Текст книги "Небо в алмазах"

Автор книги: Анатолий Галкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Знаешь, Верка, я вот тебе все время говорю, что мужиков ненавижу. Так ты мне не верь.

– А я и не верю.

– И правильно! Так хочется настоящей любви. Чтоб семья, муж, дети… И ласки хочется! Не секса дубового, а нежности, слов всяких, поцелуев… Вера, а ты когда первый раз поцеловалась?

– По нынешним временам не очень-то и рано. Сразу после десятого класса. В первые дни каникул… Рассказать?

– Да… Только ты, Вера, не подумай, что я из простого любопытства.

– Я понимаю… Так вот, собрались мы всем классом после экзаменов в поход с ночевкой. Но пошли всего двенадцать человек. Остальных родители не пустили… Двенадцать. Шесть ребят и нас шестеро. Четыре палатки. Две бутылки легкого вина. Танцы у костра.

– Все по парам?

– Да, но пары образовались прямо там. До этого никто ни с кем крепко не дружил. Просто – одноклассники.

– А твой? Ну, с кем ты, Вера, танцевала?

– Его звали Игорь. В школе он, конечно, посматривал на меня, но не больше. Никаких знаков внимания. За косы не дергал, портфель домой не таскал… Начало лета было просто жарким, и в полночь кто-то предложил купаться в реке. Плескались, смеялись, а Игорь предложил мне переплыть на другой берег. Похоже, что в темноте и суматохе никто и не заметил, как мы исчезли… Переплыли, выбрались, прошлись немного. Он сначала взял меня за руку, потом за плечо, обнял, прижал к себе… Это не было поцелуем. Мы прижались губами, даже не разжимая их. Но сколько лет прошло, а эту секунду я так ярко помню. Как вспышка какая-то! И радость – такая добрая, светлая.

– Знаю, Верочка! У меня в первый момент тоже так было. И вспышка и всё такое. Но уже через пять минут все пошло наперекосяк. Он стал делать то, что мне тогда еще не хотелось… А у вас с Игорем дальше что-то было?

– И да, и нет… Я толком не помню, как мы сели на траву. Потом легли, и он оказался на мне. Что-то шептал, целовал щеки, виски, дрожал весь, а потом вскрикнул, обмяк и лег рядом.

– Так значит, у вас всё было!?

– Ничего не значит! Он в плавках был, а я в закрытом купальнике. Как были, так и остались… Игорь сразу таким стеснительным стал, таким виноватым.

– И вы больше не целовались?

– Нет. Переплыли назад, разошлись по палаткам, а утром он боялся смотреть мне в глаза. Такой жалкий был, стеснительный… А потом он с родителями куда-то уехал.

– Завидую я тебе, Верочка. Так романтично у тебя. А я даже ничего вспомнить не могу. Всё было, но всё как-то не так…

Наталья вдруг встала, в темноте прошлепала босыми ногами к окну и распахнула его. В избу ворвался прохладный ночной воздух и свет тысяч звезд.

В городе небо не такое. Оно всегда светлое. Там не то, что Туманность Андромеды, там и Большой Медведицы не найдешь.

Романтичное звездное небо совсем растревожило душу. Наташке стало жалко себя. Стало обидно, что ничего у неё еще толком не было. Стало страшно, что этого не будет никогда.

Она высунулась в окно, выбросила вверх руки и как второсортный трагик заорала:

– Скучно так жить! Счастья хочу! Любви хочу!!

Потом она быстро закрыла окно и обратилась в темный угол, где лежала Вера:

– Позвони Аркадию! Пусть он устроит тебе встречу с Петром, который Малыш.

– И что я ему скажу?

– Напомни обо мне. Намекни, что я одна в деревне. Вспоминаю его, скучаю… Нет, так прямо нельзя! Я же ему не навязываюсь… Ты, Верочка, сама слова найдешь. Ты что угодно ему говори, но только сделай так, чтоб он приехал…

* * *

Арсений очень боялся, что после убийства начнется паника, душевные терзания на манер Раскольникова.

Ничего подобного! Возникло удовлетворение, что очередной этап плана выполнен. Но впереди не менее сложные задачи. Надо работать, работать и еще раз работать!

Теперь у него были деньги. Те сто тысяч баксов, что Ольге вручил Пауль Ван Гольд, они теперь были у него. Мало, но на первый этап плана достаточно.

А еще у него были двадцать алмазов, которые Ольга должна была передать Паулю… Она сама предложила Арсению изготовить фальшивки, копии из горного хрусталя. Очень умная была женщина.

Арсений договорился о покупке дома в Красково. Мощное кирпичное сооружение больше походило на совхозную контору или на склад. Поэтому-то и продавалась эта недвижимость не так дорого. Основное в цене – земля, участок в десять соток, обнесенный высоченным забором.

В доме уже трудились рабочие, нанятые Арсением. Их задачей было оборудовать всего одну большую комнату: стальная дверь, плотные решетки на окнах, умывальник, туалет… Про себя Арсений называл это помещение – тюрьма для ботаника.

Второй задачей было провести огранку алмазов. Надо еще найти для двадцати крупных бриллиантов подходящую оправу и пристроить их по гораздо большей цене, чем те сто тысяч, которые Ольга привезла из Амстердама… Очень смелая была женщина.

Третья, и самая важная задача – не допустить вывоза ботаника. Если Виктор с компанией запаникует и сбежит вместе с ученым в Сибирь, то вообще всё пропало. Напрасны все жертвы, включая Ольгу… Очень страстная была женщина.

* * *

От метро Вера пошла пешком. Сначала по бульварам, а потом углубилась в череду арбатских переулков.

Она не заметила, но очень соскучилась по городу. Здесь она была в своем мире. В деревне – в гостях, а здесь дома.

Подъезд не изменился. Лифт с трудом и со скрипом поднял ее наверх. Дверь в квартиру оказалась открытой. В коридоре – ведра с краской, пачки с плиткой, мешки с цементом…

Сумочки с документами в ее комнате не было. Там вообще ничего не было. Ни кровати, ни шкафа, ни ее любимых свитеров, ни даже куцего фикуса на окне.

Знакомыми оставались только стены. Обои на них были еще со времен первых пятилеток. Во времена освоения космоса хозяева подклеили новые, но не везде, а только там, где не было шкафов и ковров. Последнюю лепту в настенное творчество внесла сама Вера – часть пространства занимали театральные афиши с ее участием и фотографии.

Пять минут Вера стояла в центре своей комнаты как памятник. И голова ее была как из бронзы. В том смысле, что в ней не рождалось ни одной мысли, ни одной эмоции.

Только подойдя к окну и увидев дом, где прошла первая брачная ночь Пушкина и Натали, Верочка начала что-то понимать. А, поняв, заплакала.

Раз за эти недели всех выселили и начали ремонт, значит на нового хозяина оформлена вся квартира. Продано все, включая и ее комнату. Когда, как, кем – это все другие вопросы. Сейчас она даже поставить их не может. Кто будет слушать ее, беспаспортную?

Взгляд Верочки скользнул по фотографиям на стене. Там было множество знакомых, коллег по театру, но почти не было друзей. Не было тех, кто бросил бы все свои дела и стал помогать ей.

Гримерша Оксана – это верная подруга, но она ничего не может. Ни связей, ни напора… Лев Бармин – этот может, но он отрезанный ломоть. Они разошлись напрочь, хотя и не поссорились. Может обратиться к нему? Уж очень повод очевидный.

Только сейчас Верочка поняла Наталью. Поняла, о чем та кричала в звездное небо над деревней Раково. Ей хотелось любви не в смысле фаты и марша Мендельсона, не в смысле ласковых речей и интимных телодвижений. Наташке, как и любой женщине, нужно надежное мужское плечо, нужна забота, опора, каменная стена, за которую можно спрятаться. И этот ее громила, которого издевательски называют Малыш, вот он из такой породы. То-то Наталья на него и запала…

До дома Бармина можно было дойти пешком. Верочка шла, еще не понимая, что идет к нему. Кто он ей? Когда-то она считала Левушку своим мужем. Пусть гражданским, но мужем. А оказалось, это не так. Он даже и женихом не был. Так кем он был? Любовником? Нет, этот термин для замужних женщин применяется… Сожителем? Слишком грубо. Бой френдом? Слишком молодежно. Сексуальным партнером? Вот это ближе всего! Только он не партнер, а халявщик…

Чем ближе она подходила к дому Бармина, тем с большей силой разгоралась утихшая было обида и злость. Страстно захотелось сотворить ему какую-нибудь пакость. Рассорить бы его с этой богатой разлучницей. Расстроить их свадьбу.

С мыслями о гнусной женитьбе Бармина Вера проскочила скверик, за которым начинался его дом.

Подъезд, где жил ее бывший партнер, был окружен сверкающими черными машинами. Но это не ФСБ с обыском. Вокруг дорогих иномарок толпились особи обоего пола, В нарядах, с цветами и многозначительными улыбками.

Совершенно машинально Верочка влилась в эту пеструю толпу. После огородных и прочих деревенских работ в Раково она выглядела белой вороной в группе свадебной элиты. Даже не белой, а какой-то серой и взлохмаченной.

Она не хотела подслушивать, но две дамы неопределенного возраста говорили слишком отчетливо. Не уши же затыкать, в конце концов!

– Лизка опять в своем репертуаре. У нормальных людей жених должен за невестой заезжать, а у этой всё через то самое место. Да еще не ко времени. Будущий муж еще не обут, не одет.

– Нет, Маришка, ты не права. В действиях Елизаветы есть глубокий смысл. Обычно жених берет невесту, а тут она его забирает. Да при этом еще сама его оденет, причешет, платочек чистый в карман положит… Это сигнал на будущую жизнь. Она сразу показала – кто в доме хозяин.

– Возможно, ты и права. Парень на больших деньгах женится. Но противно ждать, пока Лизка своему Льву сопли утирает.

Вера хотела сказать этим фифочкам, что её Левушка совсем не такой. Он благородный, гордый, честный.

Одумалась она быстро. Сначала Верочка вспомнила, что Бармин уже давно не её Левушка. Да и по остальным позициям дамы были правы. Он жадный и мягкотелый предатель. Сволочь он, Лев Бармин!

Решительно войдя в знакомый подъезд, артистка Заботина села в знакомый лифт и поднялась наверх. На площадку со знакомой дверью, которая была полуоткрыта. В любую другую квартиру Верочка не вошла бы без приглашения. Но это почти её семейное гнездышко. Она многократно ночевала здесь и вообще – жила полноценной жизнью.

В коридоре никто не толпился, и в кухне никого не было. Приглушенные голоса слышались только из спальни.

Верочка пошла на звук. Она еще не знала зачем, но пошла.

Крепко скроенная невеста стояла спиной и повязывала Бармину галстук.

До сих пор Верочка только думала, что она переживала чувство ревности. Она ошибалась! Одно дело знать об удачливой сопернице, а другое – видеть, как чужая баба в фате копошится у шеи твоего бывшего любимого! И где? Возле той кровати, на которой он…

Бармин вообще не ожидал увидеть Веру сегодня. Тем более он не ожидал увидеть её с таким лицом. Он отшатнулся и сдавленный галстуком захрипел. В его взгляде отразился ужас, и Елизавете пришлось повернуться к двери.

– Это кто такая? Я тебя, Бармин, спрашиваю! Ты знаешь эту вокзальную шлюху?

– Нет! Не совсем… Пойми, Лизочка, я её знаю, но не в том смысле. Вернее – не до самого конца.

– До какого конца, Бармин? С тобой все ясно… Не дрожите так, милая. Давайте знакомиться. Вы кто такая?

– Я – артистка.

– Так, понятно! Вы Вера?

– Да.

– Вера Злобина?

– Нет. Вера Заботина.

– Это совершенно неважно. Мне о вас следователь говорил. Майор или полковник… А вы действительно встречались с моим женихом?

– Да!

– И в этой спальне вы бывали?

– Да!

– И что вы тут делали?

– Бедная Лиза… Вам рассказать или показать? Левушка, раздевайся. Невеста просит нас продемонстрировать…

Верочка хорошо понимала, что последняя её фраза – хамство чистой воды. Но удержаться она не могла… Она никогда не была базарной бабой. И злой она не была. Она была заботливой, доброй, нежной. Но сейчас она мстила, и это приятно грело душу.

Ей было смешно смотреть, как побледневшая невеста подошла к кровати и развернулась, чтоб поудобней упасть в обморок. Но, раздумав, Елизавета решила вмазать жениху пощечину. Однако, Лев прыгнул и присел так низко, что тяжелая женская рука просвистела над его головой и сшибла высокую хрустальную вазу с белоснежными розами.

Сорвав с себя фату, Лиза плакала и кричала. В потоке неприличных слов встречалось и осмысленное: «Не будет никакой свадьбы! Папа узнает, он тебя в порошок сотрет. Не завидую тебе, Бармин. Ты нищим сдохнешь под забором».

Кульминация спектакля удалась! Верочке только и оставалось завершить свою роль, уходя под аплодисменты зрителей, под крики «Бис»! Для этого нужна хлесткая финальная фраза. В театре ее так и называют – бисовка.

– Счастливо оставаться, господа… Ты, Лиза, можешь забирать этого шкодливого кота. Такое барахло мне не нужно!

Внизу счастливую невесту с женихом нервно ожидала элита общества. Только пробравшись сквозь них Верочка поняла, что ей стыдно… Вдруг Лева с Лизой любят друг друга. Вдруг они станут хорошими и проживут долгую счастливую жизнь. И как они будут вспоминать свой первый день? Это всё из-за зависти. У самой корова сдохла, так пусть и у соседки загнется… Что, отомстила, положила камень на душу и довольна?

Верочка долго размышляла и все-таки решила, что стоит вернуться и извиниться. Стоит сказать, что она желает им счастья, что сама она злая стерва и всё такое…

Но второе пришествие Веры не состоялось. Она опоздала. Толпа возле подъезда загудела, и на крыльце появились молодожены, без пяти минут. Они излучали счастье и сияли, как блины перед Пасхой.

Кто-то заорал стандартное «Горько», и сладкая парочка забабахала такой поцелуй, что удостоились аплодисментов. В восторге были все, кроме Верочки. На неё опять накатила волна ревности. И не волна, а шторм. Девятый вал!

Испугавшись за себя, актриса бежала…

Только на Арбате, недалеко от своего, теперь уже бывшего дома Вера вспомнила, что шла к Бармину, как к важному чиновнику. Шла просить за свою комнатку. Надеялась на помощь или сочувствие…

Теперь не на кого надеяться… А театр! Как же она могла забыть про свой родной храм искусств! Про Семена Марковича Турищева. Нет, они, конечно, расстались не друзьями, но главреж – мужик отходчивый. И синяк под глазом у нег должен был зажить.

Верочка убедила себя, что без Семена Марковича никак нельзя. Они вместе пойдут в милицию, он её опознает, и тогда ей выдадут новый паспорт. Только так!

Она решила зайти в театр не с главного, а со служебного входа. Её же никто не увольнял. И где-то в театре лежит трудовая книжка – единственный её реальный документ.

Верочка не торопилась. Она знала, что сейчас в театре самый разгар репетиции. А когда Семен Маркович в творческом экстазе, то не стоит его тревожить. Хуже будет!

Она обогнула здание театра и вошла во внутренний дворик… Последний раз Верочка была здесь около месяца назад. Тогда после скандала с Семеном, вся мокрая от шампанского она бежала за помощью к Левушке. Сейчас же после скандала с Левушкой она шла за помощью к Семену… Так всё изменчиво в этом мире. Ну, просто кошмар!

Верочка с тревогой приоткрыла дверь в служебный коридорчик. Вглубине на месте вахтера сидела малознакомая женская фигура. Старушка была из новеньких. Они виделись мельком и не больше двух раз. Жаль, но подслеповатая сторожиха могла и не запомнить Веру.

Уже в коридоре начал кружить голову знакомый запах кулис. Он такой своеобразный и такой одинаковый во всех театрах. Цирковой запах – здесь все понятно. А чем пахнет сцена? Влажными досками, красками декораций, гримом, пылью бархатных кресел? Никто не знает, но настоящий театрал пьянеет от этого аромата…

Верочка зажмурилась, вошла и всей грудью вдохнула воздух храма Мельпомены.

Открыв глаза, она замерла и уставилась на доску объявлений. Вахтерша задавала невнятные вопросы, но Верочка ничего не слышала. Она читала собственный некролог под собственной фотографией в траурной рамочке.

С одной стороны – это шок, а с другой… Ей было очень приятно читать про себя такие милые слова. Она и талантливая актриса, и восходящая звезда, и красивая, добрая, отзывчивая женщина. А еще приятно, что её образ навсегда сохранится в сердцах всего коллектива.

Наконец до Веры дошел монотонный вопрос сторожихи:

– Вы что, знали эту?

– Кого?

– Ну, эту Заботину, покойницу нашу.

– Знала…Обидно! Фотография здесь не самая лучшая.

– Так ей-то, Заботиной, все равно. Закопали и забыли.

– Как закопали?!

– Обыкновенно. На кладбище. Ты что, не знаешь, как людей хоронят? Правда, всё в спешке было. Как раз в моё дежурство. Сначала сообщили, что она на лавочке застреленная. Потом милиция прискакала и нашего Семена Марковича в морг увезла.

– В морг?

– На опознание. Так положено… А потом срочно, говорят, хороните… Ты, милая, сходи к ней. А-то и на девять дней её никто не навестил. Сразу покойницу забыли… Вот у меня в журнале адресок её могилки.

* * *

Перед бегством из Москвы Петр Колпаков успел навестить Аркадия. Надо было решить два вопроса. Первое – забрать у риэлтора его старенькую Ладу. Второе – запутать следы.

– Ты, Аркаша, все вали на меня. Это я Заботину искал. А ты квартиру расселял и ни в какое Раково не ездил.

– Почему?

– Потому, что если Чуркин узнает правду, он сначала Веру убьет, потом тебя, потом меня с Наташей. Тебе это надо?

– Все понял! Не был я ни в каком Раково, и знать о нем ничего не знаю. Это ты Заботину нашел, сумку украл и к трупу подкинул. А где ты её нашел, я не знаю.

– Молодец, Аркаша, все на лету хватаешь…

Чем ближе была деревенька Раково, тем у Колпакова больше было уверенности, что все он делает правильно. Далась ему эта Москва! И воздух там грязный и женщины избалованные… В Раково, для Наташи он будет действительно единственным. Не для красивого словца, а потому, что в округе других просто нет.

Колпаков с трудом вспоминал конкретные черты Наташи. За последние дни он столько думал о ней, что в воображении она была яркой русской красавицей. И характер был добрый, покладистый, любящий. Но это всё у той, которую он себе выдумал. А настоящую он просто не знал. Не успел узнать.

При всем своем ментовском характере Петр был стеснителен с женщинами. Понятно, что не со всеми. С преступницами или свидетельницами – нормальные деловые отношения. Если какая знакомая развлечься хочет – нет проблем. Но как только появлялась претендентка на руку и сердце, Колпаков робел, как подросток.

Без явного повода он бы ни за что не поехал к Наташе. А так – деловой визит. Надо предупредить Веру и вывести ее из-под удара. И только заодно пообщаться с той, которая…

Когда на горизонте появилось богом забытое Раково, Колпаков подумал о ночлеге. В избе у Веры нельзя, у Наташи – тем более. Придется найти заброшенный сарайчик.

Лада подкатила к калитке. Петр просигналил, и уже через минуту все его планы насчет сарайчика полетели к черту.

Наталья выскочила в невообразимом деревенском наряде. Она застыла на пять секунд, раскинула руки и бросилась к Колпакову… Он едва успевал отвечать на ее поцелуи и с опаской поглядывал на избу, где жила Вера.

Говорить они начали только минут через десять.

– Скажи, Петя, это Верочка тебе сказала?

– О чем?

– О том, что я жду тебя, что скучаю.

– Нет. А где она?

– В Москве. Она документы потеряла и поехала разбираться.

Колпаков понял, что ситуация сложнее, чем он ожидал. Но она не критическая. В квартире ремонт и Вера первым делом обратится к Аркадию. Надо позвонить – пусть он предупредит ее об осторожности. Пусть она возвращается в Раково. Сам Колпаков понимал, что в ближайшую неделю выехать в Москву не сможет. Ну, не получится и всё тут!

– Петя, я сейчас баньку нам истоплю.

– Хорошо… Но мне надо отъехать на двадцать минут. Вон на ту горку и обратно.

– Зачем?

– В Москву позвонить. Отсюда сотовый не берет, а там нормально.

– Понятно. Только я, Петя, с тобой поеду. Одного не отпущу.

– Почему?

– Боюсь, что уедешь и не вернешься.

– Глупышка. Я же сам приехал. Насовсем… А где ты меня спать положишь?

– В этой избе. Вера ко мне переселилась. У меня теперь две кровати, только они в разных углах стоят.

– А мы их сдвинем!

* * *

Его бизнес шел успешно. Не было резких взлетов, но не было и падений. Устойчивое движение вперед и вверх.

Многие хвалили его. Но он-то знал, что основная заслуга принадлежит его родителям. Отец наградил фамилией, а мать, настоящая югославка – именем, приятным для славянского уха.

Милан Другов! Как звучит? Слышится – милый друг…

Теперь представьте, что человек с таким именем и фамилией возглавляет туристическое агентство, сам принимает клиентов и улыбается им евроулыбкой. И дело сделано! Гость оставит деньги здесь, а не пойдет в другую фирму, где директором какой-нибудь Злобан Вражич.

За долгие годы работы в турбюро Милан вжился в образ простодушного и честного добряка. Он со всеми жил мирно и опасности обходили его стороной.

Понятно, что он не заметил красной девятки, которая приклеилась к нему у самого Турбюро и сопровождала через всю Москву.

Слежка была нахальной и грубой. Профессионалы так не работают. Такую демонстративную форму они называют – «дышать в ухо». Её применяют только тогда, когда наружка специально хочет себя расшифровать перед объектом.

Ничего этого Милан Другов не знал, и знать не хотел. Такие игрушки не для него и его законопослушной фирмы.

На пустынном участке шоссе девятка стала обгонять машину Милана. Потом она начала сдвигаться вправо, подрезая Другова, заставляя его прижаться к обочине и остановиться.

Не успевший еще испугаться Милан притормозил, но в последний момент заметил правый поворот на проселочную дорогу. Он удачно вписался в него, а девятка проскочила дальше по шоссе.

Другов помчался по узкой дорожке. Справа лес, слева лес. Потом начались складские помещения, заборы, свалки. В конце пути – безлюдная стройка. Тупик!

Березки в фундаментах говорили о том, что строителей здесь не было лет пять-семь.

Милану удалось развернуться, но в этот момент выезд со стройки перекрыла знакомая красная девятка. Из неё вышли или даже вылетели двое в спортивных костюмах…

Опыта общения с братками у смирного шефа Турбюро не было. Другов имел, разумеется, крышу. Но это были очень симпатичные ребята. Они никогда не ходили в спортивных костюмах. Угрожали всего один раз и при этом не делали из пальцев козу… Эти же двое сразу не понравились Милану. Насупленные какие-то. И подходили вразвалочку, как пьяные моряки или боксеры.

– Ты что это, козел, делаешь? Бегать от нас вздумал?

– Что вы хотите. Я вас не понял, господа.

– Сейчас поймешь!

Один из «спортсменов» выбросил вперед руку. В лицо Милану брызнула едкая струя. Он жалобно вскрикнул и прикрыл глаза руками. И сразу же на его руках оказались наручники.

Из-за рези в глазах Милан не видел, что с ним делают. Но он догадался – его заволокли в один из фундаментов, освободили от браслетов, усадили перед чем-то круглым и опять защелкнули наручники. Теперь он сидел на груде битого кирпича, обнимая толстенную трубу. Сидел и плакал. Этого можно было не стесняться – слезы сами текли из воспаленных глаз.

Минуту назад он успел рассмотреть нападавших. Один из них был главный, и Милан назвал его Тузом. Второй так – Шестерка.

Переговоры начал Туз:

– Оклемался, начальник? Мы не хотели силу применять, но ты первый начал. Убегать стал, Федора разозлил. Правда, Федя?

Шестерка мрачно кивнул и вытащил солидный нож. Не для дела, а так – попугать.

– Вот и Федя согласен. Зря ты убегал!

– Я не убегал. Мне просто срочно понадобилось…

– Ладно, начальник, проехали… Твоя фамилия Другов? Мы не ошиблись?

– Да, я – Милан Другов.

– Отлично… Ольга Сытина твоя сотрудница?

– Моя… Только она вдруг исчезла. Привезла группу из Европы, сдала отчет, а на следующий день прибегает ее муж Алексей Юрьевич, очень приятный человек…

– Мужем мы еще займемся… Ольга где? Ты знал, Другов, что она для нас камушки в Амстердам возила?

– Какие камушки?

– Значит, не знал. Но теперь знаешь. И в любом раскладе – соучастник! Три выхода у тебя: или менты тебя на зону посадят, или мы на перо, или станешь богаче богатого. Выбирай! Но если заложишь нас – я сам тебя вот в этом самом месте закопаю. Клянусь! А Федор мне поможет. Правда, Федя?

Шестерка опять кивнул и еще раз поиграл ножичком. Так, для подтверждения своей кровожадности… А Туз продолжал вербовку:

– Вот и Федя согласен… Так что, Другов, помогать нам будешь? Или будем по-другому разговаривать?

Еще недавно счастливый Милан Другов бросил прощальный взгляд на всю свою безупречную жизнь, посмотрел на кинжал в руках Федора-шестерки, взглянул на свои наручники и прошептал:

– Согласен…

– Не понял. Давай-ка, друг, громко и бодро.

– Согласен я! Буду вам помогать… А какой у меня другой выход.

– Верно… Сними с него наручники, Федя. Теперь это наш человек. Кореш!

* * *

Верочка стояла около своей могилы. Холмик, куцый венок от коллег по театру, два десятка поломанных гвоздик и её фото – точно такое же, как и на стене около вахтерши. Да еще воткнутая в глину табличка с ее фамилией, инициалами и датами рождения и смерти.

В первых цифрах Вера не сомневалась. Свой день рождения она ещё помнила. Но в дате смерти была, очевидно, ошибка. Наверняка – ошибка! Вот она я – Вера Заботина, живая и здоровая…

То, что её якобы похоронили, Верочка поняла еще там, за служебным входом театра. Но одно дело услышать, а другое – тупо стоять и смотреть на собственное похоронное фото. Лично твоя физиономия на могильном холмике в грязи и в траурной рамке… У актрисы началось то, что в народе называют колотун. Дрожало все, что могло дрожать: пятки, коленки, бедра, плечи, уши. А внутри, где-то около пупка образовался тугой жгут, который тянул на себя все жилы.

Она стояла сгорбленная и трепещущая. Такая несчастная, что проходящий мимо пенсионер учтиво спросил:

– Вам нехорошо? Чем-нибудь помочь?

Верочка испуганно оглянулась, и взгляд её упал на мобильник в руке мужчины.

– Да! Мне нужно срочно позвонить… Пожалуйста.

Пенсионер был прижимистый, но не скряга. С тяжелым вздохом он протянул телефон.

Верочка набрала номер риэлтора:

– Аркадий? Это я, Вера Заботина. Надо срочно встретиться.…Да, я в Москве. Я жду вас около своей могилы…

На последних её словах пенсионер сосредоточился, уточнил имя и фамилию усопшей, взглянул в лицо Верочки, а потом на могильное фото… Понятно, что и у него начался колотун. Он хотел сразу бежать, но его сотовый был не из дешевых. Жаба оказалась сильнее страха.

Улучив момент, мужчина вырвал аппарат из рук Веры и, ускоряя шаг, бросился к выходу. Через десять метров пенсионер уже бежал, постоянно оглядываясь и размахивая сотовым. Правая рука, в которой был телефон, двигалась не хаотично, а в определенном порядке: ко лбу, к животу, к правому плечу, к левому, а потом еще и еще раз…

Верочка ждала Аркадия сорок минут. За это время успокоилась и даже подготовила гневную речь. Но запыхавшийся риэлтор опередил её:

– Я вас искал, Вера Михайловна. Вам грозит опасность, но я вас спасу.

– Какая еще опасность? После того, как вы меня похоронили, мне уже ничего не страшно. А вот вам надо бояться! Я вас вызвала, чтоб отвести в милицию.

– Я так и думал… Вы меня, Верочка, совсем не понимаете. Мне-то можно в милицию, а вот вам нельзя.

– Почему?

– Объясняю популярно… Сейчас милиция ищет убийцу…

– Как, убийцу!?

– А вот так, Верочка! Та, которая здесь вместо вас лежит, была застрелена ночью на лавочке. А возле свежего трупа валялась сумочка с документами на имя Заботиной Веры… Представьте: вы заявились в милицию и сообщили, что вы не убиты, а очень даже живы, но вот только сумочку около трупа потеряли…

– Я, Аркадий, ничего не теряла. У меня ее украли, а потом подбросили… на место убийства.

– Вот вы этот детский лепет будете на следствии сообщать. А они вас будут прессовать.

– Это как?

– Вы, Верочка, для них – основной и очень удобный подозреваемый. И они будут показания из вас выбивать… Посадят вас в камеру с бабами нетрадиционной ориентации. Или почки отобьют на допросах. А кормить будут только селедкой крепкого посола… И все это будет продолжаться до тех пор, пока вы не сознаетесь.

– Но я же не виновата…

– Не виновата, но сознаетесь! Год на селедке просидите и сознаетесь… Правда есть другой выход.

– Какой?

– У меня, Верочка, совершенно случайно оказалась сумочка той женщины, которая вот тут вместо вас лежит. Вам надо взять её паспорт, получить от меня круглую сумму за вашу комнату, уехать в какой-нибудь Бердичев, поступить в тамошний театр, соблазнить местного олигарха и жить припеваючи. Согласны?

– Я не знаю…

– Решайте, Вера! Или на зоне с отбитыми почками, или на Канарах с олигархом.

Верочка поняла, что совсем запуталась… Возможно, это сам Аркадий украл её сумочку. Возможно – он подбросил её к трупу несчастной. Даже возможно, что он и сам убил. Но в остальном-то он прав! Ей нельзя сейчас к ментам. Там тоже есть порядочные люди. Но их не больше, чем осетров в Москве-реке. Остальные же, нормальные следователи будут непременно на неё давить, будут прессовать и кормить селедкой. Фу, какая гадость!

Аркадий за время этих размышлений вытащил из кейса женскую сумочку, достал оттуда паспорт и с тревогой протянул его Вере.

Она взяла документ и развернула его там, где была фотография… На Верочку смотрела девушка её возраста.

Как профессиональная актриса, Вера сразу поняла, что немного грима, смена прически, и никто не отличит её и ту, которая…

– Аркадий, а сколько я получу за комнату?

– Двадцать тысяч. Это хорошие деньги, Верочка… И вещи все ваши я аккуратно на склад перевез. Даже посуду с кухни. Можно забирать.

– Хорошо, Аркадий! Убедил… Я готова ехать в Бердичев… А как меня теперь зовут? Итак, я – Сытина Ольга Сергеевна.

Верочка пролистала все странички паспорта и впервые за этот трудный день улыбнулась:

– Теперь у меня и дети есть. Двое – Ванечка десяти лет и первоклассница Машенька. Двое – Иван, да Марья… И муж есть. Алексей Юрьевич… Лёша.