Текст книги "Судить Адама!"

Автор книги: Анатолий Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

IV

Как и договорились, первое заседание состоялось через два дня в том же составе, с участием приглашенных: внушительного Мытарина, угрюмого, заросшего до глаз седым волосом егеря Шишова, щуплого, но полного скрытой энергии Пуговкина, ответчиков Титкова и его кота Адама, который сидел на коленях своего хозяина. Истцов представлял пока один Сеня Хромкин.

Председатель и члены суда разместились за столом, прочие на скамейке перед столом. Открыл заседание, конечно, Митя Соловей.

– Товарищи! – поднявшись, сказал он торжественно. – На этом заседании мы должны решить несколько необычный вопрос: принять ли к производству дело… – он взял папку, куда уже переселилась жалоба Сени Хромкина, породившая это дело, и прочитал: – «…по обвинению кота по кличке Адам, возраст точно не установлен, масти тигровой, принадлежащего пенсионеру гражданину Титкову Андрону Мартемьяновичу. рождения 1902 года, члену профсоюза, под судом и следствием не состоявшему, в том, что он, вышеупомянутый кот Адам…» – простите, тут не очень грамотно, я потом подредактирую – «…душит цыплят, принадлежащих индивидуальным хозяевам, а также утят, как частных, так и совхозных». В деле имеется коллективное заявление граждан Ветровой, Маёшкиной, Буреломовой, Буреломова… Последних двух, извините, не знаю. Кто это Буреломовы?

– Мы с Феней7 – сказал Сеня смущенно. – Хромкины.

– Понял, благодарю вас. Извините, не знал, что – Хромкин – ваше прозвище, а не.фамилия. Еще раз извините. Всего в заявлении тринадцать подписей, есть резолюция народного судьи Екатерины Алексеевны Мытариной: «В товарищеский суд по месту жительства ответчика». Вот так. – Он положил перед собой папку и, как бы извиняясь, развел руками: – Как видите, нам предлагают разобрать это заявление, хотя ничего подобного мы до сих пор не рассматривали. Трудность, сами понимаете, заключается в том, что прямой ответчик – животное, не владеющее речью, его нельзя приравнять к гомо сапиенс и поэтому трудно судить по человеческим законам.

– А по каким судить, по звериным?

– Не надо меня перебивать, гражданин Титков. Я ничего не утверждаю, я только публично советуюсь с членами товарищеского суда, ищу выход из необычной ситуации, и у меня есть некоторые предложения. В возникшей проблеме мне видятся два вопроса, составляющие основу данной проблемы, и если мы решим эти вопросы, то в конечном итоге решим и саму проблему.

Итак, вопрос первый: имелись ли подобные прецеденты в судебной практике человечества вообще и нашей социалистической страны в частности? Об этом нас проинформирует товарищ Мытарин Степан Яковлевич. Он, кстати, вполне сойдет у нас за юридического консультанта.

– Ну зачем так, – пробасил Мытарин. – Я просто из любительского интереса…

– Не скромничайте, не скромничайте, здесь все знают вашу любознательность, склонность собирать всякие редкие факты, эрудированность. Но пойдем дальше – вопрос второй: обладает ли ответчик кот Адам теми качествами, которые приближают его сколько-нибудь к человеку и позволяют считать хотя бы ограниченно правоспособным? Этот вопрос нам осветит егерь охотничьего хозяйства товарищ Шишов.

Бородатый Монах при упоминании своей фамилии пошевелил косматыми бровями, а присутствующие поглядели на него с удивлением: надо же, оказывается, и у этого отшельника есть фамилия!

– Итак, слово предоставляется товарищу Мытарину. А вас, Клавдия Юрьевна, прошу вести протокол.

– Уже веду. Какое заседание без протокола.

– Очень хорошо. Прошу внимания. Начинайте, пожалуйста.

Мытарин поднялся, развернул тетрадку и размеренно, громко стал читать. Видно было, что само чтение и сообщение этих сведений доставляет ему наслаждение.

– «В судебной практике суд над животными совершался во всех или почти во всех странах. Суд над животными был во Франции, в Италии, в Германии, в Англии, в России, в Нидерландах, в Швеции и так далее. Животные при этом рассматривались как разумные существа и поэтому обязанные отвечать за свои поступки по общим законам».

– Ну, насчет разумности это зря, тут и доказывать нечего, – сказал Титков.

– Прошу не перебивать. – Митя Соловей постучал карандашом по пустому графину. – Доказывать надо все, на то мы и суд. Продолжайте, пожалуйста.

– «В одна тысяча двести шестьдесят восьмом году в Париже, – продолжал Мытарин, – была приговорена к сожжению свинья за то, что съела ребенка. В 1499 году в том же аббатстве было возбуждено аналогичное уголовное преследование против поросенка. Вот текст приговора: «Имея в виду, что по обстоятельствам дела, вытекающим из процесса, возбужденного прокурором аббатом монастыря, трехмесячный поросенок причинил смерть ребёнку по имени Гилон, имевшему от роду полтора года; принимая во внимание данные следствия, проведенного прокурором, усмотрев и выслушав все, что касается указанного поросенка и обстоятельства дела, – мы присудили его к казни через повешение. Изложенное дело, с приложением малой печати уголовных дел, 19 апреля 1499 года…» В деле же имеется протокол объявления приговора поросенку перед исполнением казни…»

Тут поднялась энергичная рука Феди-Васи, и когда председатель согласно кивнул, вскочил он сам:

– А правильный приговор? Неправильный, граждане. Поросенку сколько лет? Три месяца. Значит, что? А то: несовершеннолетний. Стало быть, его надо судить по какой статье? По другой! А они сразу высшую меру закатили. Так нельзя. – И, огорченный, сел.

Мытарин пожал плечами:

– Теперь бесполезно об этом говорить, не исправишь, давность большая. Слушайте дальше: «Казнили по суду быков, собак и козлов. В XVII веке судья одного австрийского города приговорил собаку к одиночному заключению. В России во второй половине XVII века к ссылке в Сибирь был приговорен козел…»

– Охо-хо-хо-хо! – вздохнул Титков, гладя мурлыкающего у него на коленях Адама. – Вот сошлют в холодные страны, помурлыкаешь тогда!

– Не вышучивайте дела, гражданин Титков, это вас тоже касается.

– Почему меня? Я не кот.

– Не кот, но хозяин кота. Продолжайте, товарищ Мытарин.

– «Кроме уголовных процессов, существовали еще гражданские иски против мышей, крыс, кротов, гусениц и разных насекомых. В одном городе появилось множество червей, которые стали опустошать местность. Жители подали на них жалобу в суд. Суд дал ход делу и назначил ответчиком адвоката. По рассмотрении обстоятельств дела, суд, признав, что указанные черви – создание бога, что они имеют право жить и было бы несправедливо лишать их возможности существования, постановил: назначить им местом жительства лесную, дикую местность, чтобы они могли отныне жить, не причиняя вреда обрабатываемым полям.

В 1473 году разбиралось дело о майских жуках перед духовным судом Лозанны. Один из священников прочитал жукам увещевание: «Глупыя, неразумныя твари! Личинок майских жуков не было в Ноевом ковчеге. Во имя моего милосердного господина, епископа Лозаннского, повелеваю вам всем удалиться в продолжение шести дней со всех тех мест, где растет пища для людей и скота. Если же вы желаете обжаловать это решение, то я приглашаю вас на суд в шестой день в первый час пополудни, к моему милостивому господину епископу Лозаннскому в Вабельсбург». Майские жуки не явились на суд епископа. Тогда суд вынес приговор: «Мы, Бенедикт Монсеродский, епископ Лозаннский, выслушали жалобу против личинок майского жука, и так как вы не явились на суд, то мы изгоняем вас, отвратительные черви, и проклинаем».

Животных арестовывали, сажали в тюрьму и судили по всем правилам тогдашнего судопроизводства, причем им назначали адвоката. Знаменитый средневековый юрист Шасене, президент Прованского парламента, впервые приобрел славу своей защитой крыс, которых призвал к ответу Отенский епископ. Шасене в защитительной речи начал с того, что не все крысы получили повестки в суд по причине разбросанности их жительства; во-вторых, заявил он, крысы не могли сами явиться из боязни кошек, сновавших по всем дорогам, и, наконец, потребовал, чтобы их судили не огулом, а каждую крысу в отдельности, персонально. Бенуа Старший за время с 1120-го до 1641 года насчитывает до семидесяти смертных приговоров различным животным, от осла до саранчи. В 1713 году в Бразилии судили муравейник, и как только он был отлучен от церкви, муравьев удалили из муравейника.

Во всех этих процессах заметны следы хотя суеверного и детского, но возвышенного идеала равного для всех правосудия. Кроме того, в основе судебных обычаев того времени лежал и Моисеев закон о святости человеческой жизни. Существовало также убеждение, что животные, совершившие преступления, были одержимы бесами».

Мытарин закрыл тетрадь, с серьезной победоносностью оглядел слушателей и сел.

Первым в озадаченной тишине откликнулся Титков:

– Ну деятели: козла сослать в Сибирь – надо же!

– Несправедливо, – сказал Сеня Хромкин, вставая. – Животные, они живут не по нашим законам, а по природным, их нельзя с человеком сравнивать. А эти примеры, которые привел Степан Яковлевич, были в продолжительной давности веков, их тоже нельзя применять к нынешним животным, нашим современникам, поскольку эволюция развития.

– Можно или нельзя, на этот вопрос нам ответит егерь товарищ Шишов, – сказал Митя Соловей. – Вы готовы, Шишов?

– А чего не готов, за два дня предупреждали, – мрачно сказал Монах, вставая со скамейки. – Я и книги про них читал и так по себе знаю, что они не дурее нас.

– Ну это, положим, ты зря, – обиделся Чернов.

– Почему? Здоровая самокритика, – усмехнулась Юрьевна, строча протокол.

– Не перебивайте, товарищи, так мы никогда не кончим. Прошу внимания. Пожалуйста, товарищ Шишов, продолжайте.

– А чего «пожалуйста», когда вызвали. Для того и пришел, чтобы говорить правду. Я про эти суды и законы не больно знаю, а про зверей-животных, про тварь всякую скажу прямо: умнее они нас, умнее всех людей, если хорошенько разобраться. У меня вот собака Дамка поранила разок лапу, я перевязал ее тряпкой, лечил, ухаживал за ней как за больной, и уж она привыкла так жить, а когда выздоровела и я крикну на нее, она опять начинает прихрамывать, больную из себя изображает… Хитрющая! А когда они с Мальвой две были, так ревность показывали. К примеру, поглажу я Мальву, а Дамка подходит, отталкивает ее и под мою руку лезет, чтобы я ее гладил, а не Мальву. Во-от! И в одной старой книжке я такие и другие разные случаи читал. Значит, не одни мои собаки такие умные. И память у них хорошая, приметливая. Куда бы ни зашли, где бы ни ходили, дорогу домой найдут.

– У них на это нюх есть, – сказал Чернов.

– Нюх-то есть, да обратно мы идем другой дорогой, как же она унюхает! Или вот завяжи собаке глаза, увези хоть в Суходол, хоть в самый областной город – придет одна, найдет дорогу сама, спрашивать ни у кого не будет. Как? А так: у ней есть что-то такое, чего нету у Титкова, к примеру!

– Ну вот, с собакой уж меня равняют!

– Я не равняю, до собак нам далеко, чего равнять. Или вот лошади. Тоже помнят хоть дорогу, хоть свою конюшню, хозяина там или его бабу с детьми – всех знают, на добро добром отвечают. А попадись злой человек и начни он обижать лошадь, не забудет она обиды, укусить может, лягнуть, сбросить с себя. А память у них страшенная. Я в одной книжке прочитал, автора Павлова Андрея Евгеньевича, как украинский мужик всю войну был ездовым на фронте. Мобилизовали его в первые дни войны какой-то архив везти на паре лошадей, а тут отступление, попал он в военную часть, так и остался. В каких только переплетах не побывал мужик со своими лошадьми, чего только им не приходилось возить, все вытерпели, все вынесли. И ранеными тоже были, контужеными. Но все же дотопали до конца войны и демобилизовались вместе с хозяином. И вот все четыре года помнили свое село, свою конюшню. Когда они приехали в свой район, обе лошади забеспокоились, стали часто ржать, прибавили ходу. А когда до села осталось верст шесть, они вскачь понеслись, хозяин удержать не мог, и прямо в свою конюшню-развалюху. Во-от! И слова они понимают, наши, отличают ругань от ласки или спокойствия, чуют, какой я нынче – сердитый или -хороший. И собаки, и лошади, и коты с кошками. У меня вот Тарас есть, кот, в точности похожий на этого Адама…

– Может, сын, – предположил Мытарин, слушавший Монаха с большим интересом.

– Не знаю, сын или брат, а похожий. У-умный, сказать нельзя! У меня ноги болят, ступни и пальцы, я разок лег и положил его на ступни, чтоб грел. Он спрыгнул – лежать неловко. Я опять его положил и говорю ему, уговариваю: «Полежи, Тарас, погрей малость, болят они у меня, мочи нету». Да так-то сделал раз, другой да третий – понял ведь, все понял мой Тарас и стал меня лечить своим теплом. Зимой приду, назябнусь и только лягу – он тут: вспрыгивает на койку, ложится на мои голые ноги, греет и мурлычет: отдыхай, к:л, хозяин, лечи свои лапы всласть. Н-да. А сами они лечатся безо всяких врачей. У Дамки разок заболели глаза, так она весь остров мой оббегала, траву какую-то искала – не нашла, подбежала ко мне, скулит, к лодке ведет. Ну, взял я лодку, повез ее в село, а она все равно скулит, к лесу морду воротит, лает в ту сторону. Ну, повернул к лесу, привез. Она сразу на берег, морду в траву – нюхает, ищет. С полчаса ходила, пока не нашла какую-то траву, и стала ее есть. Поела и опять в лодку. Раз шесть мы ездили, и она ела ту траву и все эти дни пряталась от света на погребице. Вылечилась ведь, ей-богу, вылечилась! А Тарас мой, когда запоносил, кору на дубе глодал. Сильно у него тогда брюхо болело, плакал даже…

– Ну, это уж вы слишком, – не сдержался сам председатель. – По-вашему, они и смеяться умеют?

– Умеют, – сказал непривычно воодушевленный Монах. – И смеяться и плакать они умеют не хуже нашего, только попусту, зря не скалятся и носом не хлюпают. Я разок видел, как лошадь от бессилья плакала. До колхозов еще, в единоличности. Нагрузил я воз дров, а дорога зимняя мятижная была, тяжелая, а тут на пригорышек надо въезжать. Она и пристала. Я молодой дурак был, сразу за кнут, ору на нее, хлещу, а она, милушка, и так, и эдак, и рывком, а сил не хватает. Я устал от ругани и хлестанья, подошел спереди под уздцы взять, а она стоит, бедная, и слезы у ней по морде дли-инные, в два ручья, а в глазах – обида, боль. – Монах вздохнул, помолчал, жалея о давнем своем проступке. – И насчет смеху не совру. Вот у Дамки щенята были. Пока слепые, они спокойные, насосутся и дрыхнут, а как прозрели да бегать стали – поотешные, сказать нельзя! И вот Дамка лежит, глядит на них, как они друг с дружкой возятся, кувыркаются, хвостиками вертят, да и засмеется. Ей-богу, правда! И глаза у ней в радости, и рот приоткрывается, и губы дрожат от смеха – потешные они ведь, щенята. Я и сам смеюсь, на них глядючи. И Тарас умеет смеяться, сам видел.,

– Адам тоже умеет, – ревниво сказал Титков. -

Только не ржет, как дурак какой-нибудь, а улыбается.

– А я об чем? И я об том же. И бобры вот еще. Вы не видали, как они подтачивают осину? А я видал: каждый раз так, чтобы им ловчее потом на чурки ее распиливать, чтобы упала она удобно. А то хлопнется на другое дерево, зависнет, с земли не достанешь. Вот они и подгрызают дерево с одной стороны выше, с другой – ниже, да так, чтобы сразу все легло на землю поближе к берегу.

Или вот роды. Всякий в крестьянстве видал, как телится корова, жеребится лошадь, щенится собака или котится кошка. Ведь лучше любой повитухи управляются, чище, ловчее! И воспитывает кошка, к примеру, или собака своих детей с первого дня, с самого начала к порядку приучает. Кормит в. одно и то же время, и не всегда так, не постоянно, а по возрасту. Пока слепые – один промежуток, побольше подрастут – другой, а взрослее станут – еще реже и тогда уж своей пищей с ними делится, а от титьки отучать начинает. У-умницы! А первые-то дни кошка ли, собака ли и детские болезни все учитывает, животы своим детям языком это… не просто лижет, а как бы не соврать, вот слово забыл…

– Массируют, – подсказал Мытарин.

– Во-во, массирывают, разглаживают, если у кого он твердый. – Монах замолчал, чтобы передохнуть, вытер рукавом вспотевший лоб. Первый раз в жизни держал он такую большую речь публично, первый раз говорил так вдохновенно, заинтересованно.

– А ты молодец, – не удержалась сухая Юрьевна. – Говорили, молчун, нелюдим, а гляди-ка взлетел куда – жаворонок!

– Да, да, спасибо, очень подробная информация, – сказал и Митя Соловей, ревниво воспринимавший такие похвалы. – У вас все?

– Как же все, когда про птиц ни словечка не говорил. Птицы тоже умные, не хуже других. Я в одной старой книжке читал про грачей, когда они гнезда строили. Одна молодая пара заленилась прутики на гнездо собирать и стала таскать из других гнезд, воровать. Соседние грачи увидали, бросили свои дела, собрались всей стаей, покричали, как у нас на собраниях, и потом заклевали тех грачей до смерти… Или вот как вороны зайца ловили. Собрались стаей и гнали его до тех пор, пока он не устал и не лег, а потом заклевали и поделили. Во-от. А про перелетных птиц вы и сами знаете: собираются всем колхозом грачи, скворцы, утки, журавли, гуси, выбирают вожаков, как мы председателей, и летят, а вожак на это время полный хозяин. Его слушаются почище председателя. Или вот такой случай был. Лошадь ест из торбы овес, и когда головой мотнет, овес просыпается на землю. Увидала такое дело ворона, подобрала овес, не наелась. Взлетела и на голову лошади села. Та замотала головой, овес просыпался, ворона подобрала его – и опять на голову. Как же без разума догадаться!

Монах вытер потное лицо рукавом, помолчал. – Ну что ж, пожалуй, достаточно, – сказал председатель. – Давайте подведем предварительные итоги. Или, может, есть у кого-то вопросы? Руку поднял Сеня Хромкин:

– Я про петуха хотел сказать. Я разок заступился за соседского петуха, которого забивал другой, и вот он запомнил, соседский-то, каждый раз встречал меня в полугодовой продолжительности периода и всегда приветственно кукарекал.

– Это не вопрос, а дополнение, – сказал Митя Соловей, – но все равно спасибо. Итак, к чему же мы пришли? Пока говорил товарищ Шишов, я тут резюмировал приводимые факты, и получилось вот что. Звери, животные, и птицы обладают памятью, привязанностью к человеку, благодарностью за добро, мстят за зло, они догадливы и рассудительны, они понимают отдельные слова человеческой речи и даже тон, каким сказаны эти слова, они плачут, смеются, ревнуют, порой коллективно охотятся, собираются в стаи при перелетах, то есть обладают чувством коллективизма и солидарности. Как говорил Дарвин, ничто человеческое не чуждо животному. Да вы садитесь, товарищ Шишов, садитесь. – Дождался, пока Монах сел на скамейку, и закончил: – Таким образом, в их действиях усматриваются зачатки разума, хотя по науке они таковым не обладают. Так, товарищ Шишов?

– Ага, – сказал Монах, опять подымаясь, – умные они, умнее людей. И честнее. Верные тоже. Я на свою Дамку смело дом оставляю – убей ее, чужого не пустит. И кошка свой дом не бросит.

– Значит, вы считаете, что их можно судить по нашим, человеческим законам?

– Считаю. По человечьим можно, по нечеловечьим, по неправде нельзя. Опять же и хозяин не должен стоять в стороне. Он, Адам-то, вон хвостом поматывает, вроде соглашается, а говорить не умеет, на него что хошь наклепать можно.

– Хорошо, садитесь. Кто еще хочет высказаться? У кого есть предложения?

Чернов озадаченно покачал седой головой: шутейное, на первый взгляд, дело оборачивалось серьезной натугой.

– Хватит, надо решать, – сказал Мытарин.

– У меня вопрос, – вскочил Сеня Хромкин. – Как мы признаем кота, домашним или хищным животным?

– Вопрос непростой. – Митя Соловей раздумчиво пожевал губами. – Но в то же время и не очень сложный. Кошки, поскольку они не травоядные животные, относятся к отряду хищников, но в связи с тем, что они одомашнены человеком с древнейших времен, их следует считать домашними животными.

– Хищными домашними животными, – уточнил Мытарин. – Что касается их разумности, то известный ученый Гексли говорил, – Мытарин раскрыл тетрадь с закладкой, – так: «Неоспоримо, что низшие позвоночные животные обладают, хотя и в менее развитом виде, тою частью мозга, которую мы имеем все основания считать органом сознания. Поэтому мне кажется очень вероятным, что низшие животные переживают в более или менее определенной форме те же чувства, которые переживаем и мы».

– Следовательно, – подытожил председатель, – дело к производству надо принять. Поскольку у человека есть разум, законы его разумны.

– Ра-азум! – усмехнулся Монах. – Какой разум, когда я с ружьем и с собаками не могу лес сохранить. А он ведь всем нужен, не одному мне. И река тоже. И земля. Ра-азум!…

– Товарищи, так мы никогда не кончим. Давайте закругляться. Вы что-то хотите сказать, гражданин Титков? Что вы все время молчите?

– Вы меня не спрашивали. – Титков даже не поднялся. – И гражданином вот называете – как подсудимого. Я не согласен.

– С чем вы не согласны?

– Чтобы Адама судить. Смех один, а не суд.

– А цыплята?! – крикнул Сеня обеспокоенно. – И утят он, говорят, душит. Значит, пускай и дальше разбойничает в безнаказанной свободе? Ты хозяин и должен отвечать по строгости.

– Это еще неизвестно, про утят, я сам не видал. Опять же и взаперти его держать нет закона. Или есть такой закон?

– Нет, – сказал Мытарин. – Держать взаперти – значит лишать его свободы без суда и следствия. На такую меру пресечения товарищеский суд не имеет права. Но ответственность с хозяина за жизнь ответчика не снимается.

– Это что же, вы станете судить за одни и те же преступления и меня и кота? Не жирно будет?

Начался долгий спор о том, кого же все-таки судить – Адама или Титкова. Если Адама признать правоспособным, то Титкова судить нельзя, если же судить Титкова, то выходит, что Адам неправоспособный. После долгих дебатов решили признать Адама ограниченно правоспособным, а его хозяина – ответственным за действия своего кота в качестве хозяина или опекуна.

– Существенное дополнение внес Федя-Вася. В деле по обвинению кота Адама и его хозяина гражданина пенсионного возраста Титкова есть что? Одна жалоба. Справедлива она? Неизвестно. Значит, надо что? Подтверждение фактов. Как это сделать? Материалами дознания или предварительного следствия.

– Я говорила, потребуется дознание.

– Но это, вероятно, усложнит дело?

– Усложнит или нет, иначе нельзя.

– Хорошо, принимаем и это. Благодарю вас. Теперь давайте подведем итоги нашего бурного заседания.

Официальное решение, закрепленное на бумаге, в окончательной редакции получило такую форму:

1. Признать кота по кличке Адам, серой масти, с тигровыми темными полосами, возрастом пяти лет, принадлежащего гражданину Титкову Андрону Мартемьяновичу, ограниченно правоспособным.

2. Принять к рассмотрению товарищеским судом при уличном комитете Новой Стройки рабочего поселка Хмелевка дело по обвинению вышеупомянутого кота в удушении цыплят из личных хозяйств граждан Хмелевки и утят с утководческой фермы совхоза «Волга», а также в хищении колбасы из продовольственного магазина райпотребсоюза и сливок из того же совхоза «Волга».

3. Поскольку вышеозначенный кот Адам, как домашнее животное, принадлежат пенсионеру гражданину Титкову А. М. и принимая во внимание, что подсудимый – хищное животное, не умеющее говорить на русском языке, привлечь гражданина Титкова Андрона Мартемьяновича, рождения 1902 года, члена профсоюза, под судом и следствием ранее не состоявшего, к суду по данному делу в качестве соответчика, не совершавшего преступлений вместе с котом Адамом, но не принявшего всех необходимых мер к недопущению преступлений и к тому же несущего ответственность как хозяин ограниченно правоспособного ответчика.

4. В связи с недостаточностью улик, предъявляемых товарищескому суду и полностью доказывающих вину обвиняемых, назначить дознание, которое поручить бывшему участковому инспектору отделения милиции, ныне пенсионеру гражданину Пуговкину Федору Васильевичу.

5. Обязать вышеупомянутого гражданина Пуговкина Ф. В. закончить дознание в срок до пяти дней. Для успешного проведения дознания рекомендовать ему широко оповестить население Хмелевки.

6. После завершения дознания, но не позже десяти дней со дня поступления жалобы истцов, начать открытое рассмотрение дела, с привлечением сторон, а также свидетелей.

Председатель товарищеского суда Д. С. Взаимнообоюднов.

Секретарь суда К. Ю. Ручьева.

Член суда И. К. Чернов.