Текст книги "Тогда умирает футбол"

Автор книги: Анатолий Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

36

На следующее утро, еще не вставая с постели, Дональд увидел, что погода не изменилась. За окном, выходившим в тесный внутренний дворик, висела все та же белесая мгла.

Поленившись выйти к завтраку, он повернулся на другой бок и вновь задремал. Сквозь сон он слышал, как деликатно стучали в номер, но не ответил. Часа через полтора стук повторился.

– Кто там?

За дверью раздался голос девушки-уборщицы:

– Хозяйка приглашает вас к столу, если хотите. И беспокоится, не случилось ли с вами что-нибудь – вы не вышли к завтраку.

Еще подходя к столовой, он услышал два голоса – мужской и женский, которые, перебивая друг друга, звучали более чем громко. Когда он вошел в комнату, за единственным занятым столом сидели Мануэль и хозяйка.

– А, спаситель мой! – И Мануэль картинно закатил глаза к потолку.

Он сразу же, не заботясь о такте, отвернулся от хозяйки и придвинулся поближе к Дональду.

– А я, грешным делом, когда вы не явились к завтраку, подумал, что мое спасение отняло у вас все силы. Постучал к вам. Молчите. Хотел взломать дверь, но опомнился: во-первых, придется возмещать убытки хозяйке, а во-вторых, это непорядочно – мешать человеку умереть спокойно.

– Знаете, Мануэль, меня уже мучают угрызения совести, что я поступил с вами вчера менее благородно, чем вы со мной.

Мануэль захохотал, откинувшись назад всем телом, разбросав по сторонам тяжелые, мясистые ладони, все изъеденные бензином и маслами, в крупных шрамах от ссадин.

– Должен сказать, Дон, когда от смерти спасает хороший человек – это приятно вдвойне… А ведь я и впрямь, – он оглянулся на дверь, за которой скрылась хозяйка, разогревавшая на кухне еду для Дональда, – вчера чуть не отправился к праотцам. У меня паршивые легкие. Сжег в Африке, пропылил в Чили и застудил на Горных дорогах Франции. Ходил с туберкулезом. Э, всякое было! Мы, матадоры двадцатого века, – он произносил эти слова с особой гордостью, словно ему по этому титулу принадлежала ни много ни мало половина Англии, – заглядываем старушке смерти в ее черные очи через два дня на третий. Но как вспомню, что мог умереть вот так, на улице, понимаю, что никогда бы себе этого не простил…

Ты ешь, а я буду говорить. Не обращай на меня внимания… Когда сутками приходится торчать возле «телеги» или сидеть за рулем, когда вздохнуть некогда, потом поговорить досыта хочется. Так что это профессиональное.

Дональд начал работать ложкой. Хозяйка подсела к столу на крайний стул и, обидевшись на Мануэля, рассеянно слушала его разглагольствования. Она, сама любившая поговорить, без всякой охоты довольствовалась ролью слушательницы.

– Ты пишешь и, наверно, делаешь неплохие деньги. А вот я могу только рассказывать, потому что не умею писать. Механику кое-как освоил. А учиться толком грамоте было некогда. Вся жизнь так и прошла на колесах. За руль сел пятнадцатилетним сосунком. Мечтал о «Гран-при»… Дважды был вторым на чемпионате мира и один раз третьим. А приз получить не довелось. Зато всего, что лежит на дорожке к нему, насмотрелся! Столько друзей успел похоронить на трассах, а сам вот еще копчу небо.

Ну, да и веселого было немало. Но смешное у нас, гонщиков, как и жуткое, всегда коротко – секунда, две! И пронесло. Скорости не позволяют ни на дурном, ни на хорошем задерживаться.

Бывает, правда, и вся гонка в муку превращается. Помню, в Аргентине шли на северный «Гран-при». Стартовали в Буэнос-Айресе, потом через Северную Аргентину и Боливию гнали в Лиму – столицу Перу, а затем обратно в Буэнос-Айрес. Самый большой этап – тысяча триста километров. Идет роскошная скоростная дорога через пампасы. Настоящий трек, а не дорога. Высота порой до четырех с половиной тысяч метров над уровнем моря.

В самом начале гонки погиб механик, мой друг, с которым выступал много лет. Его хватил солнечный удар в перегретой «техничке», он потерял управление и разбился.

Да, был январь – время сатанинской жары. Я в тот день не стал гоняться за «собачьей грыжей» – так по-нашему лидерство называется. Отсиживался на средней скорости. А моторы соперников лопались, как орехи. Да и моя машина была что перегревшийся утюг. Рулевое колесо скользило в потных руках. Дышать нечем. И казалось, что временами терял сознание, а потом с удивлением обнаруживал, что машина еще шла по дороге, хотя и заваливалась к бровке шоссе. Только после гонки я заметил на ноге ожог. К металлу прикасалась. В пылу гонки и не почувствовал.

К счастью, в тот день машина и мотор выдержали, и все муки не пропали даром. А ведь у троих машины заглохли в полусотне километров от финиша.

Дональд принялся за второе, с интересом слушая Мануэля. Хозяйка уже затаила дыхание. В ее замкнутый мирок входили видения, которые ей и не снились. Между тем Мануэль рассказывал, меньше всего думая о слушателях. Ему хотелось излить душу.

– А это случилось на пятый день панамериканской гонки. Это была гонка с пассажиром. Мы потеряли уйму времени на вынужденных остановках и неслись через мексиканский лес со скоростью более двухсот километров в час. Живи я сто лет – не забуду этой истории. На такой скорости лес не лес, а сплошные зеленые стены по сторонам. И катишь себе, как по дну зеленого ущелья.

Покрытие дороги там не ахти какое добротное, и машину слегка водило. У меня тогда был трехсотсильный «мерседес-бенц».

Внезапный удар сотряс машину. Переднее стекло в куски, а «телега» заплясала на дороге, но я таки выровнял ее. Все произошло в какую-то долю секунды. Я провел рукой по лицу – на ладони кровь и перья. Проклятый гриф, спугнутый шумом мотора, врезался в машину. Я вспомнил о своем пассажире, взглянул – у него вся рожа в крови.

«Ганс, Ганс!» Он немец был. Не отвечает. Я остановил машину. В термосе горячий чай. Влил ему в рот. Ганс открыл глаза. А в них, ну прямо животный страх. Смотрит на меня и понять не может – в преисподней он или еще нет? Уж больно физиономия моя – окровавленная и в перьях – пугает его. Так он и не понял, по-моему, где находится.

Мануэль хотел приняться за следующую историю, но Дональд встал и поблагодарил хозяйку. Она спросила, будет ли он пользоваться полным пансионом и дальше, пока держится такая погода. Дональд согласился и отправился к себе, сославшись на работу. В душе он был уверен, что «серый убийца» еще даст ему возможность послушать Мануэля. Тот, явно недовольный таким невниманием, вновь повернулся к хозяйке, но она опередила его. Начала рассказывать новости, которые успела понадергать из газет. Последними словами, донесшимися до Роуза, были: «За этим туманом и рождества не увидишь!»

Туман стал рассеиваться лишь к вечеру третьего дня. И за время своего вынужденного заключения в отеле Дональд по-настоящему оценил спасение Мануэля: он помог скоротать нудно тянувшиеся часы.

Истории из Мануэля летели, как он сам говорил, «подобно выхлопным газам». И три блокнота, которые набил Дональд записями рассказов, могли стать основой для интересной книги о жизни автогонщиков.

Наутро Дональд, наконец, смог отправиться на Оксфорд-стрит.

Здание компании возвышалось над остальными домами не только своей алюминиево-стеклянной коробкой, диссонирующей со старыми, вычурными особняками всех эпох, но главным образом тремя гигантскими буквами, сверкавшими в небе.

Он постоял с минуту у подъезда. Стеклянные двери светились изнутри странным приглушенным светом. Стекло и металл словно жили. Не замирая ни на секунду, крутилась автоматическая дверь, поглощая или выплевывая очередного посетителя. Непрерывной лентой подходили легковые машины. Мальчики-курьеры сновали от одной к другой, исчезали в вестибюле и улетали на лифтах к верхним этажам.

Когда он назвал портье свою фамилию, тот любезно поздоровался и подозвал к себе рассыльного.

– Проводите мистера Роуза к административному директору.

– Прошу вас, сэр, – пропел мальчишка-рассыльный и двинулся вперед, как только могут ходить рассыльные – впереди и все-таки сзади, спиной к вам и в то же время вполоборота.

Алюминиевый склеп лифта стремительно взлетел вверх. Дональду показалось, что не остановись они еще мгновение, и кабина, пробив крышу, врежется в сверкающие гигантские буквы.

Когда они подходили к кабинету директора, Дональд вдруг впервые подумал, что находится в щекотливом положении. С одной стороны, он как бы косвенно отстаивает интересы компании. Или, точнее говоря, невольно помогает компании. С другой – он много лет был пресс-атташе клуба, и кто знает, – могли рассуждать в дирекции БЕА, – какую роль играет бывший «рейнджерс» в этом нешуточном процессе. Когда дело касается четверти миллиона фунтов, можно ждать всего, в том числе и подвоха.

В первые же минуты беседы Дональд почувствовал холодок настороженности. Мистер Эрик Белл, административный директор компании, не спешил расспрашивать Роуза о цели его визита.

– Мы были приятно обрадованы, когда нашелся честный человек, который не побоялся взять на себя труд выступить против официальной точки зрения своих руководителей. Смело, очень смело! Конечно, мы понимаем, что ваша мужественная борьба нам весьма полезна, и есть смысл обсудить все аспекты вашей деятельности.

Он посмотрел на Дональда долгим, изучающим взглядом. Несколько удивился безучастности Дональда к словам «все аспекты», которые он довольно явственно подчеркнул. Откинувшись в кресле и покачиваясь из стороны в сторону, продолжал:

– Наша фирма стала объектом беспрецедентного судебного иска со стороны дирекции вашего клуба. Конечно, катастрофа была ужасной. Увы, от несчастья никто не застрахован. Мы сделали все, что могли, в те трудные для клуба дни: бесплатно перевозили родственников пострадавших, ускорили оплату страховых полисов… И были крайне огорчены новыми претензиями господина Мейсла. Естественно, выплата такой большой суммы не может не отразиться на делах компании.

– Мне бы не хотелось говорить о материальной заинтересованности сторон. Мне кажется, неплохо иногда людям вспоминать и о гражданском, общечеловеческом долге.

– Вы можете не сомневаться, мистер Роуз, вашу точку зрения мы внимательно изучили. И то, что вы писали, и то, что говорили, – он положил свою сухую руку с массивным золотым перстнем на папку, раскрытую перед ним, – и то, что нам изложил ваш юрист…

– Мой юрист?

– Да, я имею в виду мистера Мильбена. – Собеседник Роуза насторожился при последнем вопросе, боясь сказать лишнее. – Несколько дней назад мы имели удовольствие разговаривать с ним, и он изложил условия…

– Вы что-то путаете! Какой юрист? Какие условия? – Дональд удивленно смотрел на административного директора.

Тот понимающе улыбнулся в ответ, как бы давая понять, что оценивает столь искреннее удивление, изображенное Дональдом.

– Я действительно просил Мильбена узнать кое-какие детали юридической стороны дела, поскольку, признаться, не очень силен в юриспруденции. Но…

– О мистер Роуз! Стоит ли об этом говорить?! Давайте лучше перейдем к делу. Мы прекрасно понимаем, что вы обладаете материалом, который может сыграть решающую роль в исходе процесса. Мы заинтересованы в этой информации. Но сумма, названная мистером Мильбеном, – он картинно развел руки, – для нас весьма обременительна. Нет никакой гарантии, что клуб проиграет процесс. И тогда к возмещению, которое мы должны будем выплатить клубу, прибавится сумма вашего гонорара и судебных издержек. Если бы мы смогли найти приемлемое компромиссное решение…

Дональд сидел, обескураженный поворотом разговора. Он толком ничего не мог понять, кроме одного, – Стен был здесь и торговался с фирмой от его, Роуза, имени.

– Но это ошибка, – растерянно сказал Дональд. – Я никогда не поручал Мильбену вести подобные переговоры.

Белл опять картинно развел руки.

– Я не собирался и не собираюсь торговать никакими данными. Я вообще не имею корыстных намерений, выступая против процесса. Это было бы кощунством. Единственная цель моего приезда – посоветоваться с вами, как убедить общественность, что подобный процесс не может иметь места в нашем цивилизованном обществе.

– Я понимаю вас, мистер Роуз. Вы можете не беспокоиться. Даже если мы не найдем общего языка, обещаю, что наши переговоры никогда не выйдут из этих стен и ими никто, и в первую очередь президент «Манчестер Рейнджерс», не сможет воспользоваться в борьбе против вас.

– Да вы ничего не поняли! Вы по-прежнему считаете, что я собирался продавать вам какую-то информацию?

– Конечно. И не вижу в этом ничего плохого. Это ваш труд. А всякий труд достоин оплаты. Только надо уметь найти покупателя. Вам это удалось, мистер Роуз. Осталось лишь договориться о частностях.

– О каких частностях? Вы все сошли с ума!

– Возможно, мистер Роуз, – спокойно согласился Белл, пропуская мимо уха резкую реплику Роуза, – но мы хотели бы вас предупредить, что не потерпим никакой двойной игры. Если мы убедимся в этом, то немедленно известим прессу, что вы, пользуясь своей осведомленностью, пытались, ну… мягко говоря, совершить бесчестную сделку.

«Вот куда он клонит! Боится, что я переметнусь к Мейслу. Даже если я расшибусь в лепешку, он не поверит в искренность моих намерений».

Он смотрел на представителя БЕА, и странная улыбка блуждала у него на губах. Белл оставался все тем же корректным чиновником. Никакие крутые повороты в разговоре его, казалось, не волновали.

– Впрочем, мне поручено советом директоров поставить вас в известность: если вы будете себя вести столь же активно в отношении процесса, как и раньше, то независимо от результатов наших сегодняшних переговоров на ваше имя в Национальном банке будет положена сумма, равная четверти той, которая была запрошена мистером Мильбеном за информацию.

Дональд даже застонал от ярости. Но сдержался. И, холодно попрощавшись, вышел.

И сейчас, сидя в вагоне «Золотого каледонца», бегущего в Манчестер, он с мучительным стыдом переживал нелепый разговор в БЕА.

«Кто знал, что такой удар в спину может нанести Мильбен? Ну, негодяй!… Получается, что я затеял все это ради собственного барыша! О, проклятье! Вот, Дункан, и я тебя продал за тридцать сребреников! А ты думал, что Дональд порядочный парень, что ему можно верить! Кому теперь можно верить?! Ничего, мы еще с тобой поговорим, великий юрист!»

Но сколько ни бодрился он, думая о бессмысленности поездки – туман, трехдневная бездеятельность, постыдный разговор, обернувшийся так неожиданно против него, – на душе скребли кошки.

37

Дональд долго готовился к разговору с Мильбеном. И не его вина, что разговора не получилось.

Он вошел в кабинет Стена без предупреждения, без стука. Мильбен сидел и писал.

Неизвестно, что выражало лицо Дональда, но Мильбен, взглянув на него, сначала побледнел, а потом залился краской. С трудом овладел собой. Изобразив на лице подобие улыбки, встал, тряхнул рыжим чубом и пошел навстречу Дональду, еще издали протягивая руку.

Дональд остался стоять у дверей. Стен сделал очередной шаг навстречу Роузу уже по инерции.

Не выпуская шляпы, зажатой в левой руке, Дональд коротко, не размахиваясь, ударил Стена в розовый подбородок. Ударил так, как когда-то бил по груше, увлекаясь боксом. Стен не упал и не отлетел. Он просто попятился назад, лихорадочно ища руками точку опоры. И присел в углу. Затем взялся за стол и медленно поднялся.

Дональда трясло. Он хотел бросить Стену что-то презрительное. Губы его скривились, но, не говоря ни слова, он повернулся и вышел из комнаты. Сев в машину и судорожно стараясь попасть ключом в отверстие замка зажигания, он вдруг по-иному взглянул на все, что произошло.

«Избиение должностного лица при исполнении служебных обязанностей – тюремное заключение или, в лучшем случае, астрономический штраф. Я не успею добраться до дому, как там меня уже будет ждать констебль! Вот и вся борьба против процесса! Вот и все благие порывы! Но нет. Он трус, этот Стен. Он не посмеет дать огласку делу. Он побоится запачкать свою репутацию. Карьера для него прежде всего. Такие, как Стен, кроме денег, думают еще и о том, как будут выглядеть в глазах общественности».

И все-таки ехать домой ему не хотелось. Он свернул на Треффорд-роуд и через пятнадцать минут остановился у дальнего угла парка. Воровато оглянувшись, он встал на тумбу и перемахнул через высокий каменный забор, как когда-то делал это мальчишкой и как это делают сейчас сотни самых юных поклонников «рейнджерсов».

Сырая глина на гребне забора запачкала брюки, а мокрые прелые листья налипли на ладони, когда он спрыгнул вниз по ту сторону забора. Вытерев руки о траву, он зашагал ко второму полю, которое виднелось сквозь черные сучья деревьев. По форме он еще издали определил, что тренируются первые одиннадцать.

Подойдя ближе, он без труда узнал Марфи. Тот работал с Фрэнки у ворот. Дональд присел на скамью и стал наблюдать за ними. Крис, стоя в пяти метрах от ворот, расстреливал Клифта, посылая мячи с рук в самых различных направлениях и на разных уровнях. Рядом лежали три запасных мяча. И если Фрэнки, пытавшийся среагировать на любой удар, не успевал поймать мяч, Марфи, не давая отдыха, брал новый, и Фрэнки снова прыгал и прыгал…

Пятиминутки в таком темпе заставляли Фрэнки работать в поту. Он, поднимаясь с земли и отдав мяч Марфи, тыльной стороной грязной ладони судорожно утирал пот, отчего черные потоки струились по лицу и стекали за широкий ворот голубого свитера.

А Марфи ловил мячи от Фрэнки и, как катапульта, вновь посылал их в ворота. Во всех его движениях, фигуре, несмотря на возраст, чувствовалась отличная тренированность.

Марфи кликнул старшего тренера, а сам направился к Дональду. Но прежде чем он успел подойти, за спиной Дональда раздался голос Фокса:

– Мистер Роуз, вам, кажется, было сказано, что ваше присутствие в клубе больше нежелательно. Может быть, объясните, как вы сюда попали?

– Через забор, – не поворачиваясь, ответил Роуз.

– В таком случае прошу вас тем же путем немедленно удалиться.

Дональд не успел ответить.

– Ладно, Фокс, идите погуляйте. Мистер Роуз пришел ко мне. И мне нужно с ним поговорить.

– Но вы же знаете об указании мистера Мейсла. Для вас оно должно быть таким же законом, как и для меня. И никто вам не позволит…

– Слушайте, Фокс, идите отсюда! Пока я менаджер клуба, и вам учить меня не дано.

– Но я буду вынужден доложить…

– Докладывайте, только проваливайте отсюда быстрее.

Марфи устало опустился на скамью, жестом приглашая Дональда подвинуться ближе.

– Ну что, мой мальчик, тяжело?

– И тяжело и грязно.

– Похоже на правду. И как это мне знакомо! Подошел старший тренер. Весело поздоровался.

– Привет, Дональд! Ты что-то похудел.

– Вхожу в спортивную форму…

– Понятно… – И, обращаясь к Марфи: – Я думаю, полчаса двусторонней игры, кружок легкой пробежки – и кончаем.

Марфи кивнул.

– Пока играют, займись с Преггом. Понавешивай издали на штрафную, пусть выходит на верхние мячи. Что-то после болезни он совсем скис. Резкость пропала. Десяток ускорений – и может идти в душ. Кое-кто из игроков, побросав мячи, потянулись к ним, еще издали махая Дональду руками. Но Марфи прикрикнул:

– Это что за демонстрация?! А ну работать – тренировка не окончена…

И повернулся к Дональду.

– Ты действительно лез через забор?

– Конечно. Мейсл же запретил пускать меня в клуб.

– Идиот! Он так одержим своей идеей, что сто чертей не смогут своротить его с пути.

Дональд вымученно улыбнулся.

– Тебе лучше уйти, мой мальчик. Старой лисе ничего не стоит вызвать констебля, и тебя препроводят в участок. Этого еще не хватало. А вечерком зайди ко мне. Есть разговор. Звонил тебе несколько раз. Никто не отвечал.

– Я был в Лондоне…

– Как этот знаменитый туман? Рассказывают страшные истории. Да и газеты пишут…

– Препротивная штука, но есть вещи и похуже.

– Что, дела дрянь?

– Не совсем, но близко к этому.

– Давай, давай вечером заходи – поговорим. Он не попрощался, лишь ударил Дональда по плечу и пошел по аллее в сторону здания клуба. Дональд побрел обратно. Он не видел, как в кабинете Мейсла слегка отодвинулась штора. Уинстон долгим, ничего не выражавшим взглядом смотрел, как Дональд исчезал среди стволов, направляясь в дальний угол парка. Мейсл отошел от окна и позвонил. Вошла Эллен.

– После того как Марфи примет душ, пригласите его ко мне. Будет звонить Рандольф – соедините.

– Слушаюсь.

– Да, еще закажите междугородный разговор с Лондоном. Административного директора компании БЕА мистера Эрика Белла.

– Слушаюсь.

Когда Эллен передала Марфи приглашение Мейсла, оно не очень удивило его.

«Старая лиса не уступает телеграфу – работает быстро и надежно. Разговор будет не из приятных. Но переживем».

Дональда дома ждал сюрприз. У подъезда стояла машина. Он украдкой взглянул на номер – вроде бы никакого отношения она к полиции не имела. Но Дональд чувствовал, что появление машины как-то связано с происшедшим в регистратуре. И действительно, из машины вышел Мильбен.

Дональд, не останавливаясь, прошел мимо него к подъезду. Он слышал, как Стен шагал сзади. Они молча стояли, пока Дональд открывал дверь. Молча вошли в дом и разделись. Молча прошли в гостиную.

Первым заговорил Стен.

– Выслушай меня, Дональд. Я не в обиде на тебя за сегодняшнее. Прекрасно понимаю твое состояние и представляю, что наговорил тебе Белл. Мне, конечно, следовало дать тебе сдачи, а я вот пришел объясняться. Это, наверно, не по-мужски…

– Сколько ты запросил с Белла?

– Двадцать тысяч…

– Десять тебе, десять мне?

– Нет, я полагал, что тебе положено пятнадцать, а мне пять, потому…

– И ты по-прежнему считаешь, что я зря дал тебе в морду?!

Стен подвигал нижней челюстью, как бы прикидывая, «зря» или «не зря».

– Дональд, смешно не воспользоваться случаем. Эти пауки делят огромную добычу. Почему нам отказываться от своей доли? Я думал…

– Ты думал, что я начал весь этот спектакль с единственной целью сорвать куш с Мейсла или с БЕА – с кого удастся? – угрюмо спросил Дональд. – Тебе, представителю нашей неподкупной законности, конечно, не понять, как может человек поступать честно, как может он прийти к другому человеку, как пришел к тебе я, и, раскрыв душу, говорить правду, только правду…

– Брось, Дон! – нагло оборвал Стен. – Одно другому не мешает. У тебя за душой нет ни гроша, кроме этой халупы. И ты бросаешься такими возможностями. Это, извини меня, ребячество. А мы уже вышли из детского возраста.

Дональд сидел и слушал. Надо было встать и ударить еще раз и еще… Но он чувствовал, что и Стен, как и Белл, никогда не сможет понять его. «И я бессилен что-либо изменить», – с тоской подумал Дональд. Злость ушла, и чувство жалости к Мильбену, Беллу, Мейслу и им подобным шевельнулось где-то в глубине души.

Стен уловил это изменение в настроении Дональда и, стараясь его еще более смягчить, быстро заговорил:

– А ты думаешь, сам Белл чист? Чист как стеклышко?! Ты же ничего не знаешь. Он ведь заодно с Мейслом…

– Ты, кажется, сошел с ума! Белл – административный директор БЕА!

– …и союзник Мейсла по этому процессу. Я знаю точно. Мейсл дал мне это понять очень мягко во время одного из наших предварительных разговоров об организации процесса. Он, видимо, хотел убедить меня, что иск против БЕА – дело верное. Я навел кое-какие справки и, взвесив отдельные факты, убедился, что все обстоит именно так.

Дональд с интересом смотрел на Стена.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что Белл будет выступать на процессе с речью о необходимости выплаты клубу четверти миллиона фунтов стерлингов? Я, кажется, Стен, тебя сегодня ударил слишком сильно! – В Дональде росло раздражение.

– Да ты не горячись! Выслушай до конца. Мейсл договорился с Беллом, и тот делает все, чтобы БЕА проиграла процесс. Делает, естественно, не открыто. Белл сам дал в руки Мейсла кое-какие козыри против своей компании.

– Но зачем это ему? Он же теряет бешеные деньги!

– Не он теряет, а компания.

– Это все равно.

– В том-то и дело, что не все равно. Деньги компании – это еще не деньги Белла. А четверть миллиона, которые уплывут из кармана БЕА, далеко не все попадут в кассу клуба. Тридцать тысяч перекочует в карман самого Белла.

Роуз с ужасом представил себе весь дьявольский механизм этой огромной машины. Но приводные ремни ее уходили в недосягаемую для его мышления неизвестность. Одно время у него даже мелькнула мысль, что рассказанное – досужая выдумка оправдывающегося Стена.

«Но почему бы этому не быть? – с горечью подумал Дональд. – Еще немного, и я, кажется, поверю, что можно продать родную мать».

– И ты, Стен, конечно, не мог допустить, чтобы кто-то наживал деньги, а ты стоял в стороне?

– А почему бы нам не вкусить от этого жирного пирога?

– В Кембридже вас учили именно этому?

– Ладно, Дон, нечего строить из себя праведника. Ты словно только что родился на свет! Можно подумать, когда ты писал свои футбольные репортажи, воспевая рыцарей кожаного мяча, ты не знал, что происходит за забором «Олд Треффорда». Ты, может быть, не знаешь, что уголовная полиция давно подбирает ключи к тотализатору? Есть все основания предполагать, что многие матчи были «сделаны» «рейнджерсами» в угоду каким-то неизвестным силам.

– Не трогай ребят, которые честно зарабатывают свой кусок хлеба!

– Да ты святой апостол! Веришь только в добродетели! Я сам видел дела троих игроков «Рейнджерса», подозреваемых во взяточничестве. Нет, ты не думай, что в махинациях участвуют только «рейнджерсы». Маклерами подкупаются и противники. Лишь двусторонняя договоренность ведет к тому, что с трибун все выглядит естественно, Ты помнишь, конечно, процесс Питера Свана из «Элертона», игрока сборной страны. Он был одним из десяти футболистов, которые сели на скамью подсудимых. Я защищал их и помню, как Сван закрыл глаза, когда судья прочитал обвинительный вердикт. Потребовалось всего полчаса, чтобы установить виновность игроков. Погнавшись за сотней фунтов стерлингов, Сван испортил себе карьеру одного из величайших футболистов нашего времени: ему навсегда запретили играть в футбол. Обвинитель сказал тогда: «Вы унизили профессиональный футбол и обокрали своих друзей и болельщиков. Десятки тысяч людей платили свои шиллинги, чтобы смотреть матчи, а видели они лишь бесчестную буффонаду!» За решетку тогда угодили десять человек, а могли двести и больше…

Дело же с игроками «рейнджерсов» замяли. Мейсл постарался. Хотя в полиции есть магнитофонная пленка. Аппарат был установлен кем-то из детективов на месте встречи маклера и представителя команды. Одним из собеседников, говорят, был Дункан Тейлор…

– Врешь! – Дональд вскочил и схватил Стена за лацканы пиджака.

Но тот, усмехаясь, открыто смотрел ему в глаза. Дональд оттолкнул его и устало опустился в кресло.

– Ты, наверно, прав, Стен. Кулаки – плохой довод в споре.

Стен поправил пиджак и продолжал, как будто ничего не произошло:

– Ты же знаешь, что Дункан любил погулять. Полиции ничего не стоило прикинуть его доходы и расходы. После покупки дома стало особенно ясно, что у него есть побочный заработок. Конечно, учли, что клуб платит из-под прилавка. Ведь это не такой уж большой секрет. Ориентировочно сумма известна даже налоговому управлению. Но ее не хватило бы на дом… И грешен не один Дункан. Только к старику Марфи, сколько ни щупали, не смогли подкопаться. Похоже, что он не участвовал во всех этих аферах, хотя и не мог их не видеть.

Дональд больше не хотел слушать. Толстые губы Стена представлялись ему чудовищными воротами, сквозь которые бесконечным потоком лилась опустошающая душу грязь. И первым желанием было заткнуть ему рот. Но какая-то внутренняя сила заставляла его слушать. В мозгу билась лишь одна мысль: «Дункан! И Дункан тоже! Нет, это ошибка! Неужели Дункан в минуту своего великолепного рывка, когда он уходил от опекуна, рывка, который вызывал восторг тысяч людей, думал о том, чтобы не просчитаться при дележе?!»

Дональд взглянул на часы. Пора идти к Марфи. Стен перехватил взгляд Дональда и, поднимаясь, сказал:

– Мы, пожалуй, заговорились, Дон. Мне хочется верить, что ты поймешь меня. Я охотно прощаю тебе твой удар. Хотя он был слишком тяжелым и не соответствовал тяжести моего преступления, если таковое вообще было. – Стен засмеялся. – И я надеюсь, когда ты придешь к единственно правильному выводу, мы с тобой еще поработаем в наших общих интересах.

Не подавая руки, он ушел. Дональд слышал, как внизу хлопнула дверь. Потом взвыл мотор, и машина рванулась прочь.

Темнело. Дональд лежал на диване, уткнувшись лицом в скрещенные руки. Ни о чем не хотелось думать. Будто внутри сломался маленький, но очень важный винтик, державший сложную систему, название которой – собственное «я». Он уже совсем было собрался позвонить Марфи и отказаться от встречи. Но потом стал и, машинально одевшись, спустился вниз.