Текст книги "Привал странников"

Автор книги: Анатолий Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Он мой, Саня. Еще что?

Смирнов встал с кресла, взял самшитовую свою палку, подкинул, поймал.

– До чего же я умный, Рома! Помогла мне эта палочка! Ой, как помогла! – Пошел к двери выключить верхний свет. Выключил. Уютнее стало, интимнее. Добавил: – А ничего они с электричеством придумали!

– Они и с тобой неплохо придумали. Только не предполагали, что старичок еще в такой приличной форме.

– Надо завтра узнать, что там с электричеством было. – Смирнов вернулся в кресло.

– А что это тебе даст?

– Ничего. Просто хочется знать, как они работают.

– Судя по всему, чисто. Серьезная шайка...

– Это не шайка, Рома. И даже не банда. Это команда. Спецотряд особого назначения.

– Чей?

– На этот вопрос я и ищу ответ.

Казарян придвинул телефон. Набрал номер и ждал, ждал, ждал.

– На кой черт ты ее будишь?! – возмутился Смирнов.

– Ничего, пусть жирок растрясет. – И в трубку: – Я здесь у Сани заночую.

И все. И бросил трубку.

– Зачем ты так с Зоей-то?

– А жена! Хочу – казню, хочу – милую.

– Я до сих пор не пойму, почему ты на ней женился.

– Она мне сына родила.

Светлело небо за окном. Не сговариваясь, они вышли на балкон. Долго вглядывались в темно-серую муть асфальта внизу. Ничего, естественно, не увидели.

– Спать, – сказал Смирнов. – Завтра как следует посмотрим.

– Сегодня, – поправил его Казарян. – И ни хрена не найдем.

– Скорее всего, – согласился с ним Смирнов. – Но все-таки посмотрим с утра.

Какое там утро! Глаза еле продрали к десяти, кое-как позавтракали и спустились вниз. На асфальте, как раз под Алькиными окнами, дети нарисовали классы (или ранее были нарисованы?) и, расставляя-соединяя ноги, прыгали увлеченно. Два мальчика и девочка. Казарян попрыгал тоже. Дети на это время прервались и снисходительно наблюдали за причудами пожилого дяди.

Другой пожилой дядя оглядывал окрестности. Пожалуй, только здесь, в старых переулках, сохранилась истинная Москва. Малолюдство, отлаженный покой, привычное течение жизни. Бабка вешала белье. Суровый пролетарий ковырялся во внутренностях древнего "Москвича". Представители самых разных сословных слоев, знающих друг друга с пеленок, обсуждали, стоя вольным кругом, нечто важное. Скорее всего игру "Спартака". Жены представителей с детскими колясками сидели в тени. А на солнцепеке в скверике тяжело дремал похмельный. Порядок. Картиночка понятная, приятная на вид.

– Пошли, – подойдя, сказал Казарян.

– Коли так, то пошли, – откликнулся Смирнов, и они отправились к казаряновскому автомобилю.

Автомобиль уехал, и тогда похмельный и ничем не приметный мужичок лет тридцати перестал дремать, поднялся со скамейки и пошел по своим делам.

В машине Смирнов спросил:

– Ты пьяного в скверике видел?

– Видел. Вполне убедителен.

– Вполне, вполне, – подтвердил Смирнов. – Только одно смущает: если бы свой, местный, не дремал бы, а трепался со своими, если приблудный, с ночи потерянный, то какого черта на солнцепеке, а не в тени, свободные скамейки и в тени имеются.

– Теневые скамейки спинками к подъезду, с них выходящих из дома не понаблюдаешь, – догадался Казарян и огорчился. – Ты начал психовать, Саня, ты ищешь логики в поступках пьяного.

– Может быть. Все может быть. Но почему ты думаешь, что после того, что произошло, они меня с поводка спустят?

– Короткий поводок – заметен. Если тебя и ведут, то на длинном. Мы куда, Саня?

Они катили по бульварам. А сейчас остановились на светофоре у площади Пушкина.

– Сначала к тебе, а потом к Альке на дачу.

– Дела! Туда же сто верст! – горестно вспомнил Казарян. Спохватился: – А ко мне зачем?

– Ты мне не все отдал, Рома.

– Глушитель тебе на кой черт?! Ты же защищаешься!

– В данном случае защищаться надо, не привлекая ничьего внимания.

– Господи, втянешь ты меня в историю! Да и тебя, Саня, вполне могут прикончить. Я к Альке на дачу Галочку приглашу? – предложил Казарян и остановил машину у телефона-автомата.

– Валяй, – разрешил Смирнов.

– Порядок, – констатировал быстро вернувшийся Казарян, включил мотор.

– Она что – не замужем? – поинтересовался Смирнов.

– Почему? Замужем. Муж – гениальный физик. А постоянно с гением скучно.

– С тобой – интересней, – пробурчал Смирнов.

– Скорее всего. Но, главное, мне с ней интересно. Такая разница в годах сильно меня бодрит.

Роман привычно поцеловал жену в щеку и проследовал вглубь обширной, полученной в наследство от отца-профессора квартиры. Смирнов и Зоя остались в передней целоваться всерьез. Раздобрела, раздобрела тоненькая машинистка из муровского машбюро. Смирнов отпустил Зойкины бока:

– А крестник где мой?

– Смылся, чтобы с тираном-папашей сегодня не встречаться.

– Завтра-то все равно встретится.

– Ну, к завтраму наш армянин остынет.

Неостывший армянин издали, от двери кабинета крикнул:

– Слава богу, нашел – в столе валялся! – и направился на кухню. Оттуда явился с набитой матерчатой сумкой.

– Ну, мы поехали, – сказал жене Казарян и погладил ее по щеке.

– Куда? – робко поинтересовалась Зоя.

– К Альке на дачу. Армену скажи, что я ничего не забыл.

– Когда будешь?

– Когда буду, тогда и буду.

– Вот так и живу, Александр Иванович, – пожаловалась Зоя.

– Хорошо живешь, – осадил ее Казарян и Смирнову: – Поехали.

Смирнов поцеловал Зою еще раз. На прощанье.

В машине Казарян вытащил из сумки пистолетную сбрую:

– Дома не стал отдавать. Зойка увидела бы, забеспокоилась. Держи.

Смирнов скинул легкую куртку, вмиг приспособил сбрую, вытянул из-за пояса пистолет, засунул его в положенное место, под мышкой, вновь надел куртку и сказал:

– А глушитель где?

Казарян вынул глушитель из кармана и помедлил отдавать, полюбовался:

– Были же умельцы, Саня! Кто его тебе делал?

– Шофер Шадыкин. По американскому образцу.

Довольно долго ехали молча. Вдруг Казарян спросил:

– Дня не прошло, как ты, Саня, человека убил. Каково тебе, а?

– Я об этом не думаю, Рома. Я думаю о другом: дня не прошло, как меня тихо и деловито хотели убить.

– Наверное, так и надо, – согласился Казарян и затормозил у Галочкиного подъезда.

– Нас здесь муж на засечет? – забеспокоился Смирнов.

– Я же тебе сказал – гений.

Из подъезда выпорхнула небрежно-спортивная молодая Галочка, подбежала к машине, заглянула в салон, улыбнулась очаровательно и приветствовала:

– Здорово, отцы!

– Привет, дочурочка, – отозвался Смирнов, а Казарян назидательно укорил:

– Отцам про то, что они тебе в отцы годятся, неприятно слушать, мадам.

– Вы отцы-молодцы! – пояснила Галочка, усаживаясь рядом с Казаряном. До этого понятливый Смирнов, нарочито кряхтя, перебрался на заднее сиденье. Перебрался и подтвердил:

– Эге!

Галочка молниеносно поцеловала Казаряна в щеку, и тот неохотно смирился:

– Не очень вдохновляет, но приемлемо.

– Крути, Гаврила! – приказал Смирнов.

– Опять по Ярославке? – обеспокоенно спросила Галя, на светофорах ВДНХ вспомнив позавчерашнюю поездку в Болшево.

– Но не туда, – успокоил ее Смирнов. – На этот раз прямо.

За Кольцевой, у Тайнинки, Казарян приткнулся к обочине и разрешил:

– Вези нас, Галочка.

Только перевалило за полдень. За город ехать уже поздно, а в Москву возвращаться рано. Не шоссе – автодром. Галочка с удовольствием пересела к баранке, подогнала под себя кресло и, повернув ключ, посоветовала:

– А теперь покрепче держитесь!

– До Тарасовки не очень-то, – предупредил Казарян.

– Знаем, знаем, – успокоила его Галочка и с ходу перешла в первый ряд.

На спидометре было сто двадцать. Хорошо!

Через десять минут Казарян распорядился:

– Сейчас направо.

Направо так направо. По более узкой дороге "восьмерка" катила медленнее. Вдоль бесконечного забора начальнических дач.

– Чьи? – спросил Смирнов.

– Моссоветовские, – ответил всезнающий Казарян. Он опустил свое стекло, Смирнов – свое, и теплый ветер прилетел в машину. Гулял как хотел: ласково бил по глазам, поднимал волосы, щекоча теплом, забирался под рубахи. Открыв левый глаз, Казарян приказал:

– Теперь налево.

Галочка послушно повернула налево, в пробитую сквозь густой ельник асфальтированную просеку. Тотчас скомандовал Смирнов:

– Остановись, Галя.

– Одни начальники кругом! – посетовала Галя, прижалась к кювету и остановилась.

Казарян и Смирнов выбрались на обочину.

– Проверяешься, Саня?

– Береженого бог бережет.

Подождали три минуты. За это время мимо них проследовала лишь доисторическая "Победа", набитая детьми.

Вышли напрямую к Кержачу. Не доезжая до Кержача верст пятнадцать, они увидели дачный поселок на берегу скудной речушки. Дачный – слишком громко сказано. Садово-огородные, или, как их величал Смирнов, навозно-гнойные участки института, где преподавала Варвара. Проехали мимо деревни, проскочили мостик и осторожно вкатили в поселок. Ну а домики ничего. Интеллигентные садовники-огородники, утомленные педагогической деятельностью, здесь трудились с энтузиазмом с понаставили ряды нарядных нерусских миниатюрных коттеджей. Игрушечный швейцарский кантон Ури.

– Нам вон к той, – указал на единственную в стиле "рюс" дачку Казарян. Шикарно тормознули у ее калитки. Их встречали как в деревне: все семейство у забора. Алик в шортах, Варвара в шортах, и Ксюшка без порток.

– Милости просим, – пропела Варвара и, работая под крестьянку, низко поклонилась.

– Гость – говно, не бывал давно, – бабкиным присловьем отметил факт прибытия друзей Алик. А Ксюшка ничего не сказала. Пускала пузыри и беззвучно хохотала.

Занесли казаряновскую сумку в дом и пошли играть в футбол за околицу. Команда прибывших против команды местных. На опушке отметили ворота, в которые встали Варвара (за команду местные) и бесполезный в поле хромой Смирнов (за команду прибывших). Ксюшка пока за основной состав не могла выступать, ее застегнули в сидячей коляске, а в напарники Алику был приглашен соседский десятилетний разбойник. Поначалу все было на равных, и прибывшие даже открыли счет: совершенно неожиданно для себя Галочка забила мяч в ворота Варвары, но Казарян не забивал, а Смирнов пропускал.

– Все, не могу, смирился с поражением Казарян и лег на траву.

– Ура! – заорал десятилетний разбойник и закривлялся в восторге.

– Пойду что-нибудь пожрать приготовлю, – горестно определила свою незавидную женскую обязанность Варвара и покатила коляску с Ксюшкой к дому.

– Я вам помогу, Варвара Викторовна, – вежливо напросилась ей в помощницы Галочка и направилась вслед за ней. Разбойник постоял, постоял, было неинтересно – и отправился неизвестно куда искать интересное. Трое лежали на траве.

– Что случилось, ребята? – спросил Алик.

Ему рассказали, что случилось.

– Сурово, – понял, как обстоят дела, Алик.

– Это все у вас на квартире произошло, так я сразу вот к тебе и кинулся. Виниться, – отнюдь не виновато пояснил появление их компании на даче Смирнов.

– Иди ты! – вяло отмахнулся Алик. – Главное, чтобы тебя не кокнули. Что будем делать, Рома?

– Для начала ни под каким видом не оставлять его одного, откликнулся Казарян. – С ним всегда или я, или ты.

– Вы мне пока не нужны.

– Зато ты нам пока нужен. И потом тоже, – немедленно срезал Смирнова Алик.

– Ребята, мне необходимо вызвать их огонь на себя. А откроют они его только по мне одному. Такая вот альтернатива.

– Ты там, у моря, что, словарь иностранных слов изучаешь? полюбопытствовал Казарян.

– Началось, – Смирнов пошарил руками вокруг – искал палку, – нашел, поднялся. – Меня, пацаны, интересует сейчас один вопрос: каким образом покойник столь свободно ориентировался в твоей, Алик, абсолютно темной квартире?

– Скорее всего они навестили квартиру днем, в твое отсутствие, предположил Казарян.

– Все может быть, – без энтузиазма согласился Смирнов, а Алик оскорбленно заметил:

– Так уж и навестили! У меня замки западногерманские, с секретом...

– Хи-хи, – прокомментировал это заявление Казарян.

– Что – "хи-хи"? – злобно вопросил Алик.

– "Хи-хи" – это, мой друг, означает, что для такой команды, которая там орудовала, твой западногерманский замок – и хиханьки, и хаханьки. Я понятно излагаю? – Казарян тоже встал и потянулся: после футбола нетренированные мышцы затекли. Алик спросил снизу, с травы:

– Ребята, а дубинка эта где?

Казарян подошел к своей куртке, временно изображавшей стойку футбольных ворот, поднял ее, нашарил в кармане дубинку и кинул ее Алику. Тот поймал ее и, рассматривая, ликовал, как дитя:

– Изящная какая вещь!

– Слава богу, что эта изящная вещь не соединилась с темечком уважаемого Александра Ивановича Смирнова, – заметил Казарян.

– Да, об этом я как-то не подумал. Но все равно – прикладистая штучка. – Алик вскочил и замахнулся дубинкой на Казаряна. – Ну, держись!

Казарян присел от неожиданности, но тут же выпрямился и, злясь на себя, все презрение вылил на Алика:

– Дурак ты, боцман, и шутки твои дурацкие.

– Ничего, паренек, это оперативнику пугаться не положено, а кинорежиссеру – можно! – успокоил его Алик – и Смирнову: – Саша, подари ее мне.

– Она и так твоя, в твоей квартире найдена.

Потом обедали на маленькой террасе. И опять было хорошо, даже замечательно. Попивая "Эчмиадзинское", вспоминали былое. В связи с истечением срока давности мужская часть позволяла себе воспоминания несколько двусмысленные. Варвара великодушно посмеивалась, а Галочка смущалась, застенчиво прыская. Роль у нее сегодня такая была пай-девочки.

Часов в шесть налетчики стали собираться домой. Собрались и потянулись к машине, и тут Алик умильно заканючил:

– Варь, можно я с ними поеду?

– Тебе же завтра на телевидение только во второй половине дня! возмутилась Варвара. – Мне, ты думаешь, здесь одной очень интересно?

– Ну, ты пойми, мне на записи нужно быть свеженьким, как огурчик! Какой я после рейсовых автобусов буду?! Я же старый, Варвара! – завыл Алик.

– А твой автомобиль где? – поинтересовался Смирнов.

– Он его Нюшке отдал, – объяснила положение дел Варвара.

– Так Нюшка в отпуске!

– А ему лень! Ему все лень. На стоянку съездить, машину водить... Варвара махнула рукой и отправилась к заревевшей вдруг Ксюше, которая, видимо, не хотела, чтобы уезжали эти беспрерывно и громко говорящие люди.

– Варь, ну как? – опять заныл Алик.

– Да убирайся ты с глаз моих долой! – решила Варвара.

Алик кинулся в помещение – переодеваться.

Только помахав ручкой через заднее стекло уплывающему назад забору, за которым, провожая их, стояли Варвара и Ксюшка, он вздохнул освобожденно:

– Ну, все!

– Трусливый раб, замыслил я побег, – как всегда, цитатой оценил происходящее Казарян, сидевший рядом с шофером Галочкой. – К соньке тянет... – признался он, зевнув.

– Так вы поспите! – предложила Галочка. – Пока в придорожные кусты не тянет.

– Сейчас заснем, – пообещал Смирнов. – Алька, пока Нюшка в отъезде, дай мне машину, а? А то надоело на кривой ноге пешком передвигаться.

– У тебя права с собой?

– У меня всегда все документы с собой, – нравоучительно ответил Смирнов.

– Раз ты у нас такой молодец, завтра обязательно на тебя доверенность оформим, – пообещал Алик.

– Мешаете спать, пацаны, – глухо проворчал с переднего сиденья Казарян. Галочка успокаивающе запела:

– Спи, моя радость, усни...

Они и заснули.

Галочка заблудилась в обильно разветвляющихся солидных военных дорогах и выбралась на Ярославское шоссе аж почти у Загорска. Выбралась и наддала.

– Где мы? – хрипло осведомился проснувшийся от перемены скорости Смирнов.

– У Загорска, – раздраженно ответила Галочка.

– Мы что, в Ярославль помчались?

– Да заблудилась я немного, Александр Иванович, – призналась Галочка. – Теперь наверстываю.

– А, ну тогда давай, – Смирнов опять пристроился поспать, но уже не спалось. Стал смотреть. Первый по-настоящему европейский бан при Москве, и поэтому Галочка без напряжения держала сто двадцать-сто тридцать. Без напряжения и с острым удовольствием. Мчались назад неразличимые леса, как забор выстраивались километровые столбы, жалобно-однообразно звенел рассекаемый воздух. Проскочили мост – поворот на Пушкино, и Смирнов попросил:

– Сейчас бабы местные с цветами будут. Ты останови, Галина.

Бабы были всякие: с огурцами, с помидорами и с цветами, конечно. Галина остановила. Смирнов долго прицеливался, долго приценивался. У интеллигентной старушки купил букет роз и вернулся на свое место.

– Тебе, Галина. За храбрость.

– Спасибо. – Галочка взяла букет, наклонилась к розово-алым цветам, вдохнула их запах. Еще раз сказала: – Спасибо, Александр Иванович, вы настоящий рыцарь!

– Мы когда-нибудь поедем?! – подал недовольный голос Казарян, и Алик, тоже проснувшийся, подал голос:

– И орут, и орут!

– Эх вы, представители творческой интеллигенции! – огорчилась за всю творческую интеллигенцию Галочка и сказала уже одному Казаряну: – Раз до рыцаря не доросли, оставайтесь пажом. Будете букет держать.

Казарян взял букет и от растерянности понюхал. Поехали.

К Москве их снова убаюкало. Не спал один Смирнов. Путепровод у Северянина, ВДНХ, Рижский вокзал. У перекрестка проспекта Мира с Садовым встали вслед за троллейбусом. И, как открылся зеленый, Галочка, привыкшая за долгий день ехать по прямой, рванула вслед за муниципальным транспортом. Прямо на Сретенку, улицу с односторонним встречным движением. Неизвестно от чего, скорее всего от интуитивного ужаса, первым проснулся Казарян и взревел:

– Куда, куда?!!

Но было поздно – они ехали по Сретенке.

– Быстро, Галочка, направо, в переулок, – приказал Смирнов, и они покатились вниз. – Теперь еще раз направо и во двор. Стоп. Ты молодец, Галочка.

Казаряновская "восьмерка" стояла с выключенным мотором. Милицейских свистков не было слышно.

– Такой уж молодец, что прямо деваться некуда! – уже успокоенный Казарян сказал это всего лишь с легкой укоризной. Смирнов хлопнул его сзади по плечу:

– Дурашка, она гениально отрубила хвост!

– А был? – быстро спросил Казарян.

– На Ярославском ждали. У поворота на Алькину дачу. Оттуда и повели.

– Ребята, вы о чем? – спросил окончательно проснувшийся Алик.

– О том, дорогой товарищ Спиридонов, – ответил Смирнов, – что игроки той команды знают, где находится твоя дача. Поэтому и хвостом за нами не последовали в безмашинные места. Откуда знают – вот вопрос.

– Ничего не понял, – признался Алик.

– После поймешь, – прекратил Алькину болтовню Казарян. – Саня, зачем им так пристально за тобой следить?

– Контакты контролируют. А у меня сегодня никаких контактов. Галочка, вези нас домой.

Осторожно, еще опасаясь милиции, выехали на бульвары. Неторопливо доехали до Алькиного дома. Вылезли все – прощаться.

– Мы с Галочкой – в Дом кино, поужинать, – сообщил Казарян, – а часов в одиннадцать я вам позвоню.

Так и расстались. Алик и Смирнов пошли домой, а Казарян с Галочкой поехали в Дом кино.

Не соврал Казарян, ровно в одиннадцать позвонил. И не просто так – с новостями:

– Я, Санек, совместил приятное с полезным. Бармен твой, Денис, в нашем ресторане гулять изволил.

– Ты его щупал?

– Зачем же молодому человеку вечер портить. Но главное не в этом, Саня. Главное, в какой компании гулял. Занятная компания... Если б надо было, я, конечно, этого Дениса за пищик пощупал. Но больно компашка перспективная. Думаю с нее начать.

– Завтра утром, – посоветовал Смирнов.

– Или днем. Или вечером. А в общем, с тобой надо посоветоваться.

И короткие гудки – конец разговору.

Творческие работники и пенсионеры спят до упора – пока не выспятся. Так делали и Смирнов с Аликом. Но довести до конца это дело им не дал телефонный звонок.

– Ромка, что ли? – догадался криком из кабинета Смирнов.

– Сейчас узнаем, – пообещал из спальни Алик и босиком пошлепал к телефону. Помолчал немного, сняв трубку, потом сказал недоуменно:

– Саня, тебя.

– Здравствуйте, Александр Иванович! – раздался в трубке молодой жизнеутверждающий голос. – Это Леонид Махов беспокоит. Мне бы повидаться с вами надо.

– Чудеса! А я сегодня собирался тебе звонить, просить рандеву.

– Так я приеду?

– Обязательно! Когда будешь?

– Через пятьдесят минут.

– Прелестно. К завтраку поспеешь. – Смирнов положил трубку.

– Ты хочешь поведать милиции о субботнем происшествии? – тихо поинтересовался Алик, почесывая голое толстое пузо.

– Нет, Алька. Пока нет.

– По-моему, правильно, – успокоился Алик. – Пойду под душик, а потом завтрак готовить. Милиционера кормить.

Ровно через пятьдесят минут прибыл лощеный, одетый с иголочки капитан Махов, очень похожий на артиста Абдулова. Но и старички к этому времени были ничего себе: умыты, бриты, приодеты с позволительной для старичков шикарной небрежностью.

Уселись, естественно, на кухне, и с неожиданной жадностью – все трое – набросились на пищу. Первым опомнился Махов, смущенно признавшись:

– Я сегодня позавтракать не успел.

– Ты не стесняйся, ты рубай! – приободрил его Смирнов, продолжая рубать. Замели все: огурцы, помидоры, жареную колбасу, макароны. На чае сбавили темп и приступили к разговору.

– Я с вами, Александр Иванович, посоветоваться хочу, – начал Махов и оглянулся на Алика.

– Чай допью и уйду, – пообещал ему тот.

– Да вы не мешаете, я из вежливости, только из вежливости, – заверил его Махов. – Просто боюсь, что вам это будет неинтересно.

– Может, и интересно, но я ухожу. – Алик допил чай и поднялся. Махов, понаблюдав за тем, как уходит Алик, встал, прикрыл дверь и начал:

– У меня сомнения, Александр Иванович...

– Сомнения – это хорошо, – перебил его Смирнов. – Еще чаю хочешь?

– Если можно, – обиженно выразил желание еще попить чайку Леонид Махов. Смирнов налил ему покрепче и посоветовал:

– Пей и не торопись. – Сам свой чай допил, как водку, и стал смотреть, как элегантно обращается с чашкой Махов. Без звука поставив чашку на блюдце, Махов укорил Смирнова:

– Вот вы перебили, Александр Иванович, и не знаю теперь, с чего начать.

– Раз не знаешь, значит, действительно сомневаешься. Давай с конца, с результата.

– Взял я этого остоженского наркотического супербосса. Вчера с поличным.

– Ну и что это такое?

– Гнида, – коротко охарактеризовал наркобосса Махов. И признался: Особой моей заслуги тут нет. Шел по трындинской схеме. Просто Трындин не имел права давить свидетелей, а я в связи с находкой тайника такое право имел. Ну и, естественно, придавил слегка. А наркоманы, когда не в кураже, – материал податливый.

– Поздравляю.

– Еще не все, Александр Иванович. Поляков этот признался, что тайник на крыше – его.

– Вон как чистенько у тебя все получается!

– Чистенько, да не совсем. Товар, что при нем был, когда его брали, с московской базы аптекоуправления. Там у него единственный канал – два грузчика, щипавшие по самой малости. Товар же из тайника областной базы. А Поляков не знал об этом: очень подробно мне рассказывал, как он копил понемногу этот запасец за счет поступлений с московской.

– Прячет второй канал?

– Вряд ли. Мелок он, мелок для серьезного разворота.

– За хороший посул берет тайник на себя?

– Скорее всего, боюсь, скорее всего... Что мне делать, Александр Иванович?

– Да... – Смирнов встал и стал собирать посуду. Собрал, отнес в мойку, хотел было вымыть, но махнул рукой, вернулся, опять уселся и сказал: – Перспектива у тебя, конечно, заманчивая. За три дня размотал дело, арестовал крупного торговца наркотиками, нашел тайник, преступник во всем признался, и все яснее ясного. Ты – герой и молодец, а Трындин с крыши сорвался случайно.

– Что делать, Александр Иванович?

– Давай на крышу слазим, Леонид.

Смирнов обвязался толстой нейлоновой веревкой, вдвоем проверили узлы на растяжку, намертво закрепили конец. Смирнов, кряхтя, вылез через слуховое окно.

– Вы там поосторожнее с вашей-то ногой, Александр Иванович, присоветовал Махов.

– Ты, главное, страхуй меня внимательно, а то повисну над бездной, как парашютист, на смех остоженской общественности.

И покарабкался вверх, внимательно осматривая кровельные доски. Махов, высунувшись из окна и неудобно вывернув голову, следил за ним. Пробыл Смирнов на крыше недолго. Судорожно цепляясь за что придется, вернулся, неловко спрыгнул в окно, развязал веревку, отдышался и признался:

– А страшно.

– Нашли что-нибудь? – ревниво полюбопытствовал Махов. Сам ведь там был, ничего не нашел.

– Грамотно сработано, – непонятно ответил Смирнов.

– Что именно?

– Все, Леонид, все. Последний раз кровельное железо вокруг окна клали не кровельщики, а халтурщики-алкоголики. Вместо того, чтобы крепить листы по-настоящему, просто приколачивали гвоздями с прокладкой.

– А какое отношение кровельщики имеют к нашему делу? Из-за них разве сорвался Трындин?

– Не из-за них, просто они кое-кому облегчили работу. Гвозди, Леонид, вбиты по шляпку, за исключением одного. И все – без прокладок.

– Ну и что?

– А то, что должен быть зазор на толщину железа и прокладки. Его нет, Леонид. Кто-то сорвал прокладки и вбил все гвозди, кроме одного, до конца. После этого лист железа держался на соплях, на одном гвозде. Стоило ступить на этот лист... Как тебе известно, Трындин ступил на него. Хочешь проверить?

– Хочу, – ответил Махов и полез на крышу без страховки.

– Ленька, не балуй! – заорал Смирнов.

Махов не откликнулся, баловал. Побаловал, побаловал и вернулся обратно. Вернувшись, высморкался в чистый платок цвета электрик и признал свое поражение:

– Я проморгал это, вы правы, Александр Иванович. На шляпках гвоздей ржавчина сбита ударами молотка.

– Не казнись, Леонид. Если бы не разговор с Трындиным о "Привале странников", и для меня твой ход размышлений был бы единственным.

– Что делать, Александр Иванович?

– Пойдем к нам, там побеседуем.

Они вернулись в спиридоновскую квартиру. Алик ждал их, готовый к выходу.

– Я пошел, Саня, а вы располагайтесь. Ромку дождись обязательно, он звонил, через полчаса будет. Когда я вернусь, пойдем к нотариусу доверенность оформлять. Там до двадцати часов.

И ушел. Смирнов остался за хозяина.

– В кабинете посидим, поговорим? – решил он и, обняв Махова за плечи, направил его в кабинет. Усадив его за стол, сам сел в кресло и объяснил эту мизансцену тем, что: – Тебе писать надо будет.

– Что? – осведомился Махов, взглядом отыскивая на столе ручку и бумагу.

– Пока ничего. Пока ты мне на несколько вопросов, сделай снисхождение, ответь.

– С удовольствием, Александр Иванович.

– Вопрос первый: ты сунул нос в записную книжку Трындина?

– При нем не было никакой записной книжки.

– То есть как не было? Я ее своими глазами видел. Он по ней мне назвал ФИО одного гражданина. А потом положил в левый карман форменной рубашки.

– Я осматривал все вещи Трындина. – Махов надавил на слово "все". – И те, что были при нем, и те, что находились в общежитии, где он жил. Записной книжки среди его вещей не было.

– Такие пироги. – Смирнов потрогал себя за нос, за ухо, провел ладошкой по волосам. – Порядок вопросов несколько меняется. Ты опрашивал свидетелей, которые видели, как Трындин сорвался с крыши?

– Опрашивал.

– Кто первым подбежал к телу?

– Это осталось невыясненным, свидетели говорят, что подбежало сразу несколько человек.

– И всех этих подбежавших ты опросил? – Смирнов давил на слово "всех".

– Всех, кого удалось прихватить на месте. Вы же сами знаете, как люди рвутся в свидетели.

– С этим вопросом покончено. Теперь второй. Ты сгоревший "Привал странников" осматривал тщательно?

– Я его вообще не осматривал. Зачем мне это нужно было? Я наркотиками занимался.

– Ты там у себя какую-нибудь официальную бумажку спроворь, и завтра мы этим "Привалом" займемся. Договорились?

– После того, как вы меня умыли, Александр Иванович, я у вас, как бычок на веревочке.

– Тогда пиши, что нам нужно сделать.

– Пишу, – Махов щелкнул паркеровской шариковой ручкой Алика.

– Первое, – диктовал Смирнов, – переопросить свидетелей. Что делал каждый из подбежавших первыми. Что делал он сам, какие действия других ему запомнились. Второе. Еще раз опросить ребят из отделения. Когда они в последний раз видели записную книжку Трындина. Особое внимание обрати на Ночевкина. Он с Трындиным последним общался. Третье. Поищи, через кого была передана Трындину записка.

– Ну, уж вы меня совсем за недоумка держите! – возмутился Махов. Нашел я этого пацаненка, который за рубль Трындину записку передал.

– И кто же на такое крупное вознаграждение расщедрился?

– Гражданин лет тридцати. Без особых примет.

– И ничего, ничего, никакой зацепочки?

– Наколка на правой руке. Спасательный круг с якорем.

– Уже ничего. И что ты с этим гражданином думаешь делать?

– Я не думаю. Я ищу.

– Тоже дело, – Смирнов не выдержал, вырвался из финского кресла, подошел к столу и заглянул в листок, на котором писал Махов. – А теперь у меня к тебе, Леонид, личная просьба, вроде бы и не относящаяся к нашему делу. Справочка мне нужна из ваших архивов.

– Если не под тремя крестами, добуду, Александр Иванович.

– Узнай, пожалуйста, где находится Андрей Глотов, бомбардир, осужденный в восемьдесят втором году на двенадцать лет.

– Будет сделано. – Махов старательно записал фамилию и даты.

– А в подмосковном Калининграде у тебя случаем знакомых нет?

– Найдутся.

– Тогда вот что. Наведи справки у них о деятеле по кличке Паленый. Личность заметная, они его наверняка знают – у него сильно обожжено лицо.

– Все? – с надеждой спросил Махов.

– Все. Может, чайку попьем после трудов праведных?

– Нет, Александр Иванович, теперь я пойду. Дел у меня теперь невпроворот.

Капитан милиции Махов убыл, и тут же явился кинорежиссер Казарян. С ходу, обильно потея, выдул три чашки и платочком промокнул взмокшее, с легким багровым отливом свое лицо, сообщил без предисловий:

– Денис твой – шестерка у Мини Мосина.

– Вот бы не подумал! Так это коренным образом меняет дело! Кстати, а кто такой этот Миня Мосин?

– Ты иронию оставь. Ирония – не лучший способ общения с больным человеком.

– Я ж тебя хотел полечить, но ты отказался. Так кто такой этот Миня Мосин?

– Миня Мосин – юристконсульт Министерства культуры. И вполне официальный советский милиционер.

– Это каким же образом?

– Самым простым. Все гениальное – просто. Сразу же после войны он стал собирать живопись начала века и двадцатых годов. За бесценок приобретал. А теперь представляешь, сколько это стоит? Да ты должен его помнить! Он у меня в пятьдесят третьем году очень приличного Лентулова выманил.

– Выманил за эскиз Добужинского, который у тебя в коридоре висит. Вспомнил я твоего Миню.

– Ну и память у тебя, начальник! Как помойная яма.

– Дело давай, армянин.

– Не груби. Договорился я по телефону с Миней. Сегодня вечером встречаемся в Доме кино. Порасспрошаю его по твоему вопроснику, посоветуюсь с ним, как лучше к Денису подойти.

– Так он тебе и посоветует!

– Посоветует. Он вокруг моего Филонова давно кругами ходит. У него петербуржцев мало.

– А ты Филонова отдашь?

– Отдам. За услуги и еще за что-нибудь.

– Напился? – Смирнов встал из-за стола. – Пойдем в кабинет, там удобнее. Нам с тобой поразмышлять вслух надобно.