Текст книги "Атаман Платов"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Бородино

22 августа прикрывавший отход главных сил арьергард, куда входили и казачьи части, вел бой с французскими войсками в тридцати верстах от села Бородино.

Платов находился у опушки леса, наблюдая, как казаки, спешившись, вместе с егерями пехотного полка отражали ружейным огнем неприятельскую атаку. Из опасения, что конница сможет их обойти, Платов держал наготове поблизости, в лесу, атаманский полк.

Тут и подскакал верховой, офицер из главной квартиры.

– Срочный пакет, ваше превосходительство. Приказано вручить лично вам.

Это было распоряжение на передислокацию. Казачьим полкам предписывалось к вечеру 23 августа, войдя в резерв правого крыла, скрытно расположиться в Масловском лесу.

– Неужто для генерального сражения? – спросил Матвей Иванович прибывшего.

– Будто бы так, – отвечал тот. – Слышал, что князь Кутузов решил наконец дать Наполеону сражение.

– Пора, давно пора…

О генеральном сражении много говорили, даже требовали, заявляя, что Барклаю безразличны интересы русского народа и пора ему уступить власть.

Сам Матвей Иванович со свойственной ему прямотой и недвусмысленностью писал Барклаю, настаивая на решительном сражении:

«Докудова мы, Михаил Богданович, будем терпеть сие? Долгом своим поставлю довести до вашего сведения необыкновенный образ войны, употребляемый неприятелем, приличным варваром… Мочи нет более терпеть…»

17 августа, когда армия находилась у Царева-Займища, недалеко от Гжатска, приехал новый главнокомандующий, князь Кутузов.

Получив распоряжение, казачий атаман облегченно вздохнул.

– Постой-ка, братец, – задержал он посланца, – помоги разобраться в сей письменюге.

Они нашли на карте село Бородино, лежащее на Новой Смоленской дороге, восточнее его находилось на возвышенности село Горки, а за ними – Масловский лес.

– Вот здесь вам и сосредоточиться, – пояснил офицер, отмечая карандашом на карте.

– Ну, спасибо, братец, за добрую весть. Разметем эту нечисть и помаленьку тронемся. Доложи князю, что в назначенный срок будем на месте.

Через полчаса из лесу вылетела конная лава и понеслась на неприятельские цепи. Вскоре после боя под прикрытием арьергарда полки начали отход к Масловскому лесу.

А в это время новый главнокомандующий Михаил Илларионович Кутузов, объехав перед тем местность будущего сражения, писал донесение императору:

«Позиция, в которой я остановился при селе Бородино, в 12 верстах впереди Можайска, одна из наилучших, какую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь исправить посредством искусства».

Местность предстоящего сражения была действительно удобной. Она позволяла выгодно разместить войска и, встретив превосходящего в силах врага, не только навязать свою волю, но и выбить у Наполеона инициативу. Фланги русских войск – наиболее уязвимые места боевого построения – прикрывались справа рекой Москвой, а слева – лесом. Восточная часть поля возвышалась над западной, что тоже давало преимущество. В то же время находившиеся в западной части овраги и реки не позволяли французской армии свободно маневрировать и создавать большие колонны.

Русские войска согласно диспозиции делились на четыре группы: правое крыло, центр, левое крыло и резерв. Ими командовали: правым крылом и центром Барклай-де-Толли, левым Багратион. Резерв подчинялся самому Кутузову, который избрал свой командный пункт на правом фланге, у деревни Горки, через которую проходила Новая Смоленская дорога. Именно поэтому Кутузов и сосредоточил там основные силы, чтобы надежно прикрыть главное направление.

По предварительным данным численность французской армии составляла 135 тысяч человек, у русских же она доходила до 120 тысяч.

Казачьи полки прибыли вовремя к указанному месту. А наутро произошел случай, который, хотя и остался многим неведомым, однако имел серьезное для сражения значение.

Аниська Круглов – казак из полка Иловайского, возвращаясь из дозора, заметил зайца. Русак выскочил из-под куста и, взбрыкивая задом, поскакал через поле.

– Ах ты, серый! – воскликнул Аниська и, вложив пальцы в рот, озорно свистнул.

И вдруг, то ли оттого, что не было начальства, а может, по молодости лет – парень служил всего первый год, – в нем все взыграло, и он, хлестнув коня, пустился в погоню за косым.

Описав дугу, заяц понесся напрямик через пашню в сторону расположения французов.

– А вот не уйдешь, шельма! – хлестнул Аниська конька.

Заяц несся стрелой, казак за ним. Расстояние сокращалось. Но тут на пути выросла роща, и заяц метнулся в нее. Роща небольшая и не густа, но пока Аниська проскакал ее, заяц успел удалиться.

Не выдержав, парень сорвал с плеча ружье и, придержав конька, прямо с седла пальнул в косого. Тот подскочил колобком почти на сажень от земли, перевернулся и упал.

– Никак подбил! – поспешил к нему Аниська.

Но заяц вдруг ожил и опять бросился наутек.

– Ах ты ж паршивец!

Все-таки казак загнал зайца, прибил. Радуясь трофею, сунул в переметную суму, а потом уж огляделся и сам испугался:

– Эх, ма! Да ить не иначе, как заскакал к хранцузам. Даже внутри похолодело. – На всякий случай снял ружье, зарядил. – Чертов косой! Из-за этакой живности и полонить смогут. – И Анисим, хлестнув конька, поспешил назад.

К своим он добрался благополучно, однако от хорунжего Храпкова ему досталось. Особенно, когда тот узнал, что гонял зайца.

– Нашел чем заниматься! Да ты сам навроде зайца угодил бы в лапы хранцузам.

– А там никого не было, – отвечал казак.

– Не было хранцузов? – усомнился сотник. – Брешешь!

– Святой истинный крест: ни единой души! Кабы повстречали, рази бы вернулся…

Когда весть, что казак Круглов побывал у французов в расположении, долетела до Платова, атаман повелел:

– Мигом того казака ко мне!

В присутствии генерала Иловайского Матвей Иванович выслушал Аниськин рассказ. А выслушав, приказал выслать в том направлении дозоры и непременно пленить неприятеля, если подвернется на пути. И еще потребовал, чтобы забрались подалее в глубину неприятельского расположения. Сам же поспешил к главнокомандующему.

Михаил Илларионович Кутузов был не один: рядом с ним сидел высокий, сухопарый Барклай-де-Толли. Оба размышляли над картой.

– Так ты говоришь, что казак был в неприятельском расположении? За его левым крылом? И беспрепятственно туда проник? – переспросив Матвея Ивановича, Кутузов склонил над картой седую голову. Тяжело дыша, он вглядывался единственным глазом в то место на карте, где находилось за речкой селение Малое. Оно лежало на невидимой границе огромного поля предстоящего сражения. Далее на север, за лесом протекала Москва-река.

– Совершенно точно, ваша светлость, – ответил Матвей Иванович. – У селения Малое тот казак перебрался через Колочу, а потом скакал на заход, сиречь, на запад.

Наступила пауза. Главнокомандующий напряженно думал. На виске, у красновато-сизого шрама, оставленного турецкой пулей, нервно пульсировала жилка. На другом виске, где та пуля вылетела, виднелся тоже шрам. И еще на большой голове был один шрам.

«Вот уж кого бог миновал. Две раны, обе в голову, обе смертельные», – отметил про себя Платов.

– Так-так, – сказал неопределенно главнокомандующий и постучал в раздумье пальцем по столу.

Зато Барклай проявил дотошность.

– Кто доложил вам эту весть? – спросил он таким тоном, будто и сейчас был военным министром и главнокомандующим. Холодно поблескивала лысина яйцеподобной головы. Взгляд полон достоинства и высокомерия.

– Доложил забредший казак.

– Казак? Простой казак?

– Совершенно точно, ваша светлость. Казак из станицы Аксайской. Анисим Круглов.

– Послушайте, атаман! Можно ли верить простому казаку?

– А почему же не верить, ваша светлость? Уж если не верить своим солдатам, кому ж тогда верить?

Тут вмешался в разговор Кутузов.

– Случай сей утверждает задуманное мной ранее. А ранее замыслил я ударить в разгар сражения конницей по левому неприятельскому крылу. Как раз там, где неразумный казак гонялся за зайцем. Вот какие бывают совпадения. А по сему быть, тебе, Матвей Иванович, в полной готовности к рейду в неприятельский тыл. Чтобы пошебуршить там возможно более, да заставить неприятеля приковать к себе часть сил; тем самым мы облегчим участь нашего войска, которое будет действовать с фронта.

– И когда же, ваша светлость, последует на сей рейд команда?

– В разгар сражения. Как сложатся к тому выгодные обстоятельства. А для пущего удара присовокупим к делу и корпус Уварова. Твои казачки до утра пусть находятся в лесу, а потом их переместим на новое место. Оттуда и начнется рейд. А казачьими полками надобно ударить вот куда. – Кутузов пригласил Матвея Ивановича к карте. Платов подсел к столу, склонился вместе с фельдмаршалом над картой. На ней разрисованные цветные квадратики и прямоугольнички, означающие войска, свои и неприятеля.

Водя пальцем, фельдмаршал стал объяснять, как надобно казакам действовать; куда пробиться, что атаковать, да как предупредить ответный неприятельский удар, чтоб он не был для казаков неожиданным.

И еще приказал нынешней ночью провести разведку, но так, чтобы на рассвете разъезды непременно бы возвратились, потому что с утра начнется генеральное сражение. – Дозоры нужно пустить веером, и шире. Правые крайние пусть прочешут местность до самой Москва-реки, а левые – к Беззубово и далее, – объяснял фельдмаршал. – Туда, к Беззубово, подойдет корпус генерала Уварова. Задачу ему поставлю днем. Сам же буду находиться на возвышенности у Горок. Оттуда сподручней наблюдать за сражением. Возникнет надобность – ищи меня там.

Возвращаясь, Платов, изливая на Барклая досаду, рассуждал:

«Хороший ты генерал, Михаил Богданович! И видом своим и умом взял! Только как был немцем, так им и остался, хотя и служишь в русской армии. Видно, до гробовой доски не понять тебе русской души. Как же можно не доверять казаку, который защищает отца и мать свою, жену да детей-малолеток от ворога?» – И еще он вспомнил, как на одном совещании в Петербурге, Барклай, будучи военным министром, говорил, что для поддержания дисциплины необходимо ввести в армии военную жандармерию: чтобы непременно все узнавали и тайком доносили.

Солнце склонилось к самому горизонту, и долгая тень от коляски терялась в поле неубранной и звенящей колосьями ржи. Лошади бежали резво, и под сиденьем изредка поскрипывало. В теплом воздухе, сдобренном запахами близкого поля, конского пота и дорожной пыли, чувствовалась свежесть подступающей осени. И глухие взрывы, доносившиеся издали, казались лишними в этой мирной благодати.

Весь день на южном крыле изготовившейся к генеральному сражению русской армии гремел бой: у деревни Шевардино схватились русские полки с французским авангардом. Бой был упорным, кровопролитным и завершился только к вечеру. Французы овладели редутами и теперь на них укрепились.

Миновав поле, коляска вкатила в лес, и колеса запрыгали по корневищам могучих дубов и вязов. В лесу было тихо, свежо, и недвижимые деревья словно застыли в ожидании ночи. В стороне завиднелись бивуаки с обозными повозками, огнями костров, слышались голоса и тянуло горьковатым дымком.

Коляска подкатила к лесной бревенчатой сторожке, и казак-ездовой с трудом сдержал распаленных лошадей. Тпру, чертяки! – натянул он вожжи.

Матвей Иванович уперся в край коляски и, чувствуя грузность большого тела, неспешно ступил с подножки. – Сей момент ко мне Иловайского, Балабина да Власова! – приказал он подвернувшемуся сыну Ивану. – Да распорядись каганец засветить! Дело срочное!

Иван Платов служил есаулом в атаманском полку. Ему шел девятнадцатый год. Шесть лет назад по настоянию отца есаул Греков – будущий зять Матвея Ивановича, муж его младшей дочери Марии – увез парнишку из дому. Атаман тогда писал, что Ивану скоро тринадцать лет, в эти годы сам он не расставался с седлом да пикой, пора и Ивану к делу привыкать. Так что пусть Греков немедля везет казачка за Днестр. При этом строго наказывал в походе спуску Ивану не давать, требовать, как с любого другого. Поблажками да слабинкой настоящего казака не сделаешь.

Ивана облачили в форму, подобрали двух добрых коней, оружие. По прибытии на место зачислили а атаманский полк, а там назначили под команду опытного и умного урядника.

Вскоре необстрелянный казачок принял участие в деле и показал лихость. А еще через год он участвовал во взятии крепости Бабадаг, потом штурмовал Гирсово.

Отец не спешил продвигать его по службе. По опыту знал, какой бедой может обернуться торопливость: неопытный командир пагубен и для себя и для подчиненных, да еще и тень бросит на атаманово имя. Три года походной службы было за спиной Ивана, когда его произвели в сотники. Это было в июне 1811 года. Зато чин есаула получил уже в феврале. Стал командовать сотней.

Денщик Степан проворно выставил на стол два медных подсвечника, чиркнул серняком. Хотел еще чем-то угодить, но Матвей Иванович отстранил:

– Не мельтеши! Нужон будешь – позову.

Первым прибыл Власов, небольшого роста, кряжистый и по-казачьи кривоногий подполковник.

– Как полк, Максим Григорьич? Готов ли сей момент выступить? – спросил Матвей Иванович, пытливо вглядываясь в командира.

– Все в порядке, ваше превосходительство. Коли нужно, готовы хоть сейчас на конь.

– Тогда дай команду, чтоб готовились к выходу. Дело предстоит.

Сын Иван насторожился.

Стуча подковами каблуков, вошел высокий, с обросшим густыми бакенбардами лицом генерал. С небрежной лихостью вскинул руку:

– Иловайский-пятый прибыл!

– Садись поближе, Николай Васильевич, – Платов кивком указал на место справа от себя.

Иловайский подсел к столу, стащил с головы папаху.

– Никак дело предстоит? – спросил осторожно.

– Предстоит. Балабин что-то задерживается… Да вот, кажется, и он: легок на помине.

В дверях выросла фигура, Балабин из атаманского полка, плотный, даже несколько грузный, с пухлым лицом.

– Балабин-второй явился, – представился полковник.

Платов в ответ кивнул головой.

– Ну вот, кажется, и все. – Матвей Иванович откашлялся и с твердостью в голосе продолжил:

– Главнокомандующий Михайло Ларионович приказал сей ночью провести разведку неприятельских позиций, что за речкой Колочей. И дело это предстоит выполнить вам.

Стоявший за спиной отца Иван подмигнул Балабину и указал пальцем себе в грудь. Тот неопределенно повел бровью. Тогда Иван склонился над плечом отца:

– Назначьте, батя, и мою сотню. Очень вас прошу. – Как все казаки низовья Дона, где родителей особо почитают, он обращался к отцу уважительно, на «вы».

– Что? Засвербило? Сколь раз сказывал, чтоб не смел давать подсказки! – повысил голос Матвей Иванович.

– Виноват, – тяжко вздохнул Иван.

– Виноват… – Матвей Иванович недовольно крутнул ус. – Ладно уж, возьми и его сотню. Потом доложишь, как она была в деле. А теперь послушай, что делать далее…

В назначенный час, выслав вперед дозоры, полк Власова и сотни атаманцев Балабина тронулись в путь. До Колочи дошли быстро.

Речка Колоча неширока, но за долгие тысячелетия промыла глубокое ложе, и берега ее круты, обрывисты: не всюду переправишься.

Полк Власова сразу же ушел, как приказывал Платов, в сторону деревни Беззубово. Ушли дозоры и из полка Балабина: два – по обе стороны Колочи вниз по течению до самого впадения ее в Москву-реку. А еще один, дальний дозор, возглавил Иван Платов.

Напутствуя его, Иловайский посоветовал:

– Непременно захвати Кирсанова. Может пригодится.

Степан Кирсанов не силен в боевых делах, зато грамотен и, главное, умел говорить по-французски. Отец его – казак зажиточный, сына учил в Петербурге.

Рассказывали про Степана случай, как однажды он удил рыбу и повстречал иностранцев: неподалеку от Аксайской станицы шел тракт из Петербурга на Кавказ. Вышли двое из кареты, стали у Дона и переговариваются по-французски, интересуются, какая дальше будет станица и далеко ли до постоялого двора. «У того вот парня спроси», – указал один на Степана. «Да как же я спрошу, если он по-нашему не понимает?» – возразил второй. А Степка в ответ им по-французски: так, мол, и так, господа, дорога идет далее на Ейск, а до постоялого двора десять верст. Те ахнули: «мужик, а говорит по-французски». «А чему удивляться? – напустил серьезность Степка. – У нас каждый казак гутарит по-французски».

Прежде чем начать двигаться, Иван определил, кто что должен делать, как подать сигнал при опасности, кто старший в дозорных разъездах. Сам остался в ядре с полутора десятком казаков.

Ночь выдалась не по-летнему свежей; и кони резво шли по дороге. Настороженно вслушиваясь в шорохи, казаки то и дело придерживали их. Иногда Иван приказывал остановиться, фыкал в кулак по-совиному. И в ответ подъезжали связные от боковых дозоров. «Все спокойно», – докладывали.

– Это пока спокойно. Смотрите, чтобы самим в силки не угодить.

Под утро на землю опустился туман. У реки он плотный, однако дозор заметил на противоположном берегу костер.

Спешившись, казаки скрытно приблизились, залегли. Иван прикинул на глазок ширину реки: пять десятков сажен. И глубока, вброд не перейти. У костра вырос человек, помаячил и опять пропал. Француз!

– Будем брать! – решительно сказал Иван. – Пикет их в отдалении, переплывем и схватим.

– Вымокнем зараз, Иван Матвеев, – возразил Степан.

– Не вымокнем. Я знаю способ. – Иван согнувшись, поспешил назад, к коням, там объявил:

– Хорунжий с пятью казаками остается здесь, на берегу, должон прикрыть нас ружейным огнем. А всем остальным расседлать коней!

– Ты что придумал, есаул? – опешил Степан. – Ведь вымокнем!

– Заладил свое, вымокнем, Вот и я о том, чтоб, значица, не вымокли. Расседлывай!

С лошадей полетели седла, сбруя.

– А теперь всем снять порты и остальное, чтоб нагишом быть, в чем мать родила.

Иван первый стащил с себя чекмень, сапоги, чакиры с алым лампасом.

– Может, подштанники оставить, да рубаху споднюю, – передернул плечами Степан. – Дюже зябко.

– Всем как я! Брать саблю да дротики. Ружья оставить.

Иван накинул на голое тело ремень сабли, взял пику и, сверкнув ягодицами, лихо вскочил на коня.

– За мной!

Конь неохотно вошел в воду, фыркнул. Иван вцепился в его гриву. И остальные казаки плыли таким же способом. Раньше, когда были мальчишками, им не раз приходилось переплывать Дон. А уж он-то втроекрат пошире этой реки.

Выбравшись на берег, казаки направились к неприятельскому пикету. Они двигались с такой осторожностью, какой наловчились в играх с детства. И выросли у костра внезапно, словно спустились с небес на крыльях, вместе с конями.

Увидев перед собой обнаженных всадников, французы оцепенели. Один из них бросился было к карабину, но ближний казак ткнул его пикой, и тот ойкнул, остался лежать.

– Мсье, – произнес Степан на чистейшем французском. – Вам тихо следовать с нами. И ни звука! Не то всем секир-башка. – Казак угрожающе потряс пикой. Безропотно повинуясь, французы поднялись и в окружении голых всадников направились к реке…

В половине шестого утра с повеления Наполеона генерал Сорбье подал на батарею команду:

– Стреляй!

Ударила пушка. В рассветной тиши румяного утра выстрел прогремел гулко. Звук его, многократно повторенный эхом, прокатился над сонными полями и угас где-то за лесом.

И тотчас загрохотало. Казалось, с неба обрушились сотни молний, и гром от них расколол не только тишину, но и землю, содрогнувшуюся от разрывов. На русские позиции градом обрушились ядра. Сражение началось.

Первыми в него вступили полки корпуса Богарнэ. Накануне молодой генерал, пасынок Наполеона, обращаясь к отчиму, сказал:

– Мой император, у той вот деревни сосредотачивается русская пехота, – он указал в сторону изб Бородино. – Только прикажите, и деревня станет нашей.

Наполеон снисходительно улыбнулся:

– Не надо, Евгений. Оставь сие на завтра. Это не займет много времени.

К Богарнэ он питал отцовские чувства. Наполеон женился на вдове казненного генерала и усыновил Евгения и его младшую сестру Гортензию. Теперь Евгению тридцать лет и он генерал. У него такие же острые, как у матери, черты лица, а смуглость кожи явно указывала на унаследованную от нее креольскую кровь.

Жозефина была первой любовью Бонапарта. Три года назад он расторг с ней брак, теперь у него вторая жена – Мария-Луиза, но Евгений по-прежнему его приближенный, вице-король Италии, командует корпусом.

Под прикрытием артиллерийского огня войска Богарнэ первыми двинулись на Бородино. Используя туман, они охватили деревню полукольцом. Приблизившись, бросились со штыками наперевес на русские позиции.

В первом донесении Богарнэ сообщил, что командир полка генерал Плозони ворвался в деревню Бородино и что схватка была жестокой, сам генерал погиб, но деревня в руках французов.

Наполеон был готов наградить пасынка за эту радостную весть. Падение Бородино заставит Кутузова подтянуть сюда силы из других направлений, что, естественно, ослабит центр и левый фланг русских. А именно там будет нанесен главный удар, там должен возникнуть успех сражения.

В Бородино находились гвардейцы из лейб-гвардии егерского полка, которым командовал полковник Бистром.

– Братцы! Стоять насмерть! Ни шагу назад! – размахивая саблей, полковник повел своих подчиненных навстречу атакующим. – Позади нас Москва-матушка!

Матвей Иванович с опушки леса наблюдал за жестокой схваткой в объятой огнем деревне. Видел, как французы обходили с севера егерей, пытаясь отрезать их от моста через речку Колочу. От волнения он кусал губы, сжимал кулаки, с трудом сдерживаясь, чтобы не скомандовать казакам «на конь!» и очертя голову броситься на помощь в самое пекло.

Подскакал генерал Иловайский:

– В лесу казаки Грекова атаковали неприятеля в дротики. Побили и в плен до полусотни схвачено.

– Отправьте пленных подалее вглубь. Не до них. – Платов продолжал наблюдать за разгоревшейся у Бородино схваткой. Там кипело вовсю. Теперь по французским полкам били русские орудия с Курганной высоты, где оборонялись солдаты Раевского.

– Дозвольте мне, с полком, а может и с двумя, – опять подал голос Иловайский. Сейчас он больше походил на лихого есаула, чем на умудренного боями генерала.

– Ты часом не свихнулся, Николай Васильевич? Или близок к тому? – не повернув головы, с издевкой ответил Платов. – Проверь лучше полки, да отводи их на то место, как указал светлейший.

Теснимые французами, солдаты отходили к Колоче, лежавшей в низине и скрытой обрывистыми берегами, к мосту.

По малочисленности отходивших солдат, Матвей Иванович понял: остальные остались там, у деревни. Нет, не живые, – мертвые, потому что знал, в такой бойне русский солдат не щадит себя, забывает об опасности, и мысль о плене не только противоестественна, но исчезает совсем. Ее заменяет иное чувство: ожесточенность. Паники не было, егеря отходили, построившись в каре, отбиваясь штыками от наседавших французов. Те, словно синие волны, накатывались на боевой строй гвардейцев.

Мост через реку Колочу обороняла команда гвардейского экипажа из трех десятков матросов. Главным среди них был мичман Лермонтов. Барклай-де-Толли приказал ему: после отхода русских войск мост сжечь. Однако выполнить эту задачу матросы не смогли: все они легли у моста, и французы ворвались на левый берег реки. Перед ними открывалась высота у Горок с командным пунктом Кутузова.

На помощь Барклай бросил бригаду егерей полковника Вуича из 24-й дивизии и 1-й егерский полк полковника Карпенко. Одновременно по переправившемуся через мост неприятелю открыла ураганный огонь артиллерия. Удар егерских полков был столь стремительным и яростным, что французы не смогли устоять. Линейный полк французской армии был уничтожен. Остатки сбросили в реку. Вскоре запылал и мост.

Главное направление своего наступления французы избрали через деревню Семеновское, там находились Багратионовы флеши. Дважды французским гренадерам удавалось ворваться в эти укрепления, и оба раза их выбивали штыковыми контратаками.

Испытав безуспешность своих попыток, Наполеон подтянул к Багратионовым флешам крупные силы пехоты и артиллерии. Сюда же спешно перебросил подкрепление и Кутузов. Против пятнадцати тысяч русских воинов и трехсот орудий было более пятидесяти тысяч французов и четыреста неприятельских орудий.

Атаки следовали одна за другой. И все они отражались. Лишь при восьмой неприятелю удалось овладеть флешами. Тогда Багратион собрал остатки войск и повел их в решительную контратаку. Это был его последний бой: смертельно раненного генерала вынесли на шинели из огненного смерча. Однако флеши остались в руках неприятеля.

Кутузов тяжело поднялся со скамеечки, примял пухлой рукой на голове картуз с красным околышем и без козырька, взял подзорную трубу. Он долго всматривался в сторону главного люнета, где стояли пушки Раевского. Там в сизых клубах дыма все кипело и билось. Полыхало и селение Семеновское, неподалеку от которого находились Багратионовы флеши. Там тоже творилось невообразимое.

– Что? Наши стоят? Упорствуют? – спросил он полковника Толя, хотя сам знал, что это именно так.

– Стоят, ваша светлость. Умирают, а стоят. Долго ли выдержат?

Кутузов не ответил, направил трубу в сторону недалекой деревни Бородино. Она тоже горела, восточнее ее, у Колочи шел бой.

Тогда он перевел взгляд в сторону Шевардинского холма. До него было не более двух верст. Он ясно увидел неподвижную фигуру в наброшенной на плечи шинели и черной треуголке. Рядом с ним стоял высокий военный, а поодаль теснилась свита.

Внимание Кутузова привлекла не свита и не Наполеон. Он увидел стройные ряды облаченных в голубые мундиры гвардейцев.

«Так вот оно что! Дело дошло до гвардии, – осенила догадка фельдмаршала. – Стало быть, главные силы французов уже в деле. А успеха-то они так и не достигли…» Но тут его встревожило другое: «Определенно гвардия ударит по Семеновскому и флешам. А там наши бьются на последнем дыхании. И резервов поблизости нет. Ударят и непременно наш порядок пробьют».

И вслед за этой мыслью возникло решение подтянуть со своего правого фланга корпус Остермана. Но пока он подойдет, французская гвардия атакует. Наполеон упреждает.

Как опытный шахматист, предусматривающий развитие партии на много ходов вперед, так Кутузов, глядя на поле сражения, рассчитывал его ход.

«Да, только казаки и находящийся в резерве корпус кавалерии могут спасти дело, – утвердился в своем решении фельдмаршал. – Нужно действовать смело, решительно и без промедления».

– Где Платов, Уваров? – спросил он Толя.

– Казаки там, где вы повелели им быть. С ними и сам атаман. Кавалерийский корпус за лесом. А сам граф Уваров – вот он, ждет распоряжения.

– Сейчас мы поставим французам банки. Оттянем кровь от левого нашего крыла да центра, – промолвил Кутузов и, повернувшись в сторону Уварова, махнул рукой. – Поди-ка сюда, генерал.

– Может, позвать и Платова? – предложил Толь.

– Не надо, Карлуша. Нет времени. Да и атаман знает, что нужно делать. Накануне втолковывал. Пошлите к нему адъютанта с моим повелением. Пусть пускается в рейд, – тут Кутузов повернулся к щеголеватому Уварову. – Ступай и ты, граф. Заберись в самый тыл, да поглубже.

– Все сделаю, ваша светлость!