Текст книги "Атлантида"

Автор книги: Андре Лори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА VIII. Водолазный снаряд

Экипаж «Синдерельи» встретил громкими криками радости и энтузиазма возвращение отважного исследователя. За короткое время своего пребывания на яхте Каудаль успел заслужить всеобщую любовь, а потому его путешествие внушало всем сильное волнение, и даже графское сердце Монте-Кристо билось несколько быстрее в ту минуту, когда Рене исчез в бездне. Его возвращение было искренней радостью для всех, а сам владелец принял его с распростертыми объятиями.

– Шампанского всем за здоровье господина Каудаля! – закричал он, обращаясь к Сакрипанти, который бросился тотчас исполнять приказание своего начальника. – Однако вы, я думаю, сильно проголодались? – добавил Монте-Кристо, обращаясь к Рене.

– Действительно, – смеясь отвечал тот. – Чувствую, что у меня волчий аппетит, а между тем мне казалось, что я ничуть не волновался.

– Вот и прекрасно! Садитесь и кушайте!

Во время завтрака Рене удовлетворил любопытство графа, рассказав ему подробно перипетии своего подводного путешествия и передав все добытое со дна океана. Монте-Кристо был в восторге; он уже мечтал о дальнейших открытиях, которые покроют славой его самого и его яхту. Весь остаток дня он провел за микроскопом в страшном нервном возбуждении, тогда как Каудаль оставался совершенно спокойным.

В последующие дни Рене снова совершал путешествия на расстоянии двух или трех миль от прежнего места своих исследований, но результаты были для него лично так же неудовлетворительны, как и в предыдущие дни. Временами океан бывал настолько неспокоен, что об исследованиях нечего было и думать, и тогда Рене сходил с ума от нетерпения и волнения. Он был твердо убежден, что таинственное жилище, где он провел несколько незабвенных часов, должно было находиться между Саргассовым морем и Азорскими островами, а потому решил исследовать дно на всем этом протяжении.

Это смелое, почти безумное намерение Рене скрывал от всех, кроме Елены, которая разделяла и поддерживала его надежды. Вера в успех, это главный рычаг всех великих открытий, была так сильна у Рене, что он чувствовал себя способным преодолеть все трудности, как бы велики они ни были, и действительно, его рвение не только не уменьшалось, но постоянно возрастало, что начинало удивлять Монте-Кристо, тем более, что оно не приводило ни к каким новым открытиям.

На яхте была еще одна личность, которой поведение Рене казалось загадочным и разжигало все более его любопытство, – это был Сакрипанти, помощник командира яхты. Алчному по натуре, ему казалось непонятным, что Рене Каудаль подвергает себя ежедневно смертельной опасности, не имея в виду какого-нибудь личного материального интереса. Отсюда постепенно у него возникло убеждение, что Рене имеет какие-либо определенные сведения о затонувшем сокровище, вроде какого-нибудь судна, наполненного алмазами, рубинами или золотом. При этой мысли черные глазки Сакрипанти сверкали от жадности, и он клялся самому себе, что не упустит случая получить львиную долю.

Однако первая его попытка к этому была не особенно удачна. Осыпая беспрестанно Каудаля восторженными похвалами его уму и храбрости, Сакрипанти заметил однажды, что его подводные путешествия были бы менее однообразны, если бы он выбрал себе какого-нибудь спутника.

– Очень возможно, – вкрадчиво добавил он, – что даже здесь, на судне, найдется человек, любящий науку так же сильно, как и вы, и который сочтет за честь быть вашим помощником!

Однако это любезное предложение встретило со стороны Каудаля очень холодный прием; он вежливо поблагодарил Сакрипанти, но заметил, что его водолазный снаряд приспособлен исключительно для одного человека. Потерпев поражение в этом направлении, помощник капитана не потерял, однако, надежды достичь своей цели другим путем – а именно, возбудив зависть Монте-Кристо. В разговорах со своим начальником он постоянно повторял ему, что вся честь открытий будет принадлежать исключительно одному Каудалю и только его имя будет пользоваться известностью в Академии и в ученом мире.

– Это невозможно! – возражал Монте-Кристо. – Ведь снаряд Каудаля построен на моей яхте, и мы сами занимаемся каждый раз его погружением.

– Что ж из этого? – с пророческим видом говорил Сакрипанти. – У вашей светлости слишком много завистников, которые воспользуются этим случаем и постараются раздуть славу Каудаля, тогда как «Синдерелья» и ее могущественный повелитель будут оставлены в тени.

Подобная перспектива сильно смущала Монте-Кристо, хотя он и не решался сознаться в этом.

– Нет, это невозможно! – повторял он, ударяя себя по коленям, что всегда служило у него признаком внутреннего волнения. – Весь цивилизованный мир знает, что япредпринял исследования дна Атлантического океана, а этот водолазный снаряд составляет часть моей яхты и только может способствовать славе ее…

– Прекрасно! В таком случае месяца через два-три ваша светлость убедится в истине моих слов.

Подобными разговорами Сакрипанти достиг своей цели: Монте-Кристо начал серьезно беспокоиться.

– Что же предпринять? – говорил он сильно взволнованный.

– По-моему, единственное средство – это заставить Каудаля взять с собой кого-нибудь из офицеров!

– Великолепнейшая мысль! – с восторгом воскликнул Монте-Кристо. – Например, хоть тебя!

Но вдруг, пораженный неожиданным соображением, он добавил:

– А почему же не спуститься бы и мне самому!

Сакрипанти возразил, что препятствием к этому служит богатырский рост графа, но это не помогло. Его светлость трудно было остановить.

– Пустяки! Это единственное средство спасти мою честь, – говорил он, расхаживая большими шагами по каюте. – Этот водолазный снаряд – мое создание, и достаточно мне произвести лично несколько погружений, чтобы вся слава принадлежала исключительно мне одному. Решено – я спускаюсь!

Нетерпение графа было так сильно, что он немедленно сообщил Каудалю свое намерение, к которому тот отнесся не особенно радостно и даже решил представить некоторые возражения, ссылаясь на тесноту своей каютки. Чувствуя себя, однако, обязанным по отношению к Монте-Кристо, он не решился долго ему противоречить, а потому было решено спуститься вместе на другое же утро.

Каудаль рассчитывал, что первое же путешествие отнимет у графа охоту к дальнейшим попыткам, а потому и не особенно беспокоился. Наступила ночь. Все разошлись по своим каютам, однако владельцу яхты не спалось: перспектива, ожидавшая его на другой день, не особенно прельщала его, и, несмотря на все старания, он всю ночь не сомкнул глаз, а потому, когда на следующее утро он появился на палубе, лицо его ясно носило следы бессонной ночи и сильного беспокойства. Рене не обращал на это никакого внимания; он спокойно приступил к осмотру своего снаряда, удвоил запасы барита и кислорода и найдя, что все в порядке, предложил графу занять место.

Отступать было невозможно. Монте-Кристо, полумертвый от страха, счел, однако, своей обязанностью обратиться к экипажу с торжественной речью.

– Дети мои, – проговорил он сдавленным от волнения голосом, – если Провидению не угодно будет сохранить мне жизнь, то знайте, что моя последняя мысль была о вас. Обнимаю вас всех в лице моего верного Сакрипанти! – С этими словами он запечатлел два сочных поцелуя на щеках своего помощника, проливавшего крокодиловы слезы, и подчеркнуто важно вошел в водолазную каюту, куда за ним последовал Каудаль.

Дверь за ними затворилась. Видя спокойствие своего спутника, Монте-Кристо несколько приободрился и разлегся на диване, ожидая дальнейших событий. Рене отдал приказ, и они начали медленно погружаться.

Стрелка на циферблате показывала уже двести метров глубины; все шло отлично, что совершенно успокоило Монте-Кристо, к которому вскоре вернулось его обычное веселое расположение духа; он даже вынул из кармана сигару и закурил ее.

– Вот это совершенно непредвиденное мною здесь занятие! – с улыбкой заметил ему Рене.

– Может быть, опасно курить? – с беспокойством проговорил граф, уже готовый потушить свою сигару.

– Курение не представляет никакой опасности, но я думаю, что оно может несколько испортить чистоту воздуха.

Не успел Рене проговорить эти слова, как послышался сильный треск в полу каюты, сопровождаемый таким толчком, что оба собеседника потеряли равновесие, причем Каудаль очень сильно ударился о стену каюты и почувствовал сильную боль в плече, что, однако, не помешало ему броситься тотчас к телефону с приказанием приостановить погружение; затем он подбежал к иллюминатору, чтобы узнать причину такого сильного сотрясения. Его взорам представилось нечто столь волшебно-прекрасное, что Рене остановился в изумлении.

Снаряд наткнулся на громаднейший хрустальный купол и, пробив в нем отверстие, остановился неподвижно. Ослепительное сияние было разлито вокруг, так что свет электрического фонаря казался совершенно бледным. Купол соединялся с обширной теплицей, в середине которой виднелись растения, поражавшие своей роскошью и величиной, а вдали тянулись хрустальные галереи, все озаренные тем же ослепительным сиянием и отделенные от моря двойным прозрачным потолком, так что вода не могла проникнуть внутрь этих волшебных садов, несмотря на отверстие, пробитое снарядом в верхней крыше. Какая-то особенно прозрачная атмосфера наполняла эти сады с исполинскими деревьями и папоротниками, с роскошными, невиданными нигде цветами. Мелкий белый песок покрывал все аллеи, пересекавшие друг друга под прямым углом и постепенно уходившие в серебристую даль.

Рене Каудаль не мог сомневаться: он достиг наконец цели своих страстных желаний. Кровь прилила ему к сердцу и пульс бился с лихорадочной скоростью, но он не заметил ничего: вся жизнь его сосредоточилась в эту минуту в его глазах, смотревших с немым ожиданием на волшебную картину. Однако сады были пустынны, и отчаяние уже готово было охватить Каудаля, как вдруг в глубине одной из аллей что-то мелькнуло. Он замер от ожидания и волнения, боясь дышать и шевельнуться. Действительно, к нему приближались две человеческие фигуры, в которых он узнал свою Ундину и старика. Да, это те же небесные черты, которые неизгладимо запечатлелись в его памяти, та же лебединая поступь. Старик и девушка шли по тому направлению, где находился снаряд, но, дойдя до перекрестка, где перекрещивались несколько аллей, они повернули налево и вскоре скрылись за группой цветов.

В ту же минуту громовой голос Монте-Кристо вывел Рене из оцепенения.

– Дивное создание! – воскликнул он. – Чего бы я не дал, чтобы снова увидеть ее!

Эти слова привели Рене в себя: отчаяние и досада, что его тайна открыта, заставили его мгновенно броситься к телефону.

– Алло! Алло! – закричал он. – Живо поднимать! В ту же минуту прибор отделился от хрустального свода, и через несколько секунд волшебное зрелище, как сон, скрылось из глаз путешественников и вокруг снова воцарилась непроглядная тьма. Снаряд поднимался с изумительной быстротой, и вскоре стрелка показывала только сто восемьдесят метров глубины.

– Что за нетерпение у вас подняться наверх! – с неудовольствием заметил Монте-Кристо. – На такое зрелище стоит полюбоваться, и я не замедлю сделать это в самом скором времени!

Рене Каудаль ничего не возразил, но, достигнув яхты и выйдя на палубу, заявил графу, что в лаборатории истощился весь запас барита, что было совершенно верно, так как Рене поспешил бросить в море все, что оставалось.

ГЛАВА IX. «Титания»

Через месяц после описанных выше событий на «Синдерелье» мы застаем Каудаля за работой в металлургической мастерской в Париже на авеню Виктор Гюго.

Он покинул яхту «Синдерелья» в Кадиксе, взяв слово с ее владельца не разглашать до поры до времени сделанных ими открытий. Со стороны Монте-Кристо, человека в высшей степени тщеславного, подобное обещание было очень большой уступкой, так как ему смертельно хотелось похвастаться своими учеными трудами, и только опасение рассердить и лишиться таким образом своего просвещенного помощника, как он называл Каудаля, заставляло его молчать.

Между тем Рене задался целью найти способ продолжать самостоятельно свои исследования, для чего прежде всего требовались материальные средства. Мысль, что кто-нибудь будет любоваться волшебной красотой его Ундины, была невыносима для Рене; вместе с тем изобретенный им водолазный снаряд не удовлетворял более его требованиям: ему необходимо было нечто более совершенное, чтобы войти в непосредственные сношения с подводными обитателями. Прежде всего он остановился на проекте подводного миноносца, но вскоре понял его непригодность для своих планов: миноносец слишком неповоротлив и не может погружаться на произвольную глубину. Следовательно, было необходимо построить такое судно, которое могло бы плавать и под водой, и на поверхности ее. Опыт, приобретенный Рене при постройке его первого снаряда, помог ему составить довольно быстро план такого судна, а связи, которые он имел в морском административном мире в память своего отца и деда, доставили ему средства к его выполнению.

Вот в чем состоял новый проект Рене: судно, сделанное из стали, должно было иметь в длину не более четырнадцати метров, а в ширину пять метров, чтобы на нем свободно могли поместиться шесть человек. Двигателем предполагался электрический мотор, с помощью которого можно было погружаться на различные глубины, запасшись предварительно необходимым для дыхания воздухом.

Для погружения судна были устроены ящики, наполненные водой, которые автоматически выпускали ее при поднятии на поверхность. Во всем остальном предполагалось устроить судно по образцу первого снаряда: для наблюдений сделать такие же стекла, наподобие окон кают, снабдить его резиновыми руками для захватывания интересных подводных экземпляров; для освещения же предназначался громадный электрический фонарь. Палуба его имела дугообразную форму и закрывалась совершенно герметически, при погружении в воду; на поверхности же она раскрывалась на две продольные половинки, и тогда можно было поднимать мачты и паруса.

Сзади к судну прикреплялся кубрик, предназначенный для рулевого, обязанности которого должен был исполнять Кермадек; Рене выхлопотал ему ввиду этого продолжительный отпуск.

Трудно было сделать в этом отношении лучший выбор, так как Кермадек был предан своему офицеру и душой, и телом и немедленно принялся за изучение своих новых обязанностей, как только узнал о своем назначении. Все свое время он проводил с этой целью или в Морском Музее, или за чтением различных руководств, касающихся управления миноносцами и вообще подводными судами.

Пребывание в Пеплие сильно развило в Кермадеке охоту к самообразованию, чем он главным образом был обязан влиянию Рене. Постепенно он отвык от своих прежних привычек посещать кабачки и тратить в них свои деньги и предался исключительно чтению, которое в непродолжительный срок заметно развило его природный ум.

Рене в свою очередь также искренно привязался к своему преданному слуге, вполне оценив его честность и удивительную доброту. Однако он благоразумно воздержался от рассказов о прекрасной Ундине, из опасения, чтобы они не повлияли дурно на бретонское воображение Кермадека, который, вероятно, верил еще в существование русалок и разных волшебниц.

Между тем работы по постройке нового судна шли очень успешно, и оно уже принимало вид очень изящной маленькой яхты, когда палуба была открыта; когда же ее закрывали, то она походила на грозный миноносец, хотя и не заключала в себе никаких приспособлений для этой цели. Рене назвал свое дорогое детище «Титания».

Слух об изобретении Каудаля быстро разнесся по всему Парижу, и целые толпы народа осаждали мастерскую на авеню Виктор Гюго, что несколько раздражало Рене, так как замедляло ход работ. Наконец они были совершенно окончены и «Титания» отправлена в Брест, где должны были производиться первые опыты погружения.

Мадам Каудаль вместе с Еленой и доктором Патрисом уже заранее приехали туда и ожидали прибытия Рене. Случайно «Геркулес» стоял также в то время в гавани, и командир его Арокур и все офицеры сочли своей обязанностью сделать визиты мадам Каудаль.

Само собой разумеется, что все разговоры сосредоточивались на Рене, и надо было видеть, как сияло лицо его матери, когда она выслушивала похвалы своему любимцу, хотя и старалась не проявлять своего восхищения. Однако мичману де Брюэру, большому хитрецу, удавалось, ко всеобщему удовольствию, заставить ее иногда восклицать: «Да, мой Рене действительно прелесть!», после чего почтенная дама страшно смущалась и старалась поправить свою ошибку, говоря: «Вы все слишком добры и снисходительны к нему, господа!»

Особенной ее симпатией пользовался командир Арокур, в присутствии которого она делалась особенно словоохотливой что, впрочем, ничуть ему не надоедало, так как он сам искренно любил Рене. Иногда, после слишком восторженных гимнов в честь своего сына, мадам Каудаль приходила в себя и с ужасом говорила Елене:

– Боже мой! Если бы Рене слышал все это! Он, пожалуй бы, сказал, что я делаю его смешным в глазах других?

– Чем же, тетя? – с хитрой усмешкой возражала Елена. – Разве тем, что вы рассказали о том, как прорезывались его коренные зубы, или как он, по какому-то странному стечению обстоятельств, всегда и всюду получал первые награды?

– Что ты, что ты! Ты сошла с ума! Я ничего подобного не рассказывала: я просто немного более, чем следовало, поговорила о нем. Он этого не любит, да и эти господа, пожалуй, нашли меня нескромной!

– Все эти господа были бы в восторге иметь такую мать, как вы! – возражала Елена. – Не правда ли, доктор?

– Конечно! Но я думаю, что они не менее были бы рады иметь также и такую кузину!

– Ну, без такой кузины они прекрасно обойдутся! – смеялась Елена.

– Во всяком случае, все они – товарищи Рене, а потому мы их искренно любим за это!

– Это правда! – подтверждала мадам Каудаль.

– Мне доставляет большое удовольствие беседа с ними!

– Особенно тогда, когда они рассказывают о славных подвигах моего кузена. Не правда ли, тетя?

– Бедное дитя мое! – вдруг со слезами проговорила мадам Каудаль. – Подумать страшно, каким ужасным опасностям он будет подвергать себя на этом несчастном подводном судне!

Елена и доктор употребляли всевозможные усилия, чтобы утешить и ободрить несчастную мать, что было довольно трудно, так как мысль о сыне не покидала ее ни на минуту, и ее опасения все возрастали.

Наконец наступил торжественный день первого испытания вновь изобретенного судна. С утра весь город был на ногах, а гавань переполнена множеством судов, в числе которых находилась и яхта «Синдерелья». Монте-Кристо принимал с удовольствием всех желавших его видеть репортеров, сообщал им тысячи подробностей о самом себе, своей яхте, говорил с удовольствием и о Рене, хваля его труды, но считая, по-видимому, самого себя главным героем торжества. Он не преминул сделать визит мадам Каудаль и Елене и пригласил их к себе на яхту, но те отклонили это приглашение, предпочитая быть в обществе Арокура и офицеров «Геркулеса», с которого за ними был прислан катер в день первой пробы «Титании».

Не только набережная, но даже крыши соседних домов были покрыты толпами народа, и когда наконец показались Каудаль и Кермадек, то отовсюду раздалось громкое приветствие, подхваченное всеми судами. Особенно оживление было заметно на «Геркулесе», где даже самый последний юнга принимал живейшее участие в судьбе изобретателя «Титании».

Ровно в полдень Рене и Кермадек вошли на свое новое судно, которое, как перышко, качалось на воде. Тотчас были подняты мачты и паруса, и «Титания» грациозно, точно кокетничая, понеслась по волнам и, описав большой круг, вернулась на свое прежнее место. Рене и Кермадек раскланялись с публикой, которая с напряженным любопытством следила за всеми движениями «Титании» и приветствовала ее возвращение радостными криками. Вслед за тем мачты и паруса были опущены, обе половинки палубы закрылись над головами Рене и его помощника и «Титания» приняла вид миноносца. Проплыв некоторое расстояние по поверхности, она стала быстро погружаться в глубину и скрылась под водой, подобно какому-то китообразному животному. Все взоры были обращены к ней, многие вооружились даже подзорными трубами и биноклями, с нетерпением ожидая появления «Титании» из-под воды.

Мадам Каудаль была бледна как смерть.

Когда палуба закрылась над головой ее возлюбленного Рене, ей показалось, что он навеки похоронен в этом ужасном гробу, и крик отчаяния вырвался из ее побелевших губ, но он был заглушен радостными восклицаниями тысячной толпы.

Елена, стоявшая около своей приемной матери, хорошо видела ее отчаяние. Нежно обняв ее за талию, она тихонько пожимала ей руку, желая придать бодрости, хотя сама была не менее взволнована, но это волнение необычайно шло к ней, что замечали все окружающие. Серое шерстяное платье, перехваченное на ее тонкой талии голубой лентой, соломенная шляпа с цветами делали ее удивительно хорошенькой, чего она совершенно не подозревала, вся охваченная ожиданием. Ее привел в себя голос Патриса, стоявшего позади нее.

– Вот, вот! Видите! – закричал он, указывая на запад.

Мадам Каудаль не имела сил смотреть, но, слыша восклицания всей толпы, открыла наконец глаза и взглянула в том направлении, куда были обращены все взоры. Ей показалось сперва, что она видит спину кита, но вскоре все судно появилось на поверхности, палуба раскрылась, поднялись мачты и паруса, и «Титания», как чайка, пронеслась между остальными судами и вернулась на свое прежнее место.

Опыт продолжался тридцать две минуты, успех был полный. Самые восторженные восклицания приветствовали Каудаля и Кермадека, и когда они сошли на землю, им устроили настоящую овацию. Через четверть часа мадам Каудаль, плача от радости, прижимала к груди своего ненаглядного Рене. Однако бедная мать недолго наслаждалась своим счастьем: когда на следующее утро солнце осветило гавань, «Титании» там уже не было, и мадам Каудаль с первой почтой получила следующую записку: «Уезжаю. Привет всем! Рене».