Текст книги "Атлантида"

Автор книги: Андре Лори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА XIII. Размышления доктора Патриса

Когда прошел первый порыв досады и удивления, Патрис отнесся несколько спокойнее к просьбе своего друга и взглянул на подводное путешествие с другой точки зрения. Сомневаться в правдивости рассказов Кермадека было невозможно, слишком у него была честная натура, да, кроме того, он с таким восторгом описывал свое подводное путешествие и жизнь в волшебных садах атлантов, что невольно возбудил любопытство Патриса.

– Не глупо ли было бы с моей стороны, – рассуждал доктор, – упустить такой интересный случай для пополнения своих знаний? Вся цель жизни состоит в том, чтобы бороться против невежества и окутывающего нас мрака, и вдруг я добровольно откажусь от раскрытия стольких тайн природы! Ведь не страх же останавливает меня!

Действительно, Патрис обладал такой же отважной душой, как Каудаль и Кермадек, и перспектива подводного путешествия не внушала ему ни малейшей боязни. Если бы у него была семья или вообще родные, он чувствовал бы себя связанным обязанностями по отношению к ним, но он был одинок. Конечно, мадам Каудаль искренне пожалела бы о его смерти, но, во всяком случае, это не могло остановить его, а между тем Патрис сознавал, что ему тяжело решиться на это путешествие, – и причиной этому была Елена. Мысль о разлуке с ней причиняла ему такую боль, что он старался всеми силами отгонять ее от себя. События последних дней особенно сблизили молодых людей и, хотя доктор продолжал также стойко скрывать свое чувство, но зато проявлял на каждом шагу столько ума, такта и доброты, что мадемуазель Риё чувствовала себя побежденной и изменила поведение. Ничуть не роняя своего достоинства, она сумела быть с ним такой внимательной и доброй, что бедный влюбленный совсем потерял голову и готов был несколько раз на дню признаться в своей любви, и только воспоминание о приданом Елены удерживало его от этого.

Таково было положение вещей, когда пришло письмо Рене и доктор понял, что исполнить просьбу друга и согласиться на подводное путешествие было в данном случае лучшим исходом.

Придя к такому решению, он немедленно объяснил Кермадеку, что согласен ехать с ним, а затем, отпустив его, отправился к мадам Каудаль, чтобы сообщить ей радостное известие, предварительно осторожно подготовив ее к нему. Невозможно описать безумную радость мадам Каудаль при чтении письма сына: она точно переродилась, и ее мрачное настроение сменилось каким-то блаженным восторгом, заставившим ее забыть предубеждение против таинственных подводных обитателей, к которым она чувствовала теперь живейшую симпатию и благодарность. Они приютили ее Рене, спасли ему жизнь, – и добрая женщина уже упрекала себя в прежней несправедливости по отношению к ним. Болезнь старика крайне взволновала ее, а решение Патриса отправиться к нему на помощь умилило до слез.

– А ты, моя чернушка, – неожиданно проговорила мадам Каудаль, обращаясь к Елене, сидевшей у ее ног, ласково проводя рукою по ее чудным волосам. – Что же ты так молчалива? Ты думаешь, я не замечала твоего горя, когда не было известий от Рене? Зато ты можешь вполне гордиться им: его радостью, силой воли, да и наш милый доктор заслуживает не меньшего восхищения. Подумай: решиться на такое безумно опасное предприятие единственно ради желания оказать помощь ближнему и увидеть своего друга!

– Не хвалите его слишком, тетя! – возразила Елена, смотря блестящими смеющимися глазами на мадам Каудаль. – Скромность не позволяет мне выслушивать похвалы поступку, который я сама намереваюсь совершить.

– Что ты хочешь сказать? – с беспокойством воскликнула мадам Каудаль, а доктор Патрис тревожно взглянул на Елену, ожидая объяснения ее загадочных слов.

– С вашего позволения, – продолжала Елена, – я тоже хочу отправиться на «Титании», чтобы увидеть волшебный дворец, обнять своего дорогого кузена и разделить с его Ундиной заботы о старике, которого мы все вместе скорее поставим на ноги!

– Ты шутишь, конечно! – воскликнула мадам Каудаль. – Не может быть, чтобы ты говорила это серьезно!

– Шучу!? – при этом лицо молодой девушки приняло выражение энергии и решимости. – Нет, тетя, я совершенно серьезно умоляю вас разрешить мне отправиться к Рене!

– Это невозможно! Немыслимо, дитя мое! – взволнованно проговорила мадам Каудаль, видя, что племянница и не думает шутить.

– Почему невозможно, тетя?

– Но, дитя мое, это нигде не видано и не слыхано! Немыслимо подвергать себя таким опасностям.

– Что ж такое! Ведь Рене спустился в эту ужасную бездну и, однако, остался жив и здоров!

– Он другое дело.

– А Кермадек?

– Кермадек – моряк!

– А доктор? Значит, вам все равно, что он рискует своей жизнью!

– А, плутовка! – засмеялась мадам Каудаль, тогда как Патрис возразил, что нельзя сравнивать его с мадемуазель Риё.

– Докажите мне это, – сказала Елена, – а я вам докажу, что всякий, кто отправляется на «Титании» как простой пассажир, одинаково рискует своей жизнью. Возьмете ли вы меня с собой, или какого-нибудь геркулеса, – мы в случае катастрофы окажемся одинаково беспомощными, так как не умеем управлять судном.

– Ах, как ты любишь спорить! – воскликнула мадам Каудаль, – да разве прилично тебе путешествовать одной?

– Во всяком случае, я не буду беззащитна! – возразила Елена, открыто смотря на Патриса. – Желала бы я знать, кто решился бы сопутствовать мне в этом путешествии? Уж не ваша ли горничная, тетя, или моя старая няня? Воображаю, какие бы они скорчили при этом несчастные физиономии! Нет, уж лучше мне состоять в свите доктора, хотя он молчит и, видимо, не чувствует особенного желания иметь меня своей спутницей.

При этом неожиданном обращении к нему Патрис не мог не засмеяться, вспомнив, что главной целью его путешествия было желание удалиться от Елены; однако он совершенно спокойно проговорил:

– Действительно, я был очень далек от мысли увезти вас с собой!

От молодой девушки не укрылось смущение ее поклонника, что заставило ее до некоторой степени угадать истину.

– Охотно этому верю, – равнодушно возразила она, – но все-таки согласны вы взять меня с собой?

– С большим удовольствием, если только мадам Каудаль разрешит это.

– Что вы, в самом деле, выдумываете! – вмешалась старая дама. – Я никогда не соглашусь отпустить от себя Елену. Как вам не стыдно, доктор, соглашаться на такую безумную выдумку!

– О, тетя, тетя! – воскликнула Елена, вся в слезах бросаясь на шею мадам Каудаль. – Не отказывайте мне! Я умру с горя!

– Елена, я не узнаю тебя! – с упреком проговорила мадам Каудаль. – Ты всегда была моей опорой, а теперь кричишь и плачешь как избалованный ребенок. Где твое всегдашнее благоразумие?

– О, тетя, это не каприз с моей стороны, не минутная вспышка! Для меня это вопрос жизни! Вы знаете, что в душе я такой же моряк по призванию, как и Рене. Океан – это моя стихия! Какое отчаяние я испытывала, когда Рене отправлялся в плавание, а я вынуждена была оставаться на берегу. Не думайте, что это неблагодарность и черствость с моей стороны. Разве любовь к морю мешает быть Рене любящим сыном и верным другом? Тетя, вы знаете, как я люблю вас, но море неудержимо притягивает меня, я была всегда поверенной всех стремлений и планов Рене, я разделяла их всей душой и слилась с его жизнью. Когда доктор объявил, что уезжает, я почувствовала такое непреодолимое желание отправиться вместе с ним, что не в силах ему противиться. Тетя, дорогая тетя! Не отказывайте мне!

– Дорогая моя девочка! – проговорила мадам Каудаль, тронутая пламенной речью своей приемной дочери. – Что мне тебе ответить? Доктор, идите же ко мне на помощь! – добавила она, обращаясь к Патрису, который, видимо, сильно взволнованный, ходил взад и вперед по комнате, находя в глубине души просьбу Елены вполне основательной.

– Я окажусь для вас плохим помощником, – проговорил наконец он, останавливаясь перед мадам Каудаль, – так как нахожу желание мадемуазель Елены вполне осуществимым!

– Как! И вы туда же? – воскликнула почтенная дама, пораженная таким неожиданным заявлением. – Да это настоящий заговор!

– Ничуть! – возразил доктор. – Я так же, как и вы, был далек от возможности подобного путешествия не только для мадемуазель Елены, но даже для самого себя, но, обдумав хорошенько, нахожу, что, в сущности, оно не имеет ничего рискованного. «Титания», построенная под руководством такого выдающегося человека, как Рене, представляет, право, гораздо более верное убежище, чем какой-нибудь дом, построенный одним из современных архитекторов. Кроме того, если Рене просит приехать к нему, следовательно, он убежден, что это путешествие не представляет никакой опасности, и я безусловно доверяю ему.

– О, доктор! – воскликнула Елена в восхищении. – Как вы добры и как я благодарна вам!

– В этом отношении вы вполне правы, – согласилась мадам Каудаль. – Опасности, пожалуй, и нет, но, во всяком случае, Елене неприлично отправиться вдвоем с вами.

– Какие пустяки, тетя! Разве англичанки и американки не путешествуют повсюду одни!

– У них другие нравы, но мы не должны поступать вопреки обычаям нашей страны, и я ни в коем случае не дам тебе разрешения на подобное путешествие.

– А почему бы, тетя, – проговорила Елена после короткого раздумья, – не поехать и вам вместе с нами?

Мадам Каудаль и доктор при этом предложении не могли удержаться от удивления.

– Мне? Что за безумная мысль!

– Да почему же? – настаивала Елена.

– Вам, наверно, очень хочется увидеть Рене!

– Мало ли что хочется! Ты, кажется, воображаешь, что можно исполнять все свои желания?

– Без сомнения, если эти желания не противозаконны. Подумайте только, тетя, дней через пять-шесть вы увидите Рене и прижмете его к сердцу!

– О, это слишком большое счастье! Этьен, не теряем ли мы все рассудок?

– Ничуть! Надо просто свыкнуться с мыслью о нашем подводном путешествии, и тогда она не будет казаться странной. Мадемуазель Елена вполне права!

– Но в мои годы принимать участие в таком безумном предприятии!..

– В ваши годы, тетя? Они ничего не значат, так как вы до сих пор самая прелестная женщина во Франции!

– Что ж,пожалуй, – засмеялась мадам Каудаль. – Чувствую я себя достаточно хорошо и надеюсь, что не буду для вас обузой. Однако…

– Отправимся лучше смотреть «Титанию», – предложил доктор Патрис. – Может быть, это приведет вас к окончательному решению.

– Прекрасная мысль! – воскликнула весело мадам Каудаль, которой перспектива скорого свидания с сыном сообщила самое радужное настроение духа.

Все маленькое общество немедленно отправилось к бухте, где находилась «Титания», и осмотр ее привел всех в восхищение. Устройство судна было настолько комфортабельно и просторно, что в нем свободно могли поместиться пять или шесть человек пассажиров. Мадам Каудаль первая заявила, что путешествие на таком благоустроенном судне не представляет ничего опасного, и изъявила свое полное согласие на немедленный отъезд. Решено было никого не извещать об этом, и в тот же день, к вечеру, необходимый багаж был перевезен на «Титанию». Кермадек, по своему обыкновению, отнесся с полным хладнокровием к неожиданному появлению на судне двух дам и, получив от доктора Патриса приказание к отплытию, немедленно исполнил его.

Через несколько часов «Титания» была уже далеко от берегов Франции.

ГЛАВА XIV. Харикл и Рене

Нервное потрясение, испытанное Хариклом при неожиданном появлении Рене, было настолько сильно, что, несмотря на окружающий его нежный уход, силы старика не возвращались. Он неподвижно лежал на своем пурпурном ложе в одном из роскошных покоев дворца. Атлантис и Рене не покидали его ни на минуту, употребляя все средства, чтобы вылечить его, но усилия их оставались бесплодными, что повергало молодых людей в полное отчаяние. Рене страдал душой не только за Атлантис; совесть упрекала его в болезни старика, к которому он чувствовал с каждым днем все большую симпатию. Сознавая себя единственным виновником всего происшедшего, молодой человек не имел сил покинуть подводное жилище, хотя и замечал, что его присутствие неприятно больному, который упорно не спускал с него своих больших выразительных глаз. Казалось, Харикл хотел разгадать душу незваного гостя, наблюдая за малейшими изменениями его лица, и не будь намерения Рене вполне чисты и бескорыстны, по всей вероятности, этот упорный взгляд смутил бы его. Благодаря своему счастливому, всегда ровному характеру, Рене оставался совершенно спокойным и продолжал окружать старика самыми нежными заботами, которые постепенно пробуждали в больном теплое чувство к своему импровизированному доктору.

Однажды вечером Атлантис и Рене долго совещались о том, какое изобрести новое средство, могущее оживить больного; затем, в продолжение целого часа, Рене усердно массировал его, не обращая внимания на собственное утомление, и к великому удовольствию молодого человека глаза старика останавливались на нем с более мягким выражением. Внезапно он перевел взгляд на Атлантис и проговорил, хотя с трудом, но совершенно внятно:

– Этот чужестранец ухаживает за мной как родной сын!

Рене покраснел от удовольствия.

– Браво! – воскликнул он. – Вам лучше, вы можете говорить. Честь и слава сестре милосердия! – продолжал он, обращаясь к Атлантис, которая при звуке голоса отца бросилась к нему с радостным криком.

Когда прошло первое волнение, Харикл рассказал, что уже несколько дней чувствовал возвращение дара речи, но боялся обмануться, а потому молчал, наблюдая в то же время за чужестранцем, который с каждым днем внушал все больше доверия. Он убедился, что перед ним человек с честным, открытым сердцем, которому можно довериться, в доказательство чего больной решил открыть ему тайну одного лекарства, известного только древним атлантам.

Под руководством больного Рене отыскал в его лаборатории необходимые составы, а затем с помощью Атлантис, которая развела огонь на золотом треножнике, ему удалось приготовить питье, горькое на вкус и с каким-то неопределенным запахом. Харикл выпил его залпом, произнеся заклинание на своем древнем наречии, после чего снова опустил голову на вышитую золотом подушку и в продолжение целого часа оставался неподвижным, подобно мраморному изваянию. По истечении этого времени он подал знак Рене, внимательно следившему за ним, чтобы тот дал ему вторую порцию лекарства. Молодой человек исполнил его желание: в продолжение ночи он несколько раз приготавливал и подавал лекарство, но в состоянии больного не замечалось никакой перемены, что волновало и удивляло Атлантис. В первую минуту, когда Харикл продиктовал свой рецепт, она радостно захлопала в ладоши и воскликнула:

– А, лекарство древних! Оно вернет тебе силы, отец, и снова пробудит огонь молодости!

Но когда, вопреки ее ожиданиям, Харикл продолжал оставаться неподвижным, и только тяжелое, прерывистое дыхание возвещало, что жизнь еще не покинула его, радость молодой девушки сменилась самым тяжелым отчаянием.

– Ему ничуть не лучше! – заговорила она с тоской, обращаясь к Рене.

– Вероятно, я неискусно приготовил лекарство, а может быть, медикаменты вследствие времени потеряли свою первоначальную силу, если только когда-либо имели ее…

Атлантис грустно покачала головой.

– Боги не хотят выздоровления отца, и тут не поможет уже никакое лекарство! – и при этих словах слезы, как алмазы, заструились из ее глаз, что придало ей еще больше привлекательности.

– Дорогая моя девочка! – прошептал больной. – Не отчаивайся; если будет на то воля богов, я выздоровлю; во всяком случае, благодари их за ниспосланную милость. Они привели сюда этого чужестранца, который достоин быть твоим братом. Посмотри, как он разделяет твое горе и жалеет меня. Может быть, у него есть отец, которого я напоминаю ему? Узнай, дочь моя, под каким небом он родился и что привело его сюда. Я с удовольствием выслушаю его рассказ, который откроет мне новый мир, и буду ждать терпеливо исполнения своей судьбы.

Эта длинная речь утомила старика; он опустился на подушки. Рене и Атлантис устроили его поудобнее, смочили ему лоб и губы какой-то ароматической жидкостью; Атлантис прилегла рядом с отцом, держа в своих руках его руку и устремив на Рене свои чудные глаза.

– Говори, чужестранец! – произнесла она мелодичным голосом. – Расскажи нам, кто ты, откуда, какого ты племени и как попал сюда? Но помни, что твои уста должны произносить только правдивые речи. Мы, бедные отшельники, будем слушать тебя с доверием, и твой рассказ должен осветить нам тот мрак невежества, в котором мы находимся теперь!

На лице больного отразилось полное одобрение слов дочери, и Рене, поклонившись с улыбкой, начал свой рассказ.

– Вы видите во мне представителя расы, которая была совершенно неизвестна в ту эпоху, отражение которой я вижу во всей окружающей здесь меня обстановке. Много веков пронеслось, вероятно, без всяких сношений ваших с внешним миром?

Харикл утвердительно кивнул головой.

– Но вы, вероятно, слышали, – продолжал Рене, – о греческой колонии, основанной вашими предками под именем Фокеи?

– Я знаю Фокею, – проговорил больной. – Ты происходишь из этого рода? Значит, ты наш соотечественник?

– Соотечественник? Нет! – возразил Рене, улыбаясь. – Но, во всяком случае, мы родственного происхождения. Вы, как и я, принадлежите к громадной индо-европейской семье, к которой относятся многочисленные народы Европы, произошедшие все от одного народа, обитавшего некогда на возвышенном плоскогорье Центральной Азии. Вам, конечно, известно, что еще в отдаленные доисторические времена этот народ переселился в Европу и занял ее и большую часть Азии. Индусы, мидяне и персы составляют главные ветви этой семьи. В Европе мы встречаем четыре разновидности: германцев, пелазгов, славян и кельтов. То, что мы называем Грецией, носило в древности название Эллады, а еще ранее – Пелазгии. Аттика и Аркадия особенно гордились своим пелазгическим происхождением. Колонии пелазгов распространились позднее в Южной Италии, получившей название Великой Греции. Таким образом, в корне как римского, так и греческого языка лежит язык пелазгов. Я останавливаюсь на этих подробностях, чтобы доказать вам, что мы действительно родственного происхождения и составляем ветви одного и того же племени, отличаясь друг от друга только по степени культуры.

– Я слушаю тебя с интересом, чужестранец, – проговорил Харикл. – Сама мудрость гласит твоими устами. Прошу тебя, расскажи подробнее о Фокее, о которой ты уже упоминал.

– Фокея, – снова начал Рене, – основана Ионийскими выходцами из Азиатской Фокеи более двух тысяч пятисот лет тому назад. Греческие купцы быстро сообразили, какую пользу, они могли извлечь из нашей плодородной земли, и обосновались на ней, несмотря на страшную борьбу, которую им пришлось вести с соседями. Их колония уцелела каким-то чудом. С суши она была окружена могущественными галльскими и Лигурийскими племенами, которые не позволяли ей захватить ни одной лишней пяди земли; на море греки были под вечным страхом со стороны карфагенян и этрусков, которые беспощадно истребляли всех своих соперников по торговле. Но, видимо, сами бессмертные боги покровительствовали марсельцам (так мы называем в настоящее время прежних фокейцев); все им удавалось. Между тем сиракузцы уничтожили морское могущество этрусков, а Рим поглотил все остальные государства; Карфаген, Этрурия и Сицилия пали. Фокейцы, конечно, с удовольствием бы заняли место Карфагена, который завещал им свой коммерческий и торгашеский гений, но это было для них слишком великой задачей; они удовлетворились более скромной ролью: просвещением соседних варваров, как называли они в то время моих предков, а затем распространили свои владения по берегу Средиземного моря, то есть до первоначальных колоний карфагенян.

– Если вам интересно, что за народ жил к северу от фокейцев, то я опишу вам его словами одного древнего историка 11
  Страбон


[Закрыть]: «Народный характер галльского племени, – говорит он, – отличается воинственностью и горячностью, но вместе с тем простотой и страстностью; если они раздражены, то прямо идут на врага и вступают в бой, не заботясь ни о чем остальном. Они легко поддаются на хитрость и всегда рады вступить в бой, не имея часто другого оружия, кроме собственной силы и храбрости, но вместе с тем их можно легко направить на хорошее. Они способны к культуре и образованию. Сильные своей численностью и физическим сложением, они сплачиваются большими массами и идут на врага, принимая всегда сторону угнетенных».

– Вот одно из древнейших суждений о народе, к которому я принадлежу, – заключил Рене.

– Прекрасная, благородная черта, – сказал Харикл, приподнимая свою седую голову, – принимать сторону угнетенных! Черта, достойная удивления и подражания!

– Она встречается во всей славной истории моего отечества! – воскликнул Рене, глаза которого сияли воодушевлением.

– Я могу с гордостью сказать, что ни одна нация не опередила Францию, которая всегда была первая на пути к свету и свободе; она – светоч мира! Она заменила Грецию в деле цивилизации!

– Заменила? – воскликнул живо Харикл. – Разве Эллада больше не существует?

– В политическом отношении она существует, но ее величие, ее возвышенный дух, царивший над всем древним миром, угас под давлением Рима навсегда лет за сто сорок пять до нашей эры. Но каким дивным светом светился некогда этот маленький народ! Искусство, науки, все процветало у них и служило до сих пор образцом для подражания. Вам, Харикл, вероятно, не известны имена Фидия, Эврипида или Платона, но для нас, для всего цивилизованного мира, они служат учителями всего прекрасного, которое они воспроизводили в совершенстве!

– Твои слова ласкают мой слух, молодой человек, и оживляют меня как вино! – воскликнул старик с восторгом. – Посмотри на Атлантис! Она тоже упивается твоей речью!

– Да, – подтвердила красавица, – мне отрадно слушать похвалы моему народу, хотя и горько сознавать, что он уже погиб. Из времен славы его нам известны только поэмы Гомера. Читают ли их теперь? Знакомы ли тебе Агамемнон, предатель Парис и Елена, которая была прекраснее самой Афродиты?

– А Аякс, Гектор, Улисс и старец Нестор? О, я их всех знаю хорошо! – воскликнул Рене, смеясь. – Наша молодежь проводит большую часть своего времени за изучением этих великих поэм. У нас есть ученые, которые их комментируют и написали по этому поводу целые тома, из которых можно составить большую библиотеку.

– У вас, конечно, нет таких великих поэтов? – спросила наивно Атлантис.

– О, конечно есть! – несколько обиженно возразил Рене. – И если вы захотите, прекрасная Атлантис, изучать французский язык, то я познакомлю вас с нашими писателями. Сознаюсь, впрочем, что ни один из них не может стать наравне с Гомером, точно так же, как ни один французский скульптор не превзошел Фидия, несмотря на то, что они считаются первыми в свете.

– Каким же образом вы достигли такого превосходства? – спросила с интересом Атлантис. – Унаследовали ли вы это от нас непосредственно или от фокейцев?

– На этот вопрос очень трудно ответить, – возразил Рене, – во всяком случае, попытаюсь.

Собрав в памяти все свои этнологические, исторические и художественные сведения, молодой человек начал передавать своим слушателям всемирную историю с того момента, где кончались их познания, то есть приблизительно с основания Фокеи, за шестьсот лет до Рождества Христова. Он пояснил им народный характер галлов, франков, бретонцев и римлян, стараясь выражаться как можно проще и понятнее. Рене говорил долго и красноречиво, и его слушали с жадностью, ловили слова, которые открывали им целый новый мир. Доведя свое повествование до 189 года, рассказчик остановился, и в комнате воцарилось молчание под влиянием слишком сильного наплыва новых впечатлений.

Харикл первый вышел из задумчивости.

– Все, что ты сообщил, чужестранец, глубоко потрясло меня! – проговорил он наконец. – Какая цепь событий, чудес и превратностей судьбы! Да будет благословенна страна, гений которой царит до сих пор над миром! Благословляю богов за то, что они привели тебя сюда, чужестранец, и дали мне возможность узнать и оценить все величие моей родины. Со своей стороны, я хочу сообщить тебе историю моего племени, объяснить тебе, каким образом мы очутились в этой безбрежной пучине, где ты нас нашел. Но силы оставляют меня; я не в состоянии исполнить это сам. Пусть же златокудрая Атлантис введет тебя в наш древний мир, ее голос убаюкает меня и усладит мои последние часы. Говори же, дитя души моей! Мы слушаем тебя, но помни, что уста твои должны произносить только истину, которую да внушит тебе Паллада!

Атлантис скромно поклонилась отцу и, не заставляя себя просить, проговорила:

– Я повинуюсь тебе, благородный Харикл! А ты, чужестранец, будь снисходителен ко мне. Мои ограниченные познания я почерпнула от Харикла, и если мой рассказ тебе понравится и покажется интересным, то этим я обязана отцу, которому в данном случае и принадлежит вся честь.