Текст книги "Всеволод Бобров"

Автор книги: Анатолий Салуцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Да, азартный, темпераментный, без конца требовавший паса, футболист и хоккеист Всеволод Бобров с годами превратился в спокойного, хладнокровного тренера, никогда не терявшего самообладания и выдержки. Эта метаморфоза весьма любопытна и на первый взгляд кажется парадоксальной. Однако на самом деле ничего удивительного в ней нет, более того, она вполне закономерна, логична. Около хоккейного бортика в роли тренера Всеволод Михайлович столь же глубоко и полностью погружался в наблюдаемую игру, как делал это, когда находился непосредственно на льду. Будучи хоккеистом, Бобров действительно проявлял деспотизм по отношению к партнерам, однако он никогда не отвлекался от самой игры и никогда не тратил ни сил, ни эмоций на сведение счетов с соперниками, на выяснение отношений с судьями и на прочие побочные действия, которые обычно являются результатом неудовлетворенности спортсменов и чаще всего особенно активизируются при проигрышном счете, – с точки зрения психологии нормального человека это вполне оправданно. Но хоккеист и футболист Бобров, как уже говорилось, даже проигрывая, никогда не искал ни оправданий поражению в своем плохом самочувствии, ни так называемых «объективных» причин вроде грубости соперников или неправедного судейства. Именно поэтому Бобров славился своим непревзойденным умением забивать самые важные, решающие голы и шайбы: он не падал духом, а играл тем лучше, чем было труднее его команде, об этом уже шла речь.

И как тренер, который должен проводить матчи и управлять во время игры командой, Всеволод Михайлович Бобров поступал точно так же. Он искал победы на льду, в поединке, а не в спорах с судьями, не в «разносах» игроков.

Таким образом, по свидетельству очень авторитетных специалистов футбола и хоккея, а также игроков, чьим наставником был Всеволод Михайлович в разное время, можно сделать неопровержимый вывод о том, что Бобров обладал поистине незаурядным тренерским дарованием. Это дарование сочетало в себе аналитическое мышление и педагогический такт с целенаправленной, сильной волей, которая позволяла соответствующим образом настраивать игроков во время матчей. Уважение спортсменов к Боброву было беспредельным, каждый почитал за счастье быть учеником такого выдающегося мастера, и это, естественно, облегчало Всеволоду Михайловичу руководство командами.

И все-таки, как ни обидно, по-настоящему выдающимся тренером Бобров не стал, он не поднялся до того высочайшего уровня, какого достиг на футбольных полях и хоккейных площадках, не сумел в полной мере реализовать свой огромный творческий потенциал. Почти совершенно лишенный административных наклонностей и недолюбливавший «коридоры спортивной власти», Всеволод Бобров, представитель романтического периода зарождения хоккея с шайбой, человек вольницы, не смог полностью адаптироваться в новом, по необходимости более рациональном спорте последующих десятилетий. А тренера-напарника, который умело компенсировал бы недостаток административных способностей Боброва, используя сильные стороны его тренерского дарования, увы, не нашлось.

И остается только мечтать о том, что было невозможным, – о том, чтобы Всеволод Бобров и Анатолий Тарасов работали бы на тренерском поприще вместе. Это был бы прекрасный дуэт людей, взаимодополнявших друг друга.

Ах, если бы…

Но в этой связи небезынтересно вспомнить слова известного бразильского тренера Винсенте Феола, который однажды спросил у Гавриила Дмитриевича Качалина, кого, по его мнению, следует поставить в сборную Бразилии в пару с Пеле. Качалин, обстоятельно изучавший бразильский футбол и отлично знавший всех его «звезд», ответил: центрального нападающего Сильву из «Ботафого». «Э-э, нет, – отрицательно покачал головой Феола, – Сильва слишком сильный игрок, он не годится, он в своей команде такой же лидер, как Пеле. А два таких ярко выраженных лидера не могут ужиться в одной линии атаки».

Безусловно, эта точка зрения пригодна для того, чтобы стать в спорте постулатом. Да и не только в спорте…

Но если немного помечтать, пофантазировать… Анатолию Владимировичу Тарасову порой не хватало выдержки, самообладания. В этой связи весьма любопытно вспомнить о последнем матче чемпионата страны по хоккею с шайбой, в котором Тарасов принимал участие как играющий тренер. Армейцы в тот раз встречались с динамовцами, а судил ту игру Сергей Александрович Савин. Одно время Тарасов пытался подружиться с Савиным, однако из этого ничего не получилось.

Как очень сильная личность, Анатолий Владимирович редко признавал равноправные дружеские отношения, всегда стремился к лидерству и подчас как бы подминал под себя некоторых игроков, судей, спортивных журналистов. Если же это не удавалось, то намечавшаяся дружба не только тут же распадалась, но и частенько превращалась в свою противоположность, поскольку Тарасов рассуждал по принципу: кто не с ним, тот против него.

Савин с уважением относился к Тарасову. Однако, зная это свойство характера армейского тренера и сохраняя авторитет объективного арбитра, держал дистанцию в отношениях с Анатолием Владимировичем. И в его глазах сразу стал динамовским поклонником, сторонником Чернышева. В результате в матче между командами ЦДКА и «Динамо» произошел памятный инцидент.

Судья за какое-то незначительное нарушение наказал Тарасова вбрасыванием шайбы. Не сдержавшись, Тарасов начал довольно грубо что-то говорить арбитру. Тогда Савин увеличил наказание: – Две минуты!

Повернулся и поехал к судейскому столику, чтобы объяснить причину удаления. И вдруг услышал, как играющий тренер армейцев бросил ему вслед: – Динамовец!

Сергей Александрович мгновенно обернулся и ответил: – На всю игру![34]34
  Правила игры в хоккей с шайбой в тот период допускали такое наказание.


[Закрыть] Так закончилась карьера играющего тренера Анатолия Владимировича Тарасова, и он стал просто тренером.

Правда, впоследствии, когда он уже был знаменитым, заслуженным хоккейным наставником, Анатолий Владимирович иногда тоже не сдерживался и позволял себе пререкания с судьями[35]35
  В целом советские тренеры славятся своей особой корректностью во время матчей, и это заметно отличает их от наставников канадского профессионального хоккея, где нередки случаи, о которых Бобби Халл пишет так: «Некоторые тренеры обладают непреклонной решимостью, но по характеру своему большие задиры. Известный тренер монреальской команды Блэйк в 1961 году выскочил на лед во время игры в Чикаго и напал на судью. Игра была испорчена, а Блэйку эта выходка стоила две тысячи долларов».


[Закрыть], а однажды почти на полчаса даже приостановил матч, за что был наказан Спорткомитетом СССР.

Но зато по части административных способностей и руководства командой в тренировочном периоде Анатолий Владимирович Тарасов превосходил Боброва, о чем известно достаточно хорошо. Однако была еще одна, необычайно важная составная часть тренерского искусства, где Тарасов был выше Боброва.

Речь идет о глобальных вопросах хоккея, затрагивающих саму суть этой игры, о ее теории.

Интересно, что сам Всеволод Михайлович в этом отношении безусловно отдавал Тарасову пальму первенства. Однажды, когда в кругу друзей кто-то попытался неодобрительно высказаться об Анатолии Владимировиче, Бобров прервал и очень серьезно сказал: – Тарасов – великий теоретик хоккея!

Об этом вспоминает присутствовавшая при разговоре Римма Жукова.

Действительно, если Всеволод Михайлович Бобров был непревзойденным тактиком хоккея с шайбой, то Анатолий Владимирович Тарасов был столь же блестящим стратегом этой игры. Еще в самом начале пятидесятых годов он первым в мире предвосхитил в своем сознании облик того грядущего хоккея, какой мы знаем сегодня. Он прозорливо предвидел хоккей будущего и раньше других активно стал готовиться к пришествию новой хоккейной эры.

Увы, слишком рано и слишком активно. Тарасов чрезмерно опередил свое время, и в этом заключается глубочайшая драма талантливого тренера.

Но чтобы полностью объяснить смысл интереснейших событий, происходивших в тот период в советском хоккее, необходимо вернуться к взаимоотношениям Всеволода Боброва и Анатолия Тарасова, когда каждый из них был играющим тренером: один в команде ВВС, другой – в команде ЦДКА.

О том, что они придерживались различных тренерских концепций, уже шла речь. Но это лишь способствовало развитию нашего хоккея в целом, предохраняло его от унификации, будило творческую мысль. Спорт нередко сравнивают с театром, а говоря о тренерах и игроках, вспоминают режиссеров и актеров. Мы знаем, что в мире на равных правах существует театр актера, где основной фигурой является артист, и театр режиссера, где главенствует режиссерская мысль. По аналогии с этим можно только поощрять равноправное существование спортивных команд со столь различными принципами «внутреннего устройства», как ВВС Боброва и ЦДКА Тарасова.

Но если следовать этой логике, то необходимо всегда помнить следующее: одно из существенных отличий театра от спорта состоит в том, что в театральном мире нет… сборных команд. А в спорте есть. И тренером сборной, как правило, становится один из наставников, который, естественно, жаждет на национальном уровне осуществить собственные творческие замыслы. А в подчинении этого тренера могут оказаться спортсмены, воспитанные наставником-антиподом, привыкшие совсем к другой системе игры…

Впоследствии именно это важное обстоятельство стало одним из факторов, «впрягших в одну упряжку» Чернышева и Тарасова в хоккее, а Бескова, Лобановского и Ахалкаци в футболе. Но поистине небывалые сложность и драматизм хоккейной ситуации начала пятидесятых годов заключались в том, что в сборную, которую стал тренировать Тарасов, естественно, включили игрока по фамилии Бобров. Иначе говоря, новые концепции Анатолий Тарасов принялся осуществлять на таком «материале», как Всеволод Бобров.

Два сильных характера, два лидера команды, две диаметрально противоположные тренерские концепции…

И при этом один руководит другим!

Такой вариант даже в самом страшном сне не мог присниться Винсенте Феола.

Внешне отношения между тренером Тарасовым и игроком Бобровым оставались такими же, как в команде ЦДКА периода 1947—1949 годов: Анатолий жал на физическую подготовку, на все компоненты тренировок, а Всеволод предпочитал совершенствовать свои сильные стороны. Однако подоплека этих отношений стала совершенно иной.

За прошедшие годы Анатолий Владимирович Тарасов заметно вырос как тренер, как творческая личность, в его сознании уже начали оформляться новые принципы игры в хоккей. И если раньше своим фантастическим трудолюбием на тренировках он пытался поднять тренерский авторитет, то теперь острой нужды в этом не было: авторитет появился. И курс на усиленную общефизическую подготовку хоккеистов из средства самовыражения превратился для Анатолия Тарасова в твердо осознанную политику с дальним прицелом: Анатолий Владимирович справедливо полагал, что в хоккее грядущего хорошая общефизическая подготовка станет фундаментом новой тактики и стратегии.

Поэтому Тарасов со свойственными ему деловитостью и энергией, порой переходившей в неуемность, принялся возводить ту основу основ будущего хоккея, без которой он не мог приступить к строительству самого здания.

В конце сороковых годов многие спортсмены все еще продолжали совмещать занятия футболом и хоккеем. Но искусственных катков в ту пору не было, а потому расписание спортивной жизни строилось в зависимости от климатических условий. В дни празднования Великой Октябрьской революции в Москве проходил последний футбольный матч сезона, после чего игроки прятали бутсы и кожаные мячи, доставали коньки, клюшки и шайбы и тут же отправлялись на хоккейные сборы в Свердловск или Челябинск – на Урале уже вступала в свои нрава зима, можно было приступать к заливке катков. А в конце марта, когда таял лед и закапчивался хоккейный чемпионат, спортсмены, наоборот, надевали бутсы и ехали в сторону Черноморского побережья Кавказа на футбольные сборы, возвращаясь в столицу к середине апреля, потому что по традиции 1-2 Мая, в дни первомайских праздников, в Москве проходил первый футбольный матч сезона. Таким был спортивный «круговорот» того времени. И остается лишь добавить, что если переход из футбола в хоккей был весьма простым, то возвращение из хоккея в футбол проходило довольно болезненно: после первых весенних тренировок у игроков очень сильно болели икроножные мышцы, некоторые спортсмены вынуждены были спускаться с лестницы бочком.

Анатолия Владимировича Тарасова, полностью посвятившего себя хоккею с шайбой, такое совместительство, конечно, не устраивало. Однако поначалу он был не в силах протестовать против давно установившейся традиции. Но в самом начале пятидесятых годов, когда число «совместителей» резко сократилось, а у Тарасова созрела концепция нового хоккея, он начал все активнее настаивать на том, чтобы предсезонную подготовку хоккеисты начинали как можно раньше. Такой же точки зрения придерживались и другие хоккейные наставники, в частности Аркадий Иванович Чернышев и Владимир Кузьмич Егоров. В результате начиная с 1951 года уже в сентябре-октябре три команды – ЦДКА, ВВС и «Крылья Советов» – стали отправляться в Германскую Демократическую Республику, где в Берлине, в «Зееленбиндер-халле», на базе холодильных установок крупного мясокомбината был создан каток с искусственным льдом. Благодаря ранней предсезонной подготовке именно эти три команды значительно превосходили в тот период своих соперников.

Тренировались все хоккеисты, по сути дела, вместе, под руководством триумвирата тренеров, потому что одной из важнейших задач таких сборов было формирование сборных команд – первой и второй. В дополнение к этому советские тренеры помогали готовить хоккеистов ГДР.

Постепенно все отчетливее вырисовывалась точка зрения Тарасова, которая сегодня кажется естественной, единственно возможной, а в те годы для многих была непонятной и сомнительной: армейский тренер настаивал на том, чтобы форварды принимали участие в обороне, а защитники активно подключались в нападение, иначе говоря, чтобы команда играла по схеме «пять вперед – пять назад». Он требовал от хоккеистов игры в полную силу на протяжении всех трех периодов, заставляя их непрерывно взвинчивать темп. А чтобы подготовить спортсменов к таким огромным нагрузкам, очень много внимания уделял общефизической, атлетической тренировке. Таким было кредо Анатолия Владимировича, и он неизменно придерживался его все годы, пока работал тренером. Впоследствии его сильные и выносливые воспитанники шутили, что могут бежать стометровку со штангой на плечах.

Однако поколение хоккеистов, лидером которого был Всеволод Бобров, ни психологически, ни в силу своего возраста уже не могло воспринять такие бешеные тренировочные нагрузки. Могучий Александр Виноградов не был достаточно быстрым, чтобы поспевать из нападения на свое привычное место защитника, и никакие сверхинтенсивные занятия не научили бы его бежать сотку хоть на одну десятую скорее. Евгений Бабич физически был, по нынешним понятиям, очень слаб, этот выдающийся игрок не сдал бы сегодня, наверное, ни одного зачета по общефизической подготовке, что, впрочем, не мешало ему забрасывать множество шайб. А что касается Всеволода Боброва, который по своим физическим данным удовлетворял запросам Тарасова, то здесь Анатолий Владимирович и вовсе наталкивался на принципиальное сопротивление: как уже говорилось, Бобров считал, что, полностью сосредоточившись на атакующих действиях, принесет команде больше пользы.

Столкнулись две воли, два сильных характера. Не из прихоти, не по личным мотивам, а из принципиальных тренерских соображений Тарасов заставлял Боброва «оттягиваться». Со своей стороны Бобров думал, что Тарасов своевольничает и разрушает приносившую успех систему игры, а от добра добра не ищут. Возможно, Анатолий Владимирович и смирился бы с особой ролью Всеволода, но дело осложнялось еще и тем, что Бобров был неформальным лидером команды и, не подчинив своей воле этого лидера, тренер не мог влиять на других игроков, подражавших Боброву.

Но мало этого. Когда тренер Тарасов требовал быстроты пасов и обвинял Боброва в излишнем увлечении индивидуальной игрой, в команде сразу же вспоминали конфликты, которые порой происходили в ведущей армейской тройке, выступавшей в составе Бобров – Тарасов – Бабич в конце сороковых годов.

Дело в том, что Анатолий Тарасов отлично бегал на коньках и хорошо держал шайбу, его даже называли «держатель шайбы», потому что Тарасов умело «убивал секунды», когда его команда оставалась в меньшинстве. Но зато при армейских атаках, которые должен был завязывать центральный нападающий Тарасов, он сплошь и рядом задерживал пас на фланги. Бобров и Бабич мчались вперед, в надежде получить шайбу «на ход», а шайбы не было – Тарасов все еще держал ее. И вот теперь «держатель шайбы» обвинял Боброва в чрезмерном индивидуализме![36]36
  Впоследствии в одной из своих книг А. В. Тарасов писал: «У Боброва все-таки ощущался холод к коллективной игре, он тяжело и даже порой неумело расставался с шайбой». Как страстный, темпераментный хоккеист, Тарасов в свое время поступал точно так же, и по-человечески это вполне попятно, объяснимо. Хотя на самом деле ни Боброва, ни Тарасова нельзя было причислить к игрокам-индивидуалистам.


[Закрыть]

С точки зрения здравого смысла ничего особенного в этом не было: тренер вовсе не обязан отвечать за грехи, которые совершал, будучи игроком. Но поскольку эмоции были накалены, этот факт подливал масла в огонь.

Талантливо предвидя будущее своей любимой игры, Тарасов, не способный властвовать над своими эмоциями, пытался учить новому хоккею даже Боброва. И это, естественно, вызывало отпор, потому что Бобров в любом хоккее должен был оставаться самим собой. И хотя впоследствии не раз говорили и писали, что Всеволод не мог бы играть в своей манере во времена Фирсова и Михайлова, это утверждение по меньшей мере спорно. Та легкость, с какой Бобров из хоккея с мячом перешел в хоккей с шайбой, полностью сохранив свои характерные игровые черты, свидетельствует о том, что и в новом, тотальном хоккее он не стал бы ни Старшиновым, ни Фирсовым, а остался бы опять-таки самим собой. Кроме того, следует помнить, что сверстник Всеволода Михайловича, один из сильнейших канадских профессионалов Горди Хоу успешно продержался в хоккее до семидесятых годов. И хотя ездил по площадке в основном от синей и до синей линии, умудрялся неизменно забрасывать много шайб[37]37
  Борис Андреевич Аркадьев, как уже говорилось, понимал это и мудро предпочитал не ущемлять творческую индивидуальность таких талантливых игроков, как Бобров или Кочетков, а, наоборот, приспосабливал к их игре тактику команды, что неизменно приносило в тот период успех армейцам. Анатолий Владимирович исходил из иных тренерских концепций, навязывая игрокам свою тренерскую волю.


[Закрыть].

Между тем, как пишет Вячеслав Старшинов, «его манера игры напоминает манеру Всеволода Михайловича Боброва, да и внешне Горди Хоу чем-то напоминает нашего великого хоккеиста»[38]38
  Надо иметь в виду, что у Горди Хоу есть прозвище «мистер Локоть», отражающее его особое умение орудовать на хоккейной площадке не только клюшкой, но также локтями. В этом искусстве, порожденном жестокими правами профессионального хоккея, Всеволод Бобров не был силен, он славился открытой, честной игрой.


[Закрыть].

Имея в виду отношения между Бобровым и Тарасовым, в спортивных кругах того времени нередко говорили: «Со стороны режиссера было бы, видимо, но очень тактично поправлять Шаляпина: „Знаешь, Федя, ты не так поешь!“ И в этой связи очень интересно привести монолог Анатолия Владимировича Тарасова, произнесенный три десятилетия спустя, по свидельствующий о том, что этот сильный незаурядный человек до преклонных лет сохранил свой неуемный темперамент и по-прежнему очень горячо переживает события тех далеких лет[39]39
  Беседа с А. В. Тарасовым с его разрешения записывалась на магнитофонную ленту и, как все другие высказывания, приведенные в этой книге, дана дословно.


[Закрыть].

– Мне говорили: ну пропусти ты, не делай ему замечаний. А я отвечал: не могу! не могу! Тогда я не буду Тарасовым, не могу! Я считал, что понимаю кое-что в теории хоккея, я вот так понимаю хоккей, мне доверена команда – и я должен! Выигрывала она или нет, – это совершенно неважно. У меня была идея, своя, обязательная для тренера, идея, и Бобров в чем-то ее не выполнял… Бобров – это эпоха. Но у него есть один недостаток для современного хоккея: Бобров не любил работать на других. А мы делали команду наперед! С ним выигрывалось, да! С ним сложно жилось, но с ним выигрывалось. На него работали сначала Тарасов с Бабичем, а потом Шувалов с Бабичем. И все выигрывалось. Но на него ра-бо-та-ли! А принцип, который стал после ухода Боброва, – иной: у нас были Фирсовы, Александровы, Майоровы, Старшиновы, и принцип игры друг на друга обязателен. Обязателен! Уважение друг к другу обязательно! Принцип колхозного хоккея! Это принцип, которым мы выиграли. Потому что если у нас будут «звезды» в понимании канадского хоккея, на которых все работают, мы ничего не выиграем. «Звезду» легко нейтрализовать. Когда Сологубов нейтрализовал Боброва, мы выиграли у ВВС[40]40
  В этом месте Анатолия Владимировича, видимо, несколько подвела память. Необходимо вновь напомнить, что все три года, пока Бобров играл в ВВС и тренировал эту команду, именно летчики становились чемпионами, а армейцы занимали второе место.


[Закрыть]. Значит, Бобров, или перестраивайся, или… Я ему говорил об этом: маленько, маленько, ведь идет разговор не о том, чтобы ты столько же пасов давал своим партнерам, сколько они тебе. Это глупости, у тебя самое сильное – это забивание. Ну и забивай! Но будь благодарен, подойди к Женьке, похлопай по плечу: Макар, спасибо тебе, какой пас ты выдал! Будь благодарен за то, что на тебя работают. Будь благодарен, извинись иногда, что ты не отработал за кого-то в оборону, извинись! А он не мог… Он Шаляпин был! А я не мог смириться, потому что тогда я потеряю… Тогда я не нужен как тренер! Потому что я решил создать коллектив. Позже я убирал многих игроков, кто ставил себя выше. Это главное!

Кто осмелится сказать после этих слов, за которыми угадывается драматическое столкновение характеров, что спорт – это просто голы и секунды?

Конечно, надо сделать скидку на то, что Анатолий Владимирович говорил без подготовки, однако свое педагогическое, тренерское мировоззрение он высказал очень точно. К этому можно добавить, что как раз в тот период, о котором вспоминает Тарасов, он подарил одному из хоккеистов свою первую книгу, сделав на ней такую надпись: «Одному из тех, кто помогал мне в перестройке команды на социалистический путь». Но парадокс состоит в том, что опять-таки в те же самые годы, к которым относятся и вышеприведенные слова Тарасова и его дарственная надпись на книге, именно он, Анатолий Владимирович Тарасов, опубликовал в «Советском спорте» уже цитированную ранее статью, где говорилось, что «не ущемляя своей яркой индивидуальностью творчества партнеров, Бобров способствовал развитию в каждом из них наиболее ценных качеств».

И в данном случае трудно удержаться от того, чтобы не привести еще одну дарственную надпись, сделанную на книге. Книга эта называется «Рыцари спорта», ее автор – Всеволод Михайлович Бобров. На оборотной стороне титула одного из экземпляров этой книги написано: «Великому человеку Аркадию Ивановичу Чернышеву – от автора. С ув. Вс. Бобров». И дальше приписка крупным почерком: «Пусть всегда будет правда, пусть всегда будет счастье, пусть всегда будет дружба. С Новым, 1972 годом».

А правда состоит в том, что хоккейный авторитет Всеволода Боброва был слишком велик и Анатолий Тарасов не мог поставить перед Бобровым ту альтернативу «или – или», о которой он вспоминает. Точно так же не удалось Тарасову подчинить своей воле и Евгения Бабича, который находился как бы под защитой Боброва. Кстати, очень нетрудно представить, как могли реагировать на тренерские нравоучения по поводу благодарностей и извинений два ближайших, закадычных друга – Всеволод Бобров и Евгений Бабич. За много лет между ними сложились отношения, о которых уже шла речь и суть которых можно было бы выразить так: Бабич был безмерно счастлив, что судьба свела его в одной тройке с Бобровым, и с готовностью, самоотверженно «работал» на Боброва – в этом был залог их удивительной сыгранности. Однако Тарасова такие отношения между друзьями не устраивали, поскольку не соответствовали его тренерскому идеалу. И он брался подправить не только хоккей, но и саму жизнь…

Но то, что не удалось Анатолию Владимировичу в ситуации Бобров – Бабич, через несколько лет, обладая гораздо большим тренерским авторитетом, он упрямо осуществил по отношению к Вениамину Александрову. В своей книге «Совершеннолетие»[41]41
  Анатолий Тарасов. Совершеннолетие. Литературная запись О. Спасского. «Молодая гвардия», 1970.


[Закрыть] Тарасов мимоходом пишет об Александрове строки, за которыми встает целая драма: «Возьмем хотя бы Александрова, его называли вторым Бобровым, но играл Александров иначе. Он сумел избавиться от увлечения индивидуальной игрой».

Да, Вениамин Александров действительно по манере игры сильно походил на Всеволода Боброва, если можно так сказать, развивал его стиль, был в хоккее его духовным преемником: дриблер-виртуоз, он отличался на поле особой зоркостью и нацеленностью на ворота противника, не любил силовой борьбы. Но если перелистать подшивки газет со спортивными отчетами начала шестидесятых годов, то можно обнаружить в них немало критических замечаний в адрес Александрова, – журналисты ссылались на мнение тренера ЦДСА и сборной команды Тарасова. Более того, Анатолий Владимирович обвинял Вениамина в трусости, во время одного из чемпионатов мира его даже чуть не исключили из состава сборной – за то, что Веня избегает «жесткого хоккея». Тарасов упорно «ломал» молоденького Александрова, подгоняя его под свой тренерский идеал, и за словами «сумел избавиться» кроется немало мучений, терзаний и несправедливых обид, которых натерпелся в тот период Вениамин. Нет, конечно, речь не шла о каких-то административных и прочих мерах, которые могли бы применить к хоккеисту. Но дело в том, что Тарасов явно ущемлял спортивную индивидуальность своего подопечного. И хотя делал он это не из личных, а из принципиальных соображений, будучи твердо убежденным, что современному хоккею нужны ледовые бойцы, и только они, – такая категоричность всегда опасна. И действительно, история хоккея с шайбой очень быстро опровергла максимализм суждений Анатолия Владимировича, доказав, что Вениамин Александров в том «виде», в каком сотворила его природа, тоже мог бы стать замечательным хоккеистом, возможно, еще более выдающимся, чем мы его знаем.

Не где-нибудь, а в особо жестком канадском профессиональном хоккее самым результативным игроком стал Уэйн Гретцки, который играет в стиле Боброва – Александрова, избегая силовой борьбы, и он не только прекрасно вписался в ансамбль крутых нравом североамериканских «профи», а стал лучшим среди них.

Немаловажно в этой связи заметить, что Всеволод Михайлович Бобров, неотступно отстаивая свою точку зрения на развитие хоккея, в то же время очень бережно относился к спортивным индивидуальностям игроков, следуя примеру своего футбольного наставника Бориса Андреевича Аркадьева. Много позднее в своей большой статье о футболе Евгений Евтушенко весьма точно сформулировал отношение к спортсменам таких тренеров, как Аркадьев или Бобров: «…футбол живет по законам искусства, а не по законам технологии, и в футболе индивидуальный талант – компонент решающий, хотя, конечно, в коллективных сочетаниях».

И пожалуй, наиболее ярким, точнее, символическим примером понимания души спортсмена, понимания, которым отличался Бобров, может служить то, что произошло с известным советским голкипером, защищавшим ворота сборной команды страны, Борисом Разинским.

Борис вырос на Дальнем Востоке, потом долго жил в Туле. Он много переезжал и всюду играл в футбол только в нападении, пытаясь подражать своему кумиру Всеволоду Боброву. После десятилетки подал документы в Московский институт физкультуры, но не прошел медкомиссию: во время осмотра обнаружилось, что у него одна нога… короче другой на 4 сантиметра. Этот казус, как вскоре выяснилось при повторном обследовании, никакого отношения к области медицины не имел, а происходил из неисправности измерительной рулетки. В итоге Разинский в инфизкульт поступил.

Но еще в дни вступительных экзаменов Борис помчался в Сокольники, на стадион, где тренировались футболисты ЦДКА, чтобы наконец-то увидеть своих кумиров живыми. Он подавал мячи из-за ворот, с восторгом наблюдая, как «стучат» Владимиру Никанорову Николаев, Демин, Гринин и другие знаменитые игроки. Но у Никанорова вдруг развязался шнурок бутсы, он на минуту покинул ворота, а форвардам не хотелось делать паузу… Разинский ринулся в пустые ворота и за одну минуту в бросках «вытащил» такое количество мячей, которого оказалось вполне достаточным, чтобы армейские футболисты отвели его к Аркадьеву.

Так началась вратарская карьера Бориса Разинского.

Но в душе он всегда оставался нападающим и много позже, когда выступал за одесскую команду «Черноморец», осуществил свою мечту. Во время матча с рижской «Даугавой» он попросил тренера «Черноморца» Всеволода Михайловича Боброва разрешить ему поиграть в нападении. С такими просьбами Разинский обращался к тренерам и раньше, однако никто не позволял ему этой вольности, поскольку наставники справедливо опасались, что лучший голкипер может получить травму. У Боброва, конечно, тоже были такие сомнения, однако Всеволод Михайлович видел, как горячо рвется Разинский в нападение, понимал душу спортсмена. И Бобров оказался единственным тренером, который рискнул временно потерять хорошего вратаря, зато доставить одному из своих подопечных огромное моральное удовлетворение. «Человеческий фактор» был для Боброва важнее, чем пресловутая «проблема очков».

В итоге во втором тайме вратарь Разинский стал играть нападающим, о чем и было не без удивления сообщено в отчете на страницах «Советского спорта». После этого почти половину сезона Борис был форвардом, забивая чуть ли не по мячу в каждом матче.

И этот пример вновь подчеркивает различие тренерских концепций Всеволода Боброва и Анатолия Тарасова, который в случае с Вениамином Александровым, попросту говоря, не допустил появления в нашем хоккее «второго Боброва». Хотя именно Тарасов, а никто другой, в своем предисловии к книге «Хоккей» Ллойда Персиваля писал: «Высокое индивидуальное мастерство Боброва подкреплялось творческой коллективной игрой Бабича и большой работоспособностью Шувалова, добросовестно выполняющего главным образом оборонительные функции. Это и была тройка, составленная из так называемых разнотипных хоккеистов, умело дополняющих друг друга».

Да, категоричность и максимализм Анатолия Владимировича Тарасова, которые, в частности, кроются и за фразой «У меня была своя, обязательная для тренера, идея», очень свойственны его характеру.

Но поздней осенью 1953 года именно эта своего рода исступленность помешала Тарасову осуществить самую большую и самую высокую мечту его жизни.

Он смело, творчески и талантливо предвидел хоккей будущего. Но он слишком поторопился в создании «команды наперед», слишком форсировал события, и объективный ход развития советского хоккея с шайбой привел к тому, что Анатолия Владимировича Тарасова отстранили от руководства сборной командой СССР как раз в тот момент, когда она готовилась к поездке на свой первый чемпионат мира – в Сток-гольм-54. Конечно, спорт – это всего лишь спорт. Однако, как со всей очевидностью показали события последних олимпийских лет, в спорте порой находят отражение очень важные, отнюдь не спортивные процессы. И в том, что произошло в советском хоккее накануне первого в его истории чемпионата мира, явственно отразились те благотворные тенденции нашей общественной жизни, которые позволяли очень демократично, на основе всестороннего изучения фактов принимать наиболее верные решения.

Когда летом 1953 года команда ВВС прекратила свое существование, тройка Бобров – Шувалов – Бабич без особого энтузиазма перешла в армейский коллектив, который тренировал Тарасов. По времени это совпало с периодом, когда очень активно стали развиваться международные спортивные связи и подготовка к участию в хоккейном чемпионате мира иступила в решающую стадию.

Еще 31 декабря 1951 года на имя тогдашнего президента Международной лиги хоккея на льду канадца В. Харди было отправлено из Москвы официальное письмо за подписью председателя Всесоюзной секции хоккея П. Короткова. Письмо начиналось такими словами: «Всесоюзная секция хоккея просит рассмотреть вопрос о присоединении Всесоюзной секции хоккея к Международной лиге хоккея на льду…» Вскоре, 14 февраля 1952 года, на 36-м конгрессе ЛИХГ, проходившем в Осло, советские хоккеисты были приняты в ряды этой международной спортивной организации.