Текст книги "Служба в потешных войсках ХХ века"

Автор книги: Анатолий Отян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Я вскочил со стула:

– Товарищ майор, за время моего дежурства никаких происшествий…!

– Вольно, курсант, садись. И я присяду, пока машина подъедет. Кто будет звонить, я поехал на обед, а на 15 часов вызван в штаб управления. А что ты читаешь? Ма-а-ркса?:– и посмотрел на меня с нескрываемым удивлением, полистал книгу и опять спросил явно меня экзаменуя:

– А что такое фетишизм?

– Поклонение. У Маркса– деньгам.

В этот момент подъехала машина.

– Мне сейчас некогда, а завтра ровно в 11 часов зайдёшь ко мне.

– Слушаюсь, товарищ майор.

Командир уехал, а я задумался над тем, зачем меня он вызывает?

Первая мысль была, чтобы наказать за чтение во время дежурства. Но разрешалось ведь читать на дежурстве армейские уставы, значит и за Маркса не влетит. Впрочем, наказать он мог и сейчас. "А вообще, Отян, не будь дураком и не лезь на глаза начальству, обязательно заставят работать". И я не ошибся.

В 11 часов следующего дня я прибыл в штаб. Зашёл к командиру, доложил. Увидел, что перед ним лежит моё личное дело.

– Слушай, Анатолий, – (Ого! Ко мне из офицеров ещё никто по имени не обращался,) выручи меня – (!!!???) – Да ты садись. Меня заставили ходить в Университет Марксизма-Ленинизма и я должен был законспектировать работу Ленина "Шаг вперёд, два шага назад", а я запустил. Через два дня зачёт, а ты за два дня успеешь сделать. От занятий я тебя освобождаю. Тебе выпишут маршрутный лист, поедешь или пойдёшь в город, в городскую библиотеку, возьмёшь там в читальном зале книгу и работай. На вот тетрадку и всю её заполни. Всё понял?

– Так точно, товарищ майор.

– Да, никому не говори о моём поручении. Вопросы есть?

– Никак нет, товарищ майор.

– Ну иди.

Я не был рад перспективе два дня заниматься конспектированием, а с другой стороны надоела муштра и постоянное напряжение быть под надзором. Доложил командиру взвода (Был новый – старший лейтенант Громовиков). Он вопросы не задавал, но сержанты подозрительно и ехидно заулыбались. Им не понравился мой контакт с командиром, но они тоже ни о чём не спрашивали. Я пошёл в столовую, Зураб меня одного покормил, положив при этом в кашу полтарелки мяса. (Я ему чем-то нравился).

– Зураб, меня послали в город и я не знаю, вернусь ли к ужину.

Оставь мне чего-нибудь поесть.

– Канечно, кацо. На ужин картошка с сэлёдкой. А еслы хочэшь, оставлю маса.

– Спасибо Зураб. Оставь чего-нибудь.

– Обижаешь, кацо. Чэго-ныбуд не накушаешся. Я тэбэ хорошо оставлю. А хочэш я тэбе чэфир здэлаю?

– Нет, Зураб. Спасибо.

И я уехал в город. Автобус шёл до центра минут десять. Солдаты ездили в автобусах бесплатно. Это было неписанное правило. Я в автобусе у кондукторши расспросил, где мне выйти. Она мне всё объяснила. Меня поразило, как эта женщина лет сорока со мной благосклонно разговаривала, называя меня сынком. Мне после казармы и солдатских будней это было непривычно и приятно. Моя душа начала оттаивать ещё утром от обращения командира ко мне по имени, и я с хорошим чувством к этой женщине попрощался и вышел из автобуса. Я был на центральной площади города. Её окружали красивые дома, некоторые с колоннами и лепниной, преимущественно с советской символикой. Все оштукатурены. Возле одного из них галерея портретов членов Президиума ЦК ВКПб во главе с Хрущевым. В центре площади росла огромная ель, с ещё не снятыми игрушками. Её оставили расти, не спилили в процессе строительства, и это было для меня в диковинку и очень приятно. На площади работала снегопогрузочная машина. Я ещё таких машин не видел. Но больше всего я был поражён видом людей подбрасывающих снег на эту машину. Это были, как я понял, "ДЕКАБРИСТЫ". Не подумайте, что я сошёл с ума, это были наши советские декабристы.

В декабре 1958 года вышел Указ Верховного Совета СССР о наказании лиц совершивших, хулиганские поступки. Эти лица присуждались к 15 суточному аресту с применением их на общественных работах. И милиция озверела. За малейшую провинность, а иногда и без оной, людей хватали, везли сначала в КПЗ (Камера предварительного заключения), а потом к судье, который без разбору клеил 15 суток. По времени выхода Указа, таких людей называли "декабристами".

На площади была группа из пяти мужчин и одной женщины. Рядом прохаживался милиционер. Все они были хорошо одеты. Мужчины в дорогих пальто, полушубках и меховых шапках. Но я не отрывал глаз от красивой женщины, в дорогой, наверное песцовой шубе (Сибирь), и меховой шапке. Шапка всё время сползала ей на глаза, которые она постоянно вытирала рукавичкой. Шапка сбивалась потому, что женщина была пострижена налысо. Снегопогрузчик приблизился ко мне, женщина распрямилась посмотрела на меня, мы встретились взглядом, и в глазах у неё было столько мольбы ко мне, чтобы я не смотрел на её унижение.

У меня всё оборвалось внутри, я повернулся и пошёл с площади в направлении библиотеки. Я был под сильным впечатлением от увиденного и вдруг меня привёл в чувство окрик:

– Рядовой! Почему не приветствуете старшего по званию?

Я встрепенулся и остановился. Передо мной стоял незнакомый капитан.

– Виноват, товарищ капитан.

– Куда направляетесь и почему вне части?

Я объяснил и он отпустил меня, предупредив, что бы я был впредь внимательней. Я после этого случая был напряжён, боясь не увидеть вовремя офицера или патруль.

Библиотека была в двух кварталах от площади, и я опять увидел необычную картину.

Некоторые двух, трёх и четырёхэтажные, явно жилые дома, вместо первого этажа (На территории СССР первым этажом считается этаж стоящий на грунте) по всей длине имели ворота. Я не мог понять для чего, пока одни ворота не открылись, и из них выехал автомобиль "Победа". Гаражи. Позже я узнал, что у людей в Томске-7 автомобиль не роскошь, когда у нас их имели в тот период единицы.

Подобные дома с гаражами я увидел только через 11 лет в Болгарии.

Я вошёл в библиотеку. Было тепло и обстановка для меня была не совсем обычной. В большом, круглом, красивом вестибюле с колоннами, на полах лежали ковровые дорожки, а по стенам между колоннами были лепные портреты русских классиков: Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстого и других. Слева и справа на стене было написано золотыми буквами абсурдное ленинское и красивое марксовские изречения, которые я помнил с детства о том, что коммунистом стать можно лишь тогда… и что в науке нет широкой столбовой дороги…

Я чувствовал себя в своих сапожищах и бушлате медведем в бакалейной лавке, но когда зашёл в абонементный зал, меня встретила старушка библиотекарь из прошлого века, ответила на моё приветствие и спросила меня:

– Что нужно этому симпатичному юноше?

Я смутился, меня так никто не называл. За этот день ко мне все так относились, что я подумал: не сплю ли я. Старушка буравила меня глазами, ожидая ответа.

– Шаг вперёд. два шага назад, – каким-то фальшивым голосом ответил я.

– И куда так можно придти? Вам с собой, или здесь будете штудировать?

Я хотел скорее получить книжку и пойти работать, но бабуся из ХIX века не унималась.

– Вы не суеверны? – спросила она, чему я удивился ещё больше.

– Вроде нет.

– Тогда поднимитесь на второй этаж и займите тринадцатое место, тем более, что Вы родились тринадцатого числа, я увидела в Вашем документе. Вы знаете, у нас многие не хотят садится на тринадцатое место, а у нас места закреплены за читателями. Многие сегодня придут после работы, но Вас никто не потревожит, тринадцатое у нас всегда свободно.

Я поднялся не второй этаж по лестнице полукольцами, как в Эрмитаже ведущими наверх. В зале было человек пять сидящих в разных его местах. В зале был полумрак. На потолке висела большая люстра, но она не светилась. Зато на каждом столе стояла настольная лампа. Я повесил свой бушлат и фуражку на вешалку, стоящую в углу, удобно уселся и начал конспектировать труд "величайшего гения" Мне и потом в институте и пресловутых университетах приходилось сталкиваться с этой, так называемой работой. Для меня и моего понимания эта работа была недоступна. Ну какая-то сплошная муть. Я спрашивал у других людей, понятна ли им работа? Нет отвечали мне. И только преподаватели Истории КПСС и Научного Коммунизма, делали умный вид и говорили, ну как Вы не понимаете, ведь эта работа… и т.д.. И только один студент в Одесском строительном институте, эрудит, знающий несколько языков, на мои сомнения нашёл ответ, который я считаю единственно правильным.

– Анатолий, посмотрите внимательно. Король-то голый. У него все работы чепуха. В них совершенно отсутствует логика. Общечеловеческие ценности для него пустой звук. На счёт логики. Враки, что он был круглым отличником. У него по всем предметам были пятёрки, даже по закону Божию. А по логике четыре! И учтите, что его папа был инспектором учебных заведений Самарской губернии. Попробовал бы кто-нибудь не поставить Володе отлично.

Я впервые сталкивался с таким неуважительным отношением к Ильичу.

В часа три в зал стали приходить люди. Я из подо лба глядел и видел, что они с удивлением рассматривают солдата. Видно, подобный гость здесь был редкостью. Меня в свою очередь удивляло то что как сказала бабуся, у них закончилась работа. Почему так рано? И почему так много людей в читальном зале? Позже я узнал, что многие работали 4-6 часов. Вредное производство. А много людей в читальном зале потому, что в библиотеке было много раритетных книг, которые домой не выдавались. Как они попали в библиотеку? Очень просто. Атомное ведомство подчинялось Лаврентию Берии, одному из кровавых Сталинских палачей. И книги из личных библиотек репрессированных "врагов народа" попали в эту библиотеку. За достоверность сведений я не ручаюсь, но это похоже на правду.

Поработавши до темноты, в январе темнеет рано, я оделся, сдал книгу и направился к выходу. И вдруг меня осенило. Я ведь здесь могу узнать, присвоили мне уже звание Мастера спорта или нет. Я и попросил у бабуси журнал "Крылья Родины" за декабрь месяц.

– Вам повезло, только что принесли почту, я ещё не распаковала.

Она попросила меня поднять с полу и положить на стол довольно тяжёлый бумажный мешок, разрезала его и извлекла оттуда несколько книг и три экземпляра названных мною журнала..

Я попросил один посмотреть. Открыл его, он пахнул свежей типографской краской.

На предпоследней странице, о радость, было сообщение, что мне 13 декабря 1958 года присвоено звание МАСТЕРА СПОРТА по парашютному спорту. Вместе со мной было ещё десять-пятнадцать фамилий, но запомнил я только Флору Солдадзе из Москвы и Романа Берзина из Киева. Он в тот год был абсолютным чемпионом Украины. Радости моей не было предела. Старушка поинтересовалась, чему я радуюсь. Я показал. Она смотрела то на меня то в журнал, и видно не верила. Ей, наверное, была непонятна моя радость по поводу присвоения звания МС.

– Вы парашют-и-ист? Спросила она так, что это звучало как: – Вы марсианин?

Действительно, почему я тогда так был этому рад?

Самое первое, это чувство поднимающее меня в собственных глазах.

В Писании сказано: "Усмири гордыню". Я всегда её пытался усмирить, говоря себе, что нечего гордиться тем, что ты лучше других умеешь прыгать с парашютом, что есть много парашютистов гораздо лучше тебя, и что обществу дают твои прыжки? Тем более общество их оплачивает.

Но голос гордыни возражал, что раз оплачивает, значит ему это нужно.

Такие диалоги я вёл сам с собой на протяжении всей жизни. Не могу сказать, что у меня отсутствует честолюбие. Один из моих лозунгов в жизни: "Если быть, то быть лучшим". В моём окружении мне это во многом удавалось. Я ставил себе определенную цель, в разумных пределах, конечно, и, как правило, добивался её. Но я старался, чтобы моё честолюбие не переросло в чванство. Не мне судить получалось ли у меня это, но то хорошее отношение, которое у меня складывалось со многими людьми, говорит о том, что получалось.

Второе,. то что мне звание Мастера спорта давалось, как и многим другим, не легко. Я ещё расскажу когда-нибудь о моём занятии парашютным спортом отдельно, понимая что подробности мало интересны не специалистам, а здесь буду кратко излагать то, что необходимо для понимания моей службы. Скажу только, что я знаю многих ребят и девчат много лет занимающихся парашютным спортом, но так и не преодолевших заветный рубеж: выполнение нормативов позволяющих получить это звание.

И третье. Мастеров спорта тогда было меньше, чем Героев Советского Союза, а популяризировалось звание мастера достаточно широко. Не подумайте, что я сравниваю эти два звания. Герой, получивший это звание на войне не имеет себе равных по званию среди всех человеческих заслуг. Подвиг, совершённый ради спасения других людей, где цена подвигу собственная жизнь, не может иметь себе равных и в мирное время.

В общем, я был почти счастлив. Я выпросил у старушки один экземпляр журнала, пообещав его ей вернуть и спасибо бабуле, она мне его дала. И я на крыльях вылетел из библиотеки к себе в часть.

Я опять очутился на площади. Декабристов уже не было, но вспомнив ту женщину, я спустился со своих парашютных небес на землю и опять стал думать о ней.

Меня эта тема, тема унижения человека человеком, волнует по сей день Я много лет ищу ответ на вопрос: почему одни люди, иногда неплохие, унижают других людей, тоже неплохих? А может потому, что одни хотят путём унижения других подняться в собственных глазах?

Оправдать своё ничтожество перед самим собой?

Я смотрел телепередачу о том, что в Париже, после его освобождения от фашистов, мужики не участвовавшие в антифашистском сопротивлении или участвовавшие всего несколько дней в восстании перед освобождением Парижа войсками союзников и войсками генерала де' Голля, вылавливали проституток и просто женщин, спавших с немцами, и на площадях, перед толпой зевак стригли их налысо, под смех этой толпы. А где вы были "герои", когда немцы входили в Париж?

Трусливо созерцали позор своей нации? Вы, бросившие своих жён, сестёр, матерей под ноги и в постель врагу, теперь проявляли чудеса героизма, держа этих женщин за плечи, что бы они не убежали от позора и унижения. А подумали вы, что ложась с немцем в постель, она спасала от голода своих детей для будущего великой Франции?

Мне горько было это видеть, тем боле когда я вспоминал и некоторых наших женщин, повинных в этом грехе. Я уже взрослым встречал в Кировограде женщину, родившую сына от немца и её сына, на шесть лет младше меня, но мне никогда не пришла в голову мысль даже своей жене показать этого человека, обратив внимание на его происхождение. Я просто стёр это из своей памяти и вспомнил по аналогии тогда, когда это ему не навредит.

Через пару лет безобразие, при котором стригли женщин, отменили, а сам закон немного смягчили.

А эту женщину мне довелось встретить через девять месяцев, в октябре того же года, но об этом позже, в октябре.

Я и раньше говорил, что мои документы на присвоение МС посланы в Москву. Но я видел, что никто мне не верит, так как это по тем временам было почти невозможно.

Даже в десантных войсках я был первый, кто пришёл в армию с этим званием. Был до меня один срочник, получивший МС будучи в армии, Калинин. Офицеров было много. Правда некоторые из них не были спортсменами, а получили звания за "показуху", десантирование на параде в Германии перед очень высоким начальством. Но многие были классными спортсменам – парашютистами. Заслуженный Мастер Спорта, член сборной команды СССР, впоследствии тренер первых советских космонавтов полковник Никитин, заслуженный МС подполковник Щербинин и многие другие были гордостью парашютизма, а военнослужащие срочной службы прыгали мало и только после того, как генерал И.И.Лисов взялся культивировать парашютный спорт в армии, солдаты стали основной её спортивной силой. Кроме того, я был первый самый молодой МС по парашютизму. Позже получали и моложе.

В общем, меня зауважали. Но это не значило, что мне стали давать поблажки по службе. Наоборот. Новый командир взвода Громовиков, небольшого роста, но жёсткий офицер, любивший, даже чрезмерно, показывать свою власть, начал с меня требовать больше, чем с других.

Малорослые мужчины, выбивающиеся руководить людьми, всегда жёсткие.

Так складывался их характер, что обижаемые в детстве, они мстят потом за это, не специально, конечно. Я называю это "Синдромом Наполеона". Они вынуждены смотреть на людей снизу вверх и про них говорят: "нос задрали". Это были мелкие придирки, а я тоже не подарок, при любом случае ему возражал, причём с ехидством Это его раздражало и могло для меня плохо закончиться. И я сдался. После занятий я подошёл к нему, попросил извинения за свою дерзость и пообещал, что больше возражать ему, а, тем более дерзить не буду. Он тоже обрадовался такому повороту событий и стал обращаться теперь со мной даже лучше чем с другими. И жизнь моя в армии с того дня потекла, как по маслу. Одно было плохо. Я скучал за домом. Я ежедневно писал Эмме и маме письма, и так же ежедневно получал ответы. Письма из дому действовали на меня, как живительный бальзам.

Удивительно, что я сейчас представил себя читающим письмо от Эммы, увидел её молодое лицо, ощутил её запах и мне стало хорошо, как и ровно 46 лет тому назад (Сегодня 20 янв. 05 г.), и я сам себе позавидовал на ту свою молодость, свою любовь.

Есть прекрасная украинская песня, которую любила и пела моя мама, а теперь мы с Эммой поём, когда едем в машине в другой город:

 
До тебе, люба річенько,
Ще вернеться весна, весна.
А молодість не вернеться,
Не вернеться вона!
 

23 февраля праздник День Советской армии. И он является выходным днём.для всей армии. Мои документы были высланы по почте на адрес управления (впредь я буду называть дивизией).

Днём, в клубе нашей части после доклада замполита, в торжественной обстановке мне было вручено удостоверение и знак Мастера Спорта СССР за номером 13611. Вручал мне командир дивизии полковник Примин. Пожал руку, что являлось в глазах у всех великой честью. Интересно, что передо мной он вручал самую высокую награду СССР "Орден Ленина" пареньку, призванному из Казахстана. Он, по так называемой путёвке комсомола, был направлен на освоение целинных и залежных земель и работал там комбайнёром. В те времена было принято по всяким поводам награждать тысячи людей и даже была такая шутка, что Хрущев отправлял на целину ордена и медали вагонами. Я ещё вернусь к этому парню, а пока вернусь к событиям этого памятного для меня дня. После вручения наград был дан большой концерт силами ансамбля песни и пляски нашей дивизии. Я не раз видел их репетиции и мне нравилось всё, что они исполняли. В ансамбле танцевал, исполняя даже сольные номера, и мой кировоградский земляк, который плясал в вагоне под Полтавой. Он, работая дома сапожником, участвовал в знаменитом на всю Украину танцевальном коллективе "Ятрань". В семидесятых годах "Ятрань" ездила с концертами в Америку и имела там колоссальный успех. Руководил "Ятранью" обладатель многочисленных титулов Кривохижа. У меня было много знакомых в этом коллективе.

После армии я встречал в Кировограде этого паренька, к сожалению забыл его имя. Кажется, Паша.

Концерт начинал хор. На сцену выходил огромного роста парень с красивым украинским лицом и очень хорошо поставленным голосом, не хуже чем у профессиональных дикторов объявлял начало концерта, а затем и его первый номер:

– Песня о Советской армии.

Хор пел:

 
"Моя любимая и легендарная,
В боях познавшая радость побед,
Тебе любимая, родная армия,
Шлёт наша родина песню-привет".
 

Запевал эту и многие другие песни тот же парень, что и объявлял начало концерта, Анатолий Гиль. У него был приятный баритон. В обыденной жизни он был немногословен, серьёзен, пользовался расположением Примина и ему из за его почти двухметрового роста выдавали две порции еды. Через много лет, в конце восьмидесятых годов, я с ним встретился в Киеве, где он работал Министром бытового обслуживания населения..

Исполнялись и другие песни, были сольные номера, но самым большим успехом пользовалась песня композитора Новикова "Эх, дороги". "Эх, дороги, пыль да туман, холода, тревоги да степной бурьян". Запевал её сверхсрочник Малафеев. У него был высокий тенор, и он так задушевно пел, что когда произносил слова: "… у крыльца родного мать сыночка ждёт" и "Выстрел грянет, ворон кружит, твой дружок в бурьяне неживой лежит", если в зале были женщины, а они были часто, потому что концерты давались и для гражданских лиц, раздавались не просто всхлипывания, а рыдания. Мужчины тоже вытирали глаза от слёз.

(На русском жаргоне "малафья" это сперма). Когда Малафеев женился, он взял себе фамилию жены и стал Машничем. Но теперь, когда во время концерта обьявляли:

– Песня "Эх, дороги", исполняет хор, солист Машнич, – в зале раздавались жидкие аплодисменты, хотя раньше был гром аплодисментов.

И тогда полковник Примин сказал:

– На гражданке ты Машнич, а в хоре Малафеев. И никаких возражений. За это получать будешь на двести рублей больше. Понял, Малафеев?

– Так точно.

– Как фамилия?

– Малафеев, товарищ полковник!

– Вот и хорошо. А то видите ли, какой-то Машнич. Нету Машнича, и всё тут.

После хора были пляски, выступали певцы с сольными номерами.

Концерт был похож на концерты Ансамбля советской армии имени Александрова, а некоторые танцы полностью оттуда скопированы.

Концерты нашего ансамбля всегда имели большой успех, хотя репертуар его редко пополнялся новыми номерами. Это было днём, а вечером был дан концерт в городском концертном зале дома культуры. Меня и ещё нескольких ребят взяли в качестве обслуживающего персонала.

Моя задача была до начала концерта не дать возможности зрителям заполнить первый, второй и третий ряды в партере, а после концерта предоставить их членам президиума, который будет сидеть во время торжественной части на сцене. Я должен был запомнить их лица, а когда буду пропускать на места, быть вежливым и т.д. Нам, солдатам, стоящим по обоим сторонам указанных рядов было уже интересно увидеть тех персон, о которых нам говорили. Открылся занавес, и я увидел необычную картину. В зале за столом укрытым, как всегда, красной скатертью, сидели члены президиума. Ничего подобного я раньше не видел, да и потом не припомню, чтобы видел даже по телевидению.

В первом ряду прямо за столом сидело человек 12-15. Это были гражданские лица, или одели гражданское, пиджаки, галстуки. Но у всех на пиджаках было невероятное количество наград самого высокого достоинства, и я подумал о том, что это новая звёздная галактика, галактика учёных, продукция трудов которых, своим сиянием затемняет солнце (при взрыве, конечно), и сохраняет мир на земле. Так думал я тогда, а теперь знаю гораздо больше, поэтому думаю иначе. Количество наград уменьшалось к краю стола и блеск их делался самостоятельным сооружением: образовывалась такая блестящая золотом горка. Они сияли в тёмном зале, и надо было сфокусировать свое зрение чтобы увидеть лица обладателей наград. Запомнились два человека в центре президиума. У них было больше всего наград. На каждой груди было по три звезды Героя Социалистического труда, несколько медалей лауреатов Сталинских и Ленинской премий, по несколько орденов Ленин и много наград достоинством пониже. У одного из них на была шевелюра и чёрная, довольно большая, трапециевидная борода, как у репрессированного в 37 году комкора Гамарника, а другой был совсем лысый с круглой, большой, как капуста, головой и напоминал мне тоже репрессированного в 37 году партийного деятеля с Украины Коссиора.

Мне было очень интересно узнать, что это за люди, я догадывался за что у них награды, и,как вы помните, не имел права никого об этом спрашивать. Я по сей день не знаю, кто это был, и вряд ли уже узнаю, хотя по поводу одного из них у меня есть мнение с которым… я не согласен.

Я имел нахальство заговорить с ним по окончанию торжественной части, на которой какой-то полковник бубнил доклад о "непобедимой и легендарной", потом были какие-то ещё ораторы, но я, как и многие другие, не слушал их.

Когда закончилась торжественная часть, члены президиума направились к первым рядам в зал. Ко мне подошёл человек с бородой.

Он за руку держа девочку лет десяти. Я прикинулся дурачком. (С его точки зрения, не прикинулся) и показывая на девочку сказал, что эти места для членов президиума. Он улыбнулся сказал (Представляю, что он подумал):.

– А я член президиума.

Я даже не успел ответить, как подскочил к нам, неизвестно где взявшийся майор Дубинин, и, улыбаясь во весь рот лакейской улыбкой пролепетал:

– Проходите, пожалуйста и повернувшись ко мне уже с другим лицом, как будто бы снял маску, сверкая глазами прошипел что-то, и с такой же услужливо-лакейской живостью уже усаживал других членов президиума. Я не поверил в те секунды, что это наш командир части.

Мне не было тогда времени раздумывать над этим, но позже, часто встречал, как люди мгновенно преобразовывались во что-то такое, что я не могу подобрать определения. В слизняков?

Так я был через много лет на приёме у первого секретаря Кировоградского обкома КПУ Кобыльчака. Этот человек в области имел неограниченную власть над людьми и нею пользовался сполна. Он сидел в кресле и со строгим видом отчитывал меня за что-то. Но вдруг позвонил телефон с гербом СССР на корпусе. Кобыльчак схватил трубку, лицо его преобразилось, он даже встал, подобострастно наклонив голову. Голос его смягчился так, что казалось он начнёт сюсюкать.

Меня он не замечал. Звонили из ЦК (Центрального Комитета). Мне было противно это видеть, и я подумал, что эти мерзости решают нашу судьбу. К великому сожалению это действительно так было.

Концерт и вся праздничная программа закончились, и мы поехали в часть. Через год с небольшим, по радио сообщили, что умер организатор нашего атомного проекта, академик, трижды Герой, пятикратный лауреат и прочая и прочая. И.В.Курчатов. В газетах была опубликована его фотография и, мне показалось, что это тот самый человек, которого я видел в Томске-7 (Я тогда ещё не знал настоящего его названия).

Мне хотелось верить, что это действительно был он. Такова сущность человека, что мы хотим приобщиться к славе и блеску звезды, прикоснувшись к ней или хотя бы попасть в свет его лучей, не понимая, что своим ничтожным обликом заслоняем его и отбрасываем тень.

Я долго ходил с уверенностью, что это был Курчатов, а лысый Зельдович, но потом подумал, что Курчатов жил в Подмосковье и мог ездить в командировку в Томск-7. Но вряд ли он с собой брал все свои награды, пусть даже муляжи. И что за девочка? Впрочем, я не знаю его биографию, может это был он.

Ну какая тебе, Отян, разница в чьи лучи ты на одну секунду попал?

Наверное всё-таки наше желание увидеть ВСЁ своими глазами, дотронуться, пощупать и т. д. заложено в нас свыше.

Служба помалу продвигалась, строевая и физическая подготовка, политзанятия в классах, изучение уставов, всевозможные дежурства.

Приближались выборы, по-моему в Верховный совет СССР. Меня освобождают от всех занятий и назначают старшим группы из шести человек переоборудовать клуб. Это была громадная работа. Мы меняли кресла в зале, поменяли полы в вестибюле и изготовили стенд во всю стену. С нами работал неплохой художник, тоже солдат из другой части. Он писал портреты вождей. Мы всё сделали в срок, и я получил благодарность и грамоту от Северского горкома партии. Грамота у меня сохранилась до сих пор, как доказательство моей службы в городе, которого не было ни на одной карте мира, кроме секретных, разумеется.

Но когда мы делали этот стенд, мне всё так надоело, что когда у меня заболело чуть-чуть в животе, я побежал к доктору Блуду. Зная, что Отян находится на виду у начальства, он не стал поить меня хиной, а начал осмотр. Я знал симптомы аппендицита, знал как вести себя при пальпации живота (не помню, где до этого видел), притворился больным, и Блуд меня срочно отправил в госпиталь. Больше того, отвёз меня на командирской машине.

В госпитале меня опять обследовали, я опять притворился, да так, что врачи сказали: "Срочно готовить к операции" Медсестра отвела меня в душ, и спросила, не нуждаюсь ли я в помощи. Сестричка была молоденькая, я застеснялся и сказал, что нет. Мылся я так долго, что она несколько раз заглядывала, не плохо ли мне. Пока я мылся, ко мне пришло сознание, что я делаю глупость, провоцируя операцию. И я попросту сдрейфил, испугался операции. Когда я вышел из душа, то на моём лице выражалось полное удовольствие здоровьем и вообще жизнью, что медсестра очень удивилась. Я сказал, что у меня уже ничего не болит, и она пошла сказать об этом врачам. Они ей не поверили, и сказали привести меня в операционную.. Хирург уже размылся (так это кажется называется), а я был только завёрнут в простынь. Произошёл такой разговор..

– Ложись.

– У меня уже ничего не болит.

– Не может быть.

– Ну не болит.

– Зина, сбегай за Михаилом Яковлевичем.

Пришёл тот врач, что участвовал вместе с хирургом в моём осмотре.

Они опять щупали мой живот, удивлялись, и говорили обо мне так, вроде меня здесь нет.

– Да он просто симулянт.

– Да нет, так нельзя симулировать, – и ко мне:

– Ты что, притворялся?

– Нет, у меня болело, а сейчас не болит.

– Миша, давай поступим так: везти в часть его уже нечем, поздно.

Оставим его до утра. А там видно будет.

И я остался ночевать в госпитале. Одели на меня нижнюю рубашку, кальсоны, белый драный халат, тапочки.

Госпиталь представлял собой несколько типовых деревянных казарм-бараков, соединенных коридорами, чтобы из одного отделения можно было переходить в другой. После ужина я решил прогуляться по госпиталю, и чего я только не увидел. Особенно на меня произвело жуткое впечатление кожное отделение, где расхаживали совершенно голые ребята перемазанные какой-то блестящей, серебристой мазью. У них была экзема. В таком же виде ходили больные псориазом. У меня тоже с войны псориаз, правда остался только на локтях, поэтому я стал расспрашивать у ребят, как их лечат. Они мне рассказали, что по призыву в армию у них или не было совсем, или было его не много. А изменение климата, наверное, повлияло на его увеличение. Больше того, когда начали лечить, то случился рецидив и всё тело покрылось чешуйчатым лишаём, такое название есть ещё у псориаза.

И хотя он не заразный, болезнь эта неприятна для окружающих.

Псориаз очень распространён. Три процента! людей на земле ним болеют, но стараются скрыть, поэтому многие люди о нём и не подозревают, а медицина, не зная причин его возникновения, пока бессильна перед ним. Но ещё более ужасным по виду своих больных было моё, хирургическое отделение. Было такое впечатление, что я в прифронтовом госпитале. Солдаты и без рук, и на костылях, с перевязанными головами, различными ранами, травмами и переломами..