Текст книги "Атаман Платов"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Казачья закидка

Наполеон ехал в утепленной карете вместе с начальником штаба армии Бертье. Откинувшись на спинку сидения, он размышлял о чем-то своем. Маршал Бертье тоже молчал, он хорошо знал Наполеона, чтобы осмелиться прервать сейчас его мысли. По обе стороны дороги лежала заснеженная всхолмленная равнина с темневшим вдали угрюмым лесом. По дороге брели солдаты, когда-то статные и бравые, теперь жалкие и беспомощные. Надев на себя всякую рвань, лишь бы уберечься от мороза, они шли, оступаясь и скользя, цепляясь друг за друга. И лошади, обессиленные от голода и долгих переходов, едва передвигались…

Зима подобралась внезапно. В ночь на 15 ноября вдруг похолодало, надвинулись черные тучи, пошел снег. К утру стало белым-бело. А потом ударил мороз, и вся прелесть тихой осени сменилась сплошным ненастьем.

Думал ли он, всесильный император, что все так обернется? Что не только русская армия, но и российская зима обрушится со всей суровостью на его блистательное и досель непобедимое войско.

Его предупреждали, говорили, что надо спешить убраться поскорей из Москвы и вообще из России, убеждая, что эта необозримая по своим просторам страна проглотит и армию, и его самого, великого Наполеона.

Он оставался, однако же, непреклонным. Все ждал, русские придут к нему с поклоном, первыми заговорят о мире. Но Кутузов молчал. Не отвечал и Александр.

Даже потеря Москвы и неслыханный пожар, уничтоживший почти всю вторую российскую столицу, не поколебали упрямство и стойкость русских.

Не верил он россказням о суровости русской зимы, осень околдовала его. Она была тихая, солнечная, ласковая, и он не раз повторял, что она здесь такая же, как и в Фонтенбло – летней резиденции французских королей, – которую он так обожал. Даже в день выезда из Москвы, 7 октября, погода была чудесная: с легким морозцем, серебряным инеем и деревьями в багряно-золотистом убранстве. Он даже подшучивал над теми, кто распространялся об ужасах русской зимы.

А ведь они были правы… Сейчас он похож на того незадачливого охотника, который сидит на медведе, держит его морду, а выпустить не может, потому что тот его подомнет.

Он огласил на всю Европу, что поверг Россию, что отныне он – властелин мира… Теперь же не знает, как побыстрей выбраться назад.

Нет, не зима победила французскую армию, не морозы и метели. Русский народ – главный враг ее.

Такие безрадостные мысли овладели Наполеоном в тот хмурый ноябрьский день по дороге к спасительной Березине.

– Казаки! – нарушая молчание, произнес Бертье.

– Где? – Наполеон прильнул к оконцу.

В полуверсте слева и впереди маячили всадники. На заснеженной равнине их фигуры четко выпечатывались, и даже были видны торчащие пики.

Русские войска все настойчивей и чаще атаковали отступающие колонны. Особенно досаждали казаки.

– Опять этот Платов!

Наполеон вспомнил встречу в Тильзите с казачьим генералом, в памяти всплыло простоватое, не лишенное лукавства и мудрости лицо, маска простачка. Вспомнил и ответ атамана, когда он, Наполеон, высказался о луке, что применили в нападении у Веллау башкиры. «Это, кажется, пошло от гуннов», – сказал он тогда с грубой прямотой. «Когда защищаешь родную землю, и дубина хороша», – прищурив глаз, ответил Платов.

Обгоняя экипаж, в сторону казаков помчался эскадрон гусар. Кони глубоко увязали в снегу, и за каждым пушилось белое облачко. Но казаки словно каменные.

– Они никак не реагируют, – заметил Наполеон, отведя взгляд от окна.

– Сейчас этих бестий проучат, – ответил Бертье.

Неожиданно экипаж тряхнуло, и он стал сползать с дороги. Оба ухватились за сидения. Снаружи послышались голоса, шедшие рядом солдаты подперли карету плечами.

Наполеон снова посмотрел в окно и с удивлением заметил, что в том месте, где только что находились казаки, никого нет.

– Где же они? – спросил он Бертье. – Там были люди или мне почудилось?

– Они бежали, ваше величество. Бежали как трусы. – Маршал замолк, про себя подумал: «А мы-то что делаем?» Скрывая мысль, поспешно дополнил: – Видимо, это разведка русских.

Войска французской армии шли одной дорогой. Колонны сильно растянулись, между ними образовались пустые пространства, и ими свободно пользовались казаки, чтобы нападать с обеих сторон.

Дорога часто взбиралась на увалы, спускалась вниз, потом снова ползла вверх.

Очередной подъем был крут, и, чтобы согреться, Наполеон выбрался из экипажа. Под крики возницы и свист хлыста шестерка запряженных цугом лошадей тянула императорскую карету наверх.

– Поберегитесь, ваше величество! – подскочили с двух сторон государственный секретарь Дарю и Бертье и подхватили Наполеона под руки.

Задыхаясь, они втроем выбрались к гребню.

– Теперь будет легче, – с трудом перевел дыхание Дарю. Перед ними начинался спуск. Он был настолько крут, что солдаты и офицеры охраны садились на снег и, скользя, спускались.

– Ваше величество, дозвольте предложить… – Что предложить, Дарю не успел сказать; подавляя страх, Бертье негромко произнес:

– Казаки…

Наполеон оглянулся и увидел, как от леса, развернувшись широкой лавой, прямо на них неслись всадники. Низкорослые лошади стелились на снегу.

– Экипаж вниз! – скомандовал Наполеон. Не раздумывая, он сел и заскользил по круто уходящей вниз ледяной дорожке.

Не выдержав удара, гусары повернули назад. За ними пустились в погоню казаки.

Антип скакал в самой гуще, азартно кричал:

– Ату их! Ату!

Скакавший рядом Митрич вдруг указал рукой вправо, и Антип увидел мчавшихся им наперерез французов. Рука неосознанно, сама собой натянула поводья, конь стал сбавлять бег.

И гусары, за которыми они гнались, остановились, разгоряченные кони танцевали. Вслед за первым неприятельским полком показался еще один.

– Отходи! Назад! – послышалась команда. – Наза-ад!

Антип замешкался, поворотил коня и скакал в числе замыкающих. Он не слышал, как позади хлопнуло орудие, потом ударило второе. Над головой, обгоняя лаву, пронеслись ядра и упали на пути их отступления. Прогремели взрывы. Скакавший впереди конь взвился свечой, и всадник, выронив пику, свалился с седла. Рухнул и конь, казак чудом вывернул ногу из-под упавшего животного. К нему подлетел Антип.

– Хватай за стремя!

И тот послушно ухватился за ремень стремени. Чтобы втащить пострадавшего на седло, нечего было и думать: сзади слышался топот. Казак бежал рядом со всадником широким шагом, едва успевая отталкиваться от земли: не бежал, а прыгал, и казалось, вот-вот он выпустит стремя, упадет.

– Стой! Ядрить тебя!.. Стой! – Подскочил Митрич. – Садись верхом, ваше благородие! К нему садись!

Митрич ловко поддел казака под руку, помог ему вскочить на коня. И тут Антип узнал Ивана Платова.

В следующий миг он ударил шпорами, вздернул поводьями:

– Н-но! Пошла!

Митрич же остался позади…

Когда Матвей Иванович узнал о том, что Антип Завгородний выручил сына Ивана, он пожелал его видеть.

– Молодец, казак! – генерал был крепкой памяти. Узнал Антипа с первого взгляда. – Вы что же так глубоко врубились во французский строй? – перевел он взгляд на сына.

– С умыслом. Там Наполеон изволил пребывать… А вот он не стерпел, – Иван кивнул на Антипа. – Помчался, а за ним и сотня.

– Ты что, Завгородний, хотел добраться до Бунапарта?

– Так точно… Только промашка вышла. Сил-то у нас меньше оказалось.

– Бьют и меньшими… за храбрость и спасение командира – большое спасибо. Проси чина или награды. Только не деньги. Выручка в сражении дороже червонцев, она превыше всего. Нет ей меры деньгами и золотом. Ей мера – награда. Крестом, Антип, как и твоего отца, награжу…

Матвей Иванович поднялся, прошел по комнате, искоса бросил на казака взгляд.

– Крест, Антип Завгородний, за спасение есаула непременно выхлопочу, а вот на дочь мою Анну пока не рассчитывай. Вот ежели б Бунапарта приволок, тогда другое дело.

Атаманова борода

Для связи с главной квартирой к отряду Платова был приписан штабс-капитан. Представившись, он спросил атамана:

– Неужто не помните меня, ваше сиятельство? – Матвей Иванович всмотрелся: пред ним стоял стройный, худой человек с живым энергичным лицом. Промелькнуло что-то знакомое. – Я ведь Удальцов! Помните генерала Остужева?

– Гаврилу Семеновича? Как же его не помнить!

– А я был у него адъютантом…

– Ах, Удальцов!.. Помню-помню… Как же… Сколько же лет прошло?

– В последний раз встречались у Фридланда, а до того сражались у Прейсиш-Эйлау.

Теперь Матвей Иванович и в самом деле вспомнил офицера. Однако же хоть и признал его, но что-то изменило лицо штабс-капитана.

– Не скрою, изменились вы как-то…

– Да ведь я тогда без усов был, – пояснил Удальцов. – Да и вас я тоже не сразу признал: с бородой-то…

Лицо генерала обросло смолисто-черной, с редкой сединой бородой, которая весьма ему была к лицу.

– Ну, рассказывайте, батенька, как там Гаврила Семенович поживает? Ведь мы с ним в этакой перепалке побывали. Ух, какой он был орел!

Он вспомнил, как дралась пехотная дивизия против наполеоновской гвардии и как казаки ей помогали в самый решительный момент. И именно тогда, когда Платову, казалось, подошло самое время нанести по неприятелю решительный удар, от главнокомандующего Беннигсена прискакал гусар-адъютант с требованием отвести полки. Остужев и Платов едва сдерживали себя.

Боевой и отважный генерал-майор Остужев долгие годы служил отечеству верой и правдой. Однако продвижений не имел, потому что не терпел лести и характером был неуживчив.

– А где сейчас Гаврила Семенович? – полюбопытствовал Матвей Иванович.

– В отставке. В своей усадьбе живет. Говорят, постарел очень, совсем немощным стал: раны сказались. Кстати, его усадьба где-то в этих местах…

С той встречи прошло с неделю, а может, и больше. Удальцов остался верен себе и не однажды участвовал с казаками в лихих налетах. И вот, возвратившись с очередного, он, встревоженный, явился к Матвею Ивановичу.

– Что случилось, мой друг?

– Сейчас встретил управляющего имением Остужева. Французы учинили в поместье разбой, и сам генерал в опасности.

– Он что же не убрался подалее?

– Куда же ему, старику, ехать. После стольких ран он едва передвигается. Управляющий еще говорил, будто бы в имение должно в ближайшие дни пожаловать важное лицо, – дополнил сообщение Удальцов.

– Уж не Наполеон ли?

– Не могу знать, ваше превосходительство.

– А где управляющий? Как он здесь оказался?

– Бежал от французов.

– Что значит «бежал»? Сам бежал, а немощного барина бросил? Хорош управляющий! Ну-ка, доставь его сюда!

Управляющий оказался немолодым человеком с пухлыми щеками. Он сбивчиво рассказал о барине, о том, как в имение нагрянули французы и какое учинили разорение. Барина выселили из помещичьего дома, угнали с партией пленных в соседнее селение.

– Спасибо вот ему да казакам-молодцам. Высвободили из катухов.

– Выходит, ты не бросал барина? – смягчился Матвей Иванович.

– Как можно, батюшка? А с Гаврилой Семеновичем, с барином, стало быть, старуха моя осталась, Прокопьевна.

– А барин? Живой ли?

– При мне живы были. Правда, уж очень немощны.

Матвей Иванович молча прошелся из угла в угол комнаты.

– Далеко ли имение? – остановился он против управляющего.

– Да этак верст с десяток будет.

– Дорога, стало быть, известна?

– Известна, батюшка! Как ее не знать, когда весь век здесь прожил!

Вошел генерал Карпов – первый помощник атамана. Невысокого роста, поджарый, с худым обветренным лицом. Было в нем что-то ястребиное. Вскинул было руку, чтобы отрапортовать, но атаман мотнул головой: погоди, мол, не сбивай с мысли. И Карпов, пройдя к столу, сел.

– Князь Остужев Гаврила Семенович в беде, – не глядя на помощника, произнес Платов.

– Так надо выручать! – ответил тот. – Приказывайте – и дело сделаем.

– Тут другая забота: ожидается прибытие в имение большого начальника.

– Может, Наполеона?

– Может, и его… А может, Мюрата или Нея. Птицы тоже немаловажные – маршалы.

– Тогда нужен набег!

– Набег само собой, но наперед надобно послать разведку.

– За чем же остановка? Кликну сотне – на конь! – и поскачет! – Карпов энергично столкнул со лба лохматую папаху.

– Меня другая думка одолевает. – Матвей Иванович остановился посреди комнаты. – Хочу сам туда податься.

– Куда? В имение? – с головы Карпова упала папаха.

– Так ведь там французы! – воскликнул Удальцов.

У старика-управляющего отвисла челюсть:

– Упаси вас господи от греха.

Но Матвей Иванович внимания не обратил на все это:

– Хочу не только повидать друга-соратника, но и лицезреть врага. Посмотреть на французов, услышать, о чем толкуют, каков их дух, да заодно и планы выведать.

Генерал Карпов стал доказывать, что затея сия ни к чему, что дух и намерение неприятельские известны: почитай, чуть ли не каждый день казаки берут пленных, и не одиночек, а десятки и сотни.

– Да ведь вас первый же пикет французский опознает! – высказал новый довод Удальцов. – По обличию вашему.

– И точно, батюшка! – поддержал управляющий. – Я слышал, как французы промеж собой описывали вас: длиннющий такой и с бородой.

– Ну вот, видите, – развел руками Карпов. – Куда же вам ехать? Разведку надобно выслать. Где это имение?

Но не так просто было отговорить атамана от задуманного.

– Вот что: пока я разделаюсь с бородой, вы, Удальцов, подберите французские мундиры для себя и меня. А ему, – генерал кивнул в сторону управляющего, – зипунишко да треух дайте. Следом за нами направить сотню казаков. – Платов перевел взгляд на Карпова. – Пусть едут в некотором отдалении.

Матвей Иванович толкнул дверь, ведущую в сени:

– Степан! Эй, Степан!

– Я слушаю вас! – донесся голос денщика.

– Давай бритву, зеркало! Да неси воду погорячей! Бороду брить будем.

– Как же вам ехать, когда вы ни слова по-французски не разумеете? – продолжал отговаривать атамана генерал Карпов.

– Удальцов весьма бегло гутарит, да и он, управляющий, вижу, кумекает.

– Кумекаю, батюшка. Не токмо кумекаю, но и сам маленько говорю, – услужливо отвечал тот.

– Так это они! А вы-то, Матвей Иванович, как?

– А я? – Платов подмигнул. – Я горло платком оберну, будто бы простыл и голос потерял. А еще, для пущего вида, ватой уши заткну. Будто хворь привязалась. Вот так-то! Ну, а теперь, Семен, разводи мыло да приступай! Ради такого дела бороды не пожалеешь.

Денщик разложил на столе бритвенные принадлежности.

– Эх, какая борода! Ей-бо, с такой жаль расставаться, – намыливая лицо, высказался он.

– Брей!

– Мне что? Коль приказано, то нужно исполнять. И усы тоже брить?

– Усы оставь. Я с ними в могилу лягу.

Они выехали в сгустившейся тьме осеннего вечера в сопровождении десятка казаков.

Мундир, принадлежавший гренадеру, был Матвею Ивановичу тесноват: жал в плечах, ворот не сходился. Штаны тоже были узки. Он обмотал шею шарфом, накинул поверх шинели клетчатое одеяло, на голову натянул малахай.

Удальцов, представляя офицера, обрядился построже. Форму для него сняли с пленного французского капитана. Перед тем как облачиться, они долго расспрашивали его, угостив хмельным.

Старик-управляющий, указывая дорогу, трусил с казаками вперед. Часа через два они выехали из леса. Впереди едва заметной точкой светил огонек.

– Вот и усадьба Остужевых, – объявил управляющий.

Сотня осталась на опушке, а сопровождающие казаки поехали с ними, чтобы укрыться вблизи барского дома: в случае опасности – первыми должны прийти на помощь.

У дома слышались голоса, конский храп. У ворот их окликнул часовой. Удальцов ответил ему раздраженно, и тот замолк, отдал честь.

В сторожке, куда они направились, горела лучина, скупо освещая небольшое, низкое помещение. Со спицами в руках сидела старуха. Увидев вошедших, ахнула и выронила вязанье.

– Никак Василь Васильевич! Живой! Вернулся, милостивец! А барин-то наш, Гаврила Семенович, преставился! Забрал его господь бог.

– Что говоришь, Прокопьевна? Одумайся!

– Умер барин. Третьего дня преставился. Измывались над ним, ироды, как узнали, что генерал. Вчера на погост унесли. Могилка еще свежая.

«Царство ему божие», – произнес про себя Матвей Иванович и перекрестился. Он мысленно представил генерала, каким был тот в сражении: разъяренным и неустрашимым.

Расспросив старуху, они направились в барский дом.

– Ты больше кланяйся да старательно услуживай, – предупредил управляющего Удальцов. – И смелей будь. А вы, Матвей Иванович, молчите. Коли что – хрипите да в горло тычьте, больны, мол…

Во всех комнатах были французы. Уставшие и промерзшие, они с решимостью отстаивали свои места под кровлей.

– Из какого полка? – спросил одного Удальцов.

– Из семнадцатого, – нехотя ответил тот.

– И только сегодня прибыли? – напуская раздражение, продолжал офицер. – Странно… Где же командир полка? Вы, видимо, шли в авангарде?

– Какой там! Толпой шли. А командир пока остался позади. Там же и генерал.

Потом Удальцов заговорил с лейтенантом, а Матвей Иванович стоял позади, напряженно вслушивался в разговор, стараясь понять, о чем идет речь.

Случайно он наступил на ногу растянувшегося солдата, и тот лягнул его и раскричался.

– Что кричишь? – выручил штабс-капитан, набрасываясь на солдата. – Не видишь, гренадер едва держится на ногах. Ты здоров и лежишь, а он, больной, больше десяти лье прошагал. Говорить не может!

Управляющий завел их в какой-то чулан, и там Удальцов поведал генералу о слышанном.

– Плохо дело, – удрученно отвечал Матвей Иванович. – Не заявится сюда Наполеон, и Ней тоже. Дивизия эта идет второстепенной дорогой. Главная – в стороне. Спрашивайте о третьем драгунском полке. По нему мы можем многое определить.

– Может, возвратимся? – расстроился Удальцов.

– Ну, нет. Будем продолжать, как задумали. Уж если попали в логово, то нужно делать все до конца. Веди в гостиную, к офицерам. От них можно добыть большее.

В гостиной действительно были офицеры. Четверо за столом резались в карты. Перед ними стояла опустошенная бутылка. Лейтенант лежал на диване, укрывшись пледом. Двое, майор и капитан, сидели у камина, дремали.

Удальцов, войдя, щелкнул каблуками, козырнул.

– Недурно вы устроились, господа. Главное – в тепле. А я сегодня едва не отдал богу душу. Нет ли чем погреться?

Игравшие в карты едва удостоили его вниманием. Сидевший у камина обросший майор посмотрел на него тяжелым и требовательным взглядом, словно говоря: не забывайся, капитан, в присутствии старших. При этом старшим он имел в виду себя. Но Удальцов сделал вид, словно бы не заметил молчаливого упрека.

– Однако же вы, господа, не очень дружелюбны. Ну, да я не обидчив. Надеюсь, мы найдем общий язык. Ну-ка, мигом согревающего!

Он эффектно щелкнул пальцами.

– Слушаюсь, батюшка, – ответствовал управляющий. – Только, извините, шампани или мадеры не имеем. Есть русский самогон.

– Неси, что есть! А я ищу третий драгунский полк, – обратился он уже к офицерам. – Как сквозь землю провалился. С утра не могу на след напасть.

– И не нападете, – мрачно произнес майор. – Не там ищите. На соседней дороге он должен быть.

При виде бутылки французы оживились. Даже майор, откашлявшись в ладонь, переставил кресло ближе к столу. Зазвенели стаканы, громче зазвучали голоса. Удальцов выглядел бретером. Однако при этом хитро и умело направлял разговор на служебные дела. Сидящие как бы сами говорили о своих командирах, походе, дальнейшем маршруте.

Заговорили о русской армии, партизанах, казаках. Охмелевший майор, услышав имя Платова, пришел в ярость.

– Попался бы он, этот Платов, в руки, я из него вот бы что сделал. – Он схватил лежавшую у камина кочергу и, сжав зубы, перегнул ее. – Вот таким бы стал казачий атаман!

И швырнул кочергу к камину.

Как бы не понимал языка Матвей Иванович, однако ж угрозу майора понял.

– Как же это Платов к нам попадется? – заметил Удальцов. – Скорей мы к нему угодим.

– Это-то так, но я к слову… Знал бы, что такое он нам уготовит, я б над ним еще в Тильзите какую-либо акцию устроил.

– А вы были в Тильзите?

– А как же? В седьмом году.

– И видели Платова?

– Видел и его: длиннющий такой, вроде этого гренадера.

И майор стал рассказывать, как он оказался среди немногих офицеров в небольшом городишке Тильзите, когда два императора подписывали договор.

Бутыль опустошили только наполовину, а самогон свалил всех с ног. Захрипел и майор, уронив голову на стол.

Матвей Иванович незаметно кивнул, и они вышли из комнаты…

Казаки атаковали усадьбу на рассвете, и французы не оказали сопротивления.

Когда пленных выстроили и Удальцов подошел к Платову с докладом, стоявший в строю майор едва не лишился речи.

– Это… же… гренадер.

– Гренадером он был вчера, а сегодня – Платов, – ответил штабс-капитан.

Казаки вышли в поход.

– Запевай! – подал команду есаул, возглавлявший первую сотню, шедшего в голове колонны атаманского полка.

Запевала Митька Гусельников набрал поболее воздуха:

 
Ай да Платов, наш отец!
Совьем Платову венец!
 

Ехавший рядом с Платовым Удальцов посмотрел на него.

– Про вас поют, ваше превосходительство.

 
Э-эх! Совьем Платову венец! —
 

дружно подхватила сотня.

Матвей Иванович улыбнулся, промолчал: этот куплет он уже слышал раньше.

 
Платов бороду обрил,
У французов в гостях был! —
 

продолжал запевала высоким голосом. Это уже было новое.

 
Э-эх! Бороду обрил,
У французов в гостях был!
 

– Ах, шельмец! – не удержался Матвей Иванович. – Уже сочинил. Вот я тебя!..

И, пряча улыбку, погрозил Митьке плетью.