Текст книги "Убийство после сдачи номера в печать"

Автор книги: Андраш Тотис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Как, черт побери, туда попасть?

– Никак. Незваных гостей здесь не любят.

– А где входит почтальон, коммивояжер? Слесарь?

– Полицейский?

Тоненькая темнокожая женщина исчезла в узком входе метрах в двух от них. Лестница для прислуги.

– Ну, в конце концов, не упадет с наших голов корона – сказал Буасси.

– Корона не упадет. Но авторитета у этой женщины мы не приобретем, – ответил Шарль.

– Подождите здесь! – Альбер открыл дверь и начал взбираться по винтовой узкой лестнице. Голые лампочки освещали выкрашенные белилами стены, на которых не было никаких украшений. Но здесь было чисто, и на дверях ясными четкими буквами виднелись имена владельцев, Альбер пробежал мимо тоненькой женщины, которая остановилась отдохнуть, опустив на ступени две тяжелые сумки. Она прижалась к стене, чтобы Альбер смог пройти. Он поднялся на шестой этаж. От множества витков у него слегка кружилась голова. На секунду он остановился. Дышал он не тяжело, только сердце билось слегка учащенно. Альбер набрал воздуха, напрягшись, откинул назад плечи. Руки вытянул вдоль туловища и держал так, словно обеими ладонями опирался о столешницу.

Затем выдохнул воздух, почувствовал, как замедляется биение сердца. Он стоял у кухонной двери. Было тихо, только несколькими этажами ниже слышалось шарканье тащившей сумки женщины. Он нажал на звонок и принялся ждать. Звонка он не услышал, и это его раздражало. Альбер снова приложил палец к кнопке, но в этот момент дверь распахнулась.

Перед ним стояла женщина лет двадцати пяти, с рыжеватыми волосами. У нее были зеленые глаза, узкое лицо, небольшой рот с пухлыми губами. Лицо хищницы, подумал Альбер. Маленькой хищницы. Ласки.

– Что вам угодно? – спросила Ласка. Она стояла босиком на ковре, ногти на ногах были покрыты лиловым лаком. Ее тонкие, но красивой формы ноги до середины бедер прикрывала гигантская белая мужская рубаха. Вероятно, в этой квартире хорошо топили.

– Я из полиции, – протянул он женщине свое удостоверение. Она лишь мельком глянула на него и кивнула. – Мы ведем следствие по делу о смерти мосье Дюамеля. Мои коллеги ожидают внизу. Не будете ли вы любезны дать мне ключ.

– Господи! – В испуге женщина схватилась руками за лицо. – Дюамель? Мой муж знает, что вы здесь?

– Нет. – Он услышал шум за спиной и, даже не подумав, мгновенно отклонился в сторону, правая рука его исчезла под пальто. В другой он продолжал держать удостоверение.

– Пардон, мосье. – Мимо него прошла тоненькая женщина. Альбер попытался сделать вид, будто только хотел уступить ей дорогу. Он сунул пистолет назад в карман и шагнул чуть дальше. Интересно, она турчанка?

– Вино принесли? – спросила Ласочка.

– Да, – ответила женщина. Голос у нее был неприятный. Не ожидая дальнейших вопросов, она прошла в кухню и начала распаковывать сумки.

– Никогда ничего не знаешь заранее, – тихо сказала женщина Альберу. – Вы не зайдете? Здесь холодно.

– Будьте любезны, дайте мне ключи от двери. Мои коллеги ждут внизу.

Ждали они с нетерпением. Видимо, Альбер провел наверху больше времени, чем думал. Сыщики открыли дверь, которая с тихим шипением сама захлопнулась за ними. Вытерли ноги, прежде чем идти дальше. Мраморные своды сверкали чистотой, к лифту вела бархатная дорожка. Лифт с разноцветными деревянными инкрустациями, должно быть, изготовили добрых лет восемьдесят назад. А вот автоматику – самое большее лет десять. Бесшумно и быстро они поднимались на шестой этаж, приводя в порядок перед огромным зеркалом свою одежду. Шарль поправил галстук и подтянул манжеты. Буасси вытащил маленькую черную расческу и, нервничая, разглядывал ее.

– Вот, получил в подарок от моей новой женщины. Говорит, у меня красивые волосы.

Он причесался. Альбер заправил в брюки рубашку. Очевидно, она выскочила во время его дыхательных упражнений. Когда они поднялись, дверь квартиры уже была отперта. Мадам Лафронд успела натянуть брюки – красные шелковые шаровары, которые, весьма вероятно, носили женщины из гарема султана. Белую мужскую рубаху она сменила на шелковый, расшитый золотом китайский халат, перехваченный в талии желтым поясом. Мадам Лафронд провела их в огромную гостиную. Посреди комнаты, вокруг круглого столика из дымчатого стекла, стояли современные кресла, – имитация под старинные кабинетики, но все же не совсем такие. Спинки их были слишком высокими, сиденья слишком глубокими. Мебели в гостиной стояло немного: несколько шкафов, пуфов, повсюду хром, стекло, дерево и кожа – сплошная элегантность. В помещении было, холодно. Не только в переносном смысле, но и в прямом. Его едва отапливали. Мадам Лафронд, когда у нее не было гостей, наверняка забиралась в свое мягкое, теплое гнездышко.

Приятели погрузились в кресла и чуть в них не утонули. Мадам Лафронд тоже устроилась в одном из кресел, сев по-турецки и пристально глядя большими глазами на Альбера.

– Мадам… – заговорил Бришо тихо и торжественно, словно желая сообщить какую-то важную тайну. – В каких отношениях вы были с мосье Дюамелем?

– Кто вам сказал? – Она свирепо посмотрела на него. – Надеюсь, не мой муж?

– Нет, нет, – успокоил ее Шарль. – Мосье Дюамель вел регистрацию всех своих знакомых дам.

– Господи… – прошептала женщина. Худое лицо ее подурнело от испуга. Под красным халатом угадывались очертания крепкого тела маленькой хищницы. – Что будет, если это попадет в руки моего мужа?

Трое полицейских переглянулись.

– А что будет?

– Он меня убьет, – убежденно произнесла женщина. – Вы не поверите, как он ревнив.

– Убьет вас или вашего любовника? – спросил Шарль.

– Меня. Он на мне женился, я поклялась ему в верности. В поведении мужчины он счел бы измену естественной.

– Да? Даже в том случае, если это его друг или подчиненный?

Ответа они не получили. Мадам Лафронд разглядывала пальцы своих ног. У нее были красивые ноги, с тонкими маленькими пальцами.

– С каких пор начались ваши отношения с мосье Дюамелем?

– Со встречи Нового года. Он вышел на кухню, чтобы помочь мне. До того весь вечер что-то нашептывал мне на ухо и…

– Вашему мужу ничего не бросилось в глаза?

– Нет. Они пили, как лошади. Муж вообще не умеет пить и не пьет, разве что когда необходимо. Мы могли заняться любовью у него на глазах, он все равно бы не заметил.

– Но вы занимались этим не у него на глазах?

Ласка хихикнула.

– Нет. В кухне.

– А потом?

– В гараже. Там полно больших колонн, и днем ни одна душа туда не заглядывает.

Шарль взглянул на Альбера, потом удовлетворенно откинулся в кресле и вынул пачку сигарет.

– Разрешите?

Мадам Лафронд, наклонилась вперед, чтобы тоже взять сигарету. Казалось, у нее нет позвоночника.

– Вы позволите один вопрос? – спросил Альбер. – Можете посчитать любопытством, но это важно для следствия. Чем вас покорил Дюамель?

Женщина задумалась.

– Не знаю.

– Нельзя сказать, что он был недурен собой.

– Нет. Когда гости ушли и мы легли спать, я подумала об этом. Если уж я изменяю мужу, то почему с таким уродом?

– И почему же?

– Не знаю. Может, я в тот раз много выпила.

Она мягко ступила на ковер.

– Выпьете что-нибудь? – Мадам Лафронд подкатила сервировочный. столик и, ожидая, что они выберут, смотрела на них взглядом хорошенькой официантки в экзотическом приключенческом фильме.

– Вы здесь не зябнете? – спросил Буасси, который пить сейчас не мог.

– Нет. Я привыкла. В доме моей матери едва топили. Горячая, вода бывала только раз в неделю, туалет находился во дворе. Но я не знакома ни с насморком, ни с простудой, – добавила она с гордостью.

– Дюамель говорил вам комплименты?

– Какие комплименты?

– Ну, я имею в виду… Быть может, он покорил вас красивыми словами…

– Может быть, не знаю. Ничего такого не припоминаю.

– Но чем же он вас покорил? – Обычно Альбер не бывал так настойчив с женщинами. Но с мадам Лафронд он не ощущал ни застенчивости, ни смущения.

– Он и не покорял меня, Но когда я опомнилась, то была уже его любовницей.

Они чокнулись, женщина, снова сидя по-турецки, Альберт и Шарль с трудом наклонясь из глубоких кресел, оба чувствовали, что у них возникло какое-то странное сообщничество с этой женщиной и даже почудилось, что и выпили они за то, чтобы все это осталось между ними. В ней ощущалось что-то от восточной рабыни-подавальщицы, казалось, мужчинам стоит лишь сделать знак, и она исполнит танец живота или станет угождать каким-либо иным их прихотям. И у них появилось желание повелевать ею – просто ради самого удовольствия отдавать приказания.

– Позу лотоса вы тоже умеете делать?

– Это как?

– Левую ступню положить на правое бедро, а правую на левое.

– Так?

Альберт сглотнул.

– Так.

Сам он более десяти лет пытался принять эту позу, но суставы не повиновались ему. Он выпил и даже зашипел. Коньяк обжег пораненный рот. Он поставил на стеклянный столик рюмку и встал. Положил руку на плечо мадам Лафронд, ощутил под ладонью круглые, упругие мышцы. Женщина склонила голову набок и взглянула на него.

– Вас побили?

Альбер другой рукой провел по украшавшей его щеку синей опухоли. Стало больно. Шарль допил коньяк и вскочил. Буасси кашлянул, положил обе ладони на подлокотники и поднялся. Они очень благодарны за все, будьте совершенно спокойны, на них можно положиться… затем дверь за ними захлопнулась, и, когда Альбер опомнился, они уже стояли на лестничной клетке, украшенной гипсовыми закорючками и золотыми украшениями. Вызывать лифт они не стали, спустились пешком.

* * *

– По-моему, его фонарь под глазом ей понравился.

– Он делает лицо Лелака таким мужественным.

Альбер откинул голову на спинку сиденья и закрыл глаза. Этот текст приятели выдавали с тех пор, как сели в машину. Прозвучало несколько замечаний, оценивающих фигуру мадам Лафронд, затем последовали предположения обоих специалистов о том, каких результатов можно от нее ожидать. Остальное относилось к начинавшемуся роману Альбера.

– А как они глядели друг на друга в дверях, когда прощались… У меня чуть сердце не разорвалось.

– Если в ближайшее время мы не увидим Альбера, будем искать его в гараже.

– Только бы Марта не узнала.

Альберу начало надоедать.

– Ладно, великие умники! Только вы забыли спросить у мадам Лафронд, где был ее муж в субботу вечером.

Хихиканье прекратилось. Буасси сбавил скорость и подтянулся к тротуару.

– Вернемся назад?

– Да, – сказал Шарль. – Или лучше не надо. Остановись у телефона-автомата.

Они припарковались между двух автомобилей под прямым углом. Шарль выскочил из машины. Конечно, они могли спросить у Лафронда, где он был в субботу вечером, но это было бы серьезной ошибкой. Бришо обдумал все это в одно мгновение после того, как Альбер умолк. Если Лафронд виновен, не стоит его предупреждать. Если он не виновен, обидно настраивать против себя влиятельного человека. Если главному редактору неизвестно о его рогах, он не поймет, почему его вдруг заподозрили, и примется размышлять. Зачем выдавать женщину? Совершенно лишнее.

Автомат был занят, пришлось ждать. Бришо оставил пальто в машине и теперь зябко ежился и подпрыгивал. Звонила худая молодая женщина. Ее рот двигался так, словно она разминала жевательную резинку, хотя она просто говорила медленно, но без единой паузы. Взглянув на Шарля, она отвернулась и продолжала разговаривать.

Альбер, сложив ноги крест-накрест, с наслаждением наблюдал за сценкой. Буасси слегка убавил обогрев, в машине было жарко. Шарль легонько постучал по плечу женщины и что-то сказал ей. Та положила трубку и оскорбленно удалилась, однако, пройдя несколько метров, что-то сказала ему. Бришо повернулся к ней спиной. Вынул блокнот и набрал номер. Говорил он коротко, чуть погодя прибежал обратно в машину и, дрожа от холода, бросился на заднее сиденье.

– Не отгадаете, – с удовлетворением сказал он, потирая руки и бедра. – Малышка сказала, что ее муж был в театре. Смотрел какой-то бразильский ансамбль, а потом присутствовал у них на приеме. Вернулся домой поздно ночью. Ну, что скажете?

Буасси присвистнул, Альбер промолчал, словно сообщение вообще было ему безразлично. Ладно, проверим и это. Но в душе он оставался верен версии с допингом.

– Да, и еще кое-что, – добавил Бришо. – Мадам Лафронд просила тебя поцеловать.

Они направились к центру.

Альбер вышел из машины, Лафронд его не интересовал, он сказал, что поедет на такси к Риве. Буасси покачал головой.

– Ты всерьез считаешь, что этот тощий маленький старикашка мог убить того бегемота?

– А почему бы нет? Может, ему кто-то помогал.

Бришо наблюдал, как Буасси выруливает на официальную стоянку «Пари суар», и следил за лицом сторожа, который только кивнул, чтобы они въезжали; Это был пожилой человек, явно бывший полицейский, который умел отличать полицейские машины и без опознавательных надписей.

В редакциях они уже бывали, но только в маленьких газетах. Представления о больших основывались у них лишь по американским фильмам. Они рассчитывали увидеть огромный зал, где снуют нервные мужчины без пиджаков и бегают хорошенькие женщины с бумагами в руках. Ожидали услышать стук типографских машин и увидеть стоящего рядом Лафронда, с удовлетворением наблюдавшего за тем, как из них автоматически выскакивают газеты. Как бы там ни было, но они ожидали шума и движения. Однако здесь царила тишина. Через стеклянную, на фотоэлементах, дверь они вошли в огромный пустой зал. Пальмы, кресла, в центре будка, тоже из стекла, в ней вахтер в форменной одежде. Они подошли туда и вынули удостоверения.

– Разрешите? – Вахтер взял у них из рук удостоверения, и записал имена в большую тетрадь. – К кому вы идете?

– К мосье Лафронду.

– …Лафронду… – Вахтер писал медленно, детским разборчивым почерком. Он посмотрел на них извиняющимся взглядом. – Повсюду наставили компьютеров, только у нас нет. Только мы знай себе пишем. Но теперь уже недолго, мосье. Две недели – и конец.

– Прекрасно, – сказал Шарль. Вахтер вернул им удостоверения.

– Будьте любезны подняться в лифте на четвертый этаж.

Пропустивший их вахтер был человеком лет сорока, с руками-лопатами и перебитым носом. Они с трудом могли представить, что через две недели он будет нажимать на клавиатуру компьютера.

Проходя по вестибюлю, они искали хоть какого-нибудь признака того, что находятся в редакции. Чистота, тишина. Стены цвета яичной скорлупы, на полу светло-коричневый ковер. Все скорее напоминает оранжерею из-за множества цветов, расставленных повсюду. В лифте звучала тихая музыка. В нем могло поместиться по меньшей мере человек десять, стены его тоже были цвета яичной скорлупы, а на полу лежал такой же коричневый ковер, как в вестибюле. Они вышли на четвертом этаже и огляделись. Коричневый и цвета яичной скорлупы коридор с раздвигающимися дверьми из пластика.

– Будто современная рекламная контора…

– Когда у нас так будет?

– Надеюсь, никогда.

– Ненормальный…

Дойдя до кабинета главного редактора, оба смолкли. Постучали и один за другим вошли. Шарль впереди, за ним Буасси своей странной походкой вперевалочку. Огляделись в коричневой и цвета яичной скорлупы приемной. За овальными, сделанными на заказ письменными столами сидели секретарши, словно тоже сделанные на заказ. Они одновременно подняли головы.

– Я Шарль Бришо. Мадемуазель Житон?

– Это я. – Одна из женщин нерешительно приподнялась.

– Быть может, вы помните, мы разговаривали по телефону. По делу мосье Дюамеля.

Две другие женщины, приступившие было снова к работе, вскинули глаза на Шарля. Обеим под пятьдесят, на обеих строгие костюмы. Похоже, им Бришо понравился.

Мадемуазель Житон можно было дать лет тридцать. На ней красная шелковая блузка и широкая цветастая юбка, скрывающая бедра и зад, которые по сравнению с ее возрастом были лет на десять пышнее, чем следовало. Костюм дополнял легкий грим. Даже в период своего расцвета она вряд ли была секс-бомбой, однако и теперь не скажешь, что мадемуазель Житон дурнушка. В коллекции Дюамеля она фигурировала под номером шестым за 1984 год.

– О, конечно, полиция. Пожалуйста.

– Мосье Лафронд у себя?

– Да. О вас доложить?

– Прошу вас… одну секунду… – Бришо подошел к письменному столу и склонился над ним. Нельзя было расслышать, что он говорит, Житон внимательно выслушала, потом так же тихо ответила. Со стороны они казались заговорщиками.

Женщины перекладывали бумаги на своих; столах, делая вид, будто поглощены работой.

Буасси перенес центр тяжести на другую ногу, Шарль кивал, женщина, – жестикулируя, что-то объясняла, затем откинув упавший на глаза локон, взялась за телефон.

Лафронд не был занят, во всяком случае, – принял их сразу. В его кабинете уже не было ничего ни светло-коричневого, ни цвета яичной скорлупы, ни пластиковых раздвижных дверей, ни неудобных, с изогнутыми линиями письменных столов, ни скрытого освещения. Это была нормальная приличная контора с громадным, сделанным из настоящего дерева письменным столом, с настольной лампой, креслами, люстрой на потолке и длинным столом для переговоров с расставленными рядом деревянными, обтянутыми кожей стульями с прямыми спинками. Одна стена была уставлена книгами, другую покрывали изображения старых первых полос газеты.

– Модернизация закончилась у вашего порога? – спросил Шарль.

– Нет. – Лафронд рассмеялся. – У моего порога закончилась сфера влияния дизайнера. – Знаком он пригласил их сесть, сам расположился за письменным столом.

Шарль вынул толстый блокнот в плотной, твердой обложке.

– Не скажете, когда вы видели в последний раз Дюамеля?

– В субботу вечером… Я встретился с ним в театре.

– В котором часу?

– Представление началось в семь. И длилось примерно до девяти. А в чем дело? Ведь его же убили дома…

– А после спектакля?

– Я выпил несколько рюмок на приеме и ушел домой. Не знаю, как долго оставался там Жорж.

– И не знаете, ушел ли он один или с кем-нибудь?

– Разумеется. – Лафронд нажал несколько кнопок на клавиатуре, стоявшей рядом с письменным столом. На укрепленном между книгами экране появилось изображение газетной полосы. – Прошу прощения, всего несколько секунд, – пробормотал он в их сторону, с поразительной быстротой пробегая статью. Затем нажал очередную кнопку. – Этот рыночный материал слишком длинный, – сказал он, склонившись к клавиатуре. – Достаточно половины, духовный мир торговки никого не интересует. Об ограблении банка дайте три колонки и заголовки покрупнее. Почему у вас такие мелкие заголовки? – Он отпустил кнопку, откинулся и, похоже, ему секунду пришлось соображать, пока он не вспомнил, что делают эти двое чужаков в его кабинете. – Если самому не проследить, наверняка что-нибудь упустят… – проворчал он. – На чем мы остановились?

– С кем отправился домой Дюамель в субботу вечером, – предупредительно подсказал. Шарль.

– Понятия не имею. – Лафронд задумался. – Откуда мне знать?

– Вы разговаривали с ним на приеме?

– Естественно. Поговорили несколько минут и разошлись. Знаете, как бывает на подобных приемах. Все стоят, в одной руке тарелка, в другой бокал, и пытаются есть, стараясь, чтобы их не толкнули. Двадцать пять знакомых, с которыми надо поздороваться, из них десяти пожать руку, тебя представляют множеству разных людей, вовсе тебя не интересующих.

– Кто там был?

– Актеры, телевизионщики, журналисты, бог весть кто. Обычная толпа бездельников, которые присутствуют на всех приемах. Избави нас от них, Господи! – Он снова заиграл на клавиатуре, словно на рояле, и, хмыкая, смотрел на экран. – По меньшей мере дважды в неделю у меня таким образом воруют время. – Он гневно тыкал кнопки, стирал одну картину, заставлял появляться новую. – Достаточно мне только услышать о приеме, а ля фуршет, как у меня подымается давление. Есть невозможно, беседовать невозможно, сесть невозможно, ума не приложу, почему люди приходят от этого в такой восторг?!

– А завести знакомства там можно?

– Да, можно.

– Вы не заметили, чтобы Дюамель с кем-либо знакомился?

– Нет. – Лафронд перестал нажимать на кнопки и поглядел на них. – Вы думаете, Дюамель завел там какое-нибудь новое знакомство?

– А вы как думаете? – Словно два козленка, столкнувшиеся на узком мостике, они не уступали друг другу – ни главный редактор, ни Шарль. Оба желали только спрашивать, но не отвечать.

– Дюамель легко сходится с людьми?

– Я не знаю его личной жизни. – Лафронд вновь переключил свое внимание на экран.

– Вы видели пачку писем в кабинете Дюамеля, ведь вы там присутствовали, когда мы ее нашли. – Шарль, словно подчеркивая значение каждого слова, в такт постукивал карандашом по блокноту. – Вы знали, что он пользуется успехом у женщин?

– Нет, но меня это и не интересовало. Я вообще не вникаю в личную жизнь своих сотрудников.

Даже не будь их предварительного разговора с мадам Лафронд, у сыщиков непременно возникло бы подозрение. Обычно подозрительно, если кто-то ни с того ни с сего становится вдруг равнодушным, замыкается в себе, словно черепаха, которая прячется в свой панцирь, когда собака пытается обнюхать ее. Слишком много таких притворно равнодушных голосов они слыхали, чтобы их можно было ввести в заблуждение. Оба вежливо кивали, Шарль что-то записывал.

– Э-э-э… вы занимаетесь каким-нибудь спортом? – спросил он.

– Нет. А в чем дело? Почему вас это интересует?

– Даже, не знаю, – невинно произнес Бришо. – Вероятно, потому, что вы не располнели. В вашем возрасте и в вашем положении большинство обрастает жирком.

Лафронд пристально глядел на него.

– Я имел в виду теннис, лыжи, гольф, парусный спорт…

– Работа, мосье, работа – лучший вид спорта. – Он улыбнулся. – И вам рекомендую. – Он повернулся к микрофону: – Почему вы поставили эти фотографии Вайнбергера? Дайте мне все, я сам отберу. – Лафронд нажал еще одну кнопку и вперил взгляд в экран. Провожать их он не стал.