Текст книги "НА ДЕСЯТОЙ ПЛАНЕТЕ"

Автор книги: Анатолий Митрофанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Глава четвертая
ОТЛЕТ В КОСМОС

На одном из рейсовых космолетов с Земли на «Комсомолию» прилетели Ярова и Дубравин.

Одетые в скафандры, они по трапу перебрались с корабля на, станцию, и лифт быстро поднял их в изолятор. Подождав, когда над дверью вспыхнула зеленая лампочка, – это означало, что в изоляторе установилось нормальное воздушное давление, – молодые люди начали освобождаться от громоздких, но уже потерявших здесь свой вес скафандров. В небольшом промежуточном зале их поджидали друзья.

– Здравствуйте, товарищи! Земной вам поклон! – улыбнулась Ярова.

– Спасибо!

– Как дела? – посыпались возгласы.

– Всем вам привет от Земли—матушки! – весело обратился Дубравин к космонавтам. – Не забыли вас родные и близкие. Привез вам кучу писем и посылок.

– Молодец, Дубравин! Жаль, нельзя качнуть.

– Тише! Тише… Руку не оторвите! Она мне еще пригодится! – отшучивался Дубравин, раздавая письма. Последнее письмо он вручил Медведеву вместе с герметически закрытым термосом. – Держи, Виктор! Просьбу твою выполнил.

– За это – не знаю как тебя и благодарить!

Космонавты все вместе двинулись к выходу, и шум постепенно начал стихать. Последними медленно шли Медведев и Данилова.

– Скажи правду, Таня. Ты без колебания летишь на Цереру? Ведь это не Марс. Опасность этого полета намного больше.

Девушка укоризненно посмотрела на Виктора.

– Тебе не стыдно задавать такие вопросы? – в словах ее послышалась обида. – И как ты только не понимаешь? Я сама себя перестала бы уважать, если бы отказалась лететь туда, где надо спасать других. Нет, теперь—то ничто не удержит меня здесь.

– Не обижайся, прошу тебя! Ведь я спрашиваю больше для порядка, – Медведев замолчал, а потом продолжал: – Завтра твой день рождения, Таня. Боюсь, что не смогу увидеть тебя утром. Очень много дел. Поэтому решил сегодня. Поздравляю. И вот – прими… эти цветы.

Медведев открыл крышку широкого термоса, вынул оттуда чудесный букет свежих роз и подал его девушке. Таня, слегка зардевшись, приняла цветы.

– Спасибо! – промолвила она, благодарно глядя на Медведева. – Ты даже не представляешь, Виктор, какую радость доставил мне. Всегда ты делаешь не так, как все…

На другой день адмирал собрал в своем кабинете участников предстоящей межпланетной экспедиции. Присутствовали все, кроме заболевшего Грачева.

Крепов сидел за широким столом, заставленным разными полуавтоматическими приборами. Извинившись, он позвонил дежурному. На экране фототелефона появилось лицо космонавта.

– Пригласите ко мне Дубравина! – приказал адмирал дежурному.

– Есть! – по—военному ответил тот.

– Что ж, а теперь, – Крепов обвел космонавтов изучающим взглядом, – приступим к делу. Постановление правительства вам известно. Вашему кораблю предстоит вместо Марса лететь на Цереру. Будем говорить, дорогие друзья, откровенно. Расстояние перелета увеличивается в пять раз, а опасность, – адмирал многозначительно помолчал – опасность – в сотни раз. Перед вами очень трудная, рискованная задача. По пути вам не миновать пояс астероидов, обращающихся в районе орбиты Цереры. Никто не может предсказать, какие неожиданности вы встретите в космосе. Это одно. Потом совершенно неизвестно, что вас ожидает на планете. Каковы ее обитатели – гостеприимны или злы, какую встречу готовят они гостям. Поэтому советую: еще раз взвесьте все обстоятельства. Кто пожелает отказаться от участия в экспедиции – скажите. Сделать это еще не поздно. Порицания такой отказ не вызовет. Никто не должен идти в космос против воли и желания. Такое наше правило.

В кабинете наступила тишина. Сказанное адмиралом каждый переживал по—своему. Различные картины носились в воображении Даниловой, Яровой, Медведева – всех без исключения, кто сидел сейчас здесь и чья дальнейшая судьба, собственно, решалась в эти минуты.

Данилова посмотрела на товарищей. Какие близкие лица? Сейчас они сосредоточены и значительны. Но не слишком ли долго затягивается молчание?

Точно угадав беспокойство Тани, слово взял Медведев.

– Своего решения участвовать в экспедиции не изменяю! – решительно заявил он. – Готов лететь в любое место космоса. Тем более на Цереру, откуда поступили сигналы бедствия.

В этом же духе высказались один за другим остальные космонавты.

– Полагаю, что мы благополучно проскочим пояс астероидов, – начал убежденно доказывать Григорий Запорожец. – Замечено, что в обращении малых планет образуются как бы сгущения их и разрежения. Нам нужно рассчитать точно дату и время отлета, чтобы пройти как раз в одно из таких окон разрежений.

В дальнейшей беседе назывались сложные астрономические расчеты, подкрепляемые колонками цифр, длинным формулами и вычислениями электронных машин.

– Меня радует, что вы все, как один, дали согласие, – сказал Крепов в конце совещания. – Сегодня же сообщу на Землю о вашей готовности к отлету. Последнее. Вынужден, товарищи, сообщить: заболел Грачев. Как доложили врачи, у него приступ космической болезни. Причиной ее, по—видимому, послужило частое и длительное пребывание Грачева в оранжерее. Сейчас он лежит в лазарете, но врачи настаивают на незамедлительной отправке его на Землю. Лечиться Грачеву придется длительное время. Естественно, быть в экспедиции он не сможет при всем желании. Выбор ученого совета космического института пал на Дубравина. Он присутствует здесь. Меня интересует, Василий Иванович, не изменили ли вы своего желания участвовать в экспедиции?

– Нет, товарищ адмирал, оно только усилилось.

– Вот и прекрасно! Думаю, что ваша кандидатура будет утверждена правительством. На Церере хороший геолог, пожалуй, нужнее, чем биолог.

С этого дня для космонавтов, готовящихся к отлету, календарь, казалось, еще быстрее начал терять свои листки.

Заглянув однажды в библиотеку, Дубравин встретил там Ярову, уже выбравшую себе несколько книг.

– Цветом разнятся, а как называются? – спросил Дубравин у Жени. – «Три мушкетера», «Тихий Дон»! Хватит ли у тебя времени, чтобы прочесть их?

– Раз у нас на «Комсомолии» скорость больше, значит, время для нас должно течь медленнее, а читать я буду скорее.

– Ты по—своему интерпретируешь теорию относительности Эйнштейна.

– Если скорость у нас и не настолько велика, чтобы мы замечали ее влияние на время, то, сделав за это же время больше, мы фактически замедлим его течение.

– Так ты скоро будешь уверять, что здесь мы и стареть будем медленнее.

– Против этого вряд ли кто стал бы возражать, – улыбнулась Ярова.

Есть люди, которые не терпят одиночества. Их всегда влечет к друзьям, товарищам, с кем они могут спорить о науке, литературе, искусстве, мечтать. К числу их относилась и Женя Ярова. Ее выразительные глаза под густыми ресницами как нельзя красноречивее говорили о живости натуры девушки: они всегда блестели, словно горящие угольки, но иногда становились какими—то загадочными.

Высокий, худощавый Дубравин внешне являлся прямой противоположностью Яровой. Но только внешне. В их характерах имелось много общих черт. Оба были жизнерадостны, отзывчивы, бескорыстны и не мыслили жизни без полюбившейся работы. Такие обычно быстро сходятся и часто навсегда. Но к Жене Дубравин испытывал лишь дружеские чувства. Он опасался пут Гименея и «прелестей» семенной жизни. Поэтому, особенно в последние дни перед отлетом, старался избегать, лирического направления в разговорах с девушкой.

– Ты, верно, забыла, что мы двигаемся со скоростью лишь восьми километров в секунду.

– Нет, не забыла! – ответила Женя, удивленно приподняв брови. – И даже знаю, что на «Циолковском», мы полетим со скоростью тридцать километров в секунду.

– Ого! Я вижу, что ты не нуждаешься в моих популярных разъяснениях.

– Отчего же! Меня интересует, что ты хочешь сообщить.

– Изволь, – Дубравин прищурил глаза. – Я хочу сказать, что даже, пятьдесят километров в секунду, до которых могут довести атомные двигатели скорость нашего корабля, не дадут для тебя желательного эффекта и сохранения молодости.

– Пусть! Зато мы в состоянии полететь на любую планету.

– Для таких космонавтов, как ты, придется по пути к Церере устроить, «ликосбез».

– Это что—нибудь вроде ликвидации космической безграмотности? – Ярова окинула Дубравина насмешливым взглядом.

– Слушай, дальше. Естественно, снаряд полетит туда, куда его направит по своим расчетам артиллерист. А мы на своем корабле еще в большей степени зависим от сложных астрономических расчетов и наводки. Иначе – рискуем плутать по Вселенной в течение долгих лет. В данном случае не попадем не только на Цереру, но и назад, на Землю. Прикинь – планета, куда мы собираемся, несется по космосу со скоростью без малого восемнадцать километров в секунду. Вместе с Землей, со скоростью в тридцать километров в секунду, двигаемся и мы, да к тому же еще обращаемся вокруг нее тоже с космической скоростью. Вот и попробуй попади на Цереру при сложении таких чудовищных скоростей. Отклонение при отлете только на одну десятую градуса, и мы пролетим мимо цели в миллионе километров. Не так просто полететь на любую планету.

– Все?

– Пока все, – улыбнулся Дубравин, чувствуя, что Ярова, всегда неуязвимая, остроумная, чуть выведена из равновесия.

– Тогда мне остается радоваться, что две броневых стенки разделят нас на корабле и избавят меня от необходимости слушать твои «ликосбезовские» лекции.

– Могу читать их по фототелефону.

– Я предпочту выключать его на этот случай.

– Женя! Ты, кажется, изволишь гневаться?

– Ни – ни! Хочу лишь высказать одно дельное предложение. Для нас обоих сейчас полезнее будет – пойти отдыхать. А то потом будешь упрекать меня: мол, из—за чтения лекций не успел выспаться, перед отлетом. Спокойного сна!

Ярова немного досадовала, что разговор принял оттенок пикировки. Выйдя из библиотеки, она пошла по коридору, придерживаясь для сохранения равновесия за толстый жгут, протянутый подобно перилам.

День, час, минута и даже секунда отлета были хорошо известны всем космонавтам. Ждали этот день с нетерпением. И наконец он наступил!

Космонавты уже с утра перебрались на дубль—корабль «К. Э. Циолковский». Теперь две половины его связывал только телефон, попасть из одной в другую можно было лишь через аварийный лаз, предназначенный для оказания помощи в случае несчастья в пути. Соединение двух самостоятельных ракет в один корабль являлось своеобразным увеличением тоннажа и страховкой на случай гибели экипажа в одной из его половин. Корабль имел двойное управление, позволявшее экипажам ракет по очереди нести вахты и отдыхать. Но в то же время он был единым целым.

Обшивка корпуса ракет представляла собой броню в несколько слоев. Ей предстояло выдержать удары метеоритов, которые по своей силе могли в сотни раз превышать самые мощные артиллерийские снаряды. Она должна была парализовать огромную проникающую способность космических лучей и изолировать внутренние помещения ракет от внешнего повышения или падения температуры. Блестящий верхний слой брони был из сверхпрочного сплава металлов, второй – из сплава легких металлов и редких земель, а третий – из сплава свинца, кадмия и вновь открытых тяжелых элементов. Между первым и вторым слоями находились запрессованные в изолирующую массу электропровода и полупроводниковые батареи, между вторым и третьим пространство заполнял вязкий каучук, способный быстро затягивать небольшие пробоины. С помощью полупроводниковых батарей не допускалось чрезмерное охлаждение или нагревание верхнего броневого слоя.

Для защиты корабля от мелких метеоритов вокруг него могло искусственно создаваться мощное электромагнитное поле. Все внутренние помещения были выложены тонким асбестом, теплоизолирующей пластмассой и обиты мягкой обшивкой. Иллюминаторов было немного; их толстые зеленоватые стекла, тоже из пластмассы, обладали прочностью стали и непроницаемостью для космических и ультрафиолетовых лучей Солнца. Внутри обе половины корабля, копируя друг друга, делились воздухонепроницаемыми переборками на ряд отсеков, коридоров и рубок, которые по своей тесноте напоминали помещения подводной лодки. Более трех тысяч электромоторов и автоматов должны были стать в пути верными помощниками космонавтов.

В утолщении носовой брони помещался сердечник, сделанные из самых тяжелых вытяжек магматических пород, получивший за свои свойства название гравитонита. При помощи гравигенератора в сотни раз множилось излучение гравитонов из сердечника, а это могло увеличивать или уменьшать притяжение корабля к желаемой планете. Лента гравитонита проложенная под полом, создавала для космонавтов небольшую силу тяжести, которая помогала им легче переносить длительные путешествия.

Обзора вперед не было. Роль всевидящего глаза выполнял телевизор, на экране которого открывалась панорама всего звездного пространства, простирающегося впереди. Показания главного телевизора дополняли передний и хвостовой перископы, а также локаторы, следившие за появлением метеоритов.

Передняя пилотская рубка ввиду конусообразности корпуса ракеты была теснее, чем остальные помещения. Благоприятнее в этом отношении оказалась вторая астрономическая рубка, имевшая четыре иллюминатора и заставленная телескопами, фотоаппаратами, электронно—счетными машинами и десятками других сложнейших приборов. Снаружи большие иллюминаторы могли задвигаться броневыми плитами.

Медведев, одетый в обычный непроницаемый костюм, прошел в переднюю рубку и занял свое место в пилотском кресле, перед которым находился экран главного локатора с линией курсоуказателя корабля. Под экраном в два ряда расположились многочисленные приборы, а рядом с креслом и на его ручках были укреплены рычаги управления ракетой; и всевозможными механизмами. Слева находился автопилот, а справа – радио – и фототелефонная аппаратура. В широком и мягком кресле, имевшем тройную амортизацию, космонавт мог лежать, чтобы легче переносить влияние перегрузок во время разгона корабля до нужной космической скорости или при торможении его.

На небольшом экране появилось скуластое лицо Боброва, сидевшего в пилотской рубке второй ракеты.

– Капитан! К вылету готов! – коротко доложил Бобров.

Как и всегда, он был немногословен.

– Хорошо! График, ускорения контролируют автоматы.

После выхода корабля на инерционное движение можешь выключить свое управление. Моя первая вахта. Кстати, говорил по радио с «Комсомолией». Земля передала пожелания счастливого пути.

В одном из кресел в астрономической рубке устроилась Данилова, а в подобной рубке другой ракеты – штурман Запорожец. В третьей находился Дубравин и, соответственно, в другой половине корабля – Ярова. На время путешествия они оказались разлученными. В их рубках были сотни приборов, щитки управления всеми автоматами и в том числе регуляторами температуры и кондиционирования воздуха,

В средней части размещались жилые каюты, а далее, к корме, – изоляторы для выхода из корабля. Вдоль коридора, тоже поделенного на отсеки, выстроились в ряд прикрепленные к стенам цистерны с водой и баллоны с жидким кислородом.

В последней рубке, отгороженной от атомного двигателя комбинированным экраном, было рабочее место инженера—атомника Армена Хачатурова, черноголового и смуглого, а в. другой ракете – его коллеги физика Алексея Кулько, светловолосого и с такими голубыми глазами, что, казалось, ясней их и не найти.

За экраном находились хранилища жидкого металла, используемого в качестве инертного топлива для атомных двигателей, и сейфы с расщепляющимися материалами.

Весь хвостовой конус ракет занимали атомные двигатели со сложной системой боковых и кормовых дюз, служивших не только реактивными соплами, но средством управления кораблем.

Универсальную установку атомных двигателей можно было использовать для многих целей для подъема или посадки корабля, для развития нужных Космических скоростей, для снабжения всех механизмов электроэнергией, для борьбы с изменениями внешней температуры и для создания с помощью гравитационного генератора мощных сил притяжения или отталкивания.

До отлета оставались считанные, минуты. Лицо Медведева приняло строгое, озабоченное выражение. Густые брови сдвинулись к переносице, губы были плотно сжаты. О чем думает сейчас Медведев? Мысли в его голове проносятся одна за другой. Есть ли страх, колебания? Нет. Его воля не дает родиться этим предательским ощущениям Ответственность за товарищей, их судьбы, за порученное дело, успех экспедиции? Да! Он готов пожертвовать ради этого всем, даже жизнью!

Так что же заставляет сейчас сердце биться столь учащенно?

Все! И главное… Советские люди первыми открыли дорогу в космос. Первые искусственные спутники Земли. Ракеты, смело направленные к Луне. Все это дело рук народа—умельца, который после Великого Октября широко и гордо расправил плечи, вместе с родной партией, выпестованной Владимиром Ильичом Лениным, шел от победы к победе. Ракеты космолеты – это лишь первые шаги. А теперь оживление Луны, полет на Цереру…

Моя могучая Советская Родина, сколько славных дел свершишь ты еще в будущем!

Медведев вздохнул полной грудью. Ну, что ж – в добрый час!

– Приготовиться к отлету! – скомандовал Медведев и нажал кнопку. Во всех рубках загорелись фиолетовые лампочки.

Одетые в, белые космические костюмы, с прижатыми, к лицу кислородными масками все восемь космонавтов лежали в креслах. Вероятно, перед отлетом в космос они переживали то же самое, что и их капитан, но только каждый по—своему.

Включив автопилот и регулятор ускорения, Медведев опустил руки на рукоятки кресла так, что пальцы легли на кнопки и рычаги управления. Вот он устремил взгляд на секундную стрелку, которая мелкими скачками двигалась по циферблату. Он ждал, когда она дойдет до намеченной секунды. Десятки приборов мерцающими огоньками лучше всяких слов говорили, что могучие силы атомных двигателей уже пробудились и лишь ждут мгновения, чтобы с потрясающей энергией вырваться наружу.

«Вперед!» – мысленно произнес Медведев. Стрелка достигла последнего деления. В тот же миг будто невидимое чудовище навалилось на него, сдавило голову, прижало к сидению. Дышать стало трудно, руки отяжелели, ноги стали совсем чужими. И лишь сознание по—прежнему оставалось ясным.

А в это время длинные желто—красные языки пламени вырвались из хвостовых дюз обеих ракет и закружились в огненном вихре.

Скользнув по стапельным рельсам ажурной пушки, космический корабль беззвучно покинул станцию и исчез в черном небе, оставив за собой лишь светлый след. Окружавшая его безвоздушная среда скрыла и. не дала распространиться тому грохоту и могучему реву, которые издали атомные двигатели корабля.

В космосе все совершается бесшумно. Но это не преуменьшает величия творящегося там и тех колоссальных скоростей, с которыми движутся все тела. Так и «К. Э. Циолковский», преодолевая земное тяготение и притяжение Солнца, устремился в неизведанные бездны космоса.

На этот раз, как показалось Медведеву, тиски ускорения, схватили его сильнее и дольше держали в своих цепких объятиях. Посматривая на показания электронного вычислителя скорости, он с нетерпением ждал, когда корабль достигнет расчетной скорости в тридцать километров в секунду.

От продолжительного воздействия перегрузки Медведев начал уставать. Лоб покрылся испариной, в висках стучала кровь, и все сильней хотелось вздохнуть как будто сдавленной грудью.

– Противный спрут! – обругал он силу перегрузки.

Строгие и бдительные контролеры полупроводниковых автоматов вносили нужные коррективы в работу атомных двигателей. Стрелка регулятора ускорения, слегка вздрагивая, стояла в левой стороне шкалы, очерченной синим цветом, и не переходила за красную черту. Ускорение не превышало предела, опасного для здоровья и жизни людей.

Наконец нужная скорость достигнута. Преодолевая тяжесть, давившую на руку, Медведев готов был нажать на красную кнопку, но тут почувствовал, как «ускорение» ослабило свои медвежьи объятия.

Двигатели смолкли, исчез отдаленный гул. В наступившей невесомости стало так легко, будто с плеч свалилась гора.

Дальше корабль, нацеленный на бесконечно далекую и малую планету, двигался по инерции с приданной ему космической скоростью, удаляясь одновременно от Земли и Солнца.

Оторвав взгляд от экрана локатора, Медведев проверил работу приборов. Потом он по фототелефону связался с атомной рубкой.

– Армен! Зайди ко мне, – сказал он Хачатурову.

По пути к капитану Армен заглянул к Дубравину.

– Как самочувствие, душа моя? – весело осведомился он.

Дубравин не ответил. Он сидел перед панелью радиостанции, на которой светились «глазки», и громко, возбужденно передавал по радио:

«Земля! Земля! Говорит космический корабль „К. Э. Циолковский“. Покинули станцию. Все в порядке. Уверенно идем к цели. Горячий привет из космоса!»

– Ай, молодец! Правильно передаешь – Хачатуров, восторженно махнув рукой, пошел по узкому коридору к броневой двери, обитой мягкой, но очень прочной тканью.

Нажим на кнопку – и дверь бесшумно раскрылась. Можно следовать дальше. Гравитонит слегка притягивал Хачатурова к полу и обеспечивал достаточную устойчивость при движении по кораблю. Но все равно из—за малой весомости космонавту в движениях надо было соблюдать осторожность гораздо большую, чем, допустим, водолазу, если бы он спустился на дно моря без свинцовых подошв. Кроме того, Хачатурову, как и всем остальным членам экипажа, сохранять равновесие помогали черные облатки под ушами. В них заключался микротормоз из гравитонита. Он удерживал в нижнем положении отолиты внутреннего уха. Это предупреждало переутомление нервной системы и возникновение у космонавтов болезни невесомости.

Минуя одну за другой непроницаемые переборки, Хачатуров медленно продвигался по коридору. Двери за ним закрывались автоматически.

«Загляну—ка в рубку к Даниловой», – подумал Хачатуров.

И только открылась дверь, как его постигла неудача. Армен по—богатырски чихнул. В тот же миг его тело описало необыкновенное сальто.

– Очень ловко, Армен! – рассмеялась Данилова. – Ты, оказывается, обладаешь незаурядными акробатическими способностями. Еще один такой пируэт, и ты…

– Дорогая Танюша, зря смеешься, – перебил ее Хачатуров.

– Нет, ты постой! – с серьезным видом продолжала шутить девушка. – Если один твой чих обладает такой реактивной силой, то для посадки на астероид тебе не потребуется расходовать гравитонит. Ты вполне обойдешься своими энергетическими ресурсами.

– Ох, и насмешница же ты! Смотри, доложу Медведеву, – пригрозил Хачатуров – К нему иду.

К таким подтруниваниям друг над другом космонавты привыкли. Сколько раз на «Комсомолии» неловкие движения кого—либо из них вызывали веселый смех, и не перечесть комичных случаев, о которых нельзя было вспоминать без улыбки.

– Чем обрадуешь, Армен? – спросил Медведев Хачатурова, когда тот появился в капитанской рубке.

– Дело идет. Двигатели работали великолепно. Автоматы действовали безотказно. Наша половина экипажа перенесла отлет хорошо. Я был у всех. Сейчас узнаю, как дела на другой половине корабля.

– Отлично! Передай им, чтобы обязательно отдыхали. Потом заступят на вахту и сменят нас. Ты тоже отдыхай. Будешь, так сказать, в резерве.

– Слушаюсь, капитан!

В коридоре Хачатуров встретил Дубравина, направлявшегося к Медведеву, чтобы доложить о принятых на корабль радиограммах.

– Поздравляю, душа моя! – обнял Хачатуров друга. – Теперь—то будь уверен – памятник нам непременно поставят. Огромный такой! И напишут на нем золотом: «Завоевателям космоса». Ты понимаешь? Завоевателям космоса!

– Это как понимать? Как надгробную эпитафию? – иронически спросил Дубравин.

– Ты ишак! Радоваться, торжествовать надо! И кричать – ура!

– Рано, Армен, разошелся. На обратном пути на этом же месте Вселенной, ты, пожалуй, сможешь и кричать. А пока перед нами сотни дней напряженной работы да почти пятимесячная дорога назад. С чем мы можем друг друга поздравить, так это с благополучным началом космического путешествия. Об этом нам и с Земли радируют. И, наконец, последнее. Запомни, дружище, памятников при жизни ставить не полагается, – назидательно проговорил Дубравин.

– Спасибо за науку! Век буду помнить, – и на смуглом лице Хачатурова весело блеснули белки глаз.

На установившейся космической скорости уже не чувствовалось, что корабль летит. Воцарилось знакомое космонавтам ощущение, что будто все стоит на месте и не движется.

И пока вид неподвижной звездной Вселенной как бы скрадывал истинный бег суток, «К. Э. Циолковский» упорно шел к цели.