятно плодородными. Кроме того, большая дамба защищает также земли, расположенные за новыми польдерами. Нам больше не нужно так пристально, как раньше, следить за состоянием внутренних дамб. Изрядная экономия.
Мы едем вдоль польдера, осушенного в 1938 году. Здесь уже меньше мелких каналов, система дренажа стала более совершенной. Вода занимает один процент поверхности, тогда как в старых польдерах – 10 процентов. Бескрайняя зеленая равнина, совершенно плоская, простирается до самого горизонта по обе стороны эстакады. Черно-белые коровы. Фермы с высокими крышами, треугольными со всех четырех сторон. По всюду веет покоем и процветанием. Я задаю следующий вопрос:
– И эти области защищены от любых штормов?
– Человеку никогда не удастся помешать всемкозням судьбы, – отвечает инженер. – Наводнения тысяча девятьсот шестнадцатого и тысяча девятьсот пятьдесят третьего года случились лишь потому, что так сложились обстоятельства, которые трудно было предсказать. Наша задача – обеспечить защиту от опасностей, повторяющихся с угрожающей частотой. Злосчастное совпадение причин, вызвавших бедствие в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году, может повторяться лишь раз в четыреста лет. Сейчас мы стараемся оградить себя от опасностей, повторяющихся раз в тысячу лет. Я имею в виду, что для того, чтобы разрушить большую дамбу, потребуется такой силы шторм, прилив, ветер, какой бывает раз в тысячу лет. Заглянуть дальше статистика не позволяет.
– Тысяча лет – по-моему, вполне приемлемый гарантийный срок… Но мне хотелось бы лучше понять суть опасности. Море способно разрушить дамбу?
– Нас пугают скорее высокие волны, которые перекатятся через дамбу и размоют ее с обратной стороны.
Мы подъезжаем к шлюзам, контролирующим вход в новое озеро Эйсселмеер. Одни предназначены для прохода судов, другие – для стока, потому что излишки воды из озера приходится сбрасывать в море. Мы посещаем насосную станцию, к которой веером сходятся три красивых канала; их узкие и неподвижные зеркала тянутся вдаль, насколько хватает глаз. Три турбины втягивают воду. Это предприятие в точности повторяет гидроэлектростанции, которые я видел в наших французских Альпах, но работа на нем ведется, так сказать, в обратном направлении. Доступная пониманию симметрия.
– Эти шлюзы, – говорит инженер, – создали большие проблемы для угрей. Вы знаете, миллионы угрей приплывают сюда из Саргассова моря, где происходит их размножение. Путешествие длится около двух с половиной лет, и за это время мальки превращаются во взрослую рыбу, причем окончательно организм угря формируется в пресной воде. Их привлекает озеро Эйсселмеер, и, поскольку они представляют интерес для наших рыбаков, мы открываем шлюзы. Однако в те времена, когда вода в Зейдерзее еще была соленой, угорь доходил до внутренних рек в глубине страны, а теперь тамошние рыбаки стали жаловаться, что их лишили улова. Нам приходится «выбирать» из шлюзов определенное количество угрей и перевозить их в специально оборудованных грузовиках подальше от озера.
– Мне доводилось слышать, – ответил я, – о сбившихся с пути ласточках, которые, благодаря заботам Общества друзей птиц, заканчивали свой перелет в самолетах. О перевозке угрей я и не подозревал.
Перед нами простирается дамба, прекрасная в своей простоте. Кажется, будто параллельные линии – камни, базальтовые столбы, насыпи, дорога, покрытые газоном откосы – сходятся в бесконечности над волнами. Мы доезжаем до монумента, установленного в том месте, где был перекрыт последний проход для воды. Это башня строгой формы. На одной ее стороне написано: «Здесь 28 мая 1932 года была закрыта дамба»; с другой – «Народ, который жив, строит свое будущее». Вот они, трофеи мирной нации, испытывающей подлинную гордость за свои победы.
С высоты дамбы видно Северное море, «опасное и населенное чудовищами», по словам Тацита. Ни один утес, ни один риф не встает на пути его мощных волн. Они «растекаются по песку, который сами же и принесли. Впереди полоса желтоватой пены, дальше – отливающие зеленью барашки, еще дальше – призрачное голубовато-серое пространство, сливающееся с небом».
Мы возвращаемся к польдерам. Инженер показывает мне место, где в 1945 году немцы взорвали дамбу, в результате чего морские воды затопили целый польдер. Неподалеку расположена ферма. Я прошу разрешения посетить ее.
– А кому принадлежат земли, отвоеванные у моря?
– Естественно, государству, – отвечает инженер. – Оно отдает фермы в аренду на длительный срок, причем только тем семьям, которые прошли тщательный отбор. Фермеры этого района считаются своего рода элитой. В каждой деревне несколько ферм; важно, чтобы все дома находились не далее чем в семи километрах от школы. Дети ездят в школу на велосипедах, самых младших матери привозят на машинах. В центре каждого польдера расположен небольшой городок. Административно-хозяйственные функции возложены на королевского чиновника – бальи, он же выполняет обязанности комиссара полиции. Несколько показательных ферм остаются в ведении и прямом управлении государства.
Нам навстречу выходит фермер. Это представительный мужчина цветущего вида. Кирпичный дом под черепичной крышей, с белыми оконными переплетами «spick and span» [5]5
Зд.: свежевыкрашенными. (Прим. пер.).
[Закрыть], оснащен всеми мыслимыми удобствами: центральным отоплением, ванной комнатой, современной кухней. В качестве топлива используется выделяемый перепревшим навозом метан, который накапливается в специальных устройствах. Рядом с фермерским домом – стойла и амбары.
– Что вы выращиваете?
– Зерно, семенной картофель, кормовые культуры… Кроме того, развожу скот.
У него одиннадцать детей, сорок гектаров земли. Он католик.
– А у вас во Франции, – спрашивает он меня, – не найдется земли для моих сыновей? Старший останется здесь, на этой ферме, но кому-то придется эмигрировать.
– А им у нас понравится? Нашим земледельцам приходится куда труднее, чем вашим… К тому же другой язык, образ жизни…
– У нас, – вступает инженер, – есть «переходные фермы», созданные специально для того, чтобы облегчить новичкам привыкание. Туда приезжают стажеры и учатся не только говорить по-французски, но и понимать самих французов. Ведь нам приходится поощрять эмиграцию. Даже создав новые польдеры, мы не сможем обеспечить работой молодое поколение. Прежде много вакансий для служащих, врачей, ученых было в Индонезии. А теперь доступ туда все время сокращается. Мы возлагаем надежду на промышленность и сельское хозяйство, но без эмиграции нам по-прежнему не обойтись.
Фермер по обычаю угощает нас кофе и сигарами. Я спрашиваю:
– А может ли голландский фермер, работающий во Франции, рассчитывать на высокие урожаи, на которых здесь строится ваше благополучие?
– Любопытный вопрос, – отвечает он. – Первое поколение живет по-голландски, поддерживает культ совершенства, экономит, продумывает все до мелочей и преуспевает. Но как-то раз я побывал в департаменте Сомма, на ферме, принадлежащей второму поколению голландцев. Их уже избаловала легкость французского образа жизни. Они лучше питались, больше надеялись на «авось», но выглядели вполне счастливыми.
– А что, по-вашему, служит залогом ваших успехов? Пять тысяч литров молока от коровы?
– Культ совершенства, – повторяет он. – Самое передовое техническое образование. Многочисленные сельскохозяйственные училища и специальные курсы. Тщательная селекция сортов. Взгляните на этот картофель: он очень дорогой, потому что это – семенной картофель. Мы экспортируем его во все европейские страны.
– А вы сами – «семенные фермеры», значит, вас тоже стоит экспортировать?
Он смеется. Мы едем в Волендам, знаменитый рыбацкий городок на берегу озера Эйсселмеер. Пирамидальные крыши вдоль дороги покрыты соломой, но местами в них прорезаны причудливой формы отверстия, сквозь которые виднеется черепица. Повсюду – ветряные мельницы, «которые выдаивают воду, – как писал Поль Клодель, – и разгоняют туман». Стена деревьев заслоняет дорогу от северного ветра.
Инженер рассказывает о дюнах:
– Они защищают часть страны, – говорит он. – Но их надо укреплять, иначе песок сдует ветром, и дюны разрушатся; кроме того, песок засоряет каналы. Поэтому мы стали высевать песчаный овес, тростник и даже сажать живые изгороди. Тогда появились кролики и стали грызть деревья и поедать тростник. Понимаете, почему мы спокойно относимся к миксоматозу, которого так боятся ваши охотники?
Волендам. Сегодня День Всех Святых, и, поскольку в городке живут преимущественно католики, все жители вышли на улицу празднично одетые. Мужчины облачились в куртки и широкие черные штаны, стянутые у щиколоток. На поясе – две чеканные серебряные пряжки. На женщинах полосатые юбки, плечи укутаны в серые клетчатые шали. Все они одинаково придерживают шаль руками, скрестив их на груди и спрятав под крупные серые квадраты. Юноши и девушки медленно идут парами, не касаясь друг друга, почти не разговаривая. Голландцы серьезны и молчаливы в своем счастье.
– Несмотря на то, что Зейдерзее теперь отгородила от моря плотина, – говорит инженер, – Волендам по-прежнему остается городом рыбаков. Раньше они выходили на своих судах в открытое море; теперь же эти умелые мореходы жалуются, что им приходится довольствоваться пресными водами.
