Текст книги "Оперские байки"

Автор книги: Анатолий Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Однако, начальник, понятно

Лет двадцать назад посчастливилось мне побывать на Чукотке. Жил в Билибино, работал после окончания авиационного училища в аэропорту Кепереем. Те немногие годы оставили во мне массу впечатлений и воспоминаний.

Тех, кто считает, что анекдоты про чукчей специально выдумывают, попытаюсь заставить в этом усомниться. Если кому что не понравится, извините, но это правда жизни…

* * *

Как бы не было странно для меня, но тогда я узнал, что чукчей тоже берут на военную службу…

Кстати, призывников в райцентр доставляли вертолетом, который, помотавшись с офицером военкомата по оленеводческим стойбищам, откуда их выдергивали и идентифицировали, садился на спортплощадку близ военкомата…

На время призыва при райвоенкомате разворачивался сборный пункт. Собственно, кабинеты сотрудников военкомата занимали лишь часть первого этажа, второй же этаж представлял собой большую казарму, где призывники-чукчи могли находиться неделю-другую на полном гособеспечении, пока пройдут, извините, санобработку, все медосмотры и комиссии, пока им восстановят все документы…

Для обслуживания всего этого процесса военкомат на этот период призывает, как на сборы, офицеров запаса. Но такие «сборы» однажды попал и я.

…В один из дней вручает мне офицер военкомата требование для фотосалона, дает листик бумаги с фамилиями двух призывников – выполняй! Чего, казалось, проще – чукчам сделать фото 3х4 для военных билетов?…

Подхожу с ними к Дому быта, заглядываю в дверь фотосалона – ни одного клиента. Ну что я туда пойду, подумал, покурю лучше на улице – день-то какой теплый! Отдаю одному из чукчей требование на фото, назначаю его старшим (у него от гордости на груди чуть куртка не треснула!), спрашиваю:

– Понятно, – вам двоим надо сфотографироваться, «три на четыре»?…

– Однако, начальник, понятно…, – отвечают.

Зашли они к фотографу. А я остался на крылечке покурить. Жду их. Курю-курю, жду-жду… Ну, наконец-то, вышли.

– Что так долго? Сфотографировались?

– Однако, да, начальник…

Отвел я их обратно в военкомат. А ближе к вечеру пачку фотографий и негативов, накопившихся у фотографа за пару дней, не глядя в содержимое, принес уже другой собрат по сборам…

…Взрыв смеха из кабинета начальника отделения был такой огромной силы и так неожиданен, что мы аж вздрогнули! И почти мгновенно смех перешел в истерику! Тут, сквозь доносившиеся визги и завывания, слышу крик – меня зовут.

Вид у офицеров был, скажу я вам – Гайдай бы со своими комедиями от зависти лопнул!..

Один из офицеров, со слезами на глазах, всхлипывая и, пытаясь подавить смех, спрашивает меня:

– Сегодня ты двоих на фото водил?…

– Ага…, – недоуменно отвечаю.

– Ты где был, когда они фотографировались?..

– На крылечке курил, а что?..

Тут он мне протягивает листик с шестью фото 3х4, а там на каждом из снимков мои подопечные… ВДВОЕМ!

…Вечером, не будучи в наряде, пошел домой и заглянул в Дом быта, благо, что тот был рядом. Хотел было наброситься на фотографа, что ты, мол, наделал, а он, поняв, кто я, сам налетел на меня:

– Какого черта, ты… – далее мат рос поэтажно, – отправил их одних?…

И уже немного успокоившись, рассказал мне, как было дело:

– …Вошли, они оба, один отдал требование. Взглянув на него, я указал рукой на стул перед экраном, мол, садись… Подхожу к камере, поворачиваюсь и вижу, что они (чукчи) вдвоем плотненько присели на краешек стульчика, молча ждут. Вам что, спрашиваю, художественное фото на память делать или «три на четыре» для военного билета»… Давай по – одному! Ан, нет – хрен-с-два тебе…, – эмоции и витиеватые маты опять поперли из фотографа, – сколько я им не объяснял – бесполезно! Говорят: «Начальник сказал, что двоим надо»… Я плюнул на это все, оттащил камеру в угол, чтоб эти «чебурашки» в кадр поместились и – вот вам!

Самое обидное в этой истории: те фото офицеры разобрали себе, а мне ни кадрика не досталось на память…

* * *

У чукчей, как и большинства народов Севера, имена и фамилии в основном русские: Спиридоновы, Жариковы, Петровы… К этому привыкаешь, будто ты где-то под Рязанью.

И если вдруг встречается, как крупинка золота в руде, коренная – истинно чукотская фамилия, то, пытаясь ее прочитать (тем более выговорить!), впадаешь в состояние, близкое к ступору…

…Как-то, идя с товарищем мимо правления одного колхоза, прошелся взглядом по стенду с фотографиями передовиков и…, как поперхнулся. Остановился, упорно пытаясь прочитать фамилию одного из знатных оленеводов. Почему-то не получилось. Позвал товарища, попросил его прочитать вслух, Вижу, как, шевеля губами, у него округляются глаза. Не выдавив из себя ни слога этой фамилии, у товарища начался истеричный смех.

А вы попробуйте сразу и вслух прочитать эту фамилию – Пйпйнэут…

Получилось?

Вы говорите, анекдоты, анекдоты!!!

Евгений Медведев.

Оперские байки от Михалыча

Тунеядцы

В стародавние времена, грянул очередной указ о мерах по усилению борьбы с… В тот раз усиливали борьбу с бродяжничеством, попрошайничеством и тунеядством. Да-да, уважаемый читатель, бывали на Руси времена, не в пример нынешним, когда за уклонение от работы давали срок и сажали в тюрягу.

Естественно, на места последовали высочайшие указания и требования, спустили формы отчетности и приказали дважды в сутки докладать наверх.

А в одном городе жил-поживал, да службу нелегкую милицейскую правил некий участковый, тогда их именовали инспекторами, которого народ на участке, несмотря на молодость, звал Михалыч. Почему так уважительно звали, сейчас не понять, может за ради лести, может из уважения, а может по житейской привычке. И жило на его участке этих самых тунеядцев, по меркам начальства, немеряно. Одна беда, Михалыч с ними вместе вырос, и ему было жалко этих балбесов от жен и детей в тюрягу отправлять. Знал, что они вернуться на его же участок, но уже кончеными сволочами. Уговоры, предупреждения и прочие меры должного действа не возымели, зато начальство Михалыча имело каждую планерку.

Однажды, на очередной планерке, до сведения участковых инспекторов был доведен обзор МВД о практике выполнения того самого указа о мерах по усилению…, ну и т. д. Обзор был весьма содержательным и имел как положительный опыт борьбы…, так и, «но вместе с тем…» Вот в перечне негативных примеров «перегибов» в работе, Михалыч и услышал о «передовом» опыте участкового из некоего городишка в центре страны.

Участковый, назовем его Анисовым, придумал, как радикально воздействовать на своих тунеядцев. Собрал он как-то этих бездельников и привел в лесополосу к оврагу. По дороге лоботрясы подшучивали над ним по поводу автомата, висевшего у него на плече, мол, мент, так нас боишься, что стал с автоматом ходить. Участковый в ответ лишь что-то невнятно бурчал. На полянке у оврага тунеядцы были построены в одну шеренгу и участковый вызвал троих:

– Коваль, Николаев, Яковлев – выйти из строя и стать сюда, на край оврага.

Все трое выполнили команду. Снимая с плеча автомат, Анисов скороговоркой проговорил:

– Во исполнение секретного приложения к указу ПВС СССР, за злостное уклонение от общественно-полезного труда, данной мне властью, приговариваю Коваля, Николаева и Яковлева к расстрелу на месте.

Раздался выстрел и один из тунеядцев свалился в овраг. Двое других ошалело посмотрели вслед телу, кувыркающемуся по склону, на участкового с автоматом вскинутом к плечу, и, разом упав на колени, заголосили о пощаде. Анисов двинул короткую речугу о неотвратимости наказания, затем условно, под обещание трудоустроится, амнистировал этих двоих, а остальным дал срок для устройства на работу и предупредил, что к тем, кто не выполнит это требование, будут применены самые жесткие меры, вплоть до расстрела на месте.

Устроились ли на работу тунеядцы – в обзоре не говорилось, зато участковый был примерно наказан. Оказалось, что выведенные им «на расстрел» Коваль, Николаев и Яковлев, были вовсе даже и не тунеядцами, а наоборот хорошими рабочими и активистами-дружинниками. А стрелял то он – холостым.

И тогда в голове у Михалыча родился ПЛАН.

Попросил Михалыч начальство выделить ему с утра пораньше «линейку» – это машина такая была, ГАЗ-51 с будкой, и пообещал, что тунеядцев, как асоциальную прослойку, на вверенном ему участке изведет под корень.

Рано утром Михалыч объехал своих подопечных и загрузил «линейку» под «завязку». После чего машина выехала за город на проселочную дорогу, где и остановилась.

– Петров, выходи – открыв дверь, позвал Михалыч одного из тунеядцев.

Петров молодцевато выпрыгнул из машины и лениво, сквозь зубы процедил: «Ну, чё те, ментяра, надо?»

Михалыч молча закрыл дверь будки и через минуту сидевшие в ней бездельники услышали выстрел. Машина тронулась с места, но через сотню метров остановилась и Михалыч, вновь открыв дверь, бросил: Сидоров, на выход».

Здоровяк Сидоров с некоторой опаской, но послушно и молча полез из машины. Дверь захлопнулась, раздался выстрел, и машина двинулась дальше.

Когда на очередной остановке прозвучало: «Пупкин, на выход». Пупкин лихорадочно ломанулся в дальний угол за спины других бедолаг. Из будки раздался глухой ропот, перебиваемый громким, испуганным фальцетом Пупкина: «Беспредельщик, не имеешь права, вези нас в тюрягу…»

Михалыч угрюмо, исподлобья посмотрел в будку и, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес: «Я тебя предупреждал, мое терпенье лопнуло».

В ответ тунеядцы хором заверили своего горячо любимого и уважаемого лично каждым из них участкового, что немедленно устроятся на работу. Немного подумав, Михалыч согласно кивнул головой и произнес: «ладно, но вы не китайцы, предупреждать больше не буду. А сейчас бегом трудоустраиваться и не позже пятницы мне на стол справку с места работы».

Понятно, народ брызнул из будки в разные стороны как спринтер на Олимпийских играх. Кто-то действительно побежал устраиваться на работу, но нашелся один, который побежал в прокуратуру с заявлением об убийстве Петрова и Сидорова участковым, мол, и свидетелей была полная машина. Увы, при проверке факты не подтвердились. Свидетелей не нашлось, а Петров и Сидоров оказались живы и уже работали на заводе ЖБИ.

Бродяга

Была на участке у Михалыча одна точка, которая занозой сидела у участкового. Точка эта называлась картонно-рубероидный завод, точнее даже не он сам, а открытый навес на его территории. Под этим навесом складировалась упакованная в тюки макулатура, которая ждала своего часа для запуска в технологический процесс. Навес был большой. Метров пятьдесят в длину, пятнадцать-двадцать в ширину и тюки там были сложены высотой с двухэтажный дом.

В ожидании переработки тюки себе лежали, гнили и за счет этого давали такое тепло, что в лютые тридцатиградусные хабаровские морозы под крышей этого навеса была чуть ли не плюсовая температура.

А у самого Хабаровска, в те годы, была особенность, отличавшая его от большинства дальневосточных городов. Дело в том, что ВЕСЬ Дальний Восток был сплошной пограничной зоной, где, соответственно, были установлены особые режимы въезда и пребывания. Хабаровск и Комсомольск не сподобились этой чести и «отдувались» за всех. Со всех концов восточной окраины СССР в эти города отправлялись те, кому была заказана дорога в пограничную зону. Освобождающиеся из колоний заключенные, не имеющие места жительства, осужденные к высылке и еще немало других категорий «новой общности» – советский народ, стекались в наш город.

Как-то раз, приятели из Магаданской милиции рассказывали, как они решали проблему с нехорошими лицами. Нужно было только погасить прописку, найти, как списать казенные деньги на билет до Хабаровска и посадить это нежелательное лицо в самолет. Все, обратно бедолага попасть уже не мог. Зато в Хабаровске появлялся еще один, как их называли, бич. Ведь здесь их, естественно, никто не ждал и жилья не приготовил. Конечно, и своих бездомных было немало, вот бичей этих, и бродило по городу тысячи. Приемник-распределитель для бродяг никогда не пустовал. Одним из мест постоянного скопления бродяг был наш искомый навес.

Днем бродяги расползались по окрестностям, промышляя, кто чем мог: собирали бутылки, попрошайничали, приворовывали и т. д., а к вечеру собирались под навес. Принимаемые меры кардинальных результатов не давали. Михалыч с напарником ежедневно вытаскивали из-под тюков десяток-полтора бродяг. И хотя часть из них шла в приемник-распределитель, следственный изолятор, часть постепенно вымирала, но меньше их от этого под навесом не становилось. Не смогло исправить бродяжье сознание и образ жизни даже битиё. Избитые бродяги, как только оказывались на свободе, спешили под свой, ставший, наверное, родным, навес.

Среди этой разношерстной братии особо выделялся Александр Никонов. Мужик, которому на вид с одинаковым успехом можно было дать и сорок и шестьдесят лет, с правильно поставленной речью, грамотный и эрудированный. В свои сорок два года он успел девять раз отсидеть срок. Все девять судимостей у него были по 198 (нарушение паспортных правил) и 209 (бродяжничество) статьям уголовного кодекса. Авторитет его среди бродяг был непререкаем.

Весь арсенал милицейских методов воздействия, от законных – штраф, посадка на «пятнашку» и т. п., до совершенно незаконных – битиё, содержание взаперти и т. д., ни к чему не привели. Никонов, с ехидной ухмылочкой на лице, заявил Михалычу, тогда еще даже не студенту юридического института, мол, международная конвенция по правам человека позволяет мне находиться там, где я хочу. Поскольку не доказано, что я совершил правонарушение, – продолжал Никонов, – то презумпция невиновности обязывает любого человека, а тем более милиционера, относится ко мне уважительно.

Услышав про какие-то конвенцию и презумпцию, Михалыч затосковал, т. к. понял, что с бродягами на вверенном ему участке, пока здесь Никонов, он справиться не сумеет.

От такого расстройства, несколько дней кряду Михалыч даже не «шерстил» навес. Дошло до того, что позвонил дежурный по райотделу и участливо спросил, не случилось ли чего, мол, у райотдела уже несколько дней нет показателей по задержанию бродяг.

Голова у Михалыча шла кругом. Мысли о новых способах борьбы с бродягами не покидали ни днем, ни ночью. И однажды блеснуло озарение.

Двенадцать бродяг стояли нестройной шеренгой вдоль стенки навеса, безучастно ожидали окончания проверки документов, и решения своей участи: повезут в милицию или поколотят на месте.

Третий справа стоял, и, по своему обыкновению, ехидно лыбился Саша Никонов.

– Закончишь с ними сам, – бросил напарнику Михалыч. – Никонов, садись в коляску мотоцикла.

Никонов забрался в коляску милицейского «Урала», мотоцикл затарахтел и скрылся в темноте. Ехали недолго. Рядом с заводом проходила железная дорога с переездом, а в сотне метров от него располагался узел теплоцентрали. Это было еще одно место ночевки бродяг. Правда, последнее время оно стало пользоваться дурной славой. За какую-то неделю трое бичей закончили в этом теплоузле свою безалаберную жизнь.

Фара мотоцикла осветила открытый люк колодца. Михалыч деловито заглянул в него, осветил внутренности фонариком, негромко, себе под нос, бормотнул о том, что сегодня никого нет, достал из багажника трос и предложил Никонову лезть в колодец.

– А что мне там делать? – изумился бродяга.

– Ты залезешь туда, я мотоциклом затяну на горловину люка вон ту бетонную плиту, – Михалыч кивком показал на плиту перекрытия, лежавшую невдалеке, – никто ее стягивать не будет, да и нормальный народ здесь не ходит, а через пару-тройку дней приеду и отвезу тебя в морг.

Никонов мгновенно оценил ситуацию и отреагировал словами:

– Михалыч, все понял, больше доставать не буду, ухожу к Николай Иванычу.

Михалыч направил в лицо бичу луч фонарика, несколько секунд, которые показались Никонову вечностью, помолчал, а затем сказал:

– Хоть к Иван Николаевичу, но и всех своих бичей забирай с собой. Кого из вас поймаю, так и знай, от этого колодца ногами вперед в морг лично отвезу. Свободен.

Никонов проворно выскочил из коляски и тут же будто растаял в темноте. С тех пор рейды под навесом давали одного-двух, а нередко ни одного бродяги. Кстати, повторно ни одного из них Михалычу задерживать не приходилось.

Через какое-то время Михалыча перевели опером в райотдел на другом конце города. Как-то рейдуя на пару со своим участковым, Михалыч с удивлением обнаружил знакомую личность.

– Михалыч, я слово держу. Видишь, я живу у Николая Иваныча.

Только тут до Михалыча дошло, что Николаем Иванычем Никонов называет здешнего начальника милиции.

После разъяснения Михалыча об изменении его служебного положения, Никонов радостно возвестил о возвращении под навес.

На этом они расстались и более судьба их не сводила.

Амур, ищи

Однажды утречком Михалыч шел на службу. До планерки в райотделе времени было еще много, и он шел неторопливо, наслаждаясь прелестями начинающегося летнего дня и пытаясь хотя бы так восстановиться после недолгого сна. Официально рабочий день участкового инспектора начинался в 8-30 на планерке – селекторном совещании в райотделе, и, с перерывом с 12–30 до 19–00, продолжался до 23–00 час. Но все дело было в том, что оперативная обстановка не позволяла участковым инспекторам и оперативным работникам устраивать себе какие-то перерывы в работе. А поскольку судьба, в лице начальника милиции, вручила под ответственность Михалыча один из самых сложных участков, то домой он приходил далеко заполночь. Благо, был молодой да не женатый.

Но любовался жизнью Михалыч недолго. Из-за угла, от магазина, с двумя бутылками в руках вынырнул Васька Шуров, по кличке «Шнурок» – плюгавенький мужичонка, лет 35-ти, вертевшийся с местными блатными. Увидев Михалыча, «Шнурок» резко развернулся, явно намереваясь вернуться за угол, но не удержался на ногах и как-то нелепо, вытянув руки с бутылками вверх, завалился на бок.

Обычно Шуров не чурался общения с участковым, а один на один мог рассказать, кто что украл или еще как нашкодил. Его попытка уклониться от общения с Михалычем и водка в руках ранним утром прямо кричали о том, что что-то случилось.

Особо запираться «Шнурок» не стал и сообщил, что ночью «Поганка», «Карандаш» и «Рука» «ломанули» буфет на каком-то заводе. Взяли много продуктов. Всё было дома у «Руки». Утром что-то толкнули бабе Клаве, его послали за водкой, а сами ждут у «Руки».

Михалыч велел «Шнурку» нести водку по назначению, вести себя как обычно и помалкивать. Шуров не заставил просить себя дважды и с максимально возможной скоростью рванул к дому «Руки».

Звонок дежурному подтвердил кражу из буфета в одном из цехов завода. Дежурный приказал выехать на место и присоединиться к работающей на месте происшествия опергруппе.

На месте Михалыч выяснил, что из буфета украли разнообразные продукты на приличную сумму и личные вещи буфетчицы. Все сходилось с тем, что рассказал «Шнурок».

Завод ночью не работал, а смена вахтеров на проходной ничего и никого не видела. Эксперт-криминалист «порадовал», мол, преступники «работали» в перчатках, и даже показал отпечатки этих самых перчаток. А тут вскоре вернулся кинолог с огромным, красавцем псом – немецкой овчаркой с красивой кличкой Амур. Амур виновато прижимал уши, поджимал хвост и прятал глаза. Кинолог пояснил, что Амур не смог взять след – слишком много на заводе всяких запахов, а конкретного запаха преступников выделить не удалось. Следователь тяжело вздохнула:

– Ну вот, опять на месте происшествия никаких улик не добыли.

Михалыч понял, что дело раскрытия этого преступления века находится в его руках. Правда, был один маленький ньюансик. Если сейчас прямо прийти на квартиру к «Руке» и изъять краденное, то «Шнурка» тут же заподозрят и ему не поздоровится. Несмотря на малый опыт работы, Михалыч уже усвоил главное правило работы с людьми, особенно с теми, кто дает тебе информацию – никогда без острой необходимости не подставляй людей под подозрение жуликов.

– Володя, – обратился он к кинологу, – а твой Амур может прийти в конкретный адрес? Амур, лежавший рядом в тени, поднял голову и внимательно посмотрел на Михалыча.

– Он что тебе, участковый или опер? – Не понял вопроса кинолог.

– Я знаю, кто украл и где похищенное, но просто так туда зайти не могу, – разъяснил Михалыч.

– Так бы сразу и сказал, говори адрес, придем куда надо.

Михалыч назвал адрес «Руки», а кинолог в ответ сообщил, что знает где это, т. к. выезжал на происшествие в этом доме. К этому моменту Амур уже стоял и вопросительно смотрел на своего хозяина. Володя присел к нему, что-то пошептал ему в ухо, Амур помахал головой, вроде как соглашаясь. После такого ритуала, кинолог прицепил к ошейнику поводок и громко скомандовал: «Амур, ищи».

Вскоре жители этого микрорайона могли наблюдать, как здоровенная псина тянула за собой пристегнутого поводком парня, а следом бежали их участковый Михалыч и еще какой-то штатский.

Каким образом Амур пришел в нужный адрес, оставим за кадром. Прошмыгнув мимо бабулек, сидевших на лавочке перед домом, вся кавалькада сходу влетела в подъезд. Не останавливаясь, Амур всем телом кинулся на дверь одной из квартир. Будучи не запертой, она распахнулась, и пес с басистым лаем рванул внутрь. Четыре разновозрастных мужика сидели за накрытым столом, а один из них – «Поганка», со стаканом в руке, стоя, держал речь. Амур прервал его спич грозным рыком и, наверное, для убедительности, встав на задние лапы, передние положил тому на плечи. Рыжий, весь в веснушках, Валерий Поганышев, по кличке «Поганка», застывший статуей, побледнел так, что веснушек и след простыл, а средневековые аристократки позавидовали бы белизне его кожи.

Остальная компания тоже замерла. В наступившей тишине, прерываемой рычанием Амура, раздался блеющий голосок худосочного «Карандаша»: «Продукты в кладовке, заберите».

На другой день Амур получил благодарность от Михалыча – хороший кусок колбасы. Заслужил.

С перепугу, сразу после задержания, участники группы рассказали и о других, совершенных ими кражах из столовых и буфетов. Всего было раскрыто восемь краж.