Текст книги "Рейд в ад"

Автор книги: Анатолий Гончар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Ты помог нам, как мы можем тебя отблагодарить? – Эдуард первым высказал оформлявшуюся у меня в голове мысль.

– Благодарить? – на лице старика появилось… нет, не улыбка, а лишь ощущение улыбки. – Упавший вертолет – вот мне ваша благодарность. Я видел, как он взрыл носом каменное дно, думаю, никто не спасся.

Возможно, старику следовало показать того, кто сбил вражескую машину, но мы промолчали.

– Почему, – я не мог не задать мучивший меня вопрос, – почему вы помогли нам?

– Почему? – на этот раз старик действительно улыбнулся. – Против вас воевали не все мы, многие афганцы воевали вместе с вами, вы это забыли?

«И правда, – подумал я, – когда говорят о том, что афганцы частенько вспоминают нас с теплотой, как-то забывают о том, что не все из них были настроены к нам враждебно. Многие воевали за нас и вместе с нами с самого начала».

– Нет, мы помним, – почти не соврал я, – но я слышал, что многие из воевавших против нас теперь, если вдруг вернуть все назад, встали бы на нашу сторону. Это правда?

– Годы проходят, – старик начал издалека, – мужчины мудреют, женщины становятся старухами, так и не накопив мудрости. За ушедшие годы мы стали мудрее. Много крови, слишком много крови пролилось с тех пор, как ушли вы, русские. Да, было дело, мы воевали. Я сам-то не очень воевал. Я воровал бензин, жег трубу, шурави в нас стреляли, мы в вас стреляли. Один раз меня в плен брать, расстреливать вести, – от нахлынувших воспоминаний и вызванного ими волнения старик стал говорить, коверкая слова. – Я бежать. Шурави стрелять. Нога ранеть, до сих пор болеть. Но я сбежат… – он качал головой в такт своим словам.

– А почему афганцы так не любят американцев? – новый вопрос для поддержания беседы.

– Нам не за что их любить, они принесли новую кровь. И в отличие от вас они очень хитрые.

– Даже так? – подобное заявление удивило.

– Вы бомбили наши кишлаки, – охотно пояснил дед. – Но никогда не убивали всех до единого, как они.

– А они разве убивают всех? – воскликнул я, вдруг отчетливо осознавая, что тот теперь уже мертвый кишлак далеко не первый из числа подвергшихся подобной «экзекуции».

– Я слышу удивление в твоем голосе, – дед повернул голову, будто прислушиваясь, как блеяли и стучали копытами стоявшие в загоне овцы и козы. – Я же сказал – они хитрые. Американцы, если хотят кого-то убить в нашем кишлаке, пусть даже кого-то одного, то убивают сразу всех до единого, чтобы не было свидетелей, чтобы никто не смог пожаловаться, рассказать о случившемся другим, миру.

– Так ваш кишлак тоже? – мелькнула страшная мысль.

– Да, – кивнул старик и надолго умолк, погрузившись в свои мысли. Но потом заговорил снова. – Американцы – это не русские. Вы такие, как мы, я говорил со многими вашими. У моего брата дукан, я часто ходил к нему в гости, пил чай, – пояснил старик.

«И собирал информацию», – подумал я.

– Американцы не такие. Мы для них – грязь. Мы хуже, чем пыль под ногами. С шурави все было не так. Мы могли ненавидеть друг друга, но и уважать тоже. К тому же вы приходили не поработить нас, вам не нужны были наши богатства. Американцам в действительности требуется только одно – наши недра.

Старик говорил, а у меня складывалось впечатление, что он повторял чью-то чужую, слышанную им прежде речь.

– Почтенный, а где ты научился так хорошо говорить по-русски? – спросил я, пытаясь найти подтверждение своей догадке.

– О, это не моя заслуга, это все мой внук Навида. Красивый, сильный, умный, настоящий воин, он все говорил: «Учи, дада, русский, шурави все равно придут». И добавлял: «А когда придут – в стране наступит мир. На всей Земле наступит эра мира и счастья. Русские принесут добро и любовь», – лицо старика осветила печальная улыбка. – Это он в старой книге вычитал. Умный у меня внук был, – старик замолчал, по его сухому, изборожденному морщинами лицу потекли слезы.

Мне стало понятно, что внука у старика больше нет.

– В старой книге? – глаза Эдика, этого пронырливого собирателя старины, загорелись огнем азарта взявшей след гончей. – А можно увидеть эту древнюю книгу? И что это за книга?

– «Книга пути. Два рукава одной реки». В ней записано двадцать четыре пророчества великого Абу Али аль Хусейн ибн-Абдаллах ибн-Сина.

Что-то знакомое промелькнуло в имени пророка.

– Ибн-Сина – Авиценна? – воскликнул я слишком громко для пространства этого подземного жилища.

Старик согласно кивнул.

– Но, насколько я знаю, он врач и никаких пророчеств не оставлял? – я продолжал упорствовать в своем неверии.

– Многие так думали. Но они ошибались, – старик пригладил свою бороду. – Книга долгие столетия хранилась в нашей семье. Мой дед хранил ее, а до него его дед и так почти тысячу лет.

– Этот кишлак такой древний?

– Нет, – старик даже рассмеялся моим словам, как будто услышал хорошую шутку. – Этот жалкий кишлак не мой дом. Наш дом стоял ближе к горам, – он махнул куда-то рукой, – мы жили там, пока не ушла вода. Тридцать лет назад.

Упоминание о воде натолкнуло меня на воспоминания о пройденном в ночи совершенно безжизненном селении.

– Вы жили в тех огромных заброшенных развалинах? – догадка требовала подтверждения.

– Да, только тогда это не было развалинами, там рос цветущий сад, – дед почти привычно умолк на некоторое время, чтобы потом как ни в чем не бывало продолжить, – видимо, так было угодно Аллаху. На все воля его.

– Может, я что-то не понимаю, – упоминание Авиценны заставило меня задуматься. – Но если у вас все годы хранилась эта книга и вы знали о написанном пророчестве, почему же вы стали воевать против нас? Разве мы не могли быть теми самыми русскими, несущими добро и любовь?

– Любовь не несут танки, бомбы не бывают добром, – совершенно справедливо возразил старик. – К тому же ни мой отец, ни я не могли прочесть написанное в книге.

– Можно же было попросить сделать это того, кто умеет читать! – я даже немного обиделся на людей, которые имели возможность, прочти они эту старую книгу, изменить ход истории, но не сделали этого.

– Я не сказал, что не умею читать, – старик посмотрел на меня, как на несмышленыша. – Я сказал, что не мог прочесть ЭТУ книгу. Она написана не на арабском языке. На другом.

– На санскрите? – почему-то догадался я. Наверное, выдал первое, что пришло на ум.

– Да, ты прав, – отозвался старик, – на санскрите. Зато ее прочел мой внук, – гордо возвестил старик, – он прочел и зачитал мне. У меня хорошая память, я помню каждое слово. Большинство пророчеств уже сбылись.

– Большинство? Сбылись? – вмешался в разговор до того помалкивавший Леха. – Как это так – сбылись?

– Да, сбылись, – старик словно бы удивился такому вопросу. – Как же иначе? Пророчество – оно только потому пророчество, что должно сбываться.

– Значит, вы теперь ждете русских, идущих с «добром и любовью»? Но зачем мы вам сдались? – я искренне не понимал, почему все надежды этого народа связаны с Россией.

– У нас нет выбора. Как сказано в пророчестве, у реки времени два русла, два рукава, и по какому пойдем мы – народ Афганистана – выберем сами. По одному пойдем – «скинув покров тьмы, придут с севера, неся красоту, Доброту и Любовь, и у людей откроются глаза». По второму пойдем – «в мир проникнет черный шайтан и поработит всех навеки». Но вначале с севера должен явиться Воин Аллаха и своей храбростью и удачей объединить нас против зла.

– Понятно, – я не сильно верю во всякие пророчества, но пусть оно так и будет.

– А можно взглянуть на столь чудесную книгу хоть одним глазком? – Эдуард не оставлял своих надежд увидеть древность.

– К сожалению, книга утеряна, – старик развел руками. – Пропала вместе со следами моего внука.

После этих слов вновь воцарилась тишина, нарушаемая только цоканьем козьих копыт, приглушенным меканьем и звуком падающих в тоннеле капель.

Мы молчали, не спрашивая о том, что случилось с внуком. И без вопросов было понятно…

– Я могу предложить вам сыру, молока, изюму, – словно вспомнив о законе гостеприимства, старик засуетился, расстелил перед нами дастархан – все тот же лежавший у стены коврик и, достав большой нож, начал нарезать сыр. Откуда-то вытащил и расставил на импровизированном столе пиалы, из-за поленницы выставил перед нами самый настоящий самовар, даже сапог для раздувания топки был нашенский – кирзовый. Мы тоже не остались в долгу, вытаскивая на свет божий наши пайки. Молоко я не люблю, козий и овечий сыр тоже не очень, но попробовать, чтобы не обидеть хозяина, все же пришлось. Сыр, конечно, оказался так себе, а изюм мне понравился.

Трапеза была закончена, старик куда-то ушел, мы улеглись на коврики и попытались уснуть. Точнее, улеглись все, кроме Аллы, она вызвалась постоять в карауле. Старик явился не скоро. Выглядел он уставшим и осунувшимся, по всему было видно, что все это время он находился в пути. Его появление развеяло мой сон, и я, протирая глаза, сел.

– Сейчас темнеть начнет, я вас в каньон выведу, по нему пойдете, никуда не сворачивая, – начал наставлять нас гостеприимный старик. – На большую дорогу выйдете и налево. Прямо так по дороге и идите, вас встретят.

Кто и как встретят – непонятно, но те из нас, кто успел проснуться, решили не спрашивать. Лишние вопросы – они ни к чему. Встретят и встретят. Все равно нам без помощи местных жителей не обойтись. Тут Артур-Джон прав, если будем пытаться прорваться сами – загонят как бешеных псов.

– Я вам с собой записочку дам, – старик, видимо, определив во мне главного, подал в руки небольшой листок бумаги. – Отдадите встречающим. Только оружие за спину. В руках не держите. Не любят у нас этого.

– Хорошо, – я понимающе кивнул, тоже не люблю вооруженных незнакомцев. Старик в ответ улыбнулся, и мы начали собираться.

Уходя, мы незаметно для хозяина поставили в темный уголок два пайка. Специально отобрав те, в которых содержалась «тушенка говяжья». Под один из пайков я сунул стодолларовую банкноту. Подумав, положил еще одну. Больше не стал, не из-за жадности – кто знает, сколько нам еще потребуется денег? Путь домой долгий.

Выход из жилища в каньон оказался совсем рядом. Мы прошли по киризу каких-то сто метров и, свернув направо, почти сразу же выбрались в небольшой овражек.

– Пойдете по нему, – старик показал рукой на круто уходящее вниз овражное дно, – свернете налево. Дорогу ты знаешь. – Он как-то хитро на меня посмотрел. Возможно, он был совсем не прост и знал и помнил гораздо больше, чем говорил.

– Спасибо за все! – искренне поблагодарили мы. Получилось это почти хором, словно мы заранее репетировали.

– Да хранит Аллах вас и ваших близких! – пожелал старик, и я, пожав на прощание его сухую, старческую руку, осторожно ступая, начал спуск вниз. Катились и осыпались под подошвами глиняные катышки, едва слышно матерился с трудом удерживающийся, чтобы не сорваться, Эдик, неслышно ступала идущая вслед за ним Алла, фигуры Леонида, Геннадия и Лехи терялись во все сгущающейся темноте. Черной тенью над нами все выше и выше поднималась стена каньона, где-то далеко завыли, заскулили, запричитали шакалы, но даже они не смогли отвлечь поток моих мыслей, витавших вокруг имени Абу Али аль Хусейн ибн-Абдаллах ибн-Сина. В действительности ли существовала некая книга его пророчеств, повествующая о спасителях с севера, или же внук старика, неизвестный мне Навида, обманул деда, выдав придуманную историю за некое откровение? Можно ли найти ответ? Старик не лгал, и почти бесспорно некая древняя книга, написанная на санскрите, существовала, вот только что в ней на самом деле написано? Но книга исчезла, исчезла вместе с внуком. И отыскать ее не представлялось возможным. Не будь здесь войны и имей я лишние деньги, обязательно бы занялся поиском. Лишние деньги, – я хмыкнул и продолжил свой путь, полностью переключив внимание на окружающие предметы.

В сумраках тени размазались, превратились в безликое ничто. На небе в бесконечный раз вспыхивали звезды. По мере того, как стены каньона становились ниже и ниже, память медленно возвращала прошлое. Вот каньон вдруг сузился, как бы подпрыгнул и исчез, закончившись широкой ложбиной, которая, сужаясь вновь, пошла вниз, а впереди показалась полоса некогда ровного асфальта. Мы теперь шли вдоль небольшого овражка и вскоре уперлись в трехметровую насыпь асфальтовой дороги. При виде остатков ржавой трубы, идущей параллельно трассе, память услужливо подсказала, что справа, если стоять, глядя на дорогу, совсем рядом когда-то была ГНС – газонасосная станция с гарнизоном из доблестных трубопроводчиков. Но не успел я как следует осознать возвращение куска прошлого, а память гнала меня уже дальше, теперь уже вспять по дороге на запад, к границе бывшего СССР. Вот дорога, спускаясь ниже, уходила в поворот, оставляя слева заставу танкового взвода. Чуть дальше, справа, на высокой горе стояли артиллеристы. А за горой слева от дороги находился командный пункт танковой роты, со сторожевых вышек которого открывался вид на город Айбак. Следом в памяти всплыл перекресток дорог, за ними теснящиеся друг к другу лачуги дуканов, и вот снова ГНС, а справа, почти прямо над ним, еще одна точка – КП минометчиков. А дорога поворачивала правее и шла на подъем, ведя мимо очередной ГНС, обходя тоже справа, и через развалины кишлака мчалась к месту расквартирования танкового батальона, но и там память, ведомая черной полосой асфальта, не задерживалась ни на мгновенье, убегая во вздымающуюся с двух сторон теснину гор.

«Нет, нам здесь не пройти», – с тоской подумал я, вспомнив узкий зев Ташкурганского ущелья. Черная полоса асфальта вела дальше, но с ней нам однозначно было не по пути.

– Надо думать, как поступить дальше, – я посмотрел на своих спутников. – Знаю только один путь, но там нам ничего не светит. Американцы бесспорно давно уже догадались, что мы направляемся к границе.

– И что с того? – фыркнул Леха. – Они давно знают, но мы-то все еще живы!

– Нам не пройти через Ташкурганское ущелье, это всего лишь узкая полоска асфальта. Справа – слева горы, достаточно поставить шлагбаум, и ни одна машина, ни один пешеход не останется без досмотра. Нам не проскользнуть, – я удрученно развел руками. – Одна надежда на встречающих нас афганцев.

– А может, нам магометанство принять? – попробовал пошутить Эдик, но его шутка поддержки не получила.

– Пошли, – скомандовал я. Что толку было гадать и раздумывать, если у нас почти не оставалось выбора? Мы выбрались на дорогу и, повернув налево, потопали по уходящей под уклоном асфальтовой линии. Мы старались идти бесшумно, но тщетно, в ночной тишине наши шаги гулко разносились по прилегающим к полотну дороги оврагам и яругам.

– Ты в этих местах был? – спросил поравнявшийся со мной Эдик.

– Да, проезжал разок, – уклончиво ответил я. Видимо, поняв мое нежелание поднимать эту тему, Эдик замолчал и, приотстав, пошел рядом с Аллой, молчаливо пинающей встречающиеся на нашем пути камешки. Оружие у нас было закинуто за спину, и потому о возможном появлении противника не хотелось думать. К чему мишеням оружие?

Нас встречали трое. Хорошо, что у них хватило ума не выскакивать на нашем пути неожиданно. Винтовки винтовками, а гранату на всякий случай я из разгрузки вытащил и усики отогнул.

– Здравствуйте, – на почти чистом русском поприветствовали нас встречающие. Похоже, здесь и на самом деле все готовились к нашему новому пришествию.

– Салам алейкум! – не остался в долгу я.

– Гость уважаемого Абдул Хана – наш гость, – сообщил один из встречающих, и я протянул ему написанную стариком записку. Каким образом этим людям стало известно о нашем появлении, оставалось только гадать.

Взявший листок развернул его и, совершенно открыто осветив фонариком, принялся читать. То ли он был не силен в грамоте, то ли старик писал как курица лапой, но читал этот афганец долго, шевеля губами и изредка покачивая головой. Наконец он закончил чтение. Осветив мне лицо, одобрительно покачал головой.

– Вертолет, говоришь, сбили? – смотревший на меня улыбался, но в отблеске его фонаря было видно, как он подозрительно щурится. – Хорошо. Очень хорошо. Хобасти. Значит, домой идете? – свет его фонарика погас, и стало совсем темно, пока глаза привыкали к свету, я услышал, как за нашими спинами появились еще люди – двое или трое.

– Домой, – я не собирался ничего придумывать. И хотя гранату по-прежнему держал в ладони, но немного успокоился, почему-то свято уверовав, что если сразу не убили, то и позже убивать вряд ли станут. А в то, что нас сдадут американцам, верилось еще меньше. Старик же нас от них спас. Хотя за нас можно получить деньги… это если вдуматься… Черт, ох и вдумчивый я стал последнее время. Ничего с нами не случится, по крайней мере, пока.

– Домой – это хорошо. Хорошо дома, – согласился мой собеседник. – Идемте.

Он развернулся и, убыстряя шаги, зашлепал по асфальту подошвами своих калош. Удивительно: времена меняются, а калоши остаются. Наверное, они вечны.

– Сюда, – встретивший нас афганец остановился, дожидаясь, когда я окажусь в полуметре, после чего свернул с дороги к ожидающему на обочине «пазику». – Садитесь, – скомандовал он, сопровождая свои слова едва ли не царственным жестом.

Видавшая виды рама автобуса заскрипела под весом садящихся людей.

– Как он еще не развалился? – плюхнувшись на сиденье, тихо шепнул Эдик.

– О, этот советский машина еще переживет нас всех! – буркнул водитель, непонятно каким образом услышавший сделанное Эдуардом замечание. Мотор фыркнул, затарахтел и, набирая обороты, «пазик» покатил в одном ему ведомом направлении. А как же иначе, если за стеклом стояла непроницаемая тьма?

Под колесами то и дело попадались ямы, автобус жалобно хрипел, но бежал дальше. Когда мы свернули налево, в направлении города, асфальтовая дорога закончилась окончательно, теперь «пазик» не подпрыгивал, а буквально не успевал подниматься, как снова падал в очередную яму, но водитель даже и не подумал включить фары.

– Огонь издалека видно, вертолет американский летает, за холмом нас видеть, зачем американцу знать, куда я ездил? Я дома сидел, – пояснил водитель.

– Разве у вас тут одна машина, почему ты ездил? Другой кто ездил, – вступил в диалог с водителем Леха.

– Зачем американцу знать, что другой ездил? – логика железная, не поспоришь. Мы промолчали.

Автобус заскрипел стертыми тормозами и остановился.

– Выходим, – поторопил кто-то из сопровождающих, и мы потянулись к выходу.

Едва за нами захлопнулась дверца, как автобус рванул с места и исчез в переплетении городских улочек.

– Следуйте за мной, пожалуйста, – и на этот раз это был голос все того же встретившего нас афганца.

Казалось, мы прошли насквозь весь город, оказавшись в каком-то обнесенном высокими стенами дворе. Повинуясь движению руки командира, сопровождающие нас люди остановились, а возглавлявший их человек достал из кармана рацию, что-то скороговоркой сказал, после чего отключил ее, вновь положил в карман и подошел ко мне.

– Меня зовут Мехсуд Хакимулла, – представился он и протянул мне руку.

– Николай Михайлович, – его рука оказалась шершавой, а рукопожатие крепким.

– Заходите в дом, там две комнаты, меньшая для женщины. Ложитесь отдыхать и ни о чем не беспокойтесь. Мои люди будут охранять вас, – пообещал Хакимулла.

– Благодарю, – сказанное вместо обычного «спасибо» это слово прозвучало непривычно, и я поспешно поправился: – Спасибо!

– Утром нам предстоит большой путь, – сообщил о своих намерениях добродушный хозяин. – Отдыхайте. – С этими словами Хакимулла развернулся и, оставив своих людей стоять во дворе, пошел прочь.

– Забираемся в нашу берлогу?! – с неунывающим оптимизмом предложил Эдуард и, не дожидаясь, когда остальные последуют его предложению, вошел в дом.

Предоставленные нам помещения являли собой две смежные комнаты: одна большая, другая поменьше. Из мебели почти ничего не нашлось – две солдатские табуретки, крохотный столик, сломанное, непонятно откуда взявшееся здесь кресло. Все это мы сумели рассмотреть в свете зажигалки. Расстилали же коврики и ложились спать в полной темноте.

Мне кажется, я едва-едва успел уснуть, как дверь скрипнула.

– Вас ищут, – прямо с порога сообщил Мехсуд Хакимулла. В руках он держал лампу «Ночная мышь». Лизавшее стеклянные стены пламя казалось желтым.

Мы вскочили и начали быстро собирать вещи. А Мехсуд Хакимулла продолжал говорить:

– Я, конечно, благодарен вам за сбитый вертолет. Мы его уже сфотографировали, и нам заплатят за него хорошие деньги, но и этого, и просьбы старика мне недостаточно, чтобы рисковать из-за вас своими людьми.

Увидев, как моя рука потянулась к цевью автомата, усмехнулся.

– Я слишком ценю законы гостеприимства и свою репутацию, чтобы вот так легко продавать вас американцам. Но рисковать своими людьми не стану. Скажи, почему они ищут вас, и может быть, мы все же станем вам помогать?

– Как быстро вы можете принести ноутбук? – решившись, я вытащил из нагрудного кармана флэш-память – одну из двух у меня имевшихся. А что еще оставалось делать?

– Исмаил, – крикнул Хакимулла. – Принеси мой ноутбук, живо!

И обращаясь ко мне:

– Что здесь?

– Признание агента ЦРУ Джона Маклейна в убийстве американцами мирных жителей одного из кишлаков и подготовке провокации с целью обвинения в этих злодеяниях подданных Российской Федерации.

– То есть вас? – Мехсуд Хакимулла оказался на редкость проницательным. Я согласно кивнул.

– Принес, – Исмаил, почтительно склонив голову, подал Хакимулле новенький ноутбук. Тот не спеша, даже вальяжно прошел через комнату и сел на одну из табуреток. Включил компьютер. Молча протянул ко мне руку. Не задумываясь, я вложил в его пальцы флэш-память. Невольно взглянул на часы. Затем в окно. Прислушался. Где-то далеко на горизонте стрекотал вертолет.

Какое-то время Мехсуд Хакимулла, сжимая и разжимая кулаки, не отрываясь смотрел на экран. Не досмотрев, отключил просмотр, вынул флешку, продолжая молчать, выключил компьютер.

Встал, с задумчивым видом вернул мне карту памяти.

– Не буду спрашивать, зачем вы оказались на нашей земле, но это, – он указал на все еще находившуюся у меня в руках флэш-память, – должен увидеть весь мир. Весь мир должен знать правду! – Он сложил ноутбук, положил его на табуретку и голосом, не терпящим возражений, скомандовал: – Пойдемте! – я вопросительно взглянул ему в лицо.

– Куда?

– Мы выведем вас из города, – пояснил тот.

– А американцы? – из-за моей спины выглянул Леха.

– Не стоит сейчас их вспоминать, – заверил Мехсуд. – О них позаботятся мои люди, – с этими словами он поднес к губам радиостанцию, что-то негромко произнес и, видимо, удостоверившись, что его поняли, отключил ее. После чего махнул мне рукой и вышел во двор дома. Мы двинулись следом.

Наша разношерстная компания еще пробиралась окраинами города, когда небо за нашими спинами расцвело пламенем, вслед за этим эхо донесло отзвук взрыва.

– Вот и американцы пожаловали! – вслух сделал вывод Геннадий и, оглянувшись, мы увидели взлетевшие над городом трассеры. «Рейнджеры» вошли в город.

– А я ведь должен вас поблагодарить еще раз, – на ходу заговорил Мехсуд.

– Что мы на этот раз свершили? – мой собеседник знал русский язык достаточно хорошо, чтобы я мог немного поупражняться в «остроумии».

– Свершили? – все же я переоценил его силы в познании языка Пушкина. – Ничего. Но польза от вас была. Я давно подозревал, что среди моих людей завелся предатель. Увы, все время не получалось проверить. Вчера вечером, прежде чем идти на встречу с вами, я сообщил некоторым людям, преданным, как мне казалось, людям, что еду встречать шурави, сбивших американский вертолет, и указал им место, куда приведу вас ночью на отдых.

– Это там, где прогремел взрыв? – высказал я свою догадку.

– Так оно и есть, – Хакимулла перепрыгнул небольшой арык и повел нас еще быстрее. – Трое из пяти не могли быть предателями, так как находились все время со мной, а вот двое других… выявить из них предателя не составит труда.

– Главное, чтобы не пострадал невиновный.

– Невиновный? – мне почудилось, что я вижу, как он хмыкнул. – Невиновных на войне не бывает.

И я невольно подумал, что он прав – если идет война, в ней так или иначе виноваты все. Один допустил, другой разрешил, третий не протестовал, четвертый протестовал, но мало, пятый не плакал, шестой не умолял, седьмой промолчал, восьмой недоговорил, и так до бесконечности, добавляя каждый раз в число виновников и лиц женского пола тоже. Кстати, кто-то из великих сказал: «За каждым полем брани стоит женщина». Только ли смерть он имел в виду?

– Дальше я не пойду, – Мехсуд Хакимулла остановился. – Вас проводят мои люди. Вам надо спешить. Исмаил Хан, – окликнул он своего человека, что-то сказал ему на фарси, затем перевел на русский. – Я сказал, что он отвечает за вас головой и будет сопровождать вас, сколько потребуется. Он и его люди. И помните, американцы видят ночью.

– Мы знаем, – я крепко пожал протянутую руку. – Спасибо за помощь.

– Обязательно доберитесь до дома! – попросил Мехсуд и, когда я уже собирался идти, добавил: – Мы вас вначале приняли за русский спецназ по борьбе с маком, что-то не поделивший с американцами. А оно вот как все обернулось. Идите. И да поможет вам Аллах!

Я, чуть было не сказав по привычке «К черту», кивнул на прощание, и мы поспешили вслед за его людьми.

Ползущая по небосклону луна светила нам в спины. В городе гремели выстрелы, заставляя убыстрять шаги. Фыркнули и посеменили прочь, гремя своими тяжелыми иглами, напуганные нами дикобразы. Совсем недалеко обиженно затявкала лисица. Мы убегали от города все дальше и дальше. Шедшая в нем перестрелка постепенно затихла, и вскоре лишь осветительные ракеты, по-прежнему продолжавшие висеть над проснувшимися кварталами, напоминали о произошедшем бое. Мы, то подходя, то вновь уходя от дороги, продолжали свое бегство.

– Сюда, сюда! – донесся до нас встревоженный голос, когда наша компания в очередной раз приблизились к каменистой обочине.

– Друзья, «Рафик», – сообщил нам один из сопровождавших, и, выбравшись из придорожной канавы, мы увидели силуэты двух припаркованных на обочине легковушек.

– Быстрее, быстрее! – кричал один из водителей, изо всех сил размахивая руками. Судя по голосу, он был сильно напуган. – Быстрее садитесь! – торопил он. – Если «Апач» заметит – нам смерть. Быстрее!

Сопровождающие, которых было пятеро, кинулись к ближайшей легковушке. Мы поспешили к следующей. Багажник оказался предусмотрительно открыт. Скинув в него наши рюкзаки, мы подошли к распахнутым дверцам.

– Эдик, на переднее! – сразу предупредил я. Тот только понимающе хмыкнул.

– Нас же пятеро, куда мы? – робко запротестовала Алла. Но, видимо, поняв всю нелепость сказанного, ответа ждать не стала и следом за Шпаком влетела в заднюю дверцу.

– Леня, возьми Аллу на колени, иначе не втиснемся, – предупредил я, вслед за Алексеем Рудиным намереваясь влезть в тесное пространство японского автомобиля.

– Мадмуазель, прошу! – мне послышалось или в голосе старшего лейтенанта Шпака действительно прорезалась хрипотца волнения?

– Раздавлю, – честно предупредила она.

– Ты и раздавишь? Со своим-то… – закончить фразу я ему не дал.

– Да усядетесь вы? – рявкнул я, бесцеремонно вталкивая в салон Леху и шлепаясь следом. Бурчал сдавленный со всех сторон Генка.

– Поехали! – скомандовал я.

Водитель только этого и ждал – легковушка рванула с места и, не включая фар, понеслась по разбитому вдрызг асфальту. Только лунный свет смутно высвечивал черную, идущую на подъем полосу некогда ровной трассы. Позади, отставая едва ли на десяток метров, мчалась с такой же скоростью еще одна набитая людьми легковушка. Не знаю, как все сидящие, а я мысленно молился, чтобы наш водитель не нажал резко педаль тормоза.

Мы достигли верхнего участка подъема и теперь, прыгая, словно на стиральной доске, катили вниз. Справа под лунным светом высвечивались светло-серые развалины старых дувалов. Словно призраки из далекого прошлого, они вырастали и вновь исчезали в ночной мгле.

«Наверное, сейчас среди них должны ходить тени убитых», – пришедшая в голову мысль не показалась ни странной, ни пугающей. Словно так все и должно быть, будто так все и было. Кого-то прошлые воспоминания страшат, кто-то хочет рассказать о них всему миру, чтобы снять камень с души, кто-то в своем бахвальстве готов даже оплевывать мертвых, а мое прошлое остается в прошлом. Как книга, где каждая перевернутая страница – прожитое. Может быть, когда-нибудь я захочу перечитать ее, но не сейчас. Пусть другие читают свои книги. Нет ни прошлого, ни будущего, есть только здесь и сейчас.

Кажется, последнюю фразу я проговорил вслух, потому что, когда повернул голову, увидел лицо уставившегося на меня Лехи.

– Вот так-то, брат, – я усмехнулся, а так ничего и не понявший Рудин вцепился взглядом в почти невидимую ленту дороги. Если моя память не ошибалась, то мы находились на подъезде к бывшему командному пункту танкового батальона. Да если и ошибалась – плевать. Хотелось спать. Хотелось уснуть и проснуться уже дома, и чтобы ничего этого никогда не было. Но действительность ворвалась скрипом тормозов и резким поворотом влево.

– Повезло! – оповестил нас водитель уже без прежнего страха. Теперь, когда мы мчались по грунтовке, в нем появилась уверенность в благополучном завершении нашей поездки. – Сюда они ночью не сунутся! – заверил он нас.

Мы ничего не ответили.

Еще немного, и в свете просыпающейся зари стали видны очертания людских построек.

– У нас на горе «зушки» и «ДШК», а еще «ПЗРК» есть, нас боятся, не трогают, – продолжал просвещать нас водитель легковушки. – У моего брата пятьдесят воинов.

«Да, с пятьюдесятью воинами ты навоюешь, особенно когда сюда подтянется танковый батальон пендосов! – горько подумалось мне. – А не трогают они вас потому, что им до вас и дела нет. Варитесь вы в своей каше и варитесь. Банда маленькая, никому не мешает, ни под кем не стоит. Что вас трогать? Чем не договорная банда?»

Машину в очередной раз тряхнуло. Водитель крутанул баранку. Автомобиль заскочил в какой-то двор и остановился.

– Мы дома, – повернувшийся к нам лицом водитель дружески улыбался. – Можете выходить.

Мы выбрались и еще только разминали ноги, когда из тени здания вышел высокий худой старик.

– О, почтенный! – водитель нашей машины склонился в приветственном поклоне.

– Салам алейкум! – поздоровался вышедший из-за второй машины сопровождающий нас парень, Мехсуд Хакимулла, кажется, называл его Исмаил-Ханом.

– Валейкум салам, – ответил ему старик. Они заговорили на родном языке, и весь смысл их беседы прошел мимо моего понимания. Эти двое беседовали довольно долго, иногда старик бросал на нас подозрительные и вовсе не дружелюбные взгляды. Наконец он распрощался с гостем и удалился, скрывшись в одной из расположенных неподалеку построек.