Текст книги "Оперские байки"

Автор книги: Анатолий Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Засранцы, неужели Маркову «горбатого слепили» (перевод – приписали не совершенное им преступление. – А.К.), – подумал он о своих сыщиках.

Приятель согласился оттянуть доклад начальству до утра и Михалыч резво взялся за «разбор полетов». Разбираться нужно было быстро и четко, т. к. в противном случае начальство по-шустрому соорудило бы «братскую могилу». Еще не успели затихнуть страсти по так называемому «делу Лимоненко». Этой воровке вменили несколько десятков краж в городах края, а в суде, когда стали выводить хронологию краж, то выяснилось, что она якобы с разрывом в час совершила кражи в Комсомольске и Хабаровске. В результате разборок выяснилось – «слепили горбатого» и не одного. Несколько человек уволили, многих наказали, а самых ретивых даже под суд отдали.

Вот и здесь – могло повториться то дело. Положа руку на сердце, Михалыч был почти уверен в своих сыскарях. Еще перед началом раскрутки Маркова, он предупредил их – «горбатого не лепить». Парни, а с большинством из сыщиков Михалыч был почти ровесник, своего начальника никогда не подводили. Так что, уверенность была, но сволочной червячок сомнения все равно ползал где-то в глубинах оперского сознания – а вдруг кто-нибудь, ради результата, да повелся?

Опергруппа была собрана «по тревоге». Из-за отсутствия времени, Михалыч изменил своей манере общения с подчиненными и они с удивлением уставились на раскричавшегося начальника.

– Пижоны, фраера, кулёмы…. ни украсть, ни покараулить… – чихвостил зам по оперработе своих подчиненных, – без прокола даже «горбатого слепить» не можете…. в охрану – пустые прилавки магазинов охранять выгоню…

В результате затянувшегося допоздна оперативного совещания стало ясно… что ни чего не ясно и выяснено… что ничего не выяснено, зато решено:

– Если это «горбатый» – виновный ответит за «подставу» перед сыщиками по «полной схеме». (Все знали, что лучше за прокол отвечать прокурору или начальству, чем своим сыщикам – они спрашивали не по Закону, но по Совести).

– Провести на месте кражи эксперимент с участием потерпевших, Маркова, той группы воров, и выяснить – кто из них врет.

К всеобщему удивлению все срослось. Воры показали, откуда и что украли, это совпало с ранее данными показаниями потерпевших, и нашло их подтверждение в ходе этого эксперимента. Тут же выяснилось, что Марков был первым воришкой, взломавшим дверь и укравшим золото. На выходе из подъезда он разминулся с тройкой молодых, которые обнаружили вскрытую дверь и не преминули утащить из квартиры вещички…

Долго еще в коридорах уголовного розыска, вроде как случайно, по другому поводу, раздавалось:

– А теперь Горбатый, я сказал – Горбатый…. на выход…. кулёма…. прилавки караулить… – и вслед незлобивый, неизменно по-детски жизнерадостный, смех сыщиков.

Битиё определяет сознание

Интересная штука философия. Было время, когда Михалыч понятия не имел что за звери такие онтология и гносеология. Казалось бы чепуховина какая-то, пустобрехство. Ан, нет, сама жизнь преподала несколько уроков и наглядно разъяснила ему суть базисных законов философии.

Принял наш Михалыч один из самых запущенных участков в районе. На нем довольно долго не держались участковые и, как в любом деле без руля и без ветрил, на этой территории властвовала не сила власти, но желания отдельных индивидуумов и власть грубой физической силы. И надо сказать, поначалу доставалось Михалычу пахоты – немеряно. Особенно досаждали «кухонные боксеры» – семейные скандалисты.

Урок первый.

Каждый вечер участковый стабильно получал по различным каналам как минимум, в лучшем случае, пару-тройку вызовов на семейные скандалы. В дни получения на заводах и предприятиях аванса и получки (уважаемый читатель, хочу напомнить, что было такое время, когда эти самые аванс и получка выдавались как по расписанию) число семейных скандалов возрастало кратно.

Надо заметить, в свое время жизнь в коммуналках приучила пролетарские семьи не скрывать от соседей семейные неурядицы, ну а если муж с женой расходились во мнении на любой вопрос, то тут было просто необходимо оповестить об этом соседей, устроив грандиозную ссору. Переезд в отдельные квартиры не смог сразу исправить людскую психологию и еще долго соседи с удовольствием, как в театре, наблюдали перипетии чужой семейной жизни.

Со временем Михалыч вывел закономерность: если на семейный скандал никто не вышел, то через пару дней он получал письменное заявление от разгневанной супруги – как так, её чуть не убили, милиция не отреагировала, не защитила от пьяненькой половины, а если бы…, ну и т. п. Надо сказать, что такие заявления разнообразием слов и ситуаций не отличались и были писаны как под копирку. Но легче от этого не становилось, наоборот, заявление – это всегда хуже вызова на скандал. По каждой заяве нужно реагировать, т. е. опрашивать массу людей, собирать объяснения, готовить заключение, писать ответ заявительнице, короче беготни и писанины…, проще сразу пойти и на месте разобраться, как говорится – принять меры, или если еще проще – провести профилактическую беседу.

Однажды дежурный по райотделу майор Веселов, известный прикольщик, оправдывающий свою фамилию, со скорбным выражением лица оповестил Михалыча, что его вызывает судья Дзюбанов, надо приготовиться, т. к. если вызывают судьи, то не миновать крепкой трепки и, может быть, даже представления начальнику на дисциплинарку, вплоть до ареста на гауптвахту.

Михалыч сотрудник молодой всех этих тонкостей не знал, но однажды самолично, исполняя приказание, отконвоировал коллегу-милиционера на гарнизонную гауптвахту под арест, поэтому в словах дежурного подвоха не заметил. Направляясь к судье, Михалыч мысленно перебирал свои прегрешения перед Законом и Судом. Хоть и было их не мало, но ни одно не тянуло даже на строгий выговор. Так в неведении Михалыч, немного робея, но бодрым голосом испросил разрешения войти и, получив таковое, вошел в кабинет судьи.

Не имея опыта общения с судом, Михалыч, на всякий случай, по-уставному доложился:

– Товарищ судья, участковый инспектор младший сержант Имярек, по Вашему приказанию прибыл.

Судья Дзюбанов, крепыш среднего роста лет тридцати пяти, с серьезным выражением лица, что-то писал и при словах Михалыча молча указал на стул напротив себя.

Судья закончил писать и неожиданно предложил:

– Давайте познакомимся, меня зовут Виктор Петрович.

В ответ Михалыч пробормотал нечто невразумительное, на что, впрочем, судья особого внимания не обратил. Похоже, он о Михалыче знал больше, чем тот сам о себе.

– Ну-с, перейдем к делу. – Продолжил Дзюбанов. – Я, как Вам известно, проживаю по такой-то улице, т. е. на территории Вашего обслуживания.

Михалыч понятия не имел, где проживает судья, но, помалкивая, на всякий случай, согласно покачивал головой.

– Понимаешь, – судья перешел на доверительный тон, – заколебали меня соседи. Нет, конечно, у меня отдельная квартира, но на одной лестничной площадке со мной живет семья Соколовых. Такие, я вам доложу, фрукты, один другого стоят. День через день пьянки да скандалы. И все это на весь подъезд с шумом и гамом до полуночи. Участковые, что были до тебя, урезонить их не смогли. Очень прошу, наведи порядок.

Михалыч, поняв, что ему ничего не грозит, а очень даже наоборот, быстренько мысленно прокрутил ситуацию. Поскольку она была осмысленна давным-давно, выводы и решение напрашивались сами собой. Соколовых он знал. Действительно, несколько раз в месяц ходил успокаивать «воюющих» супругов, составлял протоколы, но, увы.

Дело в том, что районный суд очень неохотно применял к работающим правонарушителям высшую меру административного наказания – арест до пятнадцати суток, предпочитая давать незначительные штрафы. Страдал от этого и Михалыч. Отдельные правонарушители, получив малый штраф, откровенно и нагло смеялись в лицо участковому. Соколов был из них.

– Виктор Петрович, без Вашей помощи принять должные меры и пресечь антиобщественное поведение таких семей как Соколовы очень сложно. Я готов оформлять соответствующие материалы, но нужно, чтобы правонарушители получали реальное, ощутимое для них, наказание. Было бы хорошо, если бы НАРОДНЫЕ судьи нашего районного НАРОДНОГО суда (Михалыч умышленно нажал на народность суда), иногда прислушивались к мнению народа о мере ответственности пьяниц и хулиганов. Тогда и порядок можно навести быстро.

Судья взглянул на Михалыча, хмыкнул, но сообщил, что берется урегулировать вопрос о двусторонней связи суда и народа. Стороны оговорили некоторые специфические детали совместной деятельности по наведению правопорядка и расстались очень довольные собой.

На второй день, в самый разгар выяснения Соколовыми «кто в доме хозяин?», Михалыч позвонил в их двери. За его плечами маячили две женщины с повязками дружинников. Участковый предложил прекратить дебош и пояснить причину скандала. Соколова, не дожидаясь пока муженек найдет нормальные слова, скороговоркой протараторила, мол, хорошо, что пришел представитель власти, который урезонит ее буйную половину, сломавшую ей всю жизнь. При этом, её речь на треть состояла из, мягко говоря, не совсем литературных выражений.

Участковый сделал суровое лицо, предупредил о недопустимости употребления нецензурной брани и предоставил слово Соколову. Здесь дело было еще сложнее. Тоже на треть, но только в обратную сторону, речь Соколова могла быть признана печатной.

Михалыч прервал тираду и пригласил обоих пройти для разбора в пикет милиции. По дороге разгоряченные скандалом супруги еще несколько раз пытались выяснить отношения. В пикете участковый усадил Соколовых и дружинников за написание объяснительных, сам же вызвал из райотдела машину и составил на каждого из супругов протокол о совершении мелкого хулиганства.

Назавтра, по просьбе трудящихся, ранее судимый Соколов получил от народного судьи 10 суток ареста, а его супружница 2 месяца исправительных работ. Через месяц история повторилась, с той разницей, что посидеть пришлось Соколовой и после этого в семье, во всяком случае, для соседей, воцарилась благодать и спокойствие.

В дальнейшем двусторонняя связь народ – народный суд, при посредничестве Михалыча, успешно фунциклировала и население на его участке все реже получало возможность посмотреть «домашний спектакль в чужой семье». Правда, досужие языки злословили, мол, женщины стали воспитывать своих разлюбезных ночью, под одеялом, и то вполголоса, не дай Бог кто услышит. Но на то они и языки, чтобы говорить чорт знает что.

Урок второй.

Жил-был в одном районе заместитель прокурора района, назовем его Данила Петрович. По распределению должностных обязанностей отвечал он за надзор за деятельностью милиции, следствия и дознания. В том числе, он принимал решения о санкционировании ареста разных злодеев. Был он, на наш, молодой взгляд, древним дедком, лет этак за пятьдесят, с прескверным характером.

Ну, насчет характера, посудите сами. Звонит он как-то начальнику милиции и говорит с издевкой, мол, твоих милиционерчиков на внеплановый медосмотр надо, явно заболели, с тазиками на голове под окнами дежурки сидят (замечу, что окна его кабинета выходили на райотдел).

Начальник, конечно, чертыхнулся, но пошел глянуть, что там творится. Заходит в дежурку, а там один из участковых в присутствии понятых, сидящих на скамейке у стены, производит уничтожение из молочной фляги бражки. Уничтожает путем выливания этой самой браги за окно, ну вроде как на землю. И объяснение есть, фляга тяжеленная, так мы ее, эту подлую брагу, отраву народную, не вынося из помещения, ковшиками за окно… Что там было-о…

Так вот, этот Данила Петрович, да со своим характером, а тут и мы с жуликами. Не знаю почему, но, как мне казалось, он в нас самих видел тех самых жуликов. Опять же, судите сами.

Приходилось нам водить на аресты задержанных правонарушителей. Сначала в кабинет заходил следователь и докладывал дело, потом вызывали нас. Входим, докладываем:

– Товарищ прокурор, задержанный за кражу Такой-то для ареста доставлен.

Начинался допрос злодея.

– Воровал?

– Конечно, нет, гражданин прокурор.

– Дак тебя же в квартире задержали?

– Я мимо проходил, смотрю, дверь открыта. Думаю, надо хозяевам сказать, вот и зашел в квартиру.

– А следователь говорит, что тебя на выходе с вещами в руках задержали?

– Правильно. Я же смотрю, посреди комнаты чемодан и сумка стоят, заглянул, а там вещи всякие. Думаю, дверь не заперта, вещи упакованы, а ну, кто украдет, дай занесу их соседям. Только к дверям, а тут милиция.

– А в твоей квартире при обыске нашли краденное с такой-то кражи?

– Да это я на улице пьяницу встретил, он мне предложил купить подешёвке, я и купил. То, что это краденное не знал, пожалел мужика, ему похмелиться нужно было.

– Товарищ следователь, видите, он не виноват, а Вы предлагаете его арестовать. Нет. Отпустить под подписку о невыезде.

Воры знали эту ситуацию и изощрялись в своих оправданиях.

Может быть, так и было бы всегда, но однажды случилось нечто, перевернувшее прокурорское мировоззрение.

Знойным летним вечером Данила Петрович, хлебнув холодненького кваску, устроился с газеткой на диване, да ненароком задремал. Жена евойная зашла после трудов праведных, в ванну пот смыть – душ принять. И надо же такому случиться, забыли они дверь входную запереть, а тут и вор – шасть к ним в хату. Тихонько, стараясь не шуметь, собрал он, что ценного под руку попалось, да на выход. А там из ванны, из одежды одно полотенце на голове, супруга прокурорская в аккурат выплывает. Стоят они друг супротив друга онемевши. У каждого в голове мысли роем:

– Что за мужик в квартире? А он ничего. Ой, а у меня и губы не накрашены и непричесанная я.

– Ничего себе! Телеса роскошные, а украсть нечего!

Ну, ясно дело, она ручонками, что смогла, прикрыла, прыг обратно в ванну и в крик. Воровайка задерживаться и отвлекаться на объяснения не стал и был таков, благо светлый путь отступления освободился…

После этого случая, диалоги на арестах в корне изменились:

– Воровал?

– Конечно, нет, гражданин прокурор, у меня алиби.

– Арестован, подумай о своем поведении. Следующего.

– Воровал?

– Виноват, гражданин прокурор, бес попутал, прошу снисхождения.

– Арестован, подумай о своем поведении. Следующего.

Налёт

Сегодня много говорится о дедовщине. Рассказывают жуткие истории о том, как «деды» избивают и издеваются над несчастными молодыми солдатиками, как эти самые молодые, после зверских пыток ударяются в бега. В результате, например, у нас в ДВО, боец, скрываясь от этих «зверей-«дедов», много дней просидел в подвале залитым водой, заболел и стал инвалидом.

А мне вспомнились другие «деды».

Тайга, командир перед нами, десятью гавриками, разведчиками-«курками», стоящими в ломаном строю, и фраза: задача группы… обнаружить ракетную установку и произвести налёт…

Территория поиска впечатляет, наверное, больше любого района в Московской обл.

Раннее утро, ласковое солнышко, чирикают птички, воздух наполнен обалденными ароматами тайги. Обнаружили искомый объект поиска. Стоит себе на полянке наш бригадный ЗИЛ с кунгом, типа пункт управления, а невдалеке надувной «Першинг». На пеньке, с автоматом на коленях, дремлет «дед» из 3-й роты. Она сегодня играет нашего противника.

Естественно, весь периметр опутан хитроумными растяжками – взрывпакеты, «сигналки» и прочая пиротехника призвана охранить спокойный сон «дедов» от наших посягательств. Но не зря командиры гоняли нас на занятиях по минно-подрывному делу. Всего делов-то, в четыре руки за десять минут проходы подготовлены, и разведчики замерли на исходных в ожидании начала действа.

Команда: «вперед»! Через мгновенье часовой «дед» лежит связанный у ближайшего куста. Под ракету прикреплен макет тротиловой шашки. Осторожно приоткрывается дверь кунга, внутрь летит ЯДГ (это такой картонный цилиндр, заполненный порошком и снабженный запалом, от которого порошок поджигается и выделяет очень много слезоточивого газа), дверь подпирается. Группа сноровисто отходит и из леса наблюдает, как через узенькие окна-амбразуры в верхней части кунга, с ревом и воплями вылетают бойцы «противника». Убегая от кунга, пара бойцов «противника» рвет свои же растяжки. Грохот взрывов, хлопки и свист сигнальных мин. Иллюминация что надо. Налёт так налёт.

Задача выполнена. Группа растворилась в тайге.

Пункт постоянной дислокации бригады. Поздний вечер. В ленкомнате одной из рот собрались на совет «деды» отряда. Мы, разведгруппа из двух отделений – шесть «салаг»-рядовых, да «фазаны», два ефрейтора и один сержант, опять в строю, но уже перед ними и держим ответ за свою дерзость. Ст. сержант, замкомгруппы – сам «дед» и сидит среди «дедов», правда без права голоса.

Красочный, в несколько голосов, рассказ участников о происшествии. Бурное обсуждение, широкий диапазон предложений о наказании: от «большого мешка «рябчиков» (это наряды вне очереди, типа вечные дежурные по уличному туалету) до лишения увольнения… пока не дембельнётся последний из пострадавших «дедов» (т. е. до конца года, последнего разгильдяя выпускали за ворота части 31 декабря).

Крик, шум, наверное, слышно в ближайшем поселке, стоит уже с полчаса. Наконец поднимается молчавший до этого наш формальный и неформальный лидер – старшина роты, тоже «дед», срочник, призывался с Сахалина, здоровенный амбал, под два метра, с зычным голосом. Оглядел собравшихся, дождался пока стих шум и вдруг нам:

– Равняйсь! Смирно! – Оглянулся на «дедов», те сладострастно, в предчувствии сатисфакции, закатили глазенки…

– За проявленную инициативу и смекалку объявляю благодарность. – Как нам показалось, старшина внимательно посмотрел каждому из нас в глаза, мол, правильно ли поняли…

– Вольно. Разойдись.

Засада

По зимней лесной дороге, подпрыгивая на ухабах, неспешно едет «козлик» – легковой крытый тентом ГАЗ-69 с армейскими номерами. Но странный какой-то автомобиль. Дверей хоть, как и положено – четыре, но ни на одной снаружи нет ручки. В машине за рулем солдатик в шапке и бушлате с сержантскими погонами, на дверце в специальных креплениях автомат. Рядом с водителем мужчина, также в армейской форме, но погоны полковника, на коленях у него горкой лежат взрывпакеты и шашки оранжевого дыма. Полковник зорко поглядывает по сторонам, пытаясь что-то разглядеть на девственно чистом снегу прилегающего к дороге редкого леса.

В это время, несколькими километрами далее, двое, одетые как приведения во все белое, усердно перепиливают толстое деревом чем-то похожим на струну с зубьями и какими-то палками на концах.

Некто невидимый, вполголоса командирским баском поторапливает:

– Давай, ребята, веселей, Батя вот-вот появится.

Идут учения. Спецназ отрабатывает навыки организации засады. «Противника» играет сам командир бригады, любовно называемый личным составом – «Батя» (ну, очень строг, но справедлив, как отец родной). Лично натаскивает молодняк. Учения бригадные и основные задачи выполняют разведгруппы из двух рот, укомплектованных на 100 процентов рядовым составом из последнего призыва. Все знают, поблажек не будет, приказано работать максимально приближено к боевому. Это значит – можно все, кроме нанесения увечий. Именно поэтому на машине комбрига снаружи нет ручек – дабы шустрые разведчики не смогли влегкую выполнить задачу – захватить «языка».

«Газон» по-прежнему неторопливо миновал поворот, впереди показался мостик. Батя заметил, как за ним, метрах в сорока по ходу движения машины, качнулась стоящая у дороги осина. Полковник мгновенно поджигает огнепроводные шнуры и, приоткрыв дверь машины, бросает взрывпакеты и шашки оранжевого дыма. Раздается серия взрывов, все заволакивается оранжевым облаком. Из него, как черт из табакерки, появился Батя и громко скомандовал: «Командир группы, ко мне».

Из кювета поднимается фигура в белом и, приложив руку к голове, докладывает:

– командир 4-й группы лейтенант Луговский…

Комбриг, не скрывая злорадного раздражения, прерывает офицера:

– Лейтенант, Вы и личный состав первого отделения убиты, можете выдвигаться на пункт сбора. Второму отделению продолжить выполнение поставленных задач.

В ответ раздается унылое:

– Есть быть убитым.

Автомашина тронулась дальше, учения продолжаются.

Пункт постоянной дислокации. Бригада построена на плацу. Батя ведет «разбор полетов», т. е. подводит итоги учений.

Его «ланцепупы», как он любил называть подчиненных, напряженно ждут, кого сегодня Батя будет публично «причесывать». Четвертая группа уверена – сегодня их день. Они единственные, кого комбриг «выпас» до начала атаки. Правда, непонятно, почему только их. Обычно в штрафники попадало до половины групп.

Неожиданно командир командует выйти из строя второй группе. Десяток бойцов во главе с лейтенантом четко печатая шаг, выходят на положенное число шагов и поворачиваются лицом к строю. В глазах ни тени сомнения в справедливости вызова «на ковер». Физиономии как под копирку: сейчас нас будут иметь. Чует кошка, чьё сало съела?

Тем временем Батя, обращаясь к личному составу бригады, и показывая рукой на стоящую группу, начинает повествование, оно неизменно предшествовало наказанию.

– Вот эти ланцепупы в очередной раз имели наглость поставить на грань срыва учения. Они думают, что их проделки с ЯДГ командованию неизвестно. На предыдущих учениях они вывели из строя «противника» – четверых «дембелей», те не смогли продолжать учения, а в этот раз замахнулись на командира бригады. Водителя чуть «Кондратий» не хватил, а я от грязной и вонючей рукавицы только что не помер.

Кто-то из бойцов проштрафившейся группы тихонько хихикнул. Негодник, наверное, вспомнил ту засаду. Сержант негромко бормотнул: «Дураков (чес слово, это у бойца такая фамилия, в этой группе еще был боец с фамилией Дубина – внешне он действительно походил на дубину, с которой в стародавние времена разбойники выходили на большую дорогу), отставить смех».

После «разгрома» четвертой группы, Батя двинулся дальше и был уверен, что и следующую группу он вычислит. Особых изысков в технологии засады с целью захвата пленного из автомашины, проводимой на лесной дороге в зимнем лесу, придумать было сложно. Самое главное было в том, чтобы остановить машину. Конечно, в боевой обстановке хватило бы одного выстрела в шофера из 6П9 или ПБСа, но обстановка лишь приближена к боевой, так что, крутись – спецназ. Основным способом остановки машины было нечто, чаще всего дерево, перекрывающее дорогу. Батя это знал, знал, что на капот машины дерево ронять не будут – убоятся командирского гнева, и успешно вычислял начало атаки.

Машина все также неспешно двигалась вперед. Начался отрезок дороги, отведенный для организации засады очередной группе. Батя про себя отметил, как этой группе не повезло с местом засады. Из нарезанных пятиста метров, метров стопятьдесят-двести не имело ни бугорка, ни кустика. С обоих сторон поля – спрятаться некуда, приличные деревья, пригодные для остановки машины, были только в самом конце отрезка.

Ну-ну, подумал комбриг, посмотрим, как молодежь выкрутится.

Совершенно неожиданно из придорожного сугроба прямо под колеса машины бросился солдат. Водитель и комбриг, инстинктивно, но синхронно, даванули – один педаль тормоза, второй пол машины. Очевидно, от удвоенных усилий её немного занесло, но остановилась машина моментально. Сержант и полковник, как по команде, выскочили на дорогу к лежавшему бойцу. Дальнейшее происходило как в немом кино. Оба были мгновенно схвачены неизвестно откуда взявшимися фигурами в белых маскхалатах. С водителем никто особо церемониться не стал – связанного, с кляпом во рту, его бросили на заднее сидение машины. А почти стокилограммовое тело полковника вздернутое крепкими руками на уровень плеч, резво, покачиваясь в такт бегущим разведчикам, поплыло над землей в ближайший лес. Рядом с ним кто-то под мышкой нес бойца, кинувшегося под машину… При ближайшем рассмотрении, он оказался манекеном, сделанным из обмундирования набитого сеном.

Отойдя на приличное расстояние, группа остановилась, полковник был поставлен на ноги, изо рта у него был вытащен кляп и старший группы бодро доложил:

– Товарищ полковник, вторая группа выполнила задание по захвату пленного путем засады. Разрешите получить замечания. Командир группы лейтенант Николаев.

Если бы рядом был стог сена, то Батя, своим гневным взглядом наверняка поджег бы его. Но, на удивление разведчиков он не стал ничего говорить. Молча, махнув рукой, мол, что с вас возьмешь, полковник направился в сторону дороги.

Надо полагать, этот разбор на плацу и был ответом на вопрос командира группы, заданный в лесу.

Между тем, изложив обстоятельства и ход проведения засады, сдобрив это своими едкими комментариями, командир бригады замолчал. Над плацем повисла напряженная тишина.

Каждый разведчик второй группы невольно подумал о степени своей ответственности. Сержанты готовились уменьшить количество лычек на погонах (Батя это наказание практиковал), солдаты вспомнили, что командир бригады любил давать рябчиков и измерять их в виде некоего количества шагов отмерянных там, где требуется вырыть какую-то траншею. А тут, как некстати, меняли кабель связи и в части шли земляные работы. Если бы не нарядчики, рыть пришлось бы всем по очереди, а так вкалывали имеющие взыскания. Словом, уныние личного состава было видно без бинокля.

– Р-р-рняйсь! – Комбриг молодцевато оглядел строй. – Смирно!

Еще одна пауза, показавшаяся «штрафникам» вечностью. Умел Батя завернуть интригу. А дальше, с короткими интервалами:

– Личный состав второй разведывательно-диверсионной группы… за проявленную при проведении засады… смекалку… кхм-м… освобождается от работ по замене кабеля.

Над плацем прошелестело удивленное: о-о-о, прерванное враз повеселевшими голосами: «Служим Советскому Союзу».

– Вольно. Разойдись.