Текст книги "Возвращение на Бикини"

Автор книги: Андре Кутен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

18

Время пребывания Тодда на Кили подошло к концу. Он возвращался к жене, которая ждала его в Штатах. Кстати, там, в Вашингтоне, он сможет кое-что предпринять. Но кто сменит его на Кили?

Одновременно с ним на Маршалловы острова приехал еще один доброволец.

– Надо попросить Ральфа сменить меня здесь!

Ральф Уолтц, холостяк, провел год на островке Эбей в атолле Кваджалейн – лысом пятачке, куда согнали несколько десятков семей. Доступ на главный остров атолла, где располагалась секретная ракетная база, был запрещен негражданам Соединенных Штатов.

Накануне отлета Тодд успел повидаться с ним на Маджуро.

– Я составил жалобу и хочу передать ее в ООН, – сказал Ральфу Тодд. – В ней приводятся аргументы экономического плана. Я сопоставил ресурсы Бикини и Кили. На Бикини население использовало всю цепочку островков: на одних они жили, другие приспособили под плантации кокосовых пальм, пастбища для скота, сбор черепашьих и птичьих яиц. Ничего подобного нет на Кили, здесь даже черепахи не выползают на берег, настолько плотно он заселен. Лагуна Бикини богата рыбой, а кроме того, она служила отличным портом. Берега Кили открыты, и волны не позволяют рыбачьим пирогам выходить в море по пять месяцев в году. Наконец, раз власти беспокоятся, как бы дети не заболели на Бикини лучевой болезнью, я обращаю внимание на тот факт, что здоровью детей на Кили грозят более банальные, но совершенно реальные недуги: Кили – очаг всевозможных инфекций. Там выпадает вдвое больше осадков, чем на Бикини, полно болот, которые кишат насекомыми. Жизненное пространство сведено до минимума; на узкой полосе вдоль побережья скапливаются отбросы, где размножаются паразиты. Все это создает антисанитарные условия. Приведенное сопоставление Бикини и Кили со всей очевидностью показывает, что люди на Кили – не закоренелые жалобщики и не строптивые бездельники, какими их хотят изобразить. У них просто нет элементарных условий для жизни, вот и все!

* * *

Ральф решил принять участие в судьбе изгнанников Кили. Вскоре после отъезда Тодда он высадился на осажденном акулами острове. В сундучке он привез нехитрые пожитки и несколько долларов, которые умудрился скопить.

Алабы приняли его в общинном доме; никогда до этого они не видели человека с такими светлыми волосами и такой розовой кожей. Он сразу же завоевал их сердца, обратившись с «челобитной»:

– Вы добрые люди и гостеприимные хозяева. В первый день я буду вашим гостем. Но с завтрашнего утра я прошу старейшин Кили включить меня в рабочую бригаду и считать меня бикинийцем наравне с другими.

Алаб Лоре объяснил Ральфу, что в понедельник, среду, четверг и субботу каждый волен выбирать себе работу по вкусу: ловить рыбу, сушить копру или возделывать сад. Вторники и пятницы посвящены общинным работам: ремонту домов, приведению в порядок главной улицы и боковых дорожек, чистке емкостей для воды. Иногда объявлялся «аврал», и все отправлялись на заготовку копры.

Ральф вызвался идти с рыбаками. На обратном пути, когда пирога преодолевала рифовый барьер, крутая волна опрокинула суденышко. Ральф и оба его спутника оказались в воде.

– Бако! Бако! – отчаянно закричал один из островитян.

Прямо на Ральфа двигалась акула. Рыбаки тут же сорвали с пояса привешенный улов и бросили хищнику свою добычу – три красноперки и несколько розовых сардин. Предусмотрительная мера: бикинийцы не впервые оказывались в воде в опасной близости от острозубых «бако» и освоили этот отвлекающий маневр.

Ральф с трудом добрался до берега и без сил рухнул на песок. Немного успокоившись, он пожалел о пропаже дневного улова.

– Из-за меня ваши дети останутся голодными…

– Но ты ведь рисковал жизнью, чтобы добыть им еду, – ответил рыбак.

* * *

Бикинийцам еще не случалось наблюдать за работой художника. Ральф ежедневно после четырех часов пополудни устанавливал в кокосовой роще мольберт. Иногда ранним утром он пытался запечатлеть на холсте неповторимую зарю. Томаки и его сверстники были знакомы с фотографией: армейские кинооператоры и саперы-любители часто просили их позировать перед объективами для семейного альбома. Но то были люди занятые, они торопливо нажимали на кнопки затворов, словно лабораторные крысы, приученные давить на сигнальную педаль. Островитяне никогда не видели, чтобы американец склонялся над холстом столь долго и усердно, словно пастор над Библией. Заезжие визитеры метались по острову, как заведенные. Ральф удивлял островитян своим долготерпением. Детишки, бывало, подходили пощупать его – а не заснул ли американец? Кисточка оставляла на холсте красочные следы. Люди узнавали их, это были знакомые цветовые сочетания тропического пейзажа.

Девушки решили показать ему узоры на сплетенных из различных волокон изделиях. Ральф отнесся к ним с таким восторгом, что совет старейшин поручил ему наладить работу пришедшей в упадок мастерской. Ральф владел также резьбой по дереву и предложил подросткам делать макеты пирог с балансирами – знаменитых судов, снискавших предкам микронезийцев славу отменных мореплавателей. Юные моделисты с жаром принялись за дело, используя для этого податливое растение панданус. Сам Ральф вырезал из него скульптуры.

В хоре девушек выделялась солистка – красавица Орина. Поначалу она стеснялась американца. Немалого труда стоило ей заставить себя по утрам дарить ему венок из ярких цветов: после чего она со всех ног пускалась прочь.

Орина была невестой на выданье. Парни из разных кланов пытались ухаживать за ней, но никакие волшебные дары и колдовские зелья не помогали им. Орина никому из них не отдала своего сердца.

Она долго набиралась храбрости, но однажды все-таки пришла в мастерскую Ральфа и устроилась в уголке. Он попросил ее что-нибудь спеть, подыгрывая на банджо. Так было и на следующий день, и еще много вечеров подряд. Подростки-островитяне достали Ральфу со дна красноватую глину, из которой он начал лепить статуэтку девушки.

Он с нетерпением ждал наступления каждого вечера. Американец не мог работать ни над какой другой вещью. Когда она не пришла два вечера подряд, он сам явился в дом ее клана. Мать сказала, что Орина спит.

Наутро, едва завидев ее, он хотел заговорить с ней, но та юркнула в дом. Ральф удивился и решил поговорить с алабом ее клана.

Чем мог он обидеть девушку? Что он сделал не так? Если он и нанес обиду, то невольно, из-за незнания обычаев.

– Она ждет, когда ты украдешь ее!

Ральф запротестовал:

– Я уважаю ваш народ и не собираюсь действовать грубо, как солдат в оккупированной стране. Я надеялся, что вы считаете меня своим, хотел спросить Орину, согласна ли она стать моей женой. Потом я бы попросил ее руки у родителей.

– Ральф, мы считаем тебя своим сыном. Ты хочешь жениться по нашим обычаям?

– Это мое самое заветное желание.

– Орина угадала его и поэтому прячется. Она хочет, чтобы ты украл ее ночью. По возвращении жених и невеста окончательно говорят, счастливы ли они друг с другом. Тогда устраивают свадебную церемонию. Молодой супруг переезжает жить в клан родителей жены.

Чтобы не обманывать ожиданий Орины, американцу пришлось забыть о своем воспитании и имитировать кражу невесты. По обычаю, им полагалось отсутствовать три дня и три ночи. Орина, обнимая любимого, сказала, что он вовсе не обязан жениться на ней. Она очень хочет иметь от него ребенка. Даже если у ребенка не окажется потом отца, клан с радостью примет его и будет воспитывать наравне с другими.

На четвертый день Ральф отправился просить руки нареченной. Дяди девушки показали ему место, где они должны жить. Вся деревня явилась с подарками для молодой четы. Вечером, после церемонии в церкви, Ральф написал Тодду Дженкинсу:

«Это удивительные люди. Они так добры и внимательны друг к другу! Мне посчастливилось: они относятся ко мне, как к обычному человеку, а не как к американцу…»

* * *

Джуда теперь целыми днями не выходил из дома; он не мог покинуть тень, даже чтобы присутствовать на совете старейшин. Старый иройдж не желал показывать обезображенного лица. Томаки говорил с ним через занавеску.

Однажды утром Ральф увидел, как члены клана усердно ищут что-то вокруг подножия деревьев.

– Что-нибудь пропало?

Ему не ответили. Ральф пристал к Орине. Та нехотя оказала, что родственники Джуды проверяют, не закопан ли возле дома знак черной магии. Иройдж угасал, лекарства не могли помочь ему. Старики знали, что такой смертью умирают люди, на которых напущены злые чары: чтобы заставить человека мучиться в долгой агонии, враг зарывал у подножия дерева вблизи дома пустой кокосовый орех, в который запускал ящерицу. Зверек не мог вырваться из тюрьмы и медленно погибал; столь же медленно умирал и тот, против кого были направлены злые чары. Ни одно лекарство не поможет ему, если не выпустить ящерицу из ореха.

– Но кто заинтересован в смерти Джуды?

Орина опустила голову. Муж просил ее не скрывать от него ничего. Он был своим и имел право знать.

– Знаешь, они ищут, не очень веря…

– Кого ты подразумеваешь? Скажи!

– Не знаю… Может, Либокру, – едва слышно прошептала Орина. Она не хотела произносить всуе имя ведьмы. И, чтобы подбодрить себя, топнула ногой:

– В нее никто больше не верит!

Злой дух не желал выходить из Джуды и продолжал терзать его измученное тело. Силы оставляли иройджа, уже несколько дней он был не в силах пошевелить губами. Джуда думал, что его душа отлетит глубокой ночью, когда вся деревня будет спать. Но он продержался до рассвета.

Томаки с удивлением услышал, как отец зовет его. Иройдж попросил усадить его в кресло, которое он занимал на совете старейшин.

– Сынок, позови Лоре…

Алаб Лоре Кеджибуки опустился у его ног, и иройдж сообщил ему свою последнюю волю:

– Тело мое возьмите с собой на Бикини. Я хочу проплыть весь путь до Ламорена. Знайте, я не найду успокоения, пока не окажусь на кладбище предков.

Лоре в слезах вышел из дома умирающего и отправился за Ральфом.

– Джуда просит тебя к себе.

Иройдж чуть заметно пожал парню руку:

–  Ко моле, – выдохнул он. – Спасибо, сынок. Помоги нашим детям вернуть несправедливо отнятое. Помоги соединиться живому телу с душами умерших…

Острая боль прервала его на полуслове. Тело напряглось и затихло. Внезапно громкий, полный жизненной силы голос вырвался из груди Джуды:

– Нет на свете земли прекрасней нашей!

Последний крик загасил искру жизни. Тело обмякло и застыло. «Царь Джуда» умер. Но ему предстоял еще долгий путь.

Лоре приказал разобрать часть дома старого вождя, чтобы изготовить гроб. Женщины его клана пошли на берег собирать острые обломки камней. Могилу вырыли на маленьком холмике, где находилось кладбище. Прежде чем забросать гроб землей, алабы бросили в яму кусочки коралла, отломанного от рифа, – в знак того, что тела и души островитян обручены с морем, которое унесет их с Кили.

Могила была выложена белой галькой и походила на детскую колыбель. Женщины засыпали ее сверху гравием. На погребальной стене появилась надпись:

«Царь Джуда Л. (Ладжурелик).

Родился 8 июня 1895 г. Умер 4 мая 1968 г.»

Поверх надписи была нарисована огромная голубая птица с распростертыми крыльями на фоне заходящего солнца.

Алаб Лоре поставил рядом с могилой кресло, служившее Джуде скромным троном в изгнании, и положил на него большой медный котелок, в котором иройдж кипятил себе чай.

Вечером, после похорон, Ральф составил обращение в комиссию ООН, начавшую проверку работы американцев на опекаемых Тихоокеанских территориях:

«Если Бикини очистился от радиации и пригоден для обитания, просим обязать Содиненные Штаты возвратить домой перемещенных лиц с их семьями».

* * *

Полдень. Из транзисторных приемников в разных концах деревни льется приторно-сладкая музыка. Когда диктор бесстрастным голосом сообщает долгожданную весть, люди погружены в дрему и их сознание не может уловить сказанного. К тому же информация помещена в самом конце последних известий, среди незначительных фактов.

12 августа 1968 г. президент Джонсон, отдыхающий на своем ранчо в Техасе, заявил: «Атомная война на Бикини закончена».

Она длилась каких-то двадцать два года. Изгнанники могут покинуть свое «убежище» на Кили. Да, подтвердил президент США, опасности радиоактивного заражения на Бикини больше не существует, и бывшие обитатели атолла или же их потомки могут вернуться туда, если пожелают. Некоторые части атолла, возможно, останутся еще на какое-то время в ведении министерства обороны, но присутствие военного персонала никак не помешает маршалльской общине занять главные острова. В настоящее время изучается план устройства и переоборудования прежнего места жительства.

Ральф выскочил из дома. Он ожидал взрыва бурной радости. Как бы престарелые и больные не умерли от избытка волнений!

Но Бикини-стрит была пуста. Вокруг хижин кудахтали куры, вспугнутые детворой. Джосиа не хохотал и не плясал, как в прежние времена, не колотил железкой по набатному баллону. Ральф был уверен, что уж парни и девушки по крайней мере затеят праздничный хоровод по такомуповоду! Черт с ними, с пуританскими привычками, насажденными миссионерами!

Выбеленная солнцем улица была безлюдна. Ральф вошел в соседний дом. Люди сидели, словно оглушенные вестью, с недоверием глядя друг на друга. Молодые, казалось, не понимали важности сообщения. Старики качали головой: за двадцать два года они стали недоверчивыми, слишком много было за это время обещаний, и ни одно не сбылось. Техас далеко, и голос оракула показался им совершенно нереальным. Вот уже двадцать два года радио сообщало обо всем на свете, кроме самого главного. Да и из чьих уст вырвалось название «Бикини»? Кто это сказал: диктор, президент Соединенных Штатов или больной старик на Кили, очнувшийся от тяжелого полуденного сна?

В тот же день с Маджуро прибыл чиновник. Он подтвердил сказанное. Значит, островитянам не померещилось…

Месяц спустя Лоре Кеджибуки в новом качестве «мэра» Кили встречал прибывшего с визитом верховного комиссара Норвуда. Американцы хотели, чтобы процедура избрания нового главы общины прошла демократически. Островитяне отправились к урнам положить камень за кандидата совета старейшин – Лоре. Алабы с горькой усмешкой смотрели на эту комедию.

Лоре встретил Вильяма Норвуда с таким торжественным видом, что гость сначала принял его за пастора.

– Когда мы впервые услышали весть о скором возвращении, – сказал ему новоизбранный мэр, – мы уже и не надеялись увидеть вас когда-либо на этом острове. Но теперь, когда вы приехали, мы верим, что это правда, и мы счастливы!

Орина родила ребенка. Глава клана отвел в сторону молодого художника:

– Теперь, даже если ты уедешь и больше не вернешься, часть твоей плоти и крови останется навсегда с нами.

Ральф уже не раз помышлял остаться навсегда в островной общине. Это решение было продиктовано духом искупления. Но сейчас его страна возвращала отобранную у бикинийцев землю. И те деликатно возвращали ему свободу.

– Мой дом там, где живут моя жена и мой сын, – ответил Ральф. – Жена хочет вернуться на Бикини. И я буду сопровождать ее.

Атомный грех

19

Обычно, когда подплываешь к главному острову микронезийского атолла Бикини, еще издали видишь дымок над травяной кровлей. Сейчас безжизненность плоской земли нарушали лишь останки фортификационных сооружений. Вдоль берега, там, где некогда окаймляли пляж высокие панданусы, торчали полуразвалившиеся башни.

В 1964 г. биологи группы Дональдсона вскользь упомянули об огромной массе металла, сохранившей радиоактивность. За четыре года коррозия съела почти все. К 1968 г. остались лишь скелеты понтонов у причалов, металлические фермы, искореженная арматура. Все это напоминало какие-то чудовищные орудия пыток на прокаженной земле.

В глубине острова густая растительность скрывала уродливые порождения американской оккупации. Но на галечнике в прибрежной части громоздилось автомобильное кладбище, мрачное царство металлолома. Кокосовые пальмы исчезли, словно никогда и не росли здесь. Скальпированный остров покрывала саванна.

Верховный комиссар Норвуд пригласил Лоре сопровождать его в инспекционной поездке, разрешив взять с собой восемь-девять алабов; вместе они должны были составить представительную делегацию. При отплытии с Кваджалейна офицеры, физики-атомщики, чиновники, этнографы и фотографы заняли все спальные места на борту географического судна «Джеймс М. Кук». Лоре и восемь бикинийских делегатов всю ночь дрожали от холода на открытой палубе, скорчившись под брезентом на пропитанных сыростью матрацах.

На рассвете они побрились и облачились в праздничный наряд: белые рубашки и черные брюки, любовно выстиранные накануне женщинами их кланов. Лоре прицепил бабочку, алаб Килон повязал черный галстук. Потом они осторожно втиснули ноги в новые штиблеты, купленные дорогой на Маджуро.

Гости спустились в десантные шлюпки и указали рулевым удобные места для причала. Островитяне первыми выскочили на берег, за ними бегом устремились фотографы, чтобы не пропустить волнующий момент. Но бикинийцы решили, что американцы тоже торопятся взглянуть на Бикини, и прибавили шагу. Им было невдомек, что репортеры спешили запечатлеть «радостное волнение на лицах людей, впервые за двадцать два года ступивших на родную землю».

В программе была предусмотрена церемония подъема флагов в честь передачи острова бикинийцам. Норвуд хотел провести ее на берегу, но Лоре сказал, что флаги надо поднимать на кладбище, среди могил предков, где они попрощались с островом в 1946 г. и где будет покоиться прах Джуды согласно его последней воле.

– Что ж, ведите нас!

Американцы боялись потеряться в хитросплетении дикого винограда. Сами бикинийцы не могли отыскать привычных ориентиров.

Люди углубились в растительный лабиринт. Когда-то к обители вечного покоя предков, туда, где сейчас должна была начаться новая жизнь общины, вел прямой путь. Но кладбище как будто исчезло вместе с бывшим селением. С ожесточением они махали мачете, прокладывая дорогу сквозь ветви и кустарники. Бикинийцев охватило какое-то неистовство, они торопились пробиться через нелепое препятствие, словно вели битву за освобождение предков из плена растений-паразитов.

Наконец после часа рукопашной схватки враждебный частокол расступился, и они вышли на кладбище. Килон пал ниц, тихий стон вырвался у него из груди; он произнес несколько ритуальных фраз на языке ларойдж. Его спутники опустились на колени и гладили могильные камни. Алаб Мозес Лоури порезал руки, раздвигая колючие ветви. Найдя могилу своих предков, он лег на коралловую плиту и обнял ее, словно драгоценный камень.

– Это моя! – зарыдал он.

Алабу казалось, что он держал в объятиях тень своего отца.

– Это моя!

Подошли запыхавшиеся американцы и начали усердно расчищать площадку. Верховный комиссар, словно министр при закладке первого камня, старательно орудовал тяпкой: управляющий Маршалловыми островами, капитан корабля и часть экипажа рубили ветки, утрамбовывали землю. Вскоре место было готово. Оставалось водрузить две мачты, на которых взовьются флаги Соединенных Штатов Америки и Микронезии – россыпь белых звезд на ярко-синем фоне. Сгодились бы два дерева… но их не было на острове. Моряки достали из трюма «Джеймса М. Кука» два шеста.

Минутное замешательство. Каков ритуал при подъеме флагов? Норвуд поворачивается к советнику по развитию местных общин:

– Дик, как, по-вашему, должны висеть флаги относительно друг друга?

Дик в растерянности обращается с тем же вопросом к управляющему районом.

– Флаг Штатов должен быть слева, а микронезийский – справа, – решает тот.

Когда шесты воткнули в землю, оказалось, что флагшток Микронезии на добрый фут возвышается над древком американского флага – какая честь для подопечной территории! Пускай дети наших островов чувствуют себя здесь как дома!

Торжественная церемония началась. Алаб Килон читает «Отче наш», прося небеса о хлебе насущном. Кончив молитву, девять бикинийцев открывают глаза и смотрят, как национальные флаги медленно ползут вверх. На полпути американский застревает: сошел с колесика шнур. Моряки замирают, чиновники смущенно переглядываются – «шишки» падут на них. Фотографии знаменитого момента в истории американо-микронезийского культурного сотрудничества будут испорчены. Если не выправить положения, оно останется в памяти как провал внешней политики великой державы. Самый молодой бикиниец проворно скидывает лаковые штиблеты, быстро карабкается на шест и освобождает застрявший флаг. Аплодисменты. Вот когда пригодился навык лазания по кокосовым пальмам.

Норвуд, облегченно вздохнув, начинает заготовленную речь. В ней отмечается искренняя дружба обоих народов и особенно подчеркивается забота его правительства:

– Вы – сыновья Америки, а правительство Соединенных Штатов никогда не бросает своих детей. Доверив нам эту землю, вы тем самым помогли укрепить мир во всем мире. Теперь вы сможете пожать здесь плоды честно заработанного мира…

Лоре от имени своих соотечественников поблагодарил Соединенные Штаты.

– Как хорошо, – сказал он, – что такой могучий народ услышал из такого далека наш слабый голос и возвратил нам родную землю. Это поистине акт щедрости и великодушия.

Советник по делам развития общин символично высаживает в землю четыре кокосовые пальмы, морща нос от острого запаха удобрений. Представитель Комиссии по атомной энергии подходит к Лоре и его спутникам, держа в руках большую коробку с памятными медалями, на которых выбито: «Бикини, 1968». Каждая медаль на серебряной цепочке. Опять «накладка»: одной медали не хватило. Физик обещает оставшемуся без награды, что непременно вышлет ему медаль по возвращении в Вашингтон. Надо же было так случиться, что не повезло тому самому алабу, который спас положение, высвободив застрявший флаг! Кстати, островитянин не понял заверений представителя, он вообще не понимал английского.

Из кустов появился опоздавший офицер с тесаком в руках: лоб в испарине, форма вся в колючках, руки изодраны, ноги подкашиваются – он словно только что вырвался из засады вьетнамских партизан.

– Куда подевалось это чертово кладбище! – хрипит он.

Гражданский администратор тихо объяснил ему, что бикинийцы давно вывели всех на место и церемония уже закончилась. Офицер ужасно раздосадован: надо же было потеряться на таком маленьком островке. Оглядев зажатый между лагуной и морем клочок суши, он проворчал:

– Сколько шума вокруг этого Бикини! Я бы не стал лезть в драку за право жить здесь.

Ей-богу, это выше человеческого понимания: разводить канитель из-за такого пустяка.

Представитель КАЭ в восторге оглядывает свою добычу: он подобрал на берегу два больших стеклянных шара-поплавка от японской сети. Шары украсят вход в его виллу. «Какая прелесть», – восхитятся гости.

Американцы рассыпались по острову в поисках сувениров. Обломок железа из атомного ада будет выглядеть возле дома куда оригинальней скульптуры в стиле «поп». Бикини – сущий кладезь подобных вещиц!

Пока офицеры и чиновники охотились за сувенирами, Лоре, горестно вздыхая, пытался отыскать следы домов, останки церкви или хотя бы пни срубленных пальм. Куда исчезли панданусы, дававшие и пропитание, и древесину для пирог, и стропила для жилищ? Из чего строить теперь дома, в которых куда прохладней, чем в американских бунгало? Все исчезло без следа…

Главная улица бывшего селения с трудом прослеживалась в густой саванне, пучки травы проросли сквозь гравий, безлистные кустарники тянули щупальца во все стороны, колючки больно секли по ногам.

– Все изменилось, – твердит Лоре алабу Килону.

Выскочивший земляной краб шевелит тонкими ножками и сверлит его стебельчатыми глазами. Лоре отшатывается: физик-атомщик Томми Макгроу предупредил, что мясо крабов таит опасность. Либокра, готовясь к их возвращению, превзошла самое себя.

Повсюду кишат крысы. Алаб запустил в них галькой, бормоча проклятия.

Среди зелени торчат щиты, установленные в то время, когда уровень радиоактивности был еще высок. Надписи хорошо сохранились: «Осторожно! Употреблять в пищу плоды, растущие на этом острове, запрещается». В 1958 г. эти предупреждения должны были остановить людей, случайно оказавшихся в запретной зоне. Опасность миновала, но щиты забыли убрать, и издали они напоминали уведомление «По газонам ходить воспрещается». Но, вглядевшись в полинявшие от дождей строчки, человек ощущал, как по коже пробегает мороз.

Томми Макгроу подносил счетчик Гейгера к металлическим останкам на берегу, перешагивал через телефонные кабели, змеившиеся между каркасами тракторов, джипов и понтонов.

– Каждый скелет в отдельности не опасен, – заключает физик. – Обломки «остыли». Но если собрать их в кучу, я не рекомендую никому устраиваться на ней на ночевку!

Бикинийцы не улавливают смысла сказанного, они вопросительно смотрят на Макгроу всякий раз, когда он задерживается у очередной груды металлолома.

– Все в порядке! О’кей! – говорит Томми, приглашая следовать дальше.

Островитяне пытаются улыбнуться волшебнику, изгоняющему дьявола с помощью маленького прибора. Завезенные из другого мира стальные громадины вызывают у них страх и отвращение. Пляж, некогда сверкавший белизной песка, захламлен искореженными механизмами: люди, научившиеся метать молнии, уничтожают свою собственную технику. Зачем? Это не перестает поражать островитян. Американцы не привыкли ничего беречь. Создание искусственных руин? Подобная расточительность непонятна бикинийцам, для них это просто варварство. Столько грузовиков и железных лодок уничтожено зря… А языковой барьер не позволяет понять, что говорит им симпатичный эксперт.

Двоим бикинийцам удалось отыскать одинокую кокосовую пальму, внешне вполне нормальную. Они сорвали орех, разрубили его пополам. Но можно ли пить молоко? Алабы не осмеливаются доверять собственному опыту, вековым привычкам. Приходится обращаться к американцам. Килон берет орех и подносит его ко рту. Макгроу ободряюще кивает:

– Давайте, давайте, это вкусно! О’кей!

Алаб не решается. Томми весело смеется и, запрокинув голову, выпивает половинку кокоса. Бикинийцы вежливо следят за ним. Поистине мир перевернулся: белые пришельцы учат их пить традиционный напиток на их собственной земле. Не окажись здесь милосердных попечителей, «дикари» умерли бы с голоду за пиршественным столом!

Корабль везет гостей и хозяев на второй по величине остров атолла – Эниу. Их встречает такое же неистовство дикой растительности. Люди вновь вступают врукопашную с цепкой саванной, шумно пыхтя и кружась на одном месте. Час спустя добираются до бывшей авиабазы. Взлетно-посадочные полосы заросли кустарником, сквозь щели ангаров торчат ветки. Такое впечатление, будто археологи трехтысячного года раскопали аэродром доатомной эры. Вот, очевидно, диспетчерская башня, цистерны для горючего, мастерские. В этом лабиринте уже невозможно понять, где бетон, а где растительность.

В Хиросиме и поныне в 250 метрах от эпицентра взрыва поднимается к небу купол бывшего промышленного училища, чудом уцелевший посреди засыпанной пеплом пустыни. Единственный свидетель атомной катастрофы. Точно так же в центре Эниу сохранился бетонный каркас огромного ангара. Джунгли плотно закрыли двери и окна. Пришлось прорубаться внутрь помещения с помощью мачете и топоров. Целая армия крыс ждала пришельцев на пустом полу.

– Сборочный цех, – объявил Томми Макгроу.

В этом ангаре сотни рабочих и техников собирали водородную бомбу. Неосведомленные пришельцы могли принять его за тысячелетний храм страшного бога войны.

– Что это? – удивленно спрашивает Лоре. Американцы застыли на месте, благоговейно подняв взор к высоким сводам. Может, здесь была церковь оккупационных войск? Томми жестами пытается объяснить им смысл и назначение святилища. Он делает вид, что поднимает непосильную тяжесть, потом вздымает руки и кричит: «Бум-м-м!»

Интермедия прерывает томительную тишину, офицеры аплодируют миму. Лоре легким поклоном благодарит «артиста» за исчерпывающие разъяснения. В разговорах между собой атомщики избегают слова «бомба»; они предпочитают назвать ее «системой». Нейтральный термин.

Инженер, а за ним несколько фотографов полезли через окно на второй этаж в столовую для рабочих, монтировавших бомбу. Гости оказались в кухне. Дикий виноград буйно рос в мусорных баках, обвивался вокруг труб и холодильных камер. Инженеру пришла в голову удачная мысль: почему бы не переоборудовать это помещение для островитян? Здесь вполне может разместиться общинный дом или даже церковь.

– А мне кажется, – прервал его подошедший физик, – из этого здания выйдет прекрасная больница.

Верховный комиссар подбирает с пола несколько графинчиков для уксуса и масла: чудесный бикинийский сувенир для жены. Присутствующие следуют его примеру – один берет на память кофейник, другой – деталь от мясорубки, кастрюлю, пустую бутылку. Потом, дома, из этого можно будет сделать забавный ночник. Второго такого наверняка не найдешь во всем Техасе…

Американцы разглядывают свои туристские трофеи, радуясь, как дети. Норвуд, шествуя по сувенирной лавке, присел на пустой котел. Фотографы тут же защелкали камерами. Верховный комиссар имитирует позу усталого монарха разоренного царства в окружении почетной стражи электронных роботов. Аудитория покатывается от хохота. Исключение составляют лишь девять бикинийцев, чьи лица сохраняют похоронное выражение среди резвящихся на пикнике скаутов.

Начинает сказываться жара, одежда прилипает к телу. Но фляги пусты, а кокосовых орехов, так утоляющих жажду, не осталось на выжженной земле. Карманы мундиров оттянуты сувенирами. На Эниу больше нет ничего заслуживающего внимания, пора на корабль.

Усталые туристы бредут по прорубленной тропинке. Когда же кончатся треклятые джунгли? Взмокшие американцы вдруг обнаруживают, что кружат по одному и тому же месту. А бикинийцы? Им, похоже, нет до этого никакого дела. Пусть хоть сейчас пригодятся на что-нибудь – надо вывести заблудившихся американских дядюшек. Какой-то офицер раздраженно бросает этнографу Джеку Тобину:

– Послушайте! Вы ведь понимаете их язык. Спросите у них, как выйти на чертов берег к кораблю… Ведь это же их родной остров!

Но бикинийцы тоже не уверены, что идут правильной дорогой: их остров изменился до неузнаваемости за эти десятилетия. Наконец сквозь ветви блеснула гладь моря.

Турне по островам продолжалось.

– Давайте съездим на Наму, взглянем на кратер, вырытый первой водородной бомбой, – предложил один офицер. – Тот, что сфотографировали со спутника. Как называлась та операция?

– «Браво» – подсказал Томми Макгроу.

Четыре года назад Дональдсон и его спутники купались в зоне, считавшейся навеки зараженной. Эксперты полагали, что почва в результате взрывов будет стерилизована. Наличие следов даже самых примитивных форм жизни граничило с чудом. Появление рыбы в лагуне и птичьих гнездовий на островах превзошло самые смелые предположения.