Текст книги "Рейд в ад"

Автор книги: Анатолий Гончар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Я предполагал и это, – для меня он не сказал ничего нового, только подтвердил одну из рассматриваемых мною версий. – Что еще? Пойми, если я посчитаю, что жить мне осталось недолго, – ты умрешь. В твоих интересах, чтобы мы сейчас все уцелели, а когда сможем уйти из этого кишлака, я тебя отпущу, – я нажал острием на его кадык, Артур судорожно сглотнул, на месте пореза выступила капелька крови.

– Не надо, не надо, – захрипел Артур. – Я готов помочь, но у меня тоже есть условие.

– Говори какое? – нашего теперь уже бывшего «куратора» следовало выслушать и, возможно, согласиться, вдруг посоветует что-то стоящее?

– Вам, конечно, может повезти, и вы разделаетесь с десантом, не ожидающим сопротивления, а если не повезет? Мое условие: дай слово, что в этом случае тоже не станешь убивать меня.

– Хорошо, – легко согласился я. – Если ты расскажешь что-то, что сможет нам помочь, и не обманешь, то обещаю, я не стану тебя убивать.

Артур удовлетворенно кивнул.

– Наши прилетят на вертолетах, но здесь негде сесть, а процедура фиксирования военного преступления длительна. У вертолетов не хватит топлива висеть здесь долго, – он рассуждал совершенно логично. – Они улетят. У вас вполне хватит времени на то, чтобы скрыться.

– Значит, говоришь, они станут фиксировать «военные преступления»? – я хмыкнул. – Мертвые не имеют языков и не смогут оправдываться. Именно поэтому на нас одежда российского производства… – сказав это, я задумался, чего-то не понимая… Что-то тут не имело логики…

Какая-то мысль промелькнула у меня на грани сознания, но тут мой пленник отошел от первоначального шока и начал выдавать совершенно неприемлемое:

– Николай, развяжите меня, я все улажу, все устрою лучшим образом, и вы спокойно поедете к себе домой. Я готов даже оплатить вам неустойку. Только развяжите…

– Что за бред ты несешь? Нас, по твоим же собственным словам, собирались убить, и теперь ты говоришь, что сможешь договориться и нас отпустят? Ты идиот или считаешь идиотом меня?

– Пусть я стану вашим заложником, – мне показалось или Артур прислушивался? Я поглядел на него внимательнее. Точно. Эта тварь просто тянул время. Сообщение о нашем прибытии он послал давно. Скоро сюда по наши души должны прибыть вызванные им америкосы.

– Черт! Как же я мог об этом забыть! – Перерезав ножом веревку, спутывавшую ноги пленника, я дернул его за ворот. – Вставай, сука! Пошли! – досадуя на самого себя, я отвесил пленнику увесистый пинок. Не потеряй я с ним время, можно было бы уйти довольно далеко. А сейчас, сейчас надо было срочно придумывать, что делать дальше.

– Соглашайся сдаться, я договорюсь, – твердил наш бывший «куратор», – в противном случае вас все равно найдут и перебьют, вас будут травить, как волков, днем и ночью. Вам некуда идти. У вас кругом враги – справа талибы, слева мы.

– Заткнись! – я снова пнул его ногой, и дальше он шел молча. Мы вышли на открытое место, туда, где лежали убитые. В округе все сильнее и сильнее расползалась трупная вонь. Фыркнув, я толкнул избитого, окровавленного Артура, ставя его на колени, сунул в рот кляп, громко позвал:

– Эд, Леха и все остальные, давайте сюда!

– Не понял, но понравилось, – старший лейтенант Леонид Шпак, подойдя одним из первых, с радостной улыбкой посмотрел на избитого Артура. – Это ты так америкоса отмудохал? – во взгляде Шпака читалось обожание. – Мой респект и уважуха. Вот только зачем?

– Сейчас все соберутся, – я решил не спешить, чтобы не повторять все по два раза. Последним подошел все еще бледный Жмуров.

– Времени у нас мало, буду краток. Это подстава. Мы изначально никакие не миротворцы, а пушечное мясо, даже хуже. Нас собираются сделать крайними в деле об убийстве этих афганцев.

– А зачем? – поинтересовался Леха.

– Хотят обвинить Россию во вмешательстве во внутренние дела Афганистана, – раскрывать подробности я не стал.

– Дело грязное, – задумчиво согласился Эдуард.

– А откуда у тебя эти сведения? – взгляд Виктора Синцова переходил то на меня, то на моего пленника.

– Он сказал, – ответил я, сообщив тем самым чистую правду. И тут произошло непредвиденное. Не знаю, как Артуру удалось выплюнуть засунутую в рот тряпку, но он ее выплюнул.

– Он врет, он все врет! – закричал мой пленник. – Он заставил, меня заставил! Он сумасшедший…

– Заставил? – ствол автомата ткнулся в затылок вопящему американцу. Предохранитель щелкнул, сползая вниз. – И то, что нас всех должны тут убить, тоже я придумал? – Мой очумевший от близости смерти пленник молчал. Зато не стал молчать все тот же Синцов. Его взгляд скользнул по моему лицу и, видимо, в поисках поддержки пошел вправо-влево по лицам других собратьев по несчастью.

– Да он правда сумасшедший… – прошептали его губы. – Да он маньяк! Вы посмотрите… Что ты делаешь, посмотрите на него! – наверное, мой вид был действительно не слишком презентабельным. – Да из-за него, – он указал на меня пальцем, – они расторгнут контракты со всеми нами. – Я услышал, как щелкнул предохранитель, я бы успел убить этого дурака раз десять, если бы считал нужным. Ствол его автомата поднялся на уровень моей груди, качнулся вправо-влево, выискивая возможную угрозу, точь-в-точь как несколькими секундами назад его взгляд, но пока никто другой не спешил хвататься за оружие. – Скажите, пусть положит ствол, – предложил он, но все промолчали. – Положи ствол! – попробовал заорать он, но голос дал петуха, получилось забавно. – Он нас обманывает! – ствол направлен в мою сторону. – Он все наплел. Наврал…

– А почему патроны не стреляют? – вмешался Леха. Синцов задумался, поняв, что сплоховал, опустил оружие, щелкнул предохранителем, а потом радостно осклабился:

– Да потому, что дай вам, дуракам, боевые, вы тут такого натворите!

– Это я дурак? – Леха поправил висевший за спиной ствол, протиснулся к Синцову. Они схватили друг друга за грудки, но наносить удары не спешили, пока обмениваясь словами и легкими подергиваниями за одежду. Но и у одной и другой стороны начали собираться сторонники.

– Хорошо, – примирительно рявкнул я, – успокойтесь. Те, кто считает, что Виктор прав, можете пойти навстречу америкосам и облобызать им зад, а кто согласен со мной, пусть остаются и получают патроны. – Я ткнул пальцем в свою разгрузку. – У нас нет времени на споры, вертолеты уже на подлете, и чтобы окончательно определиться, кто считает, что я не прав, – люди зашевелились, – руку поднимите, что ли.

Три руки поднялись почти мгновенно: Синцов, Жмуров, Лапов. Помедлив, к ним присоединился то ли Сушков, то ли Хрусталев, точной фамилии я не помнил, из Псковской бригады. Я не стал их отговаривать. Не потому, что не было жалко, просто тупо не хватало времени. Мне казалось, что я слышу стрекотание далекого мотора.

– Вы четверо, – обратился я к наивно «верующим», – если так уверены в своих американцах, то можете отправляться к ним сразу, как только улетят «вертушки». – Я мысленно представил местность. Сесть вертолетам не позволяли и крутой склон, и валяющиеся вокруг кишлака валуны. – И не волнуйтесь, мы не начнем стрелять раньше, чем это сделают американцы. И скажу больше: если я не прав и к нам прилетят не жаждущие нашей крови вояки, а добрые самаритяне, то сам сдамся на милость работодателей. – Я нагнулся над все еще стоявшим на коленях Артуром. – Ты же за меня похлопочешь?

Тот скроил такую рожу, что стало ясно: будь у него возможность, он бы разделался со мной, не сходя с этого места. Я вновь стреножил нашему теперь уже бывшему «куратору» ноги и вдвоем с Эдом подтащил и бросил среди трупов. Пусть, сука, насладится ароматом смерти. Теперь пришла очередь боеприпасов. Их следовало как можно грамотнее разделить. Как выяснилось, в наличии у Артура имелось двенадцать магазинов в разгрузке и один в автомате. Нас, решивших не попадать в руки американцев, шестеро. Старшие лейтенанты Леонид Шпак и Алла Ерохина, рядовой Геннадий Шамов, младший сержант Алексей Рудин, ну и мы с Эдиком. На каждого вроде как получалось по два магазина, но кому-то и одного было бы жирно, поэтому, подумав, я распределил их следующим образом – по магазину Рудину и Шамову, по два отдал Шпаку и Алле, три Эдику и четыре забрал себе. Ни о какой справедливости речь и не шла, голый рационализм. Рудин и Шамов для меня «темные лошадки», Леня Шпак, хоть и повернутый на всю голову в сторону своей исключительности, но стрелять умеет хорошо, я его в конце концов вспомнил, служили вместе, сталкивались, Алла как-никак мастер спорта по стрельбе, Эдуард, хотя и не «быдло окопное», но опять же офицер с опытом. Себя же я не мог обделить.

Распределив боеприпасы, задумался над следующим вопросом: «Куда прилетят американские „вертушки“?» Но гадать долго не пришлось – только с одной стороны кишлака находилась более или менее подходящая для десантирования площадка. На прочих направлениях располагались либо виноградники, либо валяющиеся повсюду острые обломки скал. Определившись с вектором движения, мы, прихватив с собой Артура, двинулись в направлении кишлачной околицы.

– Сумасшедшие, все сумасшедшие! – продолжал бубнить Синцов, но я его даже не одергивал. Если я прав, то ему не позавидуешь, если нет, то буду только рад. Рядом с Синцовым понуро плелся бледный как мел и донельзя перепуганный Жмуров. Остальные американолюбы плелись сзади.

Кишлак небольшой, и до крайних построек мы добрались быстро. Затащили за дувал и спрятали связанного Артура. Теперь следовало определиться с позициями.

– А местечко подходящее, – сделал вывод Эдик, хозяйским взором окинув развалины дувала, предположительно примыкавшего к будущей посадочной площадке.

– Угу, – согласился я и тут же скомандовал: – Эд, ты с Лехой на правый фланг, и не высовывайтесь раньше времени. И что бы ни случилось – ждите моего выстрела.

– Усек! – ответил Эдуард и махнул рукой Рудину: – Леха, ты со мной.

– Вы четверо, – я окинул взглядом притихший квартет из недавних срочников. – Заходите вон в тот закуток, – мой палец ткнул на помещеньице с полуобвалившейся крышей, находившееся метрах в двадцати впереди наших позиций, – и сидите тихо, как мыши, до тех пор, пока не улетят «вертушки». Сунетесь раньше времени – пристрелю. Ушли и не высовывайтесь. Понятно?

– Когда же нам выходить? – Синцов нервно крутил во все стороны головой.

– Я скажу. Ждите. Леня, ты забираешь Геннадия, – я указал на ждущего команды Шамова, – и с ним на левый фланг. Я с Аллой по центру. Напоминаю: стрелять только после моего или Аллиного выстрела.

Девушка удивленно взглянула в мою сторону. Я, сделав вид, что не заметил этого удивленно-вопросительного взгляда, продолжил отдавать указания:

– Стрелять только одиночными. Цельтесь либо в лицо, либо в ноги. Их бронники, скорее всего, не пробить. Каски не знаю, прямой выстрел наверняка берет, но все же цельтесь в лицо. Эд, ваши те, что правее. Леня, ваши те, что левее, наши центр, а дальше уже по выбору, разберетесь сами. Нам желательно успеть перебить всех прежде, чем они выйдут на связь со своим командованием.

– А если сумеют? – Леха задал правильный вопрос, вот только отвечать мне на него не хотелось. Но пришлось.

– Если успеют, то будем молиться, чтобы у десантировавших их вертолетов недостало топлива на дополнительный крюк.

– Понятно, надо бить сразу, – после моих отнюдь не оптимистичных слов Леха пришел к определенному выводу.

– Надо, – согласился я, хотел еще что-то добавить, но донесшийся до ушей звук приближающегося вертолета заставил спешно закончить инструктаж. – По местам, живее! Алла, за мной! – я заторопился в заранее примеченную нишу, образованную остатком стены и ее обвалившейся верхней частью. Росший впереди куст служил нам почти идеальной маскировкой. Устроив удобнее автомат, я повернулся к занявшей позицию девушке.

– С открытым прицелом справишься?

Она взглянула на меня, как на придурка. Ну да… они же не из снайперской винтовки на соревнованиях стреляют.

– Ты действительно непризнанный чемпион мира? – спросил я, чтобы хоть как-то скрасить время ожидания.

– А ты сомневаешься и хочешь посоревноваться? – такого сарказма, как прозвучал в ее голосе, мне не доводилось слышать давно.

Я предпочел не отвечать. Вместо этого начал ставить задачи.

– Убей первым радиста, не знаю, как он будет выглядеть, но, вероятно, что с более большой и навороченной радиостанцией. Хорошо? – попросил я, понимая, что прошу о невозможном. Ведь я действительно не знал, чем отличается вражеский радист от всех прочих прибывающих по наши души вояк, и более того, предполагал возможность наличия индивидуальной спутниковой связи у каждого из прилетевших. Так что на самом деле рассчитывал только на две вещи – что мы либо положим всех сразу, либо у высадивших десант «вертушек» недостанет топлива на дополнительный крюк. – Радиста завалишь – бей командира. Хорошо?

Девушка кивнула, вот и молодец. А звук от приближающихся вертолетов становился все громче. И вот на горизонте появился первый из них, он шел низко, буквально над самой землей, поднимая пыль бешено вращающимися лопастями. Чуть в отдалении следовал второй. Первый сбавил скорость, но пролетел дальше ожидаемого места десантирования, а вот второй, словно споткнувшись о внезапно возникшую преграду, замер над неровной каменистой площадкой. Повисев какое-то время, вертолет стронулся с места и плавно поплыл вперед, через десяток метров вновь замер, подсел пониже, и из его открытой дверцы выкинули несколько ящиков, затем начали выпрыгивать одетые в светло-серую одежду человеческие фигурки.

– Один, два, три… – едва шевеля губами, начал считать я выпрыгивающих американцев. Пятым с сумкой в руке десантировался человек в синей куртке, следом еще один в такой же одежде, затем вновь в военной форме, но мне почему-то показалось, что это женщина, – шесть, семь… одиннадцать, двенадцать, тринадцать… – Я хмыкнул. Что ж, посмотрим, для кого эта цифра счастливая. Десантировавшись, американцы разбежались веером, заняли позиции для стрельбы с колена. Женщина и те двое в гражданке остались у них за спиной. Пыль от винтов… Похоже, один из американцев машет рукой «Взлетайте»? Так и есть, пыль, поднимаемая винтами, усилилась, вертолет сорвался с места, подпрыгнул и, плавно набирая скорость, понесся вдоль каменистых осыпей. Звук начал затихать. Курс на аэродром. Все правильно, тут нигде не сядешь и двигатели не заглушишь, а с работающими двигателями топлива на обратную дорогу не хватит – процедура фиксирования военных преступлений и съемок весьма длительная, в этом Артур прав. А тут еще и нас расстрелять надо. А вдруг мы разбежимся? Хотя для этого есть Артур – он как пастух пригнанного на бойню стада. Пыль, поднятая лопастями вертолета, медленно оседала. Все тот же американец, что махал рукой, поднес к губам рацию, что-то говорит, бросая взгляд в глубину кишлака, видимо, вызывает Артура, смахивает со лба выступивший пот, жарко ему… Я почти физически ощущаю, как вибрирует и хрипит микрофон радиостанции на поясе у связанного «куратора». Видимо, командиру американцев надоедает бухтеть, он подает знак, и вся толпа, именно толпа, в которую вдруг превращается, казалось бы, только что слаженное подразделение, подхватив выброшенные с вертолетов ящики, начинает двигаться в нашем направлении. Идут, переговариваясь, смеются, ничего не боясь и не опасаясь. А кого им бояться? Нас с нашими не стреляющими патронами? Или давно убитых местных жителей?

На дальнем плане за спинами идущих «рейнджеров» жмутся журналисты. Что это именно журналисты, становится очевидно: двое с видеокамерами, третья – женщина в камуфляже возится с белой сумкой. Американцы все ближе, в бронежилетах, касках, увешанные всяческой лабудой, не удивлюсь, если у них есть миниатюрные тепловизоры. Они могли бы им пригодиться, но не сегодня, сегодня излишне жарко. Что наши тридцать шесть и шесть на фоне сорока градусов в тени?

Американцы вошли в кишлак, впереди идущий поморщился, видимо, ветерок дотянул до него запах гнили, мы-то уже не чуем, принюхались. Целюсь в переносицу того, что взял на себя командирские функции, хочу надеяться, что он действительно командир. А они все ближе. Пора выпускать наших смертников.

– Синцов, можете выходить! – Мой крик настораживает идущих, они начинают рассыпаться в стороны, но, увидев выходящих навстречу русских, успокаиваются.

Синцов идет первым, что-то говорит, радостно размахивает руками. Тот, что командует, негромко, я вижу только шевеление губ, отдает какую-то команду. Синцов замирает на месте, об него буквально спотыкается Жмуров, шедший следующим.

– Нет! – чей-то жуткий вопль прорывается сквозь трескотню выстрелов. Третий из четверки американолюбов, не помню, как его фамилия – то ли Сушков, то ли Хрусталев, успевает вскочить на глиняную стену, но, взмахнув руками, валится спиной вниз. Его добивают выстрелом в голову. Мы молчим. Американцы подходят к убитым ближе, я вижу улыбки на их лицах. Что ж, пусть напоследок посмеются. Я представляю, как злится на меня Шпаков, как материт Эдик, но еще рано, пусть америкосы пройдут немного вперед, всего несколько шагов, туда, где им негде укрыться, а справа и слева глиняные дувалы, что под силу перепрыгнуть разве что чемпиону мира по прыжкам в высоту…

Кинооператоры, находясь, как им кажется, в безопасном далеке, снимают все происходящее на свои навороченные видеокамеры.

«Идем» – взмахом руки командует все тот же американец, вставая в середину строя. Шаг второй, еще немного ближе, еще…

– Огонь! – не знаю, кто из нас выстрелил первым, но, похоже, и она и я целили в командира. Хотелось думать, что я тоже попал. Перевожу ствол автомата на следующего. Краем глаза замечаю, как валится на землю предыдущая цель, и снова стреляю. Еще и еще, часто, торопясь убить всех. Я не могу видеть Аллу, только слышу, как стучит ее автомат. Раз за разом, даже быстрее, чем мой. Американцы едва успевают огрызнуться, две или три беспорядочные очереди в нашу сторону, и все – бить некого. Все десять вояк лежат неподвижно. Так им и надо. Сволочи.

Кинооператоры продолжают снимать. Может быть, они думают, что это инсценировка?

– Леня, на месте… Эд, давай со мной! – Я иду к трупам. Похоже, живых нет, у большинства лица в крови, не жалею еще десяти патронов, чтобы уже наверняка… А они неплохо экипированы – кроме обязательных бронников и касок у каждого рация, на винтовках коллиматорные прицелы, подствольные фонарики, в разгрузках еще какие-то непонятные приборы. Но они были слишком близко, чтобы им всерьез могли помочь их прибамбасы. Забрызганные кровью пластиковые корфы валяются вперемешку с трупами. Надо будет взглянуть, что в них, но не сейчас, чуть позже.

– Как белок! – кивнул на убитых подошедший ко мне Каретников. Его лицо, обильно покрытое потом, раскраснелось…

– Пойдем, – я кивнул в сторону все еще продолжающих снимать репортаж журналистов.

– С ними что будем делать? – ни малейших оттенков эмоций.

– Посмотрим, – я и сам еще не успел подумать об их участи. А те, кажется, наконец-то сообразили, что происходит неправильное. Женщина перестала копаться в своей сумке и бросилась бежать.

– Куда? – задорно воскликнул Эдик и вскинул оружие, как видно, решение нашлось само собой. Очередь… Одна из пуль ложится прямо перед ногами бегущей, и та, остановившись, кулем падает на камни.

Я качаю головой…

– А что, мы за ней бегать должны? – звучит вполне справедливо. Возможно, эта репортерская сука заслужила и худшего.

– Нет, все правильно, – отвечаю я, но мне жалко потраченных боеприпасов. – Идите сюда! Живо! – я требовательно машу рукой.

Журналюги делают вид, что не понимают, я снова показываю, но уже стволом автомата, доходит гораздо лучше.

– Посматривай за ними, – на всякий случай предупреждаю я Эда. Мало ли что у этих репортеров может быть в заначке. Сумочку репортерши я забираю сразу, внутри ничего интересного, обычные дамские аксессуары. Теперь я понял, что она делала, возясь с сумочкой все это время, – наводила марафет. Все верно, должна выглядеть безупречно, взволнованной и одновременно безупречной. Эдик непонятно чему улыбается. Ага, понятно, по ноге идущей к нам американки стекает струйка. Нашел над чем смеяться, придурок…

– Вперед! – я стволом автомата указываю направление движения. Они слушаются меня с первого раза. Американцы – народ понятливый, главное, выбрать правильный метод обучения. Метод я выбрал правильный.

– Леня, Гена, – я окликнул своих продолжающих сидеть в засаде собратьев по несчастью, – под вашу ответственность. – Я кивнул на ошарашенных происходящим журналистов. – И обыщите их. На всякий случай.

– Легко, – из глиняных развалин вывалился Шпак. Начинает шарить по карманам одного из видеооператоров и почти сразу: – О, доллары, что с ними делать?

– Забирайте, пригодятся, нам еще с местными как-то дружить придется, – ответив, я повернулся к Каретникову. – Виталич, ты у нас толстокожий, давай, бери Леху и стаскивайте с этих молодцев, – я ткнул стволом в ближайшего убитого американца, – снаряжение. Каски, бронники нам не нужны, только оружие и боеприпасы. Радиостанции, – я задумался, было бы заманчиво иметь с каждым из наших связь, но по идущим от них сигналам нас легко вычислят. – Радиостанции не брать. Какие оставить приборы, ты, Эд, смотри сам.

– Так точно, есть, будет исполнено, командир, – довольно улыбался майор.

– Не юродствуй, – мне пока было не шуток, – и давайте в темпе. Времени у нас нет ни хрена, – сказав так, я подошел к ближайшему кофру, открыл его, перерыл содержимое и перешел к следующему. На то, чтобы просмотреть их все, у меня ушло минуты три-четыре. Внимательно обследовав первые три, последующие я просматривал уже весьма поверхностно. Во всех почти одно и то же – одежда, легкие бронежилеты, каски, хорошие, слегка поношенные берцы, оружие – пахнувшие порохом винтовки, пулеметы, и все американского производства.

– Эд! – окликнул я Каретникова и показал ему на одну из лежавших в кофрах винтовок. – Это то оружие, из которого, скорее всего, и были убиты жители кишлака.

– Угу, – Эдуард остался безразличен к появившейся информации, а я продолжил складывать два и два. Вывод напрашивался сам – прежде чем осуществлять съемку, нас планировали переодеть. Да, все верно. Вот он, фрагмент потерявшейся до этого логики! Так и должно быть! Если «российские спецслужбы» планировали дестабилизировать ситуацию в Афганистане, то они должны были действовать под видом американских войск! Все грамотно, но возникал новый вопрос – убив нас всех, как американцы собирались идентифицировать трупы и связать их с Россией? – Я задумался и тут же вспомнил успевшую мелькнуть на плече Аллы надпись «ЦСКА». Вот оно! Окончательный ответ найден! У нас у всех без исключения имелись наколки, так или иначе связанные с армией, и по большей части со спецподразделениями. Вот для чего нужен был так называемый медосмотр! Вот они ж суки! Скоты американские!

– Алла, последи за журналюгами, а вы, – я обратился к Шпаку и Геннадию, – тащите сюда Артура.

Время поджимало, и надо было решать, что делать дальше.

– Коля, – сев у стены, Эдуард вытирал руки травой, побывав в его ладонях, она становилась темной. – Магазины, гранаты и прочую лабуду мы поделили на шестерых.

– На семерых, – я показал на выползающего из тени закутка Лапова Алексея, в последний момент задержавшегося и оставшегося живым.

Эдуард взглянул на трясущегося бойца, удивленно хмыкнул и уточнил:

– Стволы пять сорок пять берем?

– Конечно. Два. Ты и я. Будешь раздавать винтовки – собери у всех автоматные патроны, подели пополам. Но мы с тобой и винтовки возьмем. Лишними не будут.

– Естественно, – отозвался Эдик.

Тем временем приволокли Артура. Поставили на колени. Я подошел и вырвал у него изо рта кляп.

– Значит, вы, твари, рассчитывали, что доказательства будут неопровержимыми? – с этими словами я подошел к мертвому телу Синцова, вытащил из разгрузки нож, расстегнул разгрузку, распахнул, вырывая пуговицы, куртку, не слишком церемонясь, взрезал ножом тельник. Сдернул одежду, перевернув труп. Взгляд уперся в потемневшую наколку «…я дивизия ВДВ» и годы службы. Решительно воткнул нож в мертвую, но еще источающую кровь плоть. Круговым движением срезал кусок кожи и, поддев острием ножа, бросил под ноги нашему «бывшему куратору».

– Что, сука, выкусил? Вы хотели крови и мяса? Сейчас получишь, ты еще его жрать станешь! – я сплюнул и направился к следующему убитому. – Леонид, помогай, раздевай Сушкова! – хотя он, может быть, и Хрусталев, но какая сейчас разница? Сам я наклонился над Жмуровым.

– Не делай этого! – громкий окрик заставил меня обернуться. Артур был бледен, но казался спокойным. – Не делай этого! – повторил он. – Это не в ваших интересах.

– Даже так? Интересно, – я сделал шаг в направлении «куратора», нарочно поигрывая ножом.

– Да, именно так. Для доказательств «преступной деятельности русских» нам хватит и этих, – Артур кивнул на трупы наших товарищей. Он, видимо, еще не терял надежды выйти из ситуации с прибылью, то есть выполнив стоявшую перед ним задачу. – Мы отснимем репортаж, а вы можете уходить. Вас не тронут. А можете остаться, я все урегулирую. Вас переправят обратно домой. Кроме того, вы получите неплохие комиссионные. Киньте нам эту кость и убирайтесь.

«Красиво говорит иностранец. Но нет дурных! Даже если отбросить политический ущерб для нашей страны, то кто же оставляет живых свидетелей?» – пока я слушал, Шпак раздел труп Сушкова и довольно проворно вырезал обе имевшиеся у него наколки. Куски темного мяса шлепнулись под нос «куратору».

– Стойте, остановитесь! – закричал Артур, понимая, что вся его затея летит прахом. – Вы не понимаете, вас будут преследовать. Вас перестреляют, как бешеных собак! Вас будут гнать, пока вы сами не попросите вас прикончить. Оставьте эти трупы как есть, тогда у вас появится хоть какой-то шанс. Или вы думаете, мы столько долго лелеяли этот план, чтобы просто так от него отказаться? – он говорил, а мы слушали, шансов спастись у нас действительно немного. – В конце концов, мы сбросим на ваши головы тонны бомб!

– И на чем вы тогда станете искать эти татуировки? – я представил, что остается после точной бомбардировки.

– А мы и не будем их искать. Мы перенесем исполнение операции на какой-то срок и наберем новых рекрутов, – он попробовал ухмыльнуться.

Понимая, что тут он прав, я не ответил. Стоял и думал. Леня продолжал «свежевать» трупы… Из сумерек мыслей меня вырвал вопрос Шамова.

– Что делать с видеокамерами, разбить? – Геннадий небрежно тыкал носком берца в орудие труда американских корреспондентов.

– Погоди, – внезапно мне в голову пришла одна идея. Если американцы собирались отснять репортаж, почему бы нам не сделать то же самое, только наоборот? Это будет убойный компромат, компромат – бомба, к тому… – меня озарило, – к тому же после этого они уже не посмеют набирать… как там сказал наш «куратор»? «Новых рекрутов»! Поворачиваясь к «куратору», я улыбался.

– Так, Артур, я все же решил дать вам возможность отснять кино.

– И это правильное решение, – его встречная улыбка, наверное, гляделась обворожительно. – А что касается вопроса вашей безопасности – я все устрою. Вас не станут преследовать, вы нам просто перестанете быть нужны. Развяжите меня, и мы с вашего позволения начнем? – в его серых глазах свет всего мира, улыбка – сама доброта. – И повернувшись к репортерам, совершенно другим, повелительным тоном, забывшись, на русском языке: – Что стоите? Приготовьтесь к съемкам! – спохватившись, то же самое на английском.

А вот это была уже проблема. Для убедительности репортаж следовало делать на английском, а вот каким образом проверить, что станет говорить наш «куратор»? Мне ведь требовалась правда, а вовсе не то, чего жаждал он. Американцы продолжали разговаривать на своем, я стоял, слушал звуки чужой речи и едва не плевался.

– Перевести? – ко мне незаметно подошла Алла.

– Ты их понимаешь? – я не то чтобы удивился, но это было так ко времени, что трудно поверить. Как маленькое чудо.

– А что тут удивительного, я столько лет ездила на соревнования, выступала и в Англии, и в Америке, еще специально нанимала репетитора. Так что сейчас прекрасно знаю их лживый американский язык. И говорю почти без акцента, – она улыбнулась и что-то спросила у прихорашивающейся журналистки. Та дернулась, но ответила.

– Ты уже поняла, что я задумал? – минуты утекали, тратить их на пустые разговоры не хотелось.

– В основном, – Алла хитро прищурилась.

– Тогда переводи, – попросил я и повернулся к представителям средств массовой информации Запада. – Итак, господа, вы должны снять правдивый репортаж о зверствах американской военщины, – Артур попробовал запротестовать, но подошедший к нему Эдик сунул ему под нос свой немаленький кулак и тот заткнулся. – Если вы случайно не в курсе, то поясняю – жители этого кишлака убиты американцами… Да, хотя что объяснять, вы же должны были присутствовать на нашем переодевании, так что вы посвящены в это дело больше нас. Увязли, так сказать, по самые уши. Тем лучше. Значит так, если хотите жить, – снимете правду, а господин… как тебя? – я подошел к Артуру и дернул его за волосы.

– Джон Маклейн, – порывисто ответил тот.

– А Джон, – я продолжил, – расскажет всю подноготную задуманной провокации. Господа, времени у нас мало. Так что, пожалуй, начнем съемки. И запомните, господа, не тяните время. Это в ваших интересах, если мы не успеем уйти отсюда до появления вертолетов, задолго до появления… то первое, что я сделаю, – это расстреляю вас и Джона. Уяснили?

– Что стоите, работайте! – рявкнул на английском не на шутку струхнувший Маклейн. (Алла любезно перевела.) После всего случившегося мои угрозы он воспринимал достаточно серьезно. – Живее!

Журналисты засуетились, под нашими взглядами выдвигаясь к месту предстоящих съемок.

– А она, – я посмотрел на американку, – не сможет ляпнуть что-то, что пустит всю съемку коту под хвост?

– Пусть только попробует! – Алла щелкнула предохранителем и перевела свои слова вздрогнувшей репортерше.

Видеокамеры работали, женщина-репортер на фоне трупов вела репортаж, Алла тихонечко переводила мне на ухо. Закончив говорить, репортерша отступила в сторону, давая видеооператору захватить место убийства крупным планом, затем съемки продолжились в домах, где лежали убитые жители. Наконец мы вернулись к стоявшему на коленях Джону.

– Заждался? – стоявшая на коленях тварь не вызывал никакой жалости. – Что ж, давай свои показания, и мы пойдем! – то ли разрешил, то ли потребовал я.

И Артур начал рассказывать:

– Я полковник отдела «У» армии США Джон Маклейн, по заданию своего руководства принимал участие в разработке и осуществлении специальной операции под кодовым названием «Троянский конь», основной целью которого являлось… – Маклейн говорил ровно, без запинок и заиканий. Признание было полным, Джон перечислял даты, цифры, имена непосредственно задействованных в проекте лиц, бортовые номера привлекаемых вертолетов, но главное, выдавая все, он не делал ошибок, то ли подчиняясь страху, то ли уверенный в том, что мы никуда не денемся, и на этот момент поставив перед собой только одну цель – выжить.