Текст книги "Убийство после сдачи номера в печать"

Автор книги: Андраш Тотис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Выставив вперед левую руку, он поднял правую на уровень груди. Теперь в случае необходимости можно пустить в ход дубинку. Квадратноголовый с опущенными руками уверенно шел на него, и Буасси начал медленно пятиться.

* * *

Альбер действительно отлучился всего лишь на несколько минут, поскольку обещал Луизе позвонить утром… Жуя бутерброд, он настороженно прислушивался, однако не услышал ничего похожего на шум драки. Впрочем, он и не думал, что «конкуренты» еще раз посмеют наброситься на Буасси в комнате ожидания. К тому же теперь даже пароль известен: «Я от Пепе». Пройдет по меньшей мере полчаса, прежде чем Буасси дождется своей очереди в лабораторию. А потом остается лишь выхватить у врача наполненный шприц и дать деру. Еще раз мысленно прокручивая эту сцену, Альбер не нашел теперь свою нежно лелеемую идею столь уж удачной. К тому же хотелось пить, и он решил промочить горло в ближайшем бистро и оттуда заодно позвонить. Правда, разговор, пожалуй, затянулся чуть дольше, чем он рассчитывал. Пока он дозвонился до коммутатора, пока его соединили с номером Луизы…

Потом они энное количество минут проговорили. Альбер почти шептал в трубку, поскольку стеснялся, что его слова могут услышать посторонние и от этого весь разговор приобрел более доверительный, интимный характер. Он узнал, что Луиза хорошо спала. Что она не слишком устала после вчерашнего выступления. Что с утра она уже совершила длительную прогулку и сейчас собирается с парнями из ансамбля к Сакре-Кер. Со своей стороны Альбер сообщил, что ему очень понравилось представление и особенно сама Луиза Кампос. Что в данный момент он околачивается в дешевом бистро, хотя охотнее всего отправился бы вместе с ней к Сакре-Кер. Затем он условился о свидании. В том же самом ресторане, где они были в прошлый раз. Там можно будет поговорить без помех. В четыре часа.

Альбер надеялся освободиться раньше, но у него не было денег еще на один обед с дамой. Не беда, они просто выпьют чего-нибудь. Но как бы то ни было, все вместе взятое заняло не часы, а минуты. И надо же было Буасси угодить в беду именно в это время… Еще издали, увидев толпу возле машины, Альбер заподозрил неладное. Он тотчас припустился бежать, не переставая твердить себе, что все это игра воображения. «Я этого не заслужил. Неправда! Этого не может быть!» Ему хотелось сбавить ход, чтобы как можно дольше не знать, что за беда случилась с его другом, но рефлексы диктовали другое.

В считанные секунды он добежал до места происшествия и растолкал зевак. Буасси лежал на земле и стонал. Возле него стоял полицейский с суровым выражением лица, однако Альбер сразу же догадался, что страж порядка попросту не знает как быть. Альбер махнул у него перед носом своим служебным удостоверением и опустился на колени возле раненого. Он провел рукой по голове Буасси, и тот дернулся от боли. Альбер чувствовал на себе взгляды окружающих, ощущая их взволнованное дыхание.

– Кто-нибудь видел, что здесь произошло?

Заговорили одновременно человек десять. «Началась драка. Этого мужчину сшибли с ног, а потом, когда он упал, стали бить ногами…» «На него напал какой-то громила, а этот несчастный только защищался… Кошмар какой-то! Безобразия творятся среди бела дня!» Очевидцы подступили вплотную и полицейский, наконец-то сообразив чем заняться, стал осаживать толпу назад. Тут подоспела «скорая помощь», и Альбер испытал странное чувство при виде этой, уже знакомой картины: на окраине города с грязной мостовой поднимают бесчувственное тело, укладывают на носилки, и карета «скорой помощи», отчаянно сигналя сиреной, уносится прочь. Риве. А вот теперь Буасси. Его избили. Но кто? Пене?

Из закрытого кузова не видно было, куда, в какую больницу их везут. Буасси пришел в себя. Впервые за годы их знакомства он показался Альберу старым. Лелак видел, как взгляд его темно-карих глаз постепенно становится осмысленным. Коренастый, чуть располневший мужчина, давно разменявший пятый десяток. Еще утром ему готовила бутерброды очередная подруга, намеревавшаяся женить его на себе. А теперь, побежденный и избитый Буасси явно силится понять, где он и каким образом здесь очутился.

Для человека молодого не столь унизительна и безнадежна ситуация, если он пострадает в кровавой переделке или от несчастного случая и затем очнется на больничной койке. Молодой организм быстро возьмет свое. Кости срастутся, раны затянутся на удивление быстро, а главное, – у человека есть время позабыть о передряге. Ну а Буасси?

– Где тебя носила нелегкая? – едва шевеля губами, произнес Буасси. Он говорил еле слышным шепотом.

– Заскочил на минутку в бистро. Очень пить хотелось…

Буасси махнул рукой и закрыл глаза.

Машина сделала резкий поворот, и Альберу на его откидном сиденье пришлось упереться руками в потолок. Затем карета «скорой помощи» затормозила, и дверца распахнулась. Они прибыли в больницу «Эспуар». Альбер опасался, что они и на сей раз попадут в «Сен-Мелани», как тогда, с Риве, но, конечно, опасение это было нелепым. В лифт, занятый носилками с пострадавшим, он не поместился и взбежал по лестнице на третий этаж в хирургическое отделение. Дождавшись, когда носилки с Буасси вдвинули под рентгеновский аппарат, он тяжело вздохнул и обратился к первому попавшемуся человеку в белом халате с вопросом: «Где здесь телефон?»

* * *

Луиза была уже на месте, когда примчался Альбер. Она сидела за тем же столиком, что и в прошлый раз, – за их столиком. Перед ней стоял изящный, высокий бокал с каким-то оранжевым напитком. «Должно быть, какой-нибудь изысканный коктейль», – мелькнула у Альбера мысль. Сколько же он может стоить?..

Альбер опоздал минут на двадцать, не меньше, хотя несся от метро во весь дух и влетел в ресторанчик встрепанный и потный. Отдуваясь на ходу, он протиснулся между столиками и подошел к красавице танцовщице.

– Не сердитесь… задержался на работе…

– Неужели опять случилось нечто ужасное?

Ужасное ли? В конечном счете Буасси благополучно выкарабкался и может выписаться домой хоть завтра. На голову наложили четыре шва, руку перевязали, ребра стянули тугим бандажом. Опухоль на подбитом глазу скоро опадет, а за выбитые при исполнении служебных обязанностей зубы он получит настолько щедрую компенсацию, что сможет поменять машину на более новую.

– Да, – сказал Альбер.

– Не надо, не рассказывайте. И даже не думайте об этом. – Луиза положила свою ладонь поверх его руки и заглянула в глаза. – Постарайтесь расслабиться. Видно, что вам не терпится вскочить и тотчас броситься на охоту за этими вашими преступниками. Сейчас вы – сплошной комок нервов. Пожалуйста, успокойтесь… ради меня. – Она улыбнулась Альберу, и тот медленно улыбнулся в ответ.

Альбер огляделся по сторонам. В ресторане царила тишина, лишь у одного из дальних столиков торчал официант. Обедающие уже разошлись, а время ужина еще не наступило, только на одном-двух столиках горели свечи. Вынырнувший откуда-то другой официант выжидательно воззрился на Альбера.

– Что угодно, мосье?

– То же самое, что пьет дама.

– Слушаюсь, мосье. Оранжад… – Официант вновь растворился в полумраке.

Они сидели, молча глядя друг на друга. Альбер не выдержал первым.

– Как вам понравилась Сакре-Кер?

– Восхитительно! – Глаза Луизы заблестели, видно было, что она говорит искренне.

Альбер мысленно покачал головой. Из всех знаменитых достопримечательностей Парижа базилика Сакре-Кер – сердца Христова – нравилась ему меньше прочих. Собор Парижской богоматери вызывал в нем восторг, на площади Звезды ему мешало разве что оживленное уличное движение, в парке дворца Тюильри он, в бытность свою молоденьким парнишкой, прогуливался с девушками, а Эйфелева башня с годами все более завоевывала его расположение. Но базилика Сакре-Кер всегда была ему не по душе. Она считалась чуть ли не символом того Парижа, в котором Альбер не усматривал ни красоты, ни романтики, зато находил в избытке шум, грязь и зловонные запахи.

Сама базилика являла собою не лишенное интереса сооружение. Если смотреть на нее издали и снизу, она производила величественное впечатление. Вблизи же это было чрезмерно большое и чрезмерно изукрашенное здание посредственной архитектуры. Но еще хуже были окрестности базилики – прославленный Монмартр. В других городах подобные места чужестранцы обходят далеко стороной, а полиция несет патрульную службу на оперативных машинах. В Париже этот район является неотъемлемым атрибутом лжеромантики, воспетым в шансонах, запечатленным в кинофильмах и на живописных полотнах. Здесь царил такой гам, что невозможно было услышать даже собственный голос, здесь вас толкали, кричали в самое ухо, норовили обчистить карманы, торговцы всех мастей старались навязать вам свой товар, ну а разных там арабов, турок и африканцев было больше, чем самих французов. Здесь чувствуешь себя скорее на восточном базаре, нежели в сердце французской столицы.

– Это и есть подлинная жизнь! – восторженно продолжала Луиза. – Не сравнить с благоговейной тишиной, какая окружает стены иных храмов. Знаете, что сказал гид? Этот храм напоминает живописное полотно, которое предстает во всей своей красе, если отойти на несколько метров. Сакре-Кер тоже становится прекраснее, по мере того как от нее удаляешься. Вы знали об этом?

– Да. Более того, Сакре-Кер особенно красива, если отойти от нее так далеко, чтобы ее совсем не было видно.

– Правда? – Луиза задумалась, силясь понять смысл его слов.

– Э-э… Я просто пошутил.

– Ах вот как! – Лицо ее просияло. Оба вздохнули с облегчением, когда наконец вернулся официант. Дождавшись, пока он поставил перед Альбером бокал и тактично удалился.

Луиза с лукавой улыбкой no-интересовалась:

– Значит, вам понравилось представление? – В джинсах и толстом, вязаном свитере с высоким воротом она казалась юной и неискушенной девушкой, ничем не напоминая знойную хищницу, какою была на сцене.

– Да. Но вы мне нравитесь больше такой, как сейчас.

– Одетой, что ли? Разве у меня настолько уродливая фигура?

– Нет, но… – Махнув рукой, он отхлебнул из бокала. Сегодня у него и с юмором не в порядке. – Лучше объясните, что изображали мужчины.

– Вы имеете в виду капоейру? Так и знала, что это вас заинтересует. В конечном счете для зрелищной программы и не требуется иного: лишь красивые женщины и сцены драк. Тогда успех у мужской части публики обеспечен.

– Но ведь этот танец не назовешь дракой…

– Вы так считаете? А между тем капоейра – это именно драка, замаскированная под танец. Изобретение рабов на плантациях. Драться им было запрещено, чтобы не причинять ущерба собственности хозяина. А драться хотелось…

– Еще бы. Одна из важнейших демократических свобод. Следовало бы внести ее в конституцию.

– Насмешки здесь неуместны! Думаете, среди рабов не было разногласий? И тогда они изобрели капоейру. Издали вроде бы танец, а по сути борьба.

– Мне трудно судить. Когда ваш приятель напал на меня, у него это ловко получилось. Но ведь на сцене исполнители находились на расстоянии друг от друга.

– Да, потому что это уже капоейра-танец. Здесь даже не обязательна логическая согласованность в пластике обоих бойцов. Их задача лишь приноравливаться к ритму. Рабы долго оттачивали свою технику. Вздумай они попросту наносить друг другу удары ногами, это не укрылось бы от надсмотрщиков. Зато под музыку можно было творить что угодно.

– Недурная идея, – пробормотал Альбер. – По мнению одного моего друга, самое основное в единоборстве это правильный ритм.

Луиза оставила его реплику без внимания.

– Даже костюмы, в каких они выступали, воссоздают одежду рабов: босые и полуголые, в одних белых штанах, – как в былые времена невольники трудились на плантациях.

– Вы рассказывали, как во времена вашего детства один из парней избил полицейского. Это была капоейра?

– Да.

Альбер недоверчиво покачал головой.

– Мне по-прежнему не ясно. Конечно же, нет сомнения, танцоры ансамбля – тренированные парни, однако я убежден, что драться они учились на улице, а не в школе танцев. Встречались мне такие крепкие ребята и у нас, но тех разве что хватило бы на рок.

– Существуют и школы капоейры, где при закрытых дверях обучают борьбе. Там можно тренироваться с партнером, участвовать в показательных состязаниях.

– Вы-то сами смыслите в этом деле?

– Я? – Луиза рассмеялась. – Ну как же вы не поймете, капоейра – это мужское занятие. Удел женщин – самба. Женщина должна быть красивой, эротически привлекательной.

– Жаль, – задумчиво протянул Альбер. – А то могли бы обучить меня основным приемам. Скажите, а нет ли учебного пособия по капоейре?

* * *

Альбер вернулся на службу в начале седьмого. Из больницы он позвонил Шарлю, который через двадцать минут примчался туда, стремительно пронесся по больничному коридору, заперся для десятиминутных переговоров с врачом, приложился к ручке медицинской сестры, отыскал какого-то давнего знакомого, в результате чего персонал был готов хоть несколько недель держать Буасси в отдельной палате для привилегированных пациентов. Правда, сам Буасси рвался домой…

После этого Бришо полетел обратно, в управление полиции, чтобы держать фронт, пока Корентэн просиживает штаны на каком-то очередном совещании. «Шеф объявится после обеда! – походя бросил он Альберу. – Приходи, он наверняка захочет с тобой поговорить».

Шаги его гулко отзывались на лестнице. С чего бы этот дом в шесть часов всегда уже пуст, как вымерший? Правда, здесь не бывает такой безумной суеты, как в дежурной части полицейского участка, но все же эта тишина казалась необычной. Словно в офисе коммерческого предприятия, где служащие расходятся по домам в половине пятого и лишь уборщица бродит из комнаты в комнату. Возможно, шеф уже отбыл домой.

У Альбера вспотели ладони, а мысли невольно стали облекаться в слова оправдания. Должно быть, есть что-то в самих этих стенах, насквозь пропитанных подозрительностью, страхом, ложью. Вот ведь и на меня воздействует эта атмосфера, – подумал Альбер. Начинаешь чувствовать себя преступником. Отчего бы прямо не объявить Корентэну, что, пока он ждал меня здесь, я проводил время с Луизой Кампос? Правильно, так ему и скажу.

Альбер свернул направо, к кабинету Корентэна, и облегченно вздохнул при виде узкой полоски света под дверью. Поправив рубашку, по обыкновению выбившуюся из-за пояса, он пятерней пригладил волосы, постучал в дверь и вошел.

Корентэн сидел за письменным столом и читал. При появлении Альбера он отложил бумаги в сторону и потянулся за коробкой с табаком. Чтобы не дымить постоянно, раскуривание трубки шеф связывал с каким-нибудь условием. Закурю, как только покончу с почтой. Или когда зазвонит телефон. Или когда вернется Альбер.

– Где ты пропадал? – поинтересовался Корентэн.

– Э-э… Я был с Луизой Кампос… Это бразильская танцовщица, которая ушла с приема вместе с Дюамелем. Я подумал, что до вашего прихода успею еще раз допросить ее.

– Я здесь уже не один час. Ну и как, удалось узнать что-нибудь стоящее?

– Нет. Твердит все то же самое, что и раньше. Дюамель отвез ее в гостиницу, и они расстались.

– Тогда какого черта ты валандаешься с ней? Или думаешь, она что-то скрывает?

– Н-ну… – В таких случаях Альбера подмывало врезать шефу. – Не думаю. Хотя с женщинами лучше держать ухо востро. Не исключено, что Дюамель завез ее к себе домой, а оттуда уже она добралась до гостиницы на такси. И теперь ей совестно признаться. Я задал ей вопрос, не говорил ли Дюамель о своей работе. У меня была мысль, вдруг да он вздумал похвастаться, разыграть из себя великого репортера, чтобы произвести на дамочку впечатление.

– И что же?

– Она совершенно не помнит, о чем шел разговор.

– Ладно. – Выпустив пары, Корентэн теперь уже более спокойно всматривался в голубоватые клубы дыма, разделяющие собеседников. Из кармана своего серого фланелевого пиджака он достал маленькую, черную коробочку, рассеянно постучал по ней пальцем и снова сунул в карман. – Ну, а что там приключилось с Буасси?

– Видите ли… мы решили слегка прощупать почву вокруг завода «Фармацит». Отправились туда, и…

Корентэн поднял руки, и Альбер замолчал. У шефа были на редкость волосатые руки с тщательно ухоженными ногтями. Он любил во время совещаний призывать к тишине эффектным жестом дирижера.

– Ты решил, что следовало бы прощупать там почву, но на заводе тебя уже знали в лицо. Ты задурил голову Буасси, и вы отправились с ним на пару. Вот с этого места продолжай дальше.

Альбер молчал, пытаясь собраться с мыслями. До сих пор он стоял у стола, нервно переминаясь с ноги на ногу и судорожно подыскивая оправдание. Теперь речь зашла об убийствах, а это уже разговор профессиональный. Он уселся на свое привычное место, откинулся на стуле, зацепившись мысками ботинок за перекладину начальничьего стола.

– По-моему, Дюамель собирался писать о заводе «Фармацит». Там проводились опыты на людях. Разрабатывался новый вид допинга, который невозможно выявить с помощью современных методов. Вообще-то не запрещается привлекать к эксперименту людей, если те представляют себе степень риска и сознательно идут на него. Кажется, даже есть такое законоположение, что если степень риска выше определенной нормы, то объект эксперимента не имеет права соглашаться… Это надо будет выяснить у юриста. – Альбер взглянул на Корентэна, выжидая, не хочет ли тот что-либо спросить или добавить, однако шеф молчал с каменным выражением лица. – Но на заводе используют полуграмотных, опустившихся людей, которые готовы подписать даже собственный смертный приговор. Факт, что в результате опытов скончался некий человек по фамилии Параж и бывший гонщик Риве. Но я убежден, что, если покопаться, выявятся и другие жертвы. Известно, что Дюамель поддерживал контакт с Риве, думаю, покупал у него информацию. У Риве был дружок по кличке Пепе – этакий крутой парень. Он взимал с несчастных подопытных дань, а тех, кто отказывался платить, безжалостно избивали. Возможно Дюамель собирался писать о рэкете, а Пепе это пришлось не по нраву, и он замордовал Дюамеля насмерть. Он мог сделать это по собственному почину, опасаясь за свой хорошо налаженный бизнес, или по указке администрации завода.

Альбер умолк. Корентэн снова извлек из кармана коробочку и постучал по ней кончиком указательного пальца. Это был футляр, в котором хранят ювелирные изделия.

– У тебя все?

– В основном да.

– Послушай, Лелак… – Быстрым движением Корентэн спрятал в карман коробочку и вперил взгляд в Альбера. – До сих пор у нас с тобой об этом речи не заходило. Попросту не было такой необходимости. Я смотрел сквозь пальцы на твою несобранность и лень. Прощал опоздания, когда ты по утрам просыпал на работу. Прощал привычку спихивать на других любую работу, какая гроша ломаного не стоит. – Он говорил негромко, спокойно, с интонациями профессионального диктора. – Я позволял тебе действовать, руководствуясь твоей весьма уязвимой логикой и ничем не подкрепленными аргументами, поскольку именно тогда ты добивался успешных результатов. Не знаю, как тебе удавалось, да это меня и не интересует. В течение нескольких дней обнаруживаешь преступника, а это главное. Если бы и остальные мои подчиненные были такими же, как ты, я бы попросту спятил. Одного тебя я, пожалуй, выдержу.

Альбер с интересом вслушивался в откровения шефа. Разумеется, он и сам знал, что между ними существует как бы молчаливое соглашение, но поскольку оно никогда не обсуждалось, то и рамки его не были определены. Альбер всегда боялся, как бы не перегнуть палку. Судя по всему, на сей раз его опасения оправдались. Знать бы только, где он допустил промах.

– Для меня непривычно видеть, как ты упорно цепляешься за одну версию. Странно слышать, когда ты рассуждаешь столь последовательно и логично. – Шеф махнул рукой. – Ну да не в том беда. Скажи, ты хотя бы заглянул в досье, которое я положил тебе на стол?

– Шеф, день-другой, и я завершу это дело…

– Я спрашиваю: открывал ты это досье?

– Да.

– И тебе ничего не бросилось в глаза? – Альбер молчал, и Корентэн неожиданно взорвался. – Ты не обратил внимания, что погибший – некий Жюль Пеперелли, он же Пепе, безработный, по словам консьержа, подряжался на временную работу при заводе «Фармацит»?! Если уж я кладу бумаги тебе на стол, то мог хотя бы удосужиться сунуть туда нос!

За все двенадцать лет совместной работы Альбер ни разу не видел, чтобы шеф выходил из себя. Самому Корентэну, видно, тоже непривычен был такой срыв. Он сердито выколотил трубку и снова набил ее табаком.

– Ты хотя бы знаешь, как зовут того типа, что избил Буасси?

– Нет. Но я знаю, как он выглядит.

– И что ты собираешься делать?

– Хм… как бы это сказать… Теперь, когда выяснились новые обстоятельства с Пепе… Я еще не успел обдумать.

– Ну так иди и думай! – Корентэн поднялся из-за стола – высокий, худощавый, элегантно одетый – и невольным жестом потрогал карман, где лежала коробочка. Встал и Альбер и направился к двери.

– Шеф, если я изобрету что-нибудь стоящее, можно Вам позвонить?

– Нет! – Корентэн встретился с его искренне озабоченным взглядом и махнул рукой. – Господи, ну за что мне с тобой такое наказание!

Альбер прошел к себе. В комнате было темно, однако свет он зажигать не стал. Обойдя вешалку, он свернул налево и сделал четыре шага. Вот и его стол. Он опустился на стул и замер, уставясь в темноту. В первую очередь… ага, ясно! Первым делом надо позвонить Марте и предупредить, чтобы не ждала. Второе: завтра же купить Марте какой-нибудь хороший подарок. Может, книгу о японских бумажных журавликах. У Марты ловкие пальцы, она научится складывать разные фигурки. Третье… Он встал и подошел к окну. Прижавшись лбом к холодному стеклу, попытался сосредоточиться. Третье… Третье…

Кто-то околачивался в неосвещенном дворе. Альбер видел лишь темный силуэт и временами вспыхивающую красноватую точку – огонек сигареты.

Надо дочитать это треклятое досье. Затем спуститься в каталажку и спросить Делькура, не знает ли он того типа, что напал на Буасси. Хорошо, если бы удалось заполучить адрес, тогда бы взяли негодяя тепленьким сегодня же ночью.

Темноту прорезали два конуса света от фар, затем плавно с достоинством подкатил «СХ» Корентэна. Автомобиль двигался почти бесшумно, лишь сизоватая струйка газа из выхлопной трубы показывала, что мотор работает. Машина была чудо как хороша. Корентэн приобрел ее год назад и пылинке не давал сесть на дорогую игрушку. Горе тому инспектору, кто посмел бы на автостоянке ненароком поцарапать или помять машину. Корентэна. Это право шеф оставлял за собой.

Машина свернула влево и подкатила к стене. Распахнулась дверца, и от стены отделилась стройная женская фигурка. Мелькнули белокурые волосы, затем пассажирка села в машину и захлопнула дверцу, внутреннее освещение погасло. «Вот это да!..» – сказал Альбер и отодвинулся от окна.

Включив свет, он подсел к телефонному аппарату. Первым делом нужно позвонить Марте. Едва жена сняла трубку и откликнулась, он сразу почувствовал неладное. Марта не сказала ничего плохого, но чуткое ухо мужа на тринадцатом году совместной жизни и без слов способно уловить недовольство.

– Что у тебя стряслось?

– Что стряслось? – Марта расхохоталась, как опереточная примадонна, когда бонвиван спрашивает, страдала ли она оттого, что он ее покинул.

– Я же слышу…

– Значит, плохо слышишь. Зачем ты звонишь?

Альбер схватил досье по делу Пепе, словно желая продемонстрировать Марте по телефону, насколько он занят.

– Я хочу предупредить, что сегодня приду домой попозже.

– Когда хочешь, тогда и приходи! – Марта говорила по-французски с едва уловимым, скорее приятным, нежели раздражающим акцентом. За исключением тех случаев, когда нервничала. Тогда фразы у нее выходили резкие, рубленые, а французские слова «выстреливались» с английским ударением.

– Что ты сказала? Не понял.

– Хоть совсем не приходи!

– Да в чем дело? Какая муха тебя укусила? Я задерживаюсь по работе. Неужели не ясно?

– Ясно. Работай в свое удовольствие, а обо мне не беспокойся. Главное, чтобы тебе было хорошо! – Марта дала отбой, и Альбер изумленно уставился на безмолвный аппарат.

– Черт побери! – Он снова начал набирать номер и сбился. Набрал еще раз, заставив себя делать это медленно и сосредоточенно.

– Алло!

– Что тебе еще?

Альбер решил, что пора переходить в контрнаступление.

– Ты слишком много себе позволяешь. Взять и по среди разговора ни с того ни с сего хлопнуть трубку. Могла бы обращаться повежливей!

– Вежливого обращения спрашивай со своей бразильской шлюхи! – Она снова бросила трубку. Альбер живо представил себе, как Марта стоит у телефона, с ненавистью глядя на ни в чем неповинный аппарат. Зато теперь по крайней мере шило вылезло из мешка.

Луиза… Но откуда Марте известно? Он снова набрал номер, поскольку хорошо знал Марту. Не позвони он ей сейчас, она никогда в жизни не простит ему. А надо бы ее проучить. Укротить ее ревность. Показать, кто в доме хозяин. Это далось бы ему без труда. Стоило лишь открыть папку и углубиться в материалы. Номер был занят, и Альбер стал набирать снова. И зачем только он делает эту глупость? Можно бы принести сюда бутербродов, поужинать и спокойно поработать. К одиннадцати он бы управился и успел бы к концу представления, чтобы встретить Луизу у театра. Утром зашел бы домой принять душ и переодеться и объявил бы Марте, что отказывается с ней разговаривать, пока она не попросит прощения.

Номер по-прежнему был занят. Марта наверняка сняла трубку. Теперь у него действительно не остается другого выхода. На день-два в доме установится военное положение, но браку он не даст распасться. Таково было его твердое убеждение. Нынешнее испытание, пожалуй, послано им самой судьбой. Альбер встал и с размаху ударил кулаком по стенке канцелярского шкафа. Упрямая, настырная, поделом ей! Теперь она, конечно, ждет, что Альбер, как шелковый, примчится домой. Как же, держи карман шире!

Он явственно представил, что сейчас происходит дома. На Марте старый заношенный спортивный костюм, который вообще-то не идет ей, но почему-то страшно умиляет Альбера. По всей вероятности, она пристроилась в кресле с книгой в руках, сидит и плачет. Так ей и надо. Если бы она не прервала связь, могли бы сейчас все обговорить по телефону.

На сей раз он трахнул кулаком по стене и не рассчитал удара. Скрипнув зубами, он потряс рукой и снова подошел к телефону. Если по-прежнему занято… Номер был занят, и Альбер еще с полминуты постоял у стола, а затем потянулся за курткой. Черт все побери! Рано или поздно придется ее проучить. Воображает, будто ей сойдет с рук: требовать человека домой, когда у того работы выше головы! Ну ладно, он поедет домой и всыплет ей хорошенько. Будет знать, как сидеть в кресле и плакать.