Текст книги "Привал странников"

Автор книги: Анатолий Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Пойдемте с ними, Глеб Дмитриевич. – Смирнов кивнул в их сторону. Ферапонтов решительно двинулся к двери. Пропуская его и Демидова, Сырцов недоуменно осведомился:

– Александр Иванович, а разве тут ничего не надо?..

– Тут, – Смирнов нажал на слово "тут", – ничего не надо.

Фальшиво насвистывая "Без женщин жить нельзя на свете, нет", генерал подробно рассматривал Глеба Дмитриевича Ферапонтова. Окончив свистеть, он приказал Сырцову и Демидову:

– В контору. Под полную вашу ответственность до моего приезда.

Ферапонтов натужно улыбнулся и спросил:

– А ваши мальчики по пути меня не застрелят случайно?

– Не застрелят, – вместо генерала ответил подковылявший Смирнов. Покосился на Сырцова и добавил: – Хотя стреляют они хорошо.

– Вам верю, – сказал Ферапонтов. – А генералам – нет. – И вслед за Демидовым сел в оперативную машину, Сырцов – следом.

– Сырцов! – распорядился Ларионов. – Скажи там, чтобы мою машину подогнали к Спиридонову.

"Волга" уехала. Казарян, подхалимски ощерившись и ликуя, догадался:

– Опять, следовательно, с нами, ваше превосходительство?

– Чайком угостишь? – не обращая внимания на казаряновские фортели, осведомился генерал у Алика.

Подъехали к дому и увидели Миню Мосина, расплачивающегося с таксистом. При виде генерала Миня ужасно рассердился:

– Что же это такое, товарищ генерал? Ваши люди даже не изволили довезти меня до моей машины, вышвырнули у вашего учреждения, и дело с концом. Я полчаса ловил такси! Как это назвать? Невоспитанность, неуважение, хамство, наконец!

– Миня, не зарывайся, – посоветовал Казарян, а Смирнов спросил ни к селу ни к городу:

– Когда вы там консультировали, было ли среди представленных картин что-либо ценное?

– А вы что – знаток? – с трудом переключившись, спросил Миня.

– Да нет, просто любопытно...

– Было, кое-что было... Ну, что я помню? Симпатичная усадебка Жуковского, просто отличный эскиз, весенний пейзаж Бирули, неплохой старорусский жанр Рябушкина... Еще что? Да, совершенно непохожий на себя Кандинский, гуашь, по-моему. Вот, пожалуй, и все.

– Господи, мне Варька башку оторвет! – понял ужас своего положения Алик, лицезрея бардак в квартире после ночных посиделок.

– А ты приберись, – резонно заметил Казарян.

– Вместо того, чтобы советовать, помог бы лучше, – обиделся хозяин дома и удалился на кухню готовить чай.

Казарян проследовал за ним, Ларионов – в ванную, затем в ванную удалился Смирнов, а генерал, сняв и аккуратно повесив на спинку кресла мундир, расположился в кресле, в ожидании и от нечего делать пощелкивая подтяжками.

А время шло. Прекратив щелкать, Ларионов недовольно осведомился:

– Скоро вы там?

Устроились наконец на кухне. Все. Крепчайший чай после бессонной ночи – единственное для москвича спасение. Генерал взмок лицом, Смирнов раскраснелся, тем самым выявляя следы побоев, у Казаряна щетина на щеках отчетливо приобрела сероватый оттенок.

– Хорошо! – прикончив вторую чашку, понял Ларионов, сладострастно постанывая.

– Так что ты от нас хочешь, Сережа? – взял быка за рога Смирнов.

– Вот прямо так и сказать? – генерал откинулся на стуле и опять выстрелил дуплетом из двух подтяжек.

– Именно, – подтвердил Смирнов, а Казарян позволил себе объяснить: Здесь не пальцем деланные, генерал.

– Уж что, что, а это я знаю! – согласился с ним Ларионов и вдруг решился: – А что, ребятки, у вас нет желания навестить его в последний раз?

– Есть, – сказал Алик и добавил: – Тем более что на субботу мы приглашены.

– А вы сегодня, чего тянуть? – отвечая Алику, генерал обращался к Смирнову: – И прямо сейчас, пока он надеется еще, а то, как к восьми машина не придет, он просечет все до конца. Который у нас час?

– Полшестого, – ответил Алик, глянув на кухонную кукушку.

– Прелестно! – обрадовался Ларионов. – Полчаса здесь еще можете прокантоваться, привести себя в божеский вид, а за час, к семи, доберетесь. Да, дачка-то в водоохранной зоне, заезжайте туда со стороны Пирогова, на тамошнем посту будет вам пропуск. А уж к девяти я и сам постараюсь быть. Договорились?

– Да, – решил Смирнов.

– Тогда я пойду, – генерал с облегчением поднялся. – Мне бы за эту пару часов Ферапонтова успеть растрепать...

– Ты поспокойнее с ним, Сережа, – посоветовал Смирнов. – Не дави. Что надо, он и сам тебе скажет, деваться ему некуда. А разозлишь – замолчит, это тебе не урка рваная.

– Знаю, Саня, все знаю, – быстро заверил его Ларионов и двинул из кухни. И уже из коридора: – Будьте здоровы!

Помылись, побрились, переоделись и ровно в шесть отправились в дорогу. Заправились по соседству, через бульвары выехали на Сретенку.

– Господи, опять Ярославка! – зарыдал-таки Казарян.

– На Осташковское свернем, – успокоил его Алик.

Свернули на Осташковское, пронырнули под Кольцевой, проехали верст пяток: и сюрприз – окружила всепроникающая вонь образцового свинохозяйства.

Мелькнуло страшное, как лес после атомной бомбардировки, бесчисленное семейство антенн на растяжках – хозяйство радиоглушителей, дары карьеров, заполненных водой, появилось и водохранилище с пансионатом на том берегу. Попрыгали на железнодорожных путях и въехали наконец-то в лесок. Потом поля, деревня, опять поля, и вновь деревня...

Человек в форме у шлагбаума вежливо поинтересовался:

– Кто из вас товарищ Смирнов?

– Я, – отозвался Смирнов и протянул паспорт.

– Проезжайте.

Вот здесь уже было по-настоящему лесное существование. Холмистая, как по волнам, дорога шла сквозь райские кущи, не измученные присутствием человека. Проехали по плотине, сдерживающей чистейшую воду, вновь ввинтились в ровно посаженный лес, и опять плотина.

Люди на плотинах, получив соответствующую информацию, понимающе брали под козырек.

– А зачем мы все-таки к нему едем? – запоздало спохватился Казарян. Злорадствовать?

– По его приказу убивали. По его приказу пытались убить меня. Я хочу знать: ради чего? – ответил Смирнов.

– Сорок лет я знаю его. Я сидел с ним за одной партой в школе, я сдавал за него экзамен на приемных в институте, я помогал ему, и он, кстати, помогал мне. Я думал, что это – честная товарищеская взаимовыручка, а оказалось, что я втянут в скверную игру "ты – мне, я тебе". Я всю жизнь не мог ему ни в чем отказать, как ни старался, ощущая скрытую неправедность наших отношений. Сегодня я откажу ему в праве жить, – сказал Алик.

– И вознесся меч карающий, – резюмировал Казарян.

В начале крутого спуска к неохватной воде хранилища стояла вилла, окруженная низким кирпичным бордюром и высокой, хорошо постриженной живой изгородью – туя, что ли?

– Все, как у больших: плоская крыша в двух уровнях, солярий, вольные террасы... Калитка была открыта, и дверь на террасе, ведущая в дом, распахнута на обе створки.

Господи Иисусе, чудно под Москвой,

В Рузе и Тарусе, в дреме луговой,

– ни с того ни с сего прошептал напамять Алик.

А все же он прав, наверное. Сбегало к редким кущам у воды покатое поле (вилла была здесь единственной), по утреннему безветрию ртутно блестела неподвижная, почти твердая на вид, обширная вода, вертляво висела птичка в вышине, через одинаковые промежутки издавая мирные визги, а в промежутках тихонько звенел насекомый люд, наполняя этим звоном все вокруг. Чудно под Москвой.

Постояли недолго и пошли вдоль розовых кустов к террасе, к дверям, к входу и выходу.

В громадном холле-гостиной с камином и обшитыми темным деревом стенами, в мягком и глубоком кресле сидел Владлен Греков. Был он бос, небрит и пьян, но, как всегда, элегантен: свежайшая рубашка от Тиффани расстегнута с той мерой небрежности, которая определяет привычность ее ношения, а белейшие брюки, частично, вместе с босыми ногами, покоившиеся на столе, были неотрывной частью тела их владельца.

Нет, он не был пьян, он просто очень много выпил.

– О, явились! – почти радостно приветствовал их хозяин виллы, не меняя позы. – Значит, опередил ты меня, Саня; а я здесь сидел, на чудо надеялся. Выпить хотите?

И неудобно потянулся за бутылкой коньяка.

– Не суетись, – сказал Алик. – Пить с тобой мы не будем.

– Зато я буду, – ответил Греков.

– Ради чего ты, скот, меня убивал? – подал наконец голос Смирнов.

– Ради того, чтобы жить самому, чего ж тут непонятного? – Греков отхлебнул из стакана порядочно и только тут заметил несообразное. – Да вы что стоите? Садитесь, в ногах правды нет.

Делать нечего, сели. Смирнов – в кресло, а Казарян с Аликом – на пуфики.

– Красуешься, подонок, – сказал Казарян. – Перед собой красуешься!

– А что мне остается делать? – Греков отхлебнул еще раз и поставил стакан на стол. – На колени перед вами валиться, прощения просить? Не буду. Даже, если бы вы захотели, вы ничем не можете мне помочь. А за так я на колени ни перед кем не встану.

– А не за так встал бы? – спросил Алик.

– Обязательно и с удовольствием. Ба! – Греков энергично растер опухшие веки. – Как все хорошо было совсем недавно!

– Даже тогда, когда ты приказал свалить трупы в яму и залить их бетоном? – тотчас спросил Смирнов. Этому вопросу Греков обрадовался, как дитя:

– Тогда было совсем хорошо! Концы в воду, и я чист перед народом и партией! Но одна ошибка, слабинка одна, и все к чертовой бабушке.

– Слабинка-то твоя в чем? – тактично допрашивал Смирнов.

– Глебушку Ферапонтова пожалел, – признался Греков.

– Глеба пожалел? Ты не Глеба пожалел, кого ты вообще-то жалеть можешь! – ты канал основных своих поступлений пожалел, – презрительно сказал Смирнов. – Как говаривали мои клиенты, жадность фрайера сгубила.

Греков допил то, что было в стакане, и снова наполнил его, опять полюбовался цветом, полюбовался, полюбовался, поставил на стол и признался:

– И, конечно же, фатальная невезуха. Я ведь это местечко, Алька, на твоем новоселье с балкона присмотрел, так, на всякий случай. А когда понадобилось, вспомнил. Кто знал, что Смирнов к тебе в гости приедет!

– Послушай, Влад, – начал Алик, – если бы тебе все сошло, ты бы мог вот так спокойно, комфортно существовать, радуясь жизни, наслаждаясь жизнью?

– И еще как! – с тоской по недостижимому признался Греков.

– Какая же ты гнусь! – сказал Алик и встал с пуфика.

– Ну да, гнусь! – Греков тоже поднялся. – Жила-была гнусь. Она родилась в стерильной колбочке, развилась там до полной гнусности, вылетела в прекрасную чистую жизнь и стала творить свои гнусные дела. Так, что ли? Нет, дорогие мои сограждане. Чего я хотел в этой жизни? Местечко, чтобы жить безбедно и для собственного удовольствия слегка командовать. Но такое местечко всегда находится далеко и высоко, и, чтобы до него добраться, приходилось кое-что предпринимать. Начальство любит, чтобы его хорошо встречали, начальство любит, чтобы его хорошо принимали, начальство любит, чтобы его хорошо провожали. Я встречал, принимал, провожал их даже не как начальников, а как глав государств, и это им чрезвычайно нравилось. Наивные, как бы не от мира сего, они просто не знали, что на все это расходуются большие деньги. Да, ко всему прочему, они и подарки любили, очень любили, я им и подарки делал, дорогие. Они принимали, и поэтому я все ближе и ближе подходил к заветному местечку. Остается неясным одно: откуда я брал большие деньги? Догадайтесь!

– Ерничаешь. Шуткуешь. Надеешься еще, значит, – оценил грековский монолог Смирнов.

Стояли все четверо. Греков постоял, постоял, сел на место, взял стакан со стола, предварительно еще раз полюбовавшись цветом, выпил и, движением кадыка прогнав напиток вниз насильно – больше просто так в него не входило, ответил не на заданный вопрос, а на другой, который мучил:

– Я тебя, старичок, недооценил. Старичок в данном случае не ласковое обращение, а формальное, оценка тебя по возрасту и ошибочно предполагаемым возможностям.

– Ты ж меня знал, – с кривой усмешкой откликнулся Смирнов и сел на пуфик. – Знал, что я кое-чего могу.

– Когда ты мог! Лет двадцать-тридцать тому назад. А сейчас ты старый и хромой. Так думал я. И ошибся. Что стоило мне лично операцией руководить! Вызвал бы тебя на свидание, подставил ребяткам, те бы и кокнули суетливого старичка. Всего и делов-то. Правильно я рассуждаю, Саня?

Алик рванулся к Грекову, за грудки поднял его. Рубашка от Тиффани затрещала. Греков, не сопротивляясь, висел на Алькиных руках и беззвучно смеялся. Алик уронил его на прежнее место и сказал:

– Когда в человеке еще болит душа, когда его еще мучает совесть, когда он с презрением и ненавистью оглядывается на свою прошедшую жизнь, самоубийство, наверное – кризисное малодушие, тогда, вероятно, надо не давать, спасать, выручать. А у тебя вместо души – свалка, помойка, сортир. И самоубийство есть последняя возможность проявить остатки мужского характера. Мы даем тебе этот шанс.

– Спасибо за внимание, – поблагодарил Греков, застегиваясь и заправляя рубаху в штаны. – Но не стоит беспокоиться.

– Надеешься, скот, – окончательно понял Смирнов. – А зря. Команда-то тебя с потрохами заложит. Да и все дело с "привалом" – чудовищный и непрофессиональный риск.

– Так надо было. И не мне одному. – Греков наконец удобно устроился в кресле, что ему доставило удовольствие – видно было по лицу. – Ну, а насчет команды... Ты старый, Саня, но глупый. Команда, о которой ты так важно рассуждаешь, снизу, а еще есть – команда сверху. Команда, которая дает команду.

– На веревочки уповаешь? – полюбопытствовал Смирнов.

– Не веревочки, Саня, а канаты, даже тросы скорее. Вытянут. Кому же охота пропадать вместе с незадачливым Грековым?

Казарян, который, вроде бы не слушая, ходил вдоль стен гостиной, рассматривая картины, вдруг обернулся и сказал:

– Усадебка Жуковского, эскиз Судейкина, весенний пейзаж Бирули – все это из коллекции зверски убитого и ограбленного Кулакова, дорогой ты мой гражданин Греков. Миня Мосин подтвердит, что эти картинки он идентифицировал в чудном домике, где обреталась твоя команда. Та, которая снизу. А теперь вот они, картиночки, у тебя на стенке!

– Мелочовка, Рома, сам знаешь, что мелочовка! – уже азартно кричал Греков. – Простительная неразборчивость страстного любителя живописи, который понадеялся на порядочность посредника-продавца.

– Посредник – команда? – тоже в азарте спросил Казарян. – Твоя команда?

– Молчать! – рявкнул Смирнов, и все замолкли. Тогда он добавил спокойно: – Тебя сдадут, Владлен. И выбора у тебя нет. Если даже и к стенке не поставят, то уголовники в лагере удавят. Готовься. Скоро, очень скоро сюда явится Ларионов с ордером на арест.

Смирнов встал с пуфика. Трое стояли, а четвертый безмятежно валялся в кресле. Из кресла и разрешил:

– Пускай себе являются.

– Мы даем тебе шанс, – напомнил Алик.

Греков, мешкая по причине захмеления, выпростал себя из кресла, выпрямился во весь рост и заявил, ликуя:

– Ребятки, вы что-то путаете. Это я даю вам шанс. Пока.

– Пошли, – приказал Смирнов Алику и Казаряну. Втроем они направились к выходу. Уже на террасе до них донеслось – на прощание – грековское:

– Все впереди, пацаны! Все впереди! И не забывайте: в конечном счете вы всегда проигрываете.

Казарян довез всех до Алькиного дома, а сам поехал к себе отсыпаться, Смирнов с Аликом, кое-как раздевшись, тоже завалились спать. Дело было сделано.

Но долго и по-настоящему давануть соньку не удалось: издевательским громом прозвучал телефонный звонок.

– Да, – откликнулся в трубку первым добравшийся до телефона Алик. Послушал самую малость и с облегчением доложил: – Санька, это тебя Ларионов.

И кинулся в спальню продолжать страстно желаемый сон. С трудом ориентируясь в пространстве квартиры, Смирнов добрался до аппарата и взял трубку.

– Саня, я жду тебя внизу. Спускайся.

Слегка путаясь в рубашке и портках, Смирнов оделся, прошел в ванную и подставил затылок под струю холодной воды. Вода стекала по волосам, забегала в глаза и в углы рта. Потерпев такое недолго, Смирнов зарычал и стал вытираться полотенцем. Потом причесался.

У подъезда стояла черная машина. Шофера в ней не было. Гулял, наверное. Смирнов открыл заднюю дверцу, плюхнулся на сиденье рядом с Ларионовым и вопросил раздраженно со сна:

– Ну?

– Он застрелился, Саня, – мягко сообщил последнюю новость Ларионов.

– Веселые дела... – заметил Смирнов, окончательно выходя из сонной одури. – Вот и получилось так, как ты хотел...

– А что я хотел? – спросил Ларионов.

– Ты хотел кусок по зубам. Ты его и заполучил.

– Не понял, – надменно заявил Ларионов.

– А что тут непонятного? Самоликвидировался всесильный и державший все в своих руках босс сугубо определенной и весьма ограниченной преступной организации. Он одновременно – и потолок, и дно. Следовательно, и вверх лезть не надо и глубже копать не следует. Очень, очень удачно застрелился Греков.

– Ты на что намекаешь?

– Я не намекаю, я констатирую. И только одно могу сообщить тебе. Для сведения. Когда мы были у него, он явно не собирался этого делать.

– Я так понимаю, что ты мне не веришь?

– Как все это произошло, Сережа?

– Я вошел первым. Он увидел меня и рванулся наверх, на второй этаж, в свой кабинет. Ребята, которые шли следом за мной, кинулись за ним, но не успели.

– А ты успел?

– А что я должен был успеть?

– Успел сказать ему кое-что один на один? – Смирнов усмехнулся вдруг, махнул рукой. – Э, да что я тебя спрашиваю!

И полез из машины. Вылез, хотел было захлопнуть дверцу, но не выдержал и, наклонившись, сказал напоследок:

– Слишком много в последнее время самоубийств в нашей конторе и вокруг нее. Не находишь, Сережа?

Не дожидаясь ответа, со страшной силой захлопнул дверцу.

Смирнов тщательным помешиванием остудил кашу до кондиции и приступил к кормлению. Ксюшка сидела взаперти на высоком стульчике и строго наблюдала за подготовительным процессом, по завершении которого открыла рот. Смирнов поднес к открытому рту ложку с кашей, но Ксюшка рот закрыла и, потянувшись, поцеловала кормильца в щеку. Свершив это, рот опять открыла и губами стянула кашу с ложки. Так и продолжалось: поцелуй, открытый рот, ложка каши. Суровое сердце сыскаря таяло от умиления.

Войдя на кухню, наблюдательный Казарян сказал:

– По-моему, она обоссалась.

И был прав. Сняли Ксюшку со стульчика, с Ксюшки – портки и пустили ее гулять по квартире. Ксюшка бегала по квартире без порток среди двух чемоданов и бесчисленных сумок и страшно веселилась.

– Поезд когда? – спросил Казарян. Смирнов глянул на часы:

– Через два часа.

– Ну, время еще есть, – успокоился Казарян.

– Естественно, – подтвердил Смирнов. – Посошок на дорожку?

– Да я же за рулем.

– Рискнем в последний раз, – решил Смирнов, принес из кухни бутылку "Двина" и две рюмки. – Для тебя старался, армянский искал.

– Спасибо, – Казарян мгновенно открыл бутылку и разлил. – За то, что все кончилось.

Выпить не успели – в квартиру ворвался Алик и с ходу укорил:

– Конечно же, без меня? – оглянулся и спросил: – А Варька где?

– Варька в магазине, – разъяснил положение дел Смирнов и отправился за третьей рюмкой.

– Ну, бабы! – Алик устроился в кресле и стал смотреть, как Казарян наливает ему рюмку.

– За то, что все кончилось, – повторил тост Казарян, и тотчас позвонили в дверь. – Ну, что ж это такое?

– Это Варька, – ответил Алик и пошел открывать, а Смирнов отправился на кухню за четвертой рюмкой.

– Естественно, без меня, – обиделась Варвара, войдя и бросив набитый пластиковый пакет на диван.

Смирнов молча поставил на стол четвертую рюмку, а Казарян, наполнив ее, в третий раз провозгласил, издевательски намекая на завершенный поход Варвары:

– За то, что все кончилось.

– А что кончилось-то? – поинтересовалась Варвара, понимая, что подобный тост не может относиться только к ней.

– Успешный Санькин визит в Москву, – объяснил Казарян и заорал: – Да выпьем мы когда-нибудь или нет?!!

Выпили, и Варвара все поняла:

– Значит, выхлопотал увеличение пенсии, Саня?

– Выхлопотал, выхлопотал, – быстро соврал Саня.

– Ты документы-то оставь, – сказал Алик. – Я сам заявление напишу, а Ромка твою подпись подделает, и пусть все пойдет по инстанциям.

– Так, значит, вы тут ни черта не делали! – догадалась Варвара.

– Да уже все сделали, одни бумажные формальности остались, – уже и Алик врал.

– Лидке об этом не говори, Варвара, – попросил Смирнов и без перехода из просителя превратился в распорядителя: – Ты, Варвара, пошевеливайся. Проверь: все ли взяла, сумки свои пересчитай, через двадцать минут отправляемся.

В двадцать минут Варвара не уложилась: выехали на вокзал двумя машинами через полчаса. Стараниями московской милиции удалось откупить четырехместное купе, в которое были занесены чемоданы, сумки и прочие свертки. Пристроили багаж, гурьбой вышли на перрон. До начала путешествия Смирнова, Варвары и Ксюшки к целебному морю оставалось тридцать пять минут.

Вышли, образовали кружок и стали поочередно делать козу Ксюшке. И сказать друг другу вроде много чего надо, а сказать-то и нечего. Выручил генерал Ларионов, явившийся на проводы в штатском. За его спиной почтительно маячил Махов. Генерал пожал мужчинам руки (Варваре поцеловал) и, обняв Смирнова за плечи, вежливо увлек его в сторонку. Смирнов не сопротивлялся, шел, помахивая легкой аристократической тростью самшитовую он оставил у Спиридоновых. Дошли до электровоза.

– Ну что ты мне хочешь сказать? – не вытерпел, задал вопрос первым Смирнов.

– Еще раз спасибо, Саня...

– Только и всего?

– Да нет. Долгом своим считаю сообщить, что благодаря тебе вышли мы на серьезнейшую структуру, четко продуманную. Помаленьку выявляем ее.

– Ты меня не за этим отозвал. Говори, что надо.

Генерал грустно посмотрел на Смирнова и решился.

– Саня, зачем теперь тебе машинка? Сдай ее от греха...

Смирнов возликовал: удивленно распахнул глаза, заулыбался, как младенец:

– Какая еще машинка?

– Парабеллум.

– Нету у меня никакого парабеллума.

– Есть.

– Нету. Я тебе официально заявляю: нету, – сказав это, Смирнов подмигнул генералу. – Ну а если неофициально, то я пока разоружаться не собираюсь, генерал, мы еще с тобой не подписывали соглашения по РСД и РМД.

– Значит, вооружен и очень опасен? – догадался Ларионов.

– Именно. И ты старайся не забывать об этом. Я не люблю генеральских игр. Во время войны я спокойно терпел жирных генералов, потому что видел: они догадываются, что без меня они – ничто. В последнее время поджарые генералы почему-то полагают, что я – ничто, пешка, которую можно двигать безбоязненно куда надо им, генералам. Не ошибайся на этот счет, генерал.

– На твой счет, Саня, я никогда не ошибался.

– Ну и ладушки. Пойдем к нашим.

Они вернулись за десять минут до отхода поезда.

– Александр Иванович, – подал голос Махов, – а чем вы там на юге заниматься будете? Ведь скучно, наверное, просто так жить.

– Просто так – спокойно, без унижающих тебя мелких забот, без суеты от идиотических проблем быта – жить совсем не скучно, Леня, – сказал Алик.

– Я пансионат для отдыхающих открою, – успокоил Смирнов Махова, уютные и удобные комнаты, вкусное и разнообразное питание, ненавязчивое и внимательное обслуживание гостей. И назову "Привалом странников".

– Пассажиры, прошу в вагон, – приказала проводница, и Смирнов ступил на площадку.

Поезд медленно тронулся. Четверо пошли вместе с ним, но скоро стали отставать.

Смирнов высунулся из-за плеча проводницы и приветственно поднял вверх свою роскошную палку.