Текст книги "Небо в алмазах"

Автор книги: Анатолий Галкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Варенье у Наташи было и в кухонном столе, но одна баночка и вправду попала на самую верхнюю полку. Достать ее можно было только со стула. Он был в доме единственный и такой шаткий, что просьба подстраховать слабую женщину выглядела вполне естественной.

Наталья долго копалась наверху, пошатывалась и чуть не падала, но скромный Колпаков делал совсем не то, что ей хотелось. Он деликатно, как в бальном танце, чуть прикасался руками к ее талии. А по ситуации мог бы и надежней страховать. Обхватил бы, да и прижался всем телом… Вот плохо, когда мужик – нахал. Но когда наоборот, то тоже бывает обидно…

Застолье проходило в теплой и дружеской обстановке. Аркадий нервозно шутил, но ни разу не вспомнил о комнатке на Арбате. Как будто не за этим он сюда приехал. Как будто не ждет его в Москве злой Чуркин.

Правда, как опытный опер, Малыш заметил, что риэлтор излишне суетится и торопится. Ну не мог он спешить в Москву не сделав еще несколько попыток уломать актрису. И сам Колпаков еще не приступал к делу. Не хотелось, но он мог бы поугрожать, намекнуть на возможное физическое воздействие. Но раз Аркаша потянул на себя одеяло, то пусть и укрывается… И Аркадий солировал:

– Хорошо у вас, но мы, пожалуй, поедем. Скоро вечер, а нам с Петром еще три часа до города пилить… А вы, Верочка, в Москву скоро собираетесь?

– Не скоро. Через год или два. Я хочу книгу написать. Мне тишина нужна и покой.

– А не захочется в столицу?

– Зачем? Нам с Наташей и здесь хорошо.

– А вещи, что на Арбате остались?

– Пропади они пропадом! Все, что нам надо, мы и в Коломне купим.

Они не меньше пяти километров ползли по раздолбанной дороге, выбираясь из забытой всеми деревеньки Раково. Только ощутив под колесами асфальт, Малыш задал вопрос, который давно крутился в его голове:

– Ты что это, Аркаша, так заторопился? Тебе решать, но могли бы еще над клиенткой поработать. Что такое произошло, пока я с девушкой варенье искал? У тебя родился гениальный план?

– Да! Не знаю, какой он гениальный, но вполне реальный… Останови машину!

Малыш подчинился, хотя мог бы и послать осмелевшего риэлтора. Просто стало действительно любопытно, с чего это тот так расхрабрился.

Машина сошла с дороги, прокатилась по поляне и замерла у березовой рощи.

Аркадий молча подошел к багажнику и извлек оттуда широченный пластиковый пакет. В нем был кейс. В кейсе – женская сумочка. А в ней, кроме кучи ненужных мелочей, было действительно нечто важное. Это паспорт на имя гражданки Веры Заботиной, ключи от арбатской квартиры и документы о покупке той самой комнаты, из-за которой вся суматоха.

Малыш еще не сообразил, как риэлтор собирается использовать свою добычу, но было ясно, что тут могут быть комбинации. Ругать Аркадия он не стал, а так, чуть-чуть постращал:

– Теперь ты под статьей ходишь, Аркаша. Кража в чистом виде. И у кого? Девушка тебя накормить собралась. В погреб, должно быть, побежала. А ты, как дешевый воришка…

– Ты не прав, Петр. Это не кража. Я боялся, что здесь деньги. Тогда оно, конечно, было бы нехорошо… А так – это просто изъятие документов.

– Мне как-то один карманник то же самое сказал. Я, говорит, не украл, а произвел изъятие кошелька… Ты что дальше-то думаешь делать с этим барахлом?

– Думаю срочно использовать!

– Как?

– Думаю, надо найти очень похожую женщину, которая по паспорту актрисы продаст комнату. Можно так?

– Можно, Аркадий. Но не нужно… Ты должен сопровождать продажу и значит ясно, что ты все это и организовал. Актриса приедет через год или два и закатит Чуркину скандал. С кого тот голову снимать будет?

– С нас.

– С тебя, Аркаша! Я к этому времени могу уехать из Москвы. Брошу все и отправлюсь в деревню Раково.

– Тебя что, Наташа приглашала?

– Не конкретно, но намеки делала… Так вот, Аркаша! Есть у меня вариант спасения твоей шкуры. Только дорого это будет стоить…

* * *

Сегодня для него был страшный день. Он знал, что обязательно сделает то, что он называл акцией. Он был уверен в полной для себя безопасности. И место выбрано удачно, и время, и оружие он достал очень хитрым способом, и алиби его безупречно. Никто его не заподозрит, не найдет, не поймает. Но страшно было по другой причине. В голове вдруг начало возникать странное и совершенно непривычное для него сочетание слов – божья кара.

Буквально до вчерашнего дня он думал о религии, как об уходящей натуре, как об элементе старины, наряду с былинами, шаманами и сарафанами. Разве может мыслящий человек серьезно воспринимать историю мира от Адама до наших дней. В эту сказку не помещается не только динозавр, но и неандерталец в шкуре. И другим народам там места нет: куда деть индейцев, чукчей, китайцев. Всё, якобы, сотворилось на клочке земли около Мертвого моря. Никакой логики!

Одним словом – бога для него не было. И необходимости в нем не было: грешил он мало и редко. Но вчера ночью, в суздальской гостинице ему приснился настоящий ад. Тот самый, со сковородками и истопниками в образе чертей. Его встретил там огромный седой мужик с голосом прокурора. Заявив, что убийство есть смертный грех, он схватил очередного подсудимого и швырнул на раскаленный чугунный диск…

Понятно, что это был лишь дурацкий сон, но седой старик возник в голове и утром за завтраком. А когда машина неслась к Москве, то этот проповедник появился на заднем сиденье и нашептывал в правое ухо. Вел религиозную пропаганду:

– Это правильно, что ты разумом не можешь бога понять. Его только сердцем можно прочувствовать… Представь, будто ты оказался среди затерянного племени. У папуасов. И вот ты им рассказал про телевизор. Что произойдет? Многие тебе не поверят. В их уровень знаний этот ящик не вписывается. А другие просто поверят тебе и будут правы… Так и с богом. Кто верит, тот и прав!

Старик говорил еще много, но так и не убедил. Перед самой Москвой удалось его совсем прогнать. Времени для душевных терзаний не оставалось. Впереди куча дел – добыть пистолет, встретиться с ней, пообщаться, проводить, доведя до глухого двора в переулке Сивцев Вражек… Акция состоится при любой погоде.

В последний раз он привел ее на свою квартиру. Была уверенность, что ни раньше, ни сейчас ее никто здесь не видел. Она всегда проскальзывала, как серая мышка. Зато в спальне она расправляла плечи, готовясь стать яркой желанной любовницей.

Так было и на этот раз… Она была удивительно хороша! Можно было смотреть и смотреть. Но сегодня глаз утыкался в одну точку, туда, где сходились ее груди. Чуть-чуть пониже… Он точно знал, что стрелять будет сюда. Это наверняка…

– Дорогая, нам пора. Я еще хочу проводить тебя. И как всегда хоть десять минут посидим на той лавочке.

– Обязательно, Арсений… Странно. Здесь у тебя мы можем целоваться сколько угодно, но в глухом дворе на Сивцевом Вражке все не так. Там романтично и радостно… Я никогда не забуду эту лавочку.

– Я тоже не забуду. Уж это точно… Послушай, Ольга, а ты в бога веришь?

– Верю! Это он подарил мне тебя… С мужем мне всегда было неуютно. А с тобой мы как две половинки. Я буду любить тебя до самой смерти.

– Не сомневаюсь… Пойдем, Ольга. Нам надо спешить. Вдруг лавочка будет занята. Придется искать другое место.

* * *

Малыш мог бы свалить все на Аркадия и не помогать ему. Он вообще собирался бросить Чуркина и найти себе работу менее холуйскую. И в ментах он не был свободен, но там все в одинаковом положении. У каждого начальника был свой начальник. Значит, было и понимание: сейчас я тебя вызвал на ковер, а завтра мне будут фитиль вставлять.

В работе на хозяина ощущалось совсем другое, унизительное состояние. Тем более, что у Чуркина были явные проблемы с психикой. Озлобленность сверх меры, мстительность и, что самое противное, удовольствие от чужой боли. Вот это и заставляло бывшего мента Петра Колпакова помогать непутевому риэлтору. Тот мог загнать ситуацию в такой глубокий тупик, что Чуркин в ярости оторвал бы ему ноги, а упрямой актрисе голову.

Образ безногого Аркадия не очень волновал Малыша, а вот Верочку без головы видеть совсем не хотелось. А еще он понял, что больше всего боится за Наташу, которая в этой разборке могла оказаться лишним свидетелем. А таких обычно убирают.

Малыш никак не мог понять, почему он запал на эту девушку с вареньем. Все в ней было, как у других: и лицо, и одежда, и душа… Вот с душой он засомневался. В ее глазах была покорность и надежда. Но не рабская покорность, не постоянное «Чего изволите, мой господин?» Здесь виделась спокойная готовность всегда находиться за мужчиной, за мужем… И надежда в ее взгляде была особенной. Все в ее положении хотят богатого и приличного мужа, свадьбы с подарками, удовольствий и развлечений. Наташа ждала, так ему казалось, совсем другого. Она надеялась на любовь и взаимное обожание.

И еще одно крепко зацепило Малыша. Там, в пустой хате при долгих поисках никому не нужной банки вишневого варенья молодая женщина делала ему явные намеки. Наталья, что вполне естественно, хотела мужской ласки. И не чьей-нибудь, а его ласки… Она хотела, а он не дал! Она отдавалась, а он, подлец, не взял…

За годы милицейской службы у Малыша накопилось много друзей. Многие могли бы помочь в этом деле, но он выбрал Шурика Сухова. Он сам так представился в первый день своей службы, и вот уже десять лет никто не назвал его иначе. Ни Александром, ни Сашей – Шурик и все тут.

– Просьба у меня к тебе, Шурик. Непыльную работку хочу предложить.

– Я тебя знаю, Малыш. Если непыльное дело, то наверняка мокрое.

– Сухое! По крайней мере – для нас с тобой. Сухое, но денежное.

– Намёк понял. Тогда об этом не здесь, не в Управлении. Здесь у нас чистые руки… Давай за час до полуночи в кабаке «Под мухой». И друга своего бери. Аркадий, как я понимаю, заказчик? Пусть угощает в знак аванса…

Шурику, конечно, не было безразлично, за что получать деньги. Но он доверял Малышу. Тот, хоть и бывший, но свой. Он должен знать возможности и понимать внутреннюю этику. Это оборотни – беспредельщики. А честный мент знает допустимый уровень боковой работы. И цену за нее знает.

Малыш помнил этот кабак. В свое время он сам назначал здесь встречи. И даже один раз проводил задержание… Заведение с таким названием было шумным, дымным и пьяным. Это был не ресторан, а именно кабак.

Аркадий и в приличные рестораны по ночам не ходил, а здесь совсем сник. Он сделал заказ по полной программе, но в разговоре участия не принимал.

– И что это вы от меня хотите, господа гражданские?

– Нам, Шурик, нужен сущий пустяк. Нам нужен труп.

– Не понял!

– Нам, Шурик, нужны твои связи в моргах. Найди нам свеженькое тело молодой женщины лет на тридцать. И главное – неопознанный труп.

– Зачем он вам. Я некрофилам не помогаю.

– Дурацкие у тебя шутки, Шурик… Одна дамочка уехала далеко, но забыла переоформить свою клетушку на Арбате. А у нас все ее документы. Соседи готовы опознать в твоем трупе ту самую, которая уехала… Врубился?

– Так я не полный дурак… Но она же вернется? И тогда начнется пьеса «Живой труп». Я прав, Малыш?

– Но это будет очень нескоро. Все быльем порастет. Да и с нас какой спрос? Соседи с испугу неправильно опознали. Ошибочка вышла… Берешься, Шурик? Две штуки баксов на дороге не валяются.

Шурик сразу понял, что согласится. Нигде никакой опасности не проглядывалось. И торговаться грешно – дело пустяковое за такие деньги. Но условия игры требовали от него глубоких раздумий. Да и как раз подлетел парнишка с подносом в костюме полового. Он услужливо разложил закуски и наполнил рюмки ледяной водкой.

Они успели поднять, но пили под трель мобильника. Шурик хотел не отвечать, однако уж больно настойчив был звонок.

Разговор короткий, невнятный и явно неприятный. Шурик дал отбой и сразу налил еще по рюмке:

– Для меня это последняя. Огнестрел нарисовался. И кроме меня некому. Все, гады, попрятались.

– Ранение или убийство?

– Трупешник.

– Кто убит? Не тяни, Шурик.

– Женщина.

– Возраст?

– Около тридцати.

– Где?

– Недалеко. Двор на Сивцевом Вражке. Прямо там, на лавочке.

– Она одна была?

– Кто знает. Когда нашли, то никого рядом не было… Жалко от такого стола отходить.

– Так мы не навсегда… Аркадий, сбегай и расплатись. Скажи, что мы через час вернемся. Скажи, что нас на стрелку вызвали – тогда все в порядке будет…

Лавочка была за высокими кустами, и свет фар к ней почти не проникал. А подогнать машину поближе мешали кирпичные тумбы да кособокие чугунные ограды. Криминалист и два сержанта работали при фонариках.

Женщина сидела ровно, будто выстрел пригвоздил ее к лавочке. Если бы не кровавое пятно в центре груди, то ее можно было принять за любительницу ночных прогулок. Устала, присела, откинула голову и устремила взгляд в ночное небо.

Криминалиста, возможно, тоже оторвали от стола или от кровати. Вид у него явно недовольный:

– У меня, Шурик, добыча небольшая. Есть гильза и пуля в спинке лавочки. Медики ее уберут, и буду доску выпиливать.

– А отпечатков нет?

– Откуда? Здесь и следов нет. Ее собачник нашел с догом. И оба вокруг поплясали.

– Кроме собачника свидетелей нет?

– Откуда? Выстрел в упор, звук слабенький, а двор пустынный. Одно название, что центр Москвы… Ты, Шурик, сумку ее возьми. Там наверняка все ее документы. Хоть устанавливать не придется…

Пару раз взвизгнула сирена, и во двор начала протискиваться машина с красным крестом.

Шурик сдернул с плеча убитой сумочку и подошел к Малышу:

– Ну, как тебе убитая? Похожа на вашу сбежавшую?

– Похожа.

– Тогда отнеси сумочку в свою машину. Не при фонариках же ее потрошить. Я пойду медика встречу… Есть среди экспертов один зануда. Если он, то наверняка прожектор потребует.

Около своей машины Малыш взял у Аркадия его кейс, вытащил оттуда украденную сумочку актрисы Заботиной и бросил ее на заднее сиденье. А в кейс была упрятана сумочка, еще хранившая тепло недавно убитой женщины.

Шурик появился минут через двадцать. Довольный и ожидающий продолжения банкета.

– Эксперт попался просто прелесть. Сквозное, говорит, в сердце, и осматривать тут нечего. Время убийства – час назад. Сейчас ее увезут, и мы можем к столу. А пока давайте сумочку убитой потрясем… Стоп! Мне показалось, что она была коричневая и с ремешком.

– Тебе показалось, Шурик. Она черная с двумя ручками.

– А про два куска баксов мне тоже показалось? Я их сейчас получу? Или будем коричневую сумку искать?

– Прямо за горло берешь, Шурик… Аркадий, выдай нужную сумму!

Деньги были в купюрах по двадцать долларов. Увесистая пачка, перетянутая резинкой. Очень хотелось пересчитать, но Шурик проявил доверие. Он только пролистал, вытащил из середины деньгу и похрустел ей.

– Порядок! Теперь посмотрим, кого сегодня убили? Так, гражданка Заботина Вера Михайловна. И правда, похожа… Но за вами еще опознание. И хватит о делах. Поехали в кабак. Ты готов, Малыш?

– Я-то готов. Но боюсь, что Аркадий аппетит потерял.

– С чего это? Из-за убийства что ли? Вот невидаль какая. Из-за каждого трупа аппетит терять – голодным помрешь.

Глава 3

Любил ли Семен Маркович свою жену? Скорее нет, чем да. Но так он мог ответить только себе, только в откровенных размышлениях. В остальных случаях положительный ответ не вызывал сомнений. И действительно – четверть века непрерывного семейного стажа! Это что, как не любовь? Он даже ни разу не пугал жену возможным разводом, хотя искушения были. Несколько раз молоденькие актрисы пытались его увести. А однажды он даже был готов к разрыву семейных уз. Но ведь выскользнул из ловушки и не заставил жену нервничать. Что это, если не любовь?

Правда, он не хуже других знал, что постоянно и со вкусом изменяет жене. Но он же творческий человек! Как бы он учил актеров правде жизни, если бы не знал эту жизнь с разных сторон и с разными партнершами?

Не он один! Мог бы Шекспир сочинить про своего ревнивого негра, если бы ему самому какая-нибудь дамочка не наставила рога… Можно себе представить, как Вильяму хотелось задушить изменщицу. А он вместо того написал пьеску. От души сочинил! Вот и получился шедевр, хит для всех времен и народов… Вывод: творческая личность должна на себе все перепробовать. Нельзя изобразить подлость, если ты сам светлый и лохматый. Так же и с воровством, предательством, жаждой убийства. Вот с самим убийством сложнее – опасно. В тюрьму не хочется.

Для Семена Марковича было еще одно оправдание по части измен жене. Никогда он не приводил любовниц домой, даже если спальня была пуста, а жена отдыхала на югах. Приходилось выкручиваться, но супружескую постель он ни разу не осквернил. Он понимал, что это святое!

Но последние годы именно спальня начала его нервировать… Жене его было всего сорок пять. Тот самый возраст, когда баба ягодка опять. И она, не очень активная в молодые годы, вдруг раззадорилась. А Семен-то не мальчик, его на всех не хватало.

Вот и сегодня утром жена начала ворочаться, ворковать и обнимать с определенным смыслом.

– Только не сегодня, дорогая. Ты же знаешь, что у нас в театре трагедия. У меня и голова, и все остальное в трауре.

– А точно, что это Заботина? Неделю ее нигде не было, и вдруг убита недалеко от театра… Ужас! Убита прямо на скамейке, да еще в глухом дворе.

– Я тоже надеюсь, что это не она. Но документы найдены. Сумочка, а в ней паспорт и все такое прочее… И не приставай ты ко мне со своими нежностями. Меня сегодня в морг пригласили. Труп опознать. Мертвое женское тело! А тебе только одно и надо…

Режиссер свернул на Хользунов переулок и поехал к Пироговке. Он очень боялся увидеть возле морга того хама, того громилу, который терзал его в театре. И не зря!

Тот, кто назывался майор Колпаков, ждал около зеленых ворот и выглядел очень сурово. Он буквально вытащил Семена Марковича из машины и поволок в скверик возле Педагогического института.

Режиссер с тоской посмотрел на толпу студенточек. Все они были веселы. Все курили, галдели и принимали соблазнительные позы. Они просто жили и радовались молодости, не вспоминая, что рядом морг, а значит смерть… И тут Семен Турищев понял коварный замысел майора. «Он что-то от меня хочет. Ему надо расшатать мои нервы и внезапно нанести удар… Удачная мизансцена! Так совместить трагизм и счастье… Все девчонки хороши, особенно те две, что в теле. Не люблю худышек. Они, как диетическая еда без капли жира и приправ. Паровые котлетки!»

Малыш не мог знать, что творится в голове Семена Марковича, но инстинкт опера что-то ему подсказал:

– Что, режиссер, высматриваем очередную жертву?

– В каком смысле?

– В прямом! Актриса Заботина на вашей совести. Вы ее пытались изнасиловать, она вам подбила глаз, убежала, а через неделю находят ее труп. Что это – месть обиженного? Вы улавливаете логику моей мысли?

– Но я не виноват!

– А я и не говорю, что вы виноваты. Я говорю, что могу доказать, что вы виноваты. Могу, но не буду. Если вы ее опознаете, то выстрел можно приписать хулиганам. Но если не опознаете, то придется копать на всю катушку… Кстати, вы дома не хранили пистолет?

– Пистолет? Нет… Так это вы меня на пушку берете? Не надо, я и так уже все понял… А что, она совсем на себя не похожа?

– Не очень, но похожа. И не волнуйтесь, Семен Маркович, вы не один там будите. Там еще два ее соседа по коммуналке.

– А они ее опознают?

– Они то опознают, но если вы соскочите, то пойдут очные ставки, допросы, обыски. Вам оно надо?

– Я все понял, товарищ майор. Я уже заранее вижу, что там она. Считайте, что я уже ее опознал. Никаких сомнений!

* * *

Из города многим кажется, что в деревне просто райская жизнь, что там вечное лето. Верочка тоже об этом мечтала, но сразу увидела, что заблуждалась, что это не совсем так. А через месяц сельской жизни она поняла, что это совсем не так.

Приближалась осень, и отсутствие привычных удобств начинало утомлять.

С холодной водой было проще всего. Колодец в двадцати метрах от дома – бросай вниз ведро на цепи, крути ворот и тащи до хаты.

Когда топилась печь, то и с горячей водой не было сложностей. Но огромная русская печь жрала столько дров, что становилось грустно. Зимой-то ее надо будет топить два или три раза. А дней холодных в году около двухсот. Если все это перемножить, то возникала огромная цифра. И это столько поленьев надо на один дом. А на две избы так и вообще – в два раза больше!

Наташа сама предложила зимовать одним домом и жить именно в ее избе. Тут и печь в бане не коптит, и над колодцем навес, а значит, после ночных снегопадов не надо будет сугробы разгребать…

Было и еще одно, самое главное преимущество совместной жизни. Еще не зима, а каждой из женщин было неприятно оставаться одной в ночи. Не страшно, но скучно и неуютно. Некомфортно!

Днем они постоянно говорили о жизни: пилили дрова и говорили, кололи дрова и говорили, таскали дрова и говорили. Но в этой суматохе можно лишь информацию передавать. Для душевного разговора о чем-нибудь сокровенном нужен уют и полумрак.

Переезд занял час. Еще три часа Верочка искала свою сумочку с документами. Она точно помнила, что собирала ее в Москве, в своей арбатской комнатке. Вся ее дальнейшая судьба была туманна, как и весь тот нервозный день.

Наташа предложила испытанный прием: временно забыть о пропавшей вещи, а перед сном спокойно проговорить все возможные версии.

Забыть о сумочке не удалось, но, уже погасив свет, они попытались еще раз разложить все по полочкам.

– Вспомни, Верочка, где ты ее видела в последний раз? Ты могла ее оставить в своей комнате на Арбате?

– Могла. Сумочка на столе лежала. Я в нее впихнула паспорт, другие документы, ключи… А дальше не помню. Могла дверь захлопнуть, убежать, а сумка так на столе и лежит.

– Отлично! У нас уже есть первая версия… Теперь, Верочка, вспоминай весь свой путь в Раково. На вокзале могли сумку украсть?

– Конечно, могли! И маклер, который меня сюда поселил. И случайный прохожий. И Аркадий с Петром. Все могли!

– Вот здесь ты Вера ошибаешься. Про других не знаю, а Петя украсть не мог. Он не такой человек.

– А какой он?

– Надежный! А еще честный, добрый и сильный.

– Ты что, Наташка, влюбилась?

– Вот еще! Я всех мужиков ненавижу… Всех, кроме него.

* * *

Похороны «актрисы» прошли тихо. Ни журналистов, ни близких родственников, которых у Веры просто не было.

По своим каналам Семен Маркович выбил место на Ваганьковском кладбище и из денег театра заказал закрытый гроб.

Та, что в гробу, была и вправду похожа на Веру Заботину, но не настолько, чтоб никто из актерской братии не заметил подмену.

Дрожащим голосом режиссер произнес прощальную речь. Потом хорошо поставленным басом выступил трагик. Потом невнятно поплакала гример Оксана Бабина. И всё! Побросали в могилу комья глины и поспешили в театр. Предстоял спектакль. А после него – поминки.

Во всей этой истории только одно радовало Семена Марковича. Если похоронили другую, то значит Заботина жива. А значит, он непричастен к ее смерти.

Это радовало, а все остальное пугало.

Вера говорила ему, что ее пытаются выдавить из арбатской квартиры. Надо бы узнать, кто будущий хозяин этой элитной жилплощади и предупредить его. Можно при встрече, а можно и анонимно…

* * *

Так получилось, что Ван Гольд не сразу приступил к обработке последней партии алмазов, привезенных Ольгой. Он начал работать только через неделю…

Это была третья встреча Пауля с Ольгой. Он распустил павлиний хвост, рассыпался в комплиментах, угощал устрицами и другой местной экзотикой. А она сияла и вообще имела вид абсолютно счастливой женщины.

Ван Гольд понимал, что радость в ее глазах не из-за него и не из-за устриц. Тут не обошлось без цепких рук Винсента. Но Ольга о нем не говорила, а Пауль делал вид, что ни о чем таком не знает.

На последних переговорах с Виктором ювелиру удалось убедить его не форсировать события и не расширять производство немедленно. Они договорились ежемесячно удваивать поставки. Если так, то к Рождеству Ольга привезла бы более трехсот камней.

Такого наплыва двадцатикаратных бриллиантов рынок не выдержит. Он задрожит, зашатается и через месяц рухнет.

Но время Пауль выиграл. Винсент должен спешить, но может не торопиться.

Ван Гольд открыл сейф и выложил перед Ольгой доллары. Десять тугих упаковок.

В ответ она игриво отвернулась, расстегнула джинсы и из каких-то потайных карманов извлекла два пакетика. В каждом по десять прозрачных фасолин. Таких же, как и раньше.

Обмен произошел! Ольга сгребла сто тысяч баксов в рюкзачок и поспешила к своим туристам, а Пауль смахнул алмазы в шкатулку. До лучших времен. Но времена пришли не просто худшие, а хуже некуда.

Через неделю, начав огранку первого камня, Ван Гольд занервничал. Он не хотел верить, но по преломлению света в первой грани стало ясно, что это не алмаз… Дальнейшие анализы подтвердили – все двадцать камней из горного хрусталя. И все изумительно, ювелирно обработаны под те искусственные алмазы.

Пауль встречал любые виды фальшивок. Но подделок под выращенные кристаллы не попадалось. Такого никому в голову не могло придти! Это нонсенс!

Дрожащими руками ювелир с трудом набрал на телефоне длинный номер:

– Винсент, у меня катастрофа. Последние двадцать камней оказались хрустальной фальшивкой. Не могу понять, что произошло и на каком этапе… Виктору я сообщу, а ты присмотри за Ольгой. Она может оказаться крайней, а жаль… Ты береги ее, Винсент.

* * *

Начало разговора не предвещало ничего хорошего. Уж слишком хорошо Малыш знал характер своего шефа. Если Чуркин в начале разговора улыбается, то в конце жди не просто разноса, а бури с громом и молниями.

Чуркин не сел в свое огромное кресло, а медленно ходил за ним вдоль стены. Пять шагов туда, пять обратно. Как крыса в клетке. Двигался он мягкими шагами, чуть согнувшись, держа короткие ручки перед собой.

– Я доволен, Малыш. Утром меня очень порадовал Аркадий. Принес все документы на квартиру и сказал, что там уже начали ремонт… Может Аркаша работать, если его припугнуть!

Малыш невнятно поддакнул, пожал плечами и добродушно улыбнулся. Жесты настолько неопределенные, что могли пониматься как угодно.

– Вот я и говорю, Малыш, что повезло вам с этой актрисой. Где она сейчас?

– Так она на кладбище! Убита кем-то. Потом похоронена.

– А у меня другие сведения. Доброжелатель сообщил, актриса жива, а там, в земле совсем другая… Это так!?

– Не может быть, Василий Иванович! Я, конечно, в лицо эту актрису не знал, но при убитой были документы на имя Веры Заботиной. А потом ее знакомые в морге опознали.

– Документы! Опознание! Я что, не знаю ваших ментовских штучек? Я не лох… Значит так, Малыш. Я уверен, что ты знаешь, где она. Сам завел дело в тупик. Теперь действуй.

– Как?

– Кардинально.

– Это как?

– Умерла, так умерла… Возьми у Брагина неучтенный ствол и действуй.

– Брагин не даст без вашей записки.

Чуркин, наконец, сел за стол, черканул на большом листе несколько слов и протянул его Малышу, бывшему оперу Петру Колпакову. Потом он как-то сразу уткнулся в бумаги, показывая, что аудиенция закончена.

Уже в дверях Петр услышал прощальный привет шефа:

– Неделю тебе даю, Малыш. Иначе придется другим разбираться. И с ней, и с тобой…

Перед тем, как взять у начальника охраны Брагина пистолет, Колпаков заскочил в бухгалтерию, потрепался с девочками и между делом ксерокопировал записку Чуркина. Никаких планов у него пока не было, но бумажка эта могла когда-нибудь пригодиться…

В отделе кадров сидел настоящий кадровик – шестидесятилетний сухарь в толстых очках.

Петр захлопнул за собой дверь и повернул ключ. Это озадачило кадровика, но не испугало.

– Что вы хотите, товарищ Колпаков?

– Хочу срочно уволиться.

– Пишите заявление. Я отнесу Чуркину и через две недели…

– Вы не поняли. Я срочно хочу.

– Без резолюции начальства не могу.

– Так есть у меня резолюция.

Петр неторопливо вытащил «Вальтер», только что полученный у Брагина. Осторожно передернул затвор и направил ствол на кадровика. Старик поправил очки, поглядел на черную дырочку в стволе и констатировал:

– Резолюция разборчивая… Что в трудовой книжке будем писать?

– Пиши – по собственному желанию. Так оно и есть… А Чуркину передай, что уволился, мол, Колпаков и просил его не беспокоить. Опасно для жизни!

Уходя, Петр выдернул телефонный провод и на всякий случай запер кабинет снаружи. Он понимал, что это лишнее. Кадровик был спокоен потому, что все делал по инструкции. А его неписаные правила гласили: если на тебя наставили «Вальтер», то надо выполнить все требования, проводить налетчика, выждать десять минут и только после этого поднимать шум.

… Через десять минут бывший опер, бывший охранник ювелирной фирмы господина Чуркина был уже в метро. А если ты смешался с подземной толпой, то ищи ветра в поле…

* * *

В городе никогда нет такой тишины. Даже глубокой ночью где-то вдали со скрипом тормозит запоздавший лихач, ухают двери лифта в соседнем подъезде, журчит вода в трубах. Все это и многое другое сливается в характерный городской звон, который после полуночи лишь притихает, но никогда не исчезает.

А в деревне Раково тишина обволакивала. В первые дни ушам чего-то не хватало. Казалось, что на них ватные подушки. Но потом приходила привычка, а за ней блаженство и радость от тишины…

До зимы было еще далеко, но вечерами стало прохладно и Вера стала вспоминать о любимых свитерах и куртке, оставленной в комнатке на Арбате.

У Наташи была запасная телогрейка и другие вещи. Всё несуразное, но достаточно теплое. И возможно, Вера не поехала бы в Москву, но оказалось, что без документов жить очень неуютно. Даже здесь, в богом забытой деревеньке Раково, которая – бывшее Дураково…

Завтра утром Верочка должна была десять верст пилить до ближайшего автобуса, который ходил по собственному расписанию. А оно менялось ежедневно.

Понятно, что восстановление документов займет не одну неделю. Даже если подмазать нужных чиновников. А значит, предстояла недолгая, но разлука.

Прощальное застолье по набору продуктов не отличалось разнообразием, но все было разложено по тарелочкам с ресторанным шиком. На дышащую паром картошку выложены полоски жареного бекона, желтизну квашеной капусты оттеняли брусочки свеклы и зелень витиевато порезанных соленых огурчиков.

Но торжественность столу придавала бутылка вина – адской смеси из яблочного сока, меда и самогона от деда Макара.

Разговор шел веселый. Поездка в Москву не предвещала больших сложностей. Если документы не остались в арбатской квартире, то придется идти в милицию, писать заявление об утере паспорта, улыбаться, раздавать взятки и ждать. Все это долго, но не опасно.

Когда выключили свет и разлеглись по кроватям – спать не хотелось. Шутливые разговоры, ожидание разлуки и доза самогона – все это вместе создало романтическое настроение. Захотелось излить душу, поговорить о самом главном, но так откровенно, как на исповеди. Рассказать то, что от самой себя скрываешь.