Текст книги "Год рождения - СОРОК ПЕРВЫЙ (с иллюстрациями)"

Автор книги: Анатолий Кузьмичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

3

– Ни лица, ни воинского звания вошедшего в землянку человека командир Сотой сразу не разглядел. Но подумал: раз охрана и Лясковский пропустили, значит…

– Генерал-майор Найденов, – с порога представился вошедший. – По личному поручению главнокомандующего направлением. Я говорю с генералом Руссияновым?

– Именно с ним. Прошу садиться.

Иван Никитич, успевший подремать после возвращения из 355-го всего какой-нибудь час, поспешно надел китель, застегнул пуговицы, мысленно обещая дать кому следует нагоняй за то, что сначала не доложили, а вот он теперь вынужден принимать представителя главкома в таком виде…

– Маршал Тимошенко, – начал генерал Найденов, – приказал передать вам следующую директиву. – Он расстегнул новенькую планшетку, достал из-под целлулоидной пленки пакет: – Ознакомьтесь, и если есть вопросы…

Директива предписывала:

«1. Вы с дивизией подчиняетесь Главнокомандующему Западным направлением.

2. Доукомплектуйтесь и сколотите части дивизии, обеспечив их артиллерийским снабжением.

3. Установите связь с действующими впереди вас соединениями 24-й армии и в зависимости от создавшейся обстановки действуйте по своему усмотрению с немедленным донесением о вашем решении Главнокомандующему Западным направлением. Главнокомандующий рекомендует использовать дивизию на главных направлениях, ведущих на Вязьму, там, где действия противника окажутся более активными… Части, уже введенные в бой в составе 24-й армии, до окончания боя с фронта не снимать» {22}22
  ЦАМО, ф. 246, оп. 12928, д. 2, л. 168-17


[Закрыть].

– Маршал Тимошенко, – сказал Найденов, заметив, что генерал Руссиянов закончил чтение, – хорошо знает вашу дивизию, Иван Никитич, и высоко оценивает ее действия в районе Минска… Ваш опыт борьбы с танками противника обобщен и распространяется в специальной листовке политуправления фронта {23}23
  Экземпляр листовки находится в одном из залов Центрального музея Вооруженных Сил СССР. В ней, в частности, говорится: «Храбрый, хладнокровный советский воин сумеет найти способ, чтобы уничтожить танки врага. Капитаны Тертычный и Коврижко – воспитанники Н-ской ордена Ленина стрелковой дивизии, смело уничтожали фашистские танки. Они наливали в бутылки бензин, закрывали бутылки пробкой так, чтобы кончик тряпки длиной 8-10 сантиметров выходил наружу… и бросали бутылку на моторную группу или выхлопную трубу танка. Бутылка разбивалась, бензин обливал танк, от горящей тряпки воспламенялся, и танк горел».


[Закрыть].

– Передайте маршалу нашу благодарность за высокую оценку боевых действий дивизии. Мы постараемся и впредь оправдать почетное звание орденоносного соединения… («А орден Ленина у Якимовича. – Эта неожиданная мысль пронзила вдруг все существо командира Сотой. – А Якимович… Кто скажет, где сейчас Михаил Викторович Якимович, кто ответит?») Листовки я, к сожалению, не видел.

– Я привез вам несколько экземпляров, – Найденов опять со щелчком расстегнул планшет и достал оттуда тонкую пачку листовок. – Пожалуйста. На днях военный совет с учетом опыта вашей дивизии подписал и специальные указания по борьбе с танками {24}24
  В «Указаниях по борьбе с танками» отмечается: «Для пехоты, которая зарыта в землю и тщательно замаскирована, танки не представляют опасности. В этом отношении ярким примером являются действия частей 100-й ордена Ленина стрелковой дивизии, которая уничтожила до 300 танков врага» (ЦАМО, ф. 1, оп. 4589, д. 18, л. 299–301).


[Закрыть]. Дивизия получит их обычным порядком – через штаб армии. У вас есть вопросы по существу директивы? Нет? Отлично. Хочу добавить: о ней поставлен в известность генерал Ракутин, и вашей дивизии будет оказано всяческое возможное содействие в доукомплектовании и довооружении.

– Благодарю.

– И последнее. Не теряя времени, пошлите своего представителя в штаб направления, чтобы подобрать для дивизии командный состав. Там, в командирском резерве, есть командиры из полков вашей дивизии – те, кто вышел из окружения. Думаю, они охотно к вам вернутся. Кадровикам на этот счет будут даны необходимые указания. С рядовым и сержантским составом, как вы сами должны понимать, дело несколько сложней. А подавляющей массе командно-политического состава, несмотря на то, что им пришлось находиться на временно оккупированной территории, мы вполне доверяем.

На совещании командного состава штаба дивизии и полков генерал Руссиянов обратил внимание на самое существенное, по его мнению, обстоятельство – на нехватку времени и призвал всех командиров приложить максимум усилий для обучения нового пополнения.

– Необходимо, – сказал он, – чтобы каждый боец овладел навыками современного боя, знал свое оружие, не боялся вражеских танков и умел с ними бороться. Приказываю всем без исключения командирам лично проводить и постоянно контролировать обучение пополнения ~ как групповым, так и индивидуальным методом. Проверку качества занятий буду проводить сам.

Комиссар дивизии Филяшкин подчеркнул особую роль политработников в этом важном деле, призвал партийные организации полков, всех коммунистов и комсомольцев – участников боев показать пример в обучении вновь прибывшего пополнения.

– Кирилл Иванович, – сказал своему комиссару командир дивизии, когда после совещания они остались вдвоем, – я прошу вас сегодня же, вот сейчас, поехать в штаб направления… Там в командирском резерве есть наши люди. Возьмите, кого можно, пусть возвращаются в дивизию… И обязательно узнайте все, что будет возможно узнать, о Якимовиче и Зыкове. Обязательно!..

– Я вас понял, Иван Никитич.

В командирском резерве из «своих» он нашел немногих – в основном тех, кто служил в 331-м и выходил из окружения в отряде капитана Бабия – самого Василия Бабия, капитана Максима Старкова, старшего лейтенанта Ивана Марчука, кое-кого из политработников, из ротных и взводных командиров. Расспрашивал, кого только мог, и о подполковнике Якимовиче и батальонном комиссаре Зыкове – никто ничего не знал.

В дивизию возвращались на другой день. В открытом кузове полуторки ехали не только «старички», ветераны Сотой, но и вновь назначенные в дивизию командиры и политработники: новый командир 85-го стрелкового полка майор В. Карташов, новый командир 331-го майор И. Солошенко, новый начальник политотдела дивизии батальонный комиссар М. Моисеев… Готовность, с которой кадровики пополняли Сотую, говорила прежде всего о том, что дивизию скоро наверняка бросят в бой и поставят перед ней новые нелегкие задачи.

4

Поздним июльским вечером в лесную деревушку Волочек (недалеко от Дорогобужа) прибыла колонна автомашин – несколько легковушек, небольшой штабной автобус и броневики охраны. Командующий 24-й армией генерал-майор Ракутин был заранее предупрежден: к вам с группой командиров едет командующий войсками вновь созданного Резервного фронта генерал армии Жуков. Пока ждали, было время кое над чем поразмыслить. Почему вдруг начальник Генерального штаба назначается командующим войсками фронта, да еще в принципе такого, который за редким исключением не имеет дела с противником и называется-то именно поэтому Резервным? Почему командующий этим фронтом находит необходимым и срочным прежде всего побывать именно в 24-й армии, внезапно переданной из состава Западного фронта в состав Резервного? Ракутин хоть и не мог утверждать этого наверняка, но события эти он связывал прежде всего с Ельней, с Ельнинским выступом, который войска его армии обложили с трех сторон и все эти дни стараются всячески помешать немцам накапливать там силы для броска на Москву.

Жуков был хмур и неразговорчив – слишком тяжелое впечатление оставила у него дорога от Гжатска до этой маленькой деревушки Волочек: почти все время справа – на западе и на юге, – в том направлении, куда ехала колонна машин, колыхались низко по горизонту кровавые зарева. Оттуда же изредка доносился глухой, тяжелый гул орудий – война, беспощадно ворвавшаяся в нашу страну, не знала ни дня, ни ночи, уничтожала все, что советский народ создавал своим трудом, поднимал после разрухи гражданской, возводил в нелегкие годы первых пятилеток.

– Доложите, генерал, обстановку на фронте вашей армии, – сухо сказал Жуков, садясь за большой стол с картами в просторной землянке командующего армией.

Ракутин прекрасно понимал, что, видя его впервые, Жуков будет сейчас очень внимательно присматриваться к нему, придирчиво оценивать и взвешивать каждое его слово, тем более что довоенная служба в пограничных войсках должна была неизбежно наложить свой отпечаток на стиль работы и образ мышления командующего армией.

Он начал с обстановки и дислокации войск на северном фасе Ельнинского выступа. Жуков слушал его внимательно, посматривая на карту, и перебил только один раз, когда Ракутин докладывал, что в боях за Ушаково отличился 355-й стрелковый полк 100-й стрелковой дивизии, а основные силы дивизии под руководством генерала Руссиянова приводят себя в порядок после выхода из окружения и дислоцируются в настоящее время в лесах севернее Подмошья.

– Знаю Руссиянова! – сказал Жуков. – Вместе служили когда-то в Слуцком гарнизоне. У него был там отличнейший полк!.. Полагаю, что и дивизия отличная, если судить о ее действиях под Минском… Вы имеете отличного комдива, генерал! Продолжайте!

Судя по всему, командующий фронтом докладом генерала Ракутина остался доволен. Вопросов почти не задавал, кроме нескольких – чисто уточняющих. В таком же духе поинтересовался некоторыми деталями и приехавший вместе с Жуковым командующий артиллерией Резервного фронта генерал-майор Говоров.

– Все! – Жуков резко поднялся над столом, уперся в него обеими руками. – Устройте нас где-нибудь на ночь, Константин Иванович. Завтра рано утром – в войска. Я хочу посмотреть все сам.

Почти весь день пробыв на переднем крае, побывав на командных и наблюдательных пунктах не только многих дивизий, но и полков, дугой обложивших Ельнинский выступ, генерал армии Жуков пришел к определенным выводам. Первое и самое главное, в чем он убедился воочию: противник прочно укрепил свои позиции, продолжает наращивать их оборонительную мощь. Так называемый выступ, по существу, стал сильным укрепленным районом: танки и штурмовые орудия зарыты в землю и превращены в доты и неподвижные огневые точки, оборонительные позиции пехоты состоят из нескольких рядов траншей, кроме основных рубежей, имеются запасные и отсечные. Танкоопасные направления заминированы и перекрыты рвами, все пути подхода к переднему краю немцев пристреляны. Срезать Ельнинский выступ сейчас 24-я армия даже при высоком наступательном духе ее бойцов и командиров была не в состоянии. Ее необходимо усилить двумя-тремя дивизиями и артиллерийскими частями, в достаточном количестве обеспечить боеприпасами и материальными средствами. Своим мнением о положении дел поделился с командующим фронтом и командующим армией и генерал Говоров. Он отметил, что артиллерийская разведка недостаточно хорошо выявила огневую систему вражеской обороны, поэтому артиллерийский огонь с нашей стороны ведется большей частью не по точно разведанным, а лишь по предполагаемым целям. Мало того, что он по этой причине неэффективен – такая практика ведет к огромному и зачастую бесполезному расходу боеприпасов.

– Итак, – подводя итоги совещания в штабе армии, сказал Жуков, – контрудар надо тщательно спланировать, рассчитать и обеспечить материально. Для этого нам понадобится не менее десяти-двенадцати дней. Особо обращаю ваше внимание на следующее: все должно проводиться втайне от противника. Режим оборонительных боев армии должен оставаться неизменным, следует так же, как и раньше, наносить врагу урон артиллерийским и минометным огнем, действиями стрелковых подразделений, использовать каждую возможность для улучшения своих позиций. Немцы ничего не должны заподозрить. Что же касается перегруппировки сил и средств и подтягивания резервов, то все это должно проводиться только в темное время суток, в режиме полного радиомолчания при максимальном сокращении телефонных переговоров.

Иван Никитич Руссиянов не мог знать, что генерал армии Жуков в разговоре с командующим 24-й армией Ракутиным вспомнил его добрым словом, вспомнил их совместную службу, высоко отозвался о его командирских и человеческих качествах. И сделал зарубку в своей цепкой рационально-расчетливой памяти, имея в виду недалекое будущее.

Директива командующего Резервным фронтом, полученная через штаб армии, и слегка удивила его и слегка – чего ж тут скрывать! – польстила его самолюбию: командиру Сотой было приказано принять руководство северной группировкой советских войск (из состава 24-й армии) в ходе ближайшей операции по ликвидации Ельнинского выступа. Предлагалось провести рекогносцировку местности в районе населенных пунктов Ушакове, Макаринки, Быково, Семешино с расчетом на наступление в ближайшие дни в юго-западном направлении.

На рассвете 3 августа генерал-майор Руссиянов, старший батальонный комиссар Филяшкин, новый начальник штаба дивизии майор Кащеев с оперативной группой штадива, выполняя приказ фронта и армии, выехали из леса севернее Подмошья в район предстоящих действий на рекогносцировку. Стояло теплое безоблачное августовское утро. Точной даты наступления еще никто не знал. А до него оставалось всего шесть дней.

5

Сутки спустя, 4 августа, в Борисов, в штаб группы армий «Центр», прибыл Гитлер. Его сопровождали генерал-фельдмаршал Кейтель, генерал артиллерии Йодль, полковник службы генерального штаба Шмундт, охрана, секретари, несколько офицеров для поручений. В весьма продолжительной и весьма сумбурной беседе с командующим группой армий генерал-фельдмаршалом фон Боком, с командующими танковыми группами Гудерианом и Готом, а также с другими высшими офицерами штаба группы, Гитлер изложил свою точку зрения на ведение дальнейших операций Восточного похода. К изумлению многих присутствовавших он предпочел экономические цели войны политическим и объявил, что взятие Москвы является, по его убеждению, делом третьестепенной важности. Первой достижимой целью вермахта он считал Ленинград и русское побережье Балтийского моря – в связи с тем, что в этом районе имеется большое число промышленных предприятий, а в самом Ленинграде находится единственный завод по производству сверхтяжелых танков, а также в связи с необходимостью устранения русского флота на Балтийском море.

– Мы должны достичь этой цели к двадцатому августа, – сказал Гитлер. – Я не сомневаюсь в успехе группы армий фон Лееба, усиленной пикирующими бомбардировщиками Рихтгофена, севернее озера Ильмень. После этого значительная часть авиации и сухопутных войск группы армий «Север» будет передана вам, Бок.

Благоприятно, по мнению Гитлера, складывалась обстановка и на юге, где намечается уничтожение крупных сил противника. Именно поэтому на втором месте по важности стоит сейчас юг России, Донецкий бассейн и район Харькова, где расположена вся база русской экономики. Поэтому он находит целесообразным уже теперь повернуть крупные силы группы армий «Центр» на юго-восток, а на восточном направлении лучше пока избрать оборонительный способ действий. Надо учитывать и климатические условия, добавил Гитлер. Эксперты докладывают, что период осенних дождей начинается на юге России уже в середине сентября, тогда как в районе Москвы – лишь с середины октября…

Но военная верхушка продолжала отстаивать свою точку зрения. Неделю спустя после совещания в Борисове, когда советские войска уже начали вгрызаться в оборонительные позиции немцев по всему фронту Ельнинского выступа, штаб оперативного руководства – ОКБ – после детальной оценки обстановки рекомендовал верховному командованию вермахта следующее: «Подготовить к концу августа наступление группы армий «Центр» с нанесением главного удара на Москву с таким расчетом, чтобы впоследствии танковая группа Гудериана, преследуя противника, могла повернуть на юго-восток и наступать вниз по течению Дона». А еще неделю спустя штаб оперативного руководства подтвердил свои выводы: «Следовательно, в начале сентября группа армий… может занять намеченные исходные районы для наступления на Москву и вскоре перейти в наступление (имея подвижные соединения на обоих флангах)… Это наступление направлено против наиболее боеспособных армий, оставшихся еще у противника… Максимальная вероятность овладения Москвой обеспечена» {25}25
  См.: Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма. М., 1973, т. 2, с. 224–228.


[Закрыть].

6

Все шесть дней, оставшиеся до наступления, комиссар Сотой Кирилл Иванович Филяшкин провел в частях, возвращаясь в штаб только переночевать.

Личный состав частей о предстоящем наступлении, а тем более о направлении действий дивизии и времени вступления в бой, разумеется, не знал. Но люди чувствовали: намечается что-то серьезное. Полки получали пополнение, оружие, боеприпасы, их командиров часто вызывали в штаб дивизии, интенсивно проводились и дневные и ночные занятия, на которых отрабатывались не только приемы ведения оборонительного боя – подразделения оттачивали элементы боя наступательного, сколачивались и учились эффективно действовать небольшие штурмовые группы. Наблюдатели и разведчики артиллерийских полков, сменяя друг друга, круглые сутки проводили в окопах частей первого эшелона, засекая цели на переднем крае и в глубине вражеских оборонительных позиций. Тыловые службы по ночам подвозили на пункты боепитания снаряды, патроны, гранаты, бутылки с зажигательной смесью. Везде прошли партийные и комсомольские собрания с одной для всех повесткой дня: в будущих боях коммунист – пример мужества и отваги. Более трехсот бойцов и командиров частей дивизии подали в эти дни заявления с просьбой о приеме в партию. И естественно, каждый догадывался, чувствовал сердцем – скоро будем наступать. Скоро!

Комиссар считал своим долгом, своей служебной и партийной обязанностью встретить по возможности каждую группу прибывающего пополнения, рассказать ему о боевой истории дивизии, о тех боях, которые она вела под Минском, о том, как дралась в окружении, пробиваясь к своим. Его по-настоящему порадовали прибывшие в дивизию сибиряки и молодые шахтеры Донбасса и Подмосковья. Но особое, трудно объяснимое чувство испытал он, знакомясь с пополнением, прибывшим из Ленинграда, – это были политбойцы-добровольцы коммунистического батальона. Его трогала молчаливая суровая решимость седоволосых ветеранов, старых партийцев, сильных своей верой и убежденностью, трогала искренность и чистота помыслов людей, ни разу еще не державших в руках оружия, но с открытым сердцем, добровольно пошедших служить Отечеству в тяжкий для него час. И больно – от великого уважения – сжималось сердце, когда он разговаривал с семнадцатилетними мальчиками – комсомольцами, бывшими учениками ленинградской артиллерийской спецшколы; они упросили-таки взять их на фронт, они уже чувствовали себя профессиональными военными, рвались в бой…

За несколько дней до начала наступления в дивизию вернулся измотанный боями за Ушаково 355-й стрелковый полк. Дислоцированный в лесах севернее деревни Кондраты, он тоже получил пополнение личным составом и материальной частью и, имея в качестве усиления отдельный дивизион противотанковых орудий и один дивизион 46-го гаубичного артиллерийского полка, по плану операции должен был находиться в резерве командования северной ударной группировки.

Последние часы перед наступлением… Ночь с 8 на 9 августа…

Вернувшись из штаба дивизии, командиры 85-го и 331-го стрелковых полков отдали приказ: выступать, начать выдвижение на исходные позиции. Их должен был поддерживать 34-й пушечный артиллерийский полк и другие средства усиления.

Из лесов в районе населенных пунктов Кряково и Подмошье батальоны вышли с таким расчетом, чтобы к рассвету уже быть на исходных позициях на рубеже Быково – Митино и успеть там окопаться. Узкими лесными дорогами колонны шли быстрым уверенным шагом. Артиллерийские батареи на конной тяге, обгоняя пехоту, выдвигались на свои заранее намеченные огневые позиции… Наконец лес остался позади – и показалось: громче и увесистей стало глухое бормотание передовой, как и все эти ночи, залившей горизонт негаснущими заревами пожаров.

Командир 85-го стрелкового полка майор Карташов выехал на свой командный пункт севернее деревни Митино несколько раньше и сам встретил подходившие батальоны. Каждый из них уже знал свой участок исходного рубежа, и указывать им позиции не было нужды – накануне провели рекогносцировку.

Со своего НП командир полка мог бы без помех наблюдать за движением стрелковых рот, но сейчас, в серых предрассветных сумерках, их разглядеть было трудно. К тому же на окраине Митина там, где были основные исходные позиции полка, еще дымилось несколько догорающих изб, и розоватый, словно подкрашенный кровью дым стелился по самой земле.

Телефонная связь с батальонами была установлена быстро. Теперь оставалось ждать выхода на назначенные рубежи остальных частей дивизии и начала артиллерийской подготовки. А потом в полном соответствии с планом наступления северной группировки войск 24-й армии на Ельню – вперед и только вперед!

Тревожный длинный зуммер телефона поднял майора Карташова с земляного выступа в стене землянки. Звонил командир первого батальона:

– Меня атакует пехота противника!

Спустя несколько минут об атакующем их противнике доложили и другие комбаты. Выходит, немцы почувствовали недоброе и решили нанести упреждающий удар. И то, что в дивизии посчитали обычным «дежурным» артобстрелом, было, по сути дела, артподготовкой. А батальоны-то почти на голом месте, они наверняка не успели окопаться на исходных, да и окапываться всерьез был ли смысл: здесь же не рубеж обороны, а исходный рубеж для броска вперед!

Карташов немедленно связался с командиром дивизии, доложил обстановку.

– Знаю, – жестко и раздраженно ответил ему генерал Руссиянов. – Позиций не оставлять ни при каких условиях. Все!..

(Здесь необходимо сказать вот что: Гитлер сумел-таки убедить своих генералов – наступление на Москву было отложено. Разумеется – ненадолго, временно, до решения других стратегических задач, казавшихся фашистской верхушке более важными и более легко выполнимыми. Но глубинная суть дела заключалась тут не в заранее спланированной стратегии, а в реально складывающейся обстановке, которую вермахт и его командование пытались, но не могли подчинить своей воле. Стойкое, становившееся все более организованным и продуманным сопротивление Красной Армии на западном стратегическом направлении заставило танковые дивизии Гудериана и Гота притормозить, а вслед за ними остановились полевые армии Штрауса и фон Клюге. Потери в войсках и технике, особенно в танках у немцев были огромными. Тут уж не до наступления на Москву!..

Но в полосе группы армий «Юг» обстановка для противника складывалась более благоприятно. Пополнив солдатами и новыми машинами 2-ю танковую группу, гитлеровское командование повернуло ее и часть полевых армий на юго-восток, рассчитывая окружить наш Юго-Западный фронт, и прежде всего – советские войска в районе Киева. Однако вести серьезное наступление в том направлении можно было при одном обязательном условии – прочного прикрытия левого фланга наступающей группировки, так как над ним угрожающе нависали армии Резервного фронта русских. В числе прочих мер, принятых в. этом смысле командованием немецких сухопутных войск, было и укрепление Ельнинского выступа, который в дальнейшем предполагалось использовать как трамплин для решительного прыжка на Москву.

Именно поэтому фашистская разведка очень внимательно следила за всем, что происходит у русских на западном направлении и в частности – в районе Ельни. Нашим же частям даже при самых тщательных и строгих мерах предосторожности скрыть подготовку к наступлению было очень трудно, тем более что у нас в тылах действовала вражеская агентура, в основном – сброшенная с самолетов. И вполне естественно, что как только у противника возникли обоснованные подозрения в том, что наши войска готовят наступательный удар, он попытался их упредить).

Фашистская пехота двинулась на позиции 85-го стрелкового полка после короткой, налетевшей, как шквал, артиллерийской подготовки. Со своего наблюдательного пункта на высотке чуть западнее Митина майор Карташов видел в бинокль, как по вытоптанному, местами выгоревшему некошеному полю идут сквозь сизый, слоящийся по земле дым цепи немецких автоматчиков. Идут то шагом, то легкой рысцой, почти не пригибаясь, не используя никаких укрытий… «Шнапсом подогрели сволочей… Ладно, сейчас встретим!»

Ему удалось быстро связаться с командиром 34-го артиллерийского полка, только что занявшего огневые позиции. Майор Минервин, сменивший недавно выбывшего из строя майора Останьковича, был на своем наблюдательном пункте за позициями одного из стрелковых батальонов. Сказал, что все видит и скоро даст огоньку.

Но и разрывы снарядов, уже через минуту начавшие вздымать землю в гуще цепей немецких автоматчиков, казалось, не произвели на тех никакого впечатления. Убитые оставались лежать на земле, а те, кто уцелел, продолжали настырно продираться к окраине Митина сквозь густой дым разрывов. Думалось: нет им конца – они лезли как саранча, перешагивая через убитых и раненых. Десятками косили их расчеты пулеметных рот полка, но гитлеровцы не останавливались – с воплями и стрельбой шли напролом.

– Приготовиться к контратаке, – приказал майор Карташов комбатам и снова связался с майором Минервиным, попросив его прекратить артогонь, чтобы не задеть своих: через минуту-другую стрелковые роты должны подняться в рукопашную.

Он опустил бинокль, вытер платком уставшие воспаленные глаза и, когда снова поднял его, чтобы посмотреть, что там на передовой, увидел, как в дымное, жаркое, несмотря на утренний час, небо и справа, и слева, и в центре занимаемых полком исходных позиций взлетают красные ракеты.

Сотовцы пошли в штыковую.

Первые сутки боя показали многое. Своим отчаянным фанатичным сопротивлением, прочностью созданных им оборонительных позиций противник подтвердил, что придает Ельнинскому выступу огромнейшее значение и в ближней, и в дальней перспективе, что просто так он его не отдаст, что он ясно сознает: потеря Ельни может резко изменить ситуацию – сразу нависнет угроза над его войсками, готовящими удар в юго-восточном направлении, а в последующем вермахт будет лишен важного стратегического плацдарма, трамплина для запланированного на осень прыжка к Москве. Именно поэтому и на северном фланге выступа, и на южном, и в его центре враг не только отчаянно оборонялся, но и предпринимал попытки сбить наши части с занимаемых ими тактически выгодных рубежей, улучшить свои позиции. Высоты, деревушки, лесные массивы, рощи неоднократно переходили из рук в руки. Наши артиллеристы успешно срывали попытки врага вклиниться в глубину позиций советских войск. Но если врагу не было, как говорится, житья от нашей артиллерии (о точности и силе ее огня с ужасом рассказывали пленные), то фашистская авиация частенько не давала нашим артиллеристам поднять головы, выискивала их и пыталась уничтожить. Кто-то предложил для дезориентации и отвлечения немецкой авиации создать в районе занимаемых Сотой рубежей несколько ложных огневых позиций артиллерии. Нашли бревна, соорудили макеты орудий, замаскировали их небрежно – и фашистские летчики «клюнули». Обнаружив «русскую артиллерию», они обычно вываливали на ложные позиции весь запас бомб, но едва успевали пересечь линию фронта, как по немецким окопам и траншеям, по тыловым дорогам, по огневым позициям вражеской артиллерии опять точно били пушки и гаубицы Сотой. Только две батареи 46-го гаубичного полка (ими командовали лейтенанты А. Букай и В. Титаренко) нанесли врагу урон, исчислявшийся сотнями солдат, десятками орудий и пулеметов, несколькими наблюдательными пунктами, не одной колонной грузовых автомашин с боеприпасами. Меткие выстрелы артиллеристов сносили башни с зарытых в землю немецких танков, поднимали на воздух вражеские дзоты. Против фашистской пехоты успешно действовал 34-й артиллерийский полк дивизии. Его командир майор Н. А. Минервин дневал и ночевал на позициях стрелковых батальонов, подбирая для себя удобные наблюдательные пункты, чтобы точнее и эффективнее управлять огнем. Невысокий, очень подвижный, казалось, заговоренный от вражеских пуль и осколков, он вместе со своим телефонистом переходил по траншеям с одного наблюдательного пункта на другой, указывал цели, отдавал команды. И стоило только фашистским автоматчикам предпринять попытку очередной атаки, как они тотчас же попадали под прицельный огонь артиллеристов…

Жаркой была первая половина августа. Бои с короткими перерывами шли почти круглые сутки. Генералу Руссиянову пришлось выдвинуть на передний край стоявший в резерве 355-й стрелковый полк. Командирам батальонов и рот зачастую самим приходилось принимать решения на контратаку – «согласовывать с верхами» не хватало времени. Нередко сами бойцы и сержанты, видя, что складывается тяжелая обстановка, поднимали в рукопашную своих товарищей. Именно так поступил 12 августа помощник командира взвода комсомолец старший сержант Александр Сашко. Видя, что дело плохо, что фашистские автоматчики вот-вот могут прорваться в тылы батальона, он первым выскочил из окопа, увлекая товарищей:

– Вперед! За мной!..

Сотовцы погнали автоматчиков от своих позиций на подступах к деревне Гурьево, и когда показалось, что положение выправилось, что взвод лейтенанта Литвиненко (добровольца из коммунистического батальона москвичей) уже отбил вражескую атаку, командир взвода был тяжело ранен.

Сашко не растерялся, обернулся к товарищам:

– Командую я!.. Вперед!

Осколок немецкой мины огненно полоснул по его правой руке. До того мига, как Александр почувствовал боль, он успел подумать: «Как же без правой-то?.. Я ведь художник, гравер…» Но в горячке боя, как это нередко бывает, Александр Сашко почти не ощутил боли – она свалила его через несколько секунд. Но тогда он невероятным усилием воли заставил себя перехватить винтовку левой рукой, окровавленную правую взметнул вверх, крикнул:

– Вперед! За Родину!.. Вперед!..

И упал на иссохшую, развороченную танковыми гусеницами и снарядными воронками землю.

Был ему тогда двадцать один год {26}26
  Сейчас Александр Иванович Сашко живет в Ленинграде, несмотря на инвалидность, работает художником-оформителем, активно участвует в военно-патриотическом воспитании молодежи – он член президиума совета ветеранов политбойцов-ленинградцев. Почетный гражданин города Ельни.


[Закрыть].

…Из-за пометок красным и синим карандашами на полевой карте почти ничего невозможно было разглядеть. Короткие и длинные, прямые и изогнутые стрелы, ромбики, подковки, окружности и овалы – все это было так перемешано, что лишь с большим трудом удавалось определить, где же на данный момент находятся батальоны полка и где противник. И тем не менее карта отражала истинную суть событий – быстро и часто меняющуюся обстановку на передовой.

Пятый день дивизии 24-й армии, объединенные в северную группу, вгрызались во вражескую оборону на подступах к Ельне, но продвижения здесь пока, по существу, не было. В одном месте нашим частям удавалось продвинуться на два-три километра, зато в другом приходилось чуть подаваться назад под натиском превосходящих сил противника. Деревушки, высоты, перекрестки дорог по нескольку раз переходили из рук в руки.

И вот теперь, в который уж раз разглядывая карту с сотнями красных и синих пометок, командир 355-го стрелкового полка Сотой полковник Николай Шварев думал: что же еще можно предпринять, чтобы выйти наконец к Макаринкам, зацепиться за южную окраину этой деревушки и тем самым значительно улучшить позиции полка, если иметь в виду дальнейшее продвижение на юг, как это было определено боевым приказом. Вошел адъютант, пристроившийся вместе с телефонистами в соседнем отсеке землянки, как-то не очень уверенно доложил: