Текст книги "Тогда умирает футбол"
Автор книги: Анатолий Голубев
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
9
Вечерним поездом «Манчестер Рейнджерс» выехала в Шотландию. Вместе с ней отправился и Дональд.
Он любил поездки с командой. Они приносили тот жизненный материал, без которого, по убеждению Дональда, нельзя написать даже газетного репортажа.
Если сложить все километры, пройденные командой за время после мюнхенской катастрофы, получалось, что спортивное бродяжничество занимало существенное место в жизни манчестерских парней. Две трети проехали поездом. Передвижение самолетом было ограничено решением руководства лиги, которое поддерживал и Уинстон Мейсл. Марфи не возражал. Он считал, что разумно проведенное время в поезде отнюдь не сказывается порочно на самочувствии игроков, Правда, лига не очень строго следила за выполнением своего решения. Однако после мюнхенской катастрофы в футбольных кругах стали поговаривать о категорическом запрещении перелетов на внутреннем чемпионате. Хитрые спортивные политики не столько боролись за безопасность передвижения команд, сколько отмежевывались от несчастных случаев.
«Поэтому лига скорее всего не поддержит претензии клуба к авиационной компании, откажется хотя бы официально», – подумал как-то Дональд, прикидывая шансы в будущем процессе.
Стоместный вагон был закуплен целиком. Кроме команды, менаджера, двух тренеров, врача-терапевта и врача-хирурга, сапожника Дасслера и массажиста, здесь же ехали директора клуба, руководители общества содействия клубу, председатель совета болельщиков, журналисты.
В составе команды ребята разные – и по темпераменту, и по характеру, и по взглядам. Но общей, разумеется, кроме футбола, страстью, объединявшей их, была джазовая музыка. Куда бы ни ехали, они тащили с собой любимые пластинки и крутили их с утра до вечера. В короткие свободные минуты рыскали по магазинам, добывая новинки. Роуз знал, что человек десять коллекционируют пластинки всерьез и готовы отдать за «уникальную лепешку» бешеные деньги.
Музыка, по мнению рыжего Майкла, помогала всегда находиться в тонусе и выигрывать. Так время шло за картами, прокручиванием пластинок на транзисторных проигрывателях, сном, мурлыканием «калипсо» и едой. В этой насыщенной программе с трудом, казалось, находилось место для главного – очередного матча.
К соперникам «рейнджерсы» на словах относились в высшей степени наплевательски. А в душе не без помощи старика Марфи трезво судили об их возможностях. Благодаря этому легкомысленная болтовня нисколько не отражалась на игре. Прегг, Майкл и Нед могли, например, утверждать, что «Челси» – команда, похожая на бездарных музыкантов из мюзик-холла, но в действительности считать, что «Челси» в этом году вполне может выйти в финал кубка. Сделав соответствующие выводы, они играли против нее в полную силу.
Вообще с каждой поездкой Дональд убеждался, как много значит менаджер, хороший менаджер. В том, что команда стала такой монолитной, была, несомненно, огромная заслуга Криса Марфи. Он обладал каким-то загадочным средством, помогавшим ему держать дисциплину и оставаться общим любимцем. Он вел себя так, что в команде не было обиженных, хотя поводов для всяких конфликтов в жизни профессиональной команды хоть отбавляй.
Он руководствовался правилом: никогда не пропускать возможности пошутить и покритиковать. Но если все шутки старика Марфи сыпались, как из рога изобилия, на людях, в раздевалке или на тренировочном поле, в автобусе перед игрой или в самолете после матча, то все дисциплинарные замечания или критические разборы проходили только с глазу на глаз в маленькой комнате менаджера.
Марфи презирал людей, которые из делового, рабочего разговора устраивают образцово-показательный процесс. Он предпочитал лучше стократно повторить ту же истину наедине, чем один раз публично обидеть человека.
«Я уважаю игроков, – любил говорить Марфи, – и требую, чтобы они уважали меня как менаджера».
Опыт, накопленный тремя поколениями футболистов в семье Марфи, делал его одним из выдающихся английских менаджеров.
Он жил делами команды, отдаваясь этой жизни целиком. Ему до всего было дело: почему сменил прическу Нед, где поселить команду перед ответственным матчем… Он не упускал из-под контроля ни одной важной мелочи. А таковыми он считал все без исключения.
Однажды, это тоже было в Глазго, ему пришлось дать бой совету директоров, решившему разместить команду в роскошном «Парк Авеню-отеле». Крис предлагал остановиться в небольшом, почти загородном пансионате. Мейсл утверждал, что дешевый загородный отель вредит престижу клуба. Марфи доказывал, что престиж создается не отелем, а игрой команды, а за нее отвечает он, менаджер. Они почти разругались. Но Марфи пришлось отступить.
Не сумев убедить руководство клуба, что в больших отелях, расположенных в центре города, слишком много соблазнов для молодых парней, он занялся воспитанием команды.
Это позволило ему спустя два года открыто заявить, что «нашим ребятам не надо прятаться за угол, чтобы выпить и закурить. Им не приходится вести себя, как школьникам, когда мы останавливаемся в роскошных отелях. Они вольны делать все, что захочется. Но они никогда не злоупотребляют своими привилегиями, которых нет ни в одном клубе. Ребята держатся в норме сами. Это прежде всего в их интересах».
Огромное, строгое по убранству фойе гостиницы «Парк Авеню-отель» в одно мгновение наполнилось шумом и смехом. Администратор знал всех игроков в лицо по прежним визитам и, перебрасываясь с ними солеными шуточками, раздавал ключи от заранее заказанных комнат. Он ни разу не спутал номер и не спросил фамилию, расселяя футболистов по комнатам.
Так же молниеносно, как наполнилось, фойе обезлюдело. Два скоростных лифта растащили команду по этажам. Только Бен Солман остался сидеть в кресле, очевидно поджидая своего дружка Денни Прегга, чтобы вместе побродить по городу или отправиться к местным приятелям.
Дональд решил воспользоваться минуткой и подсел к Бену. Он знал, что до завтрашнего утреннего занятия по тактике никого из игроков не поймает.
– Бен, вчера мне удалось подслушать любопытный разговор двух твоих почитателей.
«Ты видел, что сделал Бен? – спросил один. – Подумать только, его удар справа буквально вспорол сетку ворот. Я не видел подобного со времени Астина. Какое будущее у малого!»
«Да, это был великолепный удар! Но Бен, мне кажется, как-то неохотно шел в штрафную площадь».
«Ты и Стенли Мэтьюза не нашел бы там в такие моменты игры, а ведь Стенли выигрывал матчи!»
Не кажется ли тебе, Бен, что в словах одного из них есть доля истины?
Дональд слишком давно и хорошо знал Солмана. Их дружеские отношения позволяли говорить прямо о том, что составляло трагедию футболиста Солмана: тяжелая психологическая травма, связанная с мюнхенской катастрофой… Может быть, от излечения этой травмы зависела карьера такого таланта, как Бен Солман. По крайней мере спортивная печать уже подметила – с Солманом творится что-то неладное.
– Ты же знаешь, Дон, что тот парень прав… Как, впрочем, знаю об этом и я… Но ничего не могу с собой поделать…
Дональд не надеялся, что Бен, курчавый великан с покладистым нравом, сразу заговорит откровенно. Но думал, что сумеет дружеской, ненавязчивой беседой помочь Солману вновь обрести себя и стать тем Беном, которым был до Мюнхена.
Его открыл Марфи ровно за год до катастрофы и сразу же ввел в игру. Двадцатилетний левый инсайд тогда пришелся «рейнджерсам» как нельзя кстати. В тот год он был только одним из молодых, подававших надежды. Шутили, что Бен более милый парень за воротами, чем на поле. Он не хватал звезд с неба, заняв место в составе одиннадцати «Манчестер Рейнджерс». Но, забив два гола из трех в полуфинальном матче на кубок в Белграде, он был едва ли не самым популярным игроком команды, когда она садилась в тот роковой самолет.
И вот теперь специалисты гадают: «Что ждать от Солмана?» И сомнение перерастает в проблему – ждать от клуба краха или славы?
– Мне кажется, – помолчав, заговорил Бен, – что я прожил свое, уложившись в двадцать один год. После мюнхенского падения я видел мертвыми слишком много дорогих мне людей. Прошли недели, Дон… Я вернулся на поле. Но, похоже, навсегда потерял веру в себя, потерял вкус к игре…
Когда я лежал рядом с грудой исковерканного металла под падающим с неба мокрым снегом, мне казалось, что все хорошо. Главное, что я остался жив. Но это далеко не так… Такие вещи, как Мюнхен, очевидно, не проходят бесследно…
На мюнхенском поле я оставил качества, с потерей которых лишился симпатии зрителей и дал повод журналистам говорить о моем падении.
Но не в этом моя самая страшная потеря, Дон. Ужасно, что я остался без своих покровителей по команде, без старших друзей… Без Дункана, без Дэвида, без Майкла… Они тянули меня и всегда подсказывали, что делать на поле. Они слишком рано оставили меня одного. – Бен собрался с духом и все-таки закончил мысль: – И я растерялся… На мои плечи легла вся тяжесть ответственности за команду. Я стал ветераном, оставшись мальчишкой, Дон. И в этом трагедия. Марфи понимает меня. Но мы, кажется, оба бессильны что-либо сделать. Я слишком изменился с того момента, как был вынесен из самолета с израненными ногами и руками. Я был совершенно беспомощным, когда вышел на поле в новом составе «Манчестер Рейнджерс». Там, где я всегда был быстр, стал медлителен, где требовалось нервное возбуждение, оказывался непростительно спокойным.
– Не все уж так пессимистично, Бен, как ты нарисовал. – Дональд дружески улыбнулся Солману, похлопывая его по колену. Он был уже не рад, что затеял этот разговор. – Согласен, случившееся не так легко забудешь. Но у тебя были и успехи в эти годы. Вспомни матч сборной Англии против Шотландии, когда ты играл инсайда. Вспомни, как ты вогнал мяч, выданный с края. Вратарь шотландцев Томми Ягер честно признался, что ему не приходилось видеть более хлесткого и точного удара.
– Я помню, Дон, ты написал тогда много теплых слов обо мне. Спасибо. Я не сомневаюсь, что ты меня понимаешь… Ты видел Мюнхен своими глазами и почти пережил его, как и я…
– Нет, Бен, я был всего лишь зрителем. Впрочем, это тоже неверно. Я действительно пережил Мюнхен. Но жизнь идет… Ты двигаешь своими длинными ногами и забиваешь голы. Твоя игра нравится тысячам – и это главное. А на выпады таких, как президент «Элертона» Джордж Лоорес, можешь наплевать. Советую тебе разборчивее относиться к критике. Ведь есть критика, а есть просто критиканство. Глупо оценивать игру футболиста не по его реальным возможностям, а исходя из собственных пожеланий. Он говорит, что ты играешь сейчас не так, как надо. Но уверяю, что многие пойдут на «Уэмбли», если мы пробьемся в финал, только затем, чтобы посмотреть на тебя…
– Спасибо, Дон… Ты всегда думал обо мне лучше, чем я есть.
Бен, крякнув, вытянул ноги. Потом равнодушно посмотрел на девицу, которая делала все, чтобы ее заметили.
– Мне очень понравилась твоя игра со сборной Португалии. Правда, бросалась в глаза вялость. Но зато ты забил два таких мяча! Один буквально обогнул вратаря, другой – как гвоздь, точно влетел под перекладину. Мне думается, Бен, ты пойдешь дальше, чем мог шагнуть Дункан Тейлор…
Солман устало улыбнулся.
– Ты очень хороший парень, Дон. После разговора с тобой действительно кажешься себе лучше…
На этом разговор оборвался. Солман сидел, уставившись в одну точку. О чем он думал? О темных улочках вдоль кирпичной стены, которая окружает спортивную базу в родном Ашингтоне, где он остался идолом местных мальчишек? Или вспомнил госпиталь после катастрофы? Кровати – одна подле другой. В головах тусклые лампы на никелированных штативах. Белое белье… Белые стены… Белые одеяла…
Дональд распрощался с Беном и отправился в свой номер. Это была та же комната, в которой Роуз останавливался четыре месяца назад.
Когда он вдохнул какой-то холодный, казенный воздух номера, такой воздух присущ только гостиницам, и огляделся, ему показалось, что он лишь вчера ушел отсюда в гости и вот сегодня вернулся домой. Роуз легко привыкал к любому жилью, очевидно, как и всякий человек, много ездивший.
Он хотел сесть и поработать, но потом передумал и, разобрав постель, нырнул под теплое шерстяное одеяло.
10
Только утром Дональд оценил по достоинству свое вчерашнее решение не работать. Он хорошо выспался и чувствовал себя бодрым.
Поправив короткие спортивные трусики (Дональд не любил современное мужское белье, рассчитанное на неженок), он лег на живот. С удовольствием погрузив ладони в ярко-желтый пушистый ковер у кровати, Дональд десяток раз отжался на руках от пола. Приятно заломило лопатки. Сделав два-три упражнения для брюшного пресса, Дональд пропрыгал в ванную комнату, в каждом прыжке имитируя удар головой по мячу. И неожиданно замер перед огромным зеркалом, укрепленным на внутренней стороне двери.
Перед ним стоял атлетически сложенный, среднего роста и возраста мужчина. Зачесанные назад белокурые волосы. Худое, продолговатое лицо с резким подбородком. Глубоко посаженные глаза. Нос с горбинкой, отмеченной небольшим шрамом… Тонкие черты лица как-то не очень вязались с тяжелым торсом и мясистыми ногами футболиста, изъеденными синими вздутиями вен.
Едва Дональд вышел из ванной, как позвонил Марфи.
– Дональд?! Доброе утро. Придется отменить нашу встречу, о которой договорились вчера. Уинстон Мейсл намерен провести пресс-конференцию сразу же после обеда.
– Почему он вдруг надумал?
– Не знаю. Очевидно, позвонит и объяснит все сам.
Едва Марфи повесил трубку, как раздался повторный звонок, и теперь уже голос Мейсла пожелал ему доброго утра.
Дональд, я хотел бы попросить вас зайти ко мне на минутку, если не возражаете. Очень нужна была бы ваша помощь. Кстати, если еще не завтракали, перекусим вместе.
Сменив пижаму на теплые брюки в клетку и сероватый, такой же теплый джемпер, Дональд спустился в номера «люкс». «003» занимал Уинстон Мейсл.
Когда Дональд вошел к нему, маленький столик у окна уже был сервирован на две персоны и официант, открыв пиво, разливал его в фужеры.
Стол был слишком обильным для первого завтрака. Роуз прекрасно знал, что Мейсл сам ничего не будет есть, кроме бутерброда и пары чашек крепкого кофе. Так Мейсл прекрасно знал, что Дональд всегда любил покушать.
– Дональд, совет директоров решил провести пресс-конференцию для шотландских журналистов. Небольшую встречу в духе наших ежегодных журналистских собраний. Надо пригласить на нее всех приехавших на матч.
Мейсл имел в виду пресс-конференции, его детище, которые ежегодно проходили перед открытием сезона. Они не пользовались особой популярностью у журналистов, пока там подавали чай, хотя и отличный, и не уступающие ему бисквиты из кондитерской «Беккер».
По совету Дональда в зал стали выносить столики с более крепкими напитками. И, Роуз мог сказать твердо, ни один журналист Манчестера, пишущий о спорте или им интересующийся, не пропускал таких собраний. Дональд подумал, что неплохо бы сохранить этот обычай и здесь, в Глазго.
– Чай и на сегодня отменяется… – как бы угадав ход мыслей Роуза, проговорил Мейсл. Эта способность читать чужие мысли не то чтобы пугала Роуза, но как-то неприятно действовала на него.
– Прошу вас заняться вместе с Марфи организацией этой полезной для клуба встречи. Расходы пусть не смущают. Главное, чтобы пресса осталась довольна. А ее запросы и интересы вы знаете лучше меня.
Марфи я уже отдал соответствующие распоряжения. Ресторан обеспечит всем необходимым. Меня волнует другое. Для вас, Дональд, это тоже не секрет: будут спрашивать о предстоящем процессе. Поскольку вы еще не определили своего отношения к нему окончательно, прошу все подобные вопросы переадресовывать мне. Надеюсь, вы не откажетесь председательствовать на пресс-конференции?
«Что это, снова проверка? Стоит ли сейчас лезть на рожон и открывать карты перед Мейслом, признаваясь, что я именно окончательно определил свое отношение к процессу?»
Дональд решил воздержаться от лишней стычки с Мейслом и только кивнул:
– Хорошо, я проведу конференцию. А все ответы на такие вопросы вам, конечно, разумнее взять на себя. Мне, пожалуй, трудно будет найти убедительные доводы в пользу намеченного процесса.
И чтобы несколько смягчить впечатление от слишком резкого ответа, который можно было истолковать по-своему, добавил:
– Я пока недостаточно хорошо знаком со всеми обстоятельствами дела…
Однако от Мейсла не укрылась интонация, с которой ответил Роуз, и он испытующе посмотрел на собеседника. Тот спокойно выдержал взгляд президента, думая совсем о другом.
«А если натравить Берта Трантмана? И свести пресс-конференцию к разговору о процессе? Можно будет слегка встряхнуть Уинстона, Берт – мастер на такие штучки. Узнаем кое-что новое или прощупаем по крайней мере почву под ногами Мейсла. Думаю, он стоит не так уж твердо».
Берта он знал давно. Они сблизились, когда в Англию приезжала сборная ФРГ. Берт, немец по национальности, уже был вычеркнут из списка лучших вратарей Европы. Через два года ему пришлось оставить и ворота своего клуба.
В тот вечер накануне приезда гостей Берт сказал о своем подозрении, что его не поставят против немцев. Он очень переживал, но поделать ничего не мог. Лишь пришел на стадион за день перед игрой сборных. Побродив по полю, стал в ворота. Они были еще без сеток… Украдкой погладил ладонями штанги. И вот тогда, наверно, окончательно потерял надежду играть на следующий день, хотя руководство еще не вынесло своего решения. Предчувствие не обмануло его…
Конец завтрака Роуз и Мейсл проговорили о пустяках и больше не возвращались к разговору о предстоящей пресс-конференции.
Поднявшись к себе, Дональд «сел на телефон».
Он обзвонил все редакции и знакомых журналистов, приглашая их сегодня перед матчем на небольшой прием в отеле и сообщая, что желающие смогут потом поехать на стадион в специальном автобусе, который будет заказан для прессы.
Покончив с приглашениями, он дозвонился Трантману и сказал, что у него есть к нему дело, связанное с процессом. Тот обещал прибыть за час до открытия пресс-конференции и переговорить обо всем подробно.
Но Берт опоздал и явился перед самым началом. Роуз успел лишь перекинуться с ним парой слов.
– Берт, по-моему, это страшное дело – процесс, который они затевают, – он не говорил кто, для Берта и так было ясно. – Твое мнение?
– Это нисколько не хуже многого, что творится в нашем футболе ежедневно, если тебе действительно нужно мое мнение. Процесс столь же гнусная штука, как совращение молодых парней, бросающихся на денежную наживку прямо со школьной скамьи. Не потому, что зарабатывать деньги – это плохо. Вовсе нет. Но в конце концов когда-нибудь захочется стать человеком, бывают чудачества, – саркастически заметил Берт, – а тебе сразу же напомнят, что ты просто товар. Товар, за который вначале давали лишь три фунта в месяц, потом три в неделю, потом три с половиной тысячи в год, потом – четверть миллиона за команду оптом… Как видишь, даже после смерти игрок остается тем же товаром. Хотя, право, там, в могиле, ему уже наплевать, сколько дают за его ноги, которым не суждено больше двигаться по полю…
Дональд понимал, что в Берте сейчас говорит затаенная обида за всю несправедливость, которую он испытал в течение своей футбольной карьеры. Он, конечно, настроен слишком пессимистично. Взять Марфи. Он прожил бурную, долгую жизнь и остался оптимистом. Смог найти в современной футбольной индустрии не только трубы и дым ее фабрик, но и цель своей жизни.
Но Роуз был рад, что мнение Берта о процессе совпадало с его собственным. Берт сказал даже, что может выступить с большой статьей против процесса.
И тогда Дональд еще раз убедился в справедливости изречения «журналистика делается за столом». Даже Мейсл понимает, что это так, собирая сегодняшнюю конференцию, которая еще не известно чем кончится для него.
«Вы уже принялись за вербовку сторонников, господин президент! Мне тоже пора считать солдат. Посмотрим, чья армия будет сильнее!»
Машинально Дональд начал прикидывать, кто из знакомых ребят в случае нужды смог бы выступить на его стороне.
К назначенному часу в узком и длинном банкетном зале ресторана собралось довольно много народу. К своему удовлетворению, Роуз обнаружил в зале представителей лондонских газет, прибывших специально на матч.
Мейсл, радуясь своим мыслям, ходил, довольно потирая руки. Он даже подошел к Роузу и поблагодарил:
– Спасибо, Дон! Вы блестящий организатор.
Несмотря на скороспелость принятого решения, все пока идет отлично. Огромная аудитория!
«Вот именно – пока», – подумал про себя Дональд, разведя руками – мол, не за что благодарить.
Стол с пивом и закусками быстро пустел. Прихватив бутылку пива и пару бутербродов, пришедшие рассаживались за столики, расставленные по залу. Вскоре все места были заняты. А люди подходили и подходили, размещаясь на подоконниках, ступеньках и длинной стойке, которая шла вдоль бара.
Многих Дональд хорошо знал лично, многих только в лицо, некоторых лишь видел несколько раз на таких же собраниях – шапочное знакомство.
Открывая пресс-конференцию, Дональд сделал хитрый тактический маневр. Представив директора клуба, менаджера, тренеров и некоторых игроков присутствующим, он дал слово Уинстону Мейслу. Тем самым Дональд выдвинул его на первый рубеж, под огонь вопросов. Взглянув украдкой на Берта, Дональд по его усмешке понял, что тот достойно оценил уловку Роуза.
Мейсл начал проникновенным обращением: «Джентльмены, дорогие друзья!» Сказав несколько слов о традиции подобных встреч прессы с игроками и администрацией «Манчестер Рейнджерс», он перешел к насущным делам клуба, расчетливо намекнул на трудности финансового порядка в период великого возрождения клуба. Вкратце рассказав о сделанном за этот сезон, он поделился соображениями о предстоящей гастрольной поездке в Индию, которая намечалась в начале января. Затем он заговорил о проблемах английского футбола, о будущем своего клуба. И здесь речь Уинстона Мейсла напоминала круглые морские камешки, за которые не могла бы зацепиться ни одна лангуста.
Время от времени Мейсл пересыпал свою очень живую, эмоциональную речь остроумными замечаниями и шутками, которые вскоре создали в зале непринужденную атмосферу взаимопонимания. Предложив задавать вопросы, Мейсл сел, чрезвычайно довольный собой.
Высокий парень в очках спросил Марфи о тактических новинках, на что Крис ответил: «Команда продолжает играть по старинке, красиво и на выигрыш». Кто-то спросил о самочувствии Бена Солмана… Вопрос Берта в этой дружеской обстановке прозвучал подобно выстрелу.
– Не могли бы вы сказать несколько слов о предстоящем судебном процессе, возбуждаемом против Британской авиационной компании? Это, кажется, тоже входит в ближайшие планы клуба?
Вопрос был задан в преотвратной форме – ничего особенного не спрошено и спрошено слишком много, объяснять вроде нечего, но отвечать надо. Дональд посмотрел на Мейсла, предлагая говорить ему.
– Стоит ли сейчас толковать о процессе, когда вас, наверно, интересуют виды на сегодняшнюю игру? Тем более, вопрос отнюдь не спешный. Давайте сегодня займемся сегодняшними делами, а завтрашними – завтра, – попытался обратить все в шутку президент, тем самым отрезая возможность возобновить этот разговор вновь.
– Мне бы хотелось повторить свой вопрос и получить на него ответ, – проговорил Берт настолько громко, что было слышно во всем зале. – Может быть, вопрос и не очень спешный, но в нем – законный интерес к настойчивым слухам в футбольных кругах. Если, конечно, у директоров клуба есть какие-то свои, скрытые мотивы, можете не отвечать.
И Дональд и Мейсл прекрасно понимали: подобная навязчивость ведет к одному – придется отвечать. Если совет директоров не желает, чтобы завтра в прессе замелькали всевозможные догадки, домыслы и заявления, будто руководство клуба «Манчестер Рейнджерс» затевает темное дело, о котором даже не желает говорить. Вот уж поистине пресс-конференция – палка о двух концах!
Мейсл снова заговорил в обтекаемых выражениях о трудностях клуба после мюнхенской катастрофы.
«Интересы английского футбола требуют, чтобы клуб был на высоте. А высота – это деньги. И нет ничего странного в требовании клуба о возмещении убытков, действительно нанесенных ему».
Поначалу объяснения Мейсла показались удовлетворительными, и присутствующие стали терять интерес к этому вопросу, понимая, что Мейсл ничего, кроме уже сказанного, не сообщит. И тут сосед Берта, Дон не знал его, спросил:
– А как относятся семьи погибших к тому, чтобы имена их отцов, мужей и сыновей стали предметом судебного торга?
– Во-первых, это слишком громкие слова, хотя мы нередко и любим их, – отпарировал Мейсл, подразумевая под «мы» прессу и стараясь выиграть время. – Во-вторых, процесс во многом преследует и их личные цели – материальную помощь семьям бывших игроков. Это наша святая обязанность. Клуб никогда не бросал в беде своих членов, что бы с ними ни случалось.
И Мейсл принялся рассказывать о славных традициях клуба, явно уводя разговор в сторону.
Большинство журналистов решили, что вопрос стоит взять на заметку. Настроение журналистов уловил и Мейсл. Ни о какой откровенности и непринужденности, которые установились в начале встречи, говорить не приходилось.
Дональд смотрел на происходящее как на хорошо поставленный спектакль и, кажется, был единственным, кто остался доволен его финалом.
«Мейсл – умный человек. Неужели он не понимает и не поймет даже теперь, что, начнись процесс, многие закулисные дела клубной администрации будут преданы огласке, совсем для него нежелательной. Найдутся силы, которые посмотрят на процесс не так, как смотрит он, Мейсл. И тогда разразится страшный скандал, от которого по швам расползется вся добропорядочная репутация клуба!»
Через пятнадцать минут пресс-конференция была поспешно закрыта, рассыпавшись на десятки маленьких конференций за каждым столом.