Текст книги "Пистоль и шпага (СИ)"

Автор книги: Анатолий Дроздов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Перекусили? – спросил подошедший к нему Руцкий. Он уже снял французский мундир и сейчас красовался в зеленом, в котором нисколько не походил на посыльного из штаба Бонапарта, которого фон Бок видел на дороге. И куда девались надменность и апломб?

– Да, – ответил капитан, вставая.

– Тогда едем, – сказал русский. – Вам дадут другого коня, ваш устал.

Он повернулся.

– Герр подпоручик! – окликнул его фон Бок.

– Что? – повернулся русский.

– Это правда, что Россия и Пруссия будут сражаться против Наполеона?

– Не сомневайтесь! – кивнул Руцкий.

– Я смогу поступить на службу в русскую армию?

– Не мне решать, – улыбнулся подпоручик. – Но вы сможете высказать эту просьбу в штабе армии. Не хотите в плен?

– Я уже там был, – буркнул капитан. – Ничего хорошего…

Глава 2

Начальству не угодишь. Багратион выслушал наш доклад об операции хмуро. Побеседовал с моей помощью с пленным немцем – не силен Петр Иванович в языках, приказал того увести, а затем прошелся по избе, где разместился штаб армии, заложив за спину руки. Затем встал против меня.

– С чего вам взбрело в голову, подпоручик, выдать себя за француза?

– Военная хитрость. Она помогла захватить пушки без единого выстрела, мы не понесли потерь.

– Облачиться в мундир врага русскому офицеру – позор! – буркнул князь. – У светлейшего могут не понять. Как прикажете писать реляцию? Вот что, майор, – он посмотрел на Спешнева. – Изложим это иначе. Пушки вы захватили с бою, наскочив на дороге на отставшую роту. Ошеломленный неприятель не оказал должного сопротивления. Побив, а частью разогнав супостатов, вы забрали орудия и пленного капитана, коих и доставили в армию. Это даст мне возможность хлопотать о наградах. Рюмину и Чубарому – ордена Святой Анны третьего класса. Казакам и егерям – Георгиевские кресты, три на полусотню и пять на роту. Озаботьтесь вручить знаки военного ордена перед строем батальона у развернутого знамени. Вас, майор, я попрошу наградить деньгами, что впишут в формуляр. Руцкому – выговор.

– За что, ваше сиятельство? – обиделся я.

– За то, что оставил Бонапарту артиллеристов. Их вернут в строй, и они будут стрелять по нашим войскам.

– Мы забрали у них пушки.

– Будут сменным составом – заменять убитых.

М-да, не подумал.

– Мы не могли привести их с собой, – попытался оправдаться я, – замедляли передвижение. Лошадей для них не было. Мы и так спешили, заваливая за собой дорогу срубленными деревьями. Французы могли выслать следом кавалерию.

– Разве я говорил о пленных? – поднял бровь Багратион. – Они враги, пришедшие с оружием на русскую землю. Вот пусть в ней и остаются.

Гм! Следовало послушать Чубарого: он предлагал пленных вырезать. Сминдальничал, не поднялась рука. Прав Багратион. Я вздохнул.

– Ваше сиятельство! – подал голос Семен. – Благодаря находчивости и предприимчивости подпоручика Руцкого батальон получил четыре орудия с зарядными ящиками, не понеся при этом потерь. Он доставил в штаб армии пленного офицера неприятеля. За любой из этих подвигов причитается награда. Вы же хотите подпоручика наказать. В армии такого не поймут.

А Семен-то молодец! Еще недавно боялся генералу на глаза показаться, а сейчас, гляди, спорит. Вот что новый чин и орден делают.

– Та-ак! – Багратион качнулся на каблуках, и ноздри его огромного носа затрепетали. – Дерзить командующему? Распустились вы в своем батальоне. А все он! – генерал ткнул в меня пальцем. – Набрался вольнодумства у французов и других учит. Мне тут докладывают… Позволяет себе командовать старшими чином, а вы, майор, закрываете на это глаза. Я научу вас субординации! – Багратион потряс сжатым кулаком. – Под арест вас, что ли, посадить? Обоих, – добавил задумчиво.

Мы с Семеном изобразили на лицах готовность отправиться в сарай, который здесь служит гауптвахтой. А что? Это не в моем времени. Режим нестрогий, арестованных офицеров дозволяется посещать, приносить им передачи. В роли таковых обычно выступают стеклянные емкости с веселящими напитками и закуски. О том всей армии известно. Арестантов в России жалеют, и каждый из товарищей офицеров, посаженных в сарай, считает своим долгом скрасить им заточение.

Багратион, разумеется, об этом знает, потому, сердито посмотрев на наши рожи, только покрутил головой.

– Ничем вас не проймешь! Ладно. Наказывать Руцкого не буду, но и награждать тоже. Не за что. Он лишь исправил свой проступок. Не следовало бросать пушки в Смоленске. Знаю, что хотите сказать, майор, – предостерегающе поднял он руку. – Орудия были неподходящих калибров, но даже такими дрянными вы наносили неприятелю существенный урон. Значит – лишними не оказались бы. Сейчас каждое ружье в цене, рекруты приходят из Москвы с фитильными самопалами, а то и вовсе с пиками. При таких обстоятельствах строго спрашивают за любую потерю. Руцкому следует быть благодарным, что в реляции о его подвигах, отправленной в Санкт-Петербург, я умолчал об утрате пушек. В списках по армии они не числились. Так что свои награды подпоручик получил. Ясно?

– Так точно! – выпалили мы хором.

– Поговорите с этим немцем, – продолжил командующий. – Убедите его рассказать в штабе светлейшего нужную нам историю. Верните ему шпагу, пообещайте, что к его просьбе поступить на службу в русскую армию отнесутся со вниманием. Скорей всего, так и будет. Немцев у светлейшего полно. Одним больше…

Багратион сердито засопел. Не любит князь немцев. С Барклаем враждовал, и перенес это отношение на других. Хотя сам грузин, а начальником штаба у него француз.

– Свободны! – махнул рукой командующий. Мы отдали честь, повернулись и вышли из избы.

– Попали под горячую руку, – сказал Семен снаружи.

Я только плечами пожал. Не наша вина, что у Багратиона плохое настроение. С тех пор как главнокомандующим назначили Кутузова, оно такое у князя перманентно.

– Хотел выхлопотать тебе орден, – продолжил Спешнев. – Ты его заслужил.

– Будет тебе! – махнул я рукой. – Главное: живы и здоровы, пушками разжились. В конце концов, командующий прав: я только вернул то, что потерял в Смоленске. Зато Рюмину и Чубарому ордена достанутся, егерей и казаков наградят. Сочтемся славою…

– Ведь мы свои же люди. Пускай нам общим памятником будет бегущий из России Бонапарт, – продолжил Семен. Мы рассмеялись, вызвав тем самым удивленные взгляды штабных.

Фон Бок, которому вернули шпагу, просьбу воспринял с пониманием. Тертый калач, не один год воюет и знает, как в армии добывают награды. Соглашение мы закрепили за богато накрытым столом, где имелись вино и водка, ветчина и даже жареные куры. Синицын по старой памяти расстарался. Став командиром роты, он не снял себя обязанностей по обеспечению теперь уже батальона хлебом насущным. В его распоряжении и общая казна. Это предложил Семен, и офицерское собрание утвердило. Синицину подчинили ротных каптенармусов, и он гоняет их как сидоровых коз. Золотой человек!

Праздновали успех операции офицерским составом батальона. Рюмин и Чубарый выглядели именинниками. Их можно понять: столько служили – и никаких наград. Не успели перейти в батальон – и представлены к орденам. Расстроенного Голицина Семен успокоил обещанием, что следующее дело – его. Лучился радостью штабс-капитан Зыков, получивший под начало дополнительно четыре пушки с зарядными ящиками и упряжками. Теперь он командир усиленной артиллерийской роты и может претендовать на повышение в чине. Довольно улыбался бывший отставной фейерверкер Ефим Кухарев, который прибился к нам в имении графини Хрениной и славно повоевал со своими пушками под Смоленском и в городе. Как и Синицын, Ефим произведен в прапорщики и теперь поставлен командовать четырьмя орудиями.

– Никогда не мыслил о таком, ваше благородие, – сказал он мне после производства в офицеры. – Я же из крепостных. Барин меня мальцом из деревни забрал, повелев обучить грамоте и арифметике – заметил, что смышленый. Помощником к управляющему определил. А мы с тем девку не поделили, разодрались, и я этого немца побил. Барин осерчал и отдал меня в солдаты. Там меня, как грамотного и умеющего считать, в артиллеристы записали. Воевал крепко. Покойный граф Хренин меня отличал, и после ранения забрал к себе в имение. Там я жил в довольстве, но, считай, как дворовой. А тут дворянин, ваше благородие[10]10
  До 1835 года даже самый низший офицерский чин давал его обладателю право на потомственное дворянство.


[Закрыть]. Любой купец обязан кланяться. А все благодаря вам, княжич!

Он попытался поцеловать мне руку.

– Прекрати, Ефим Игнатьевич! – отдернул я ее. – Мы с тобой теперь дворяне, и, следовательно, ровня. Сам недавно в мещанах числился. Лучше скажи, что делать станешь, как война кончится? После нее тебя из армии непременно попросят – с твоей-то ногой. Это сейчас всех в строй ставят, включая калек и инвалидов[11]11
  Реальный факт. Огромная нехватка командиров в русской армии в 1812 году заставила призвать под знамена всех отставных офицеров, включая престарелых и калек. Инвалидами в то время называли ветеранов. То, что прапорщик командует ротой, не было чем-то исключительным. Случалось, и фельдфебель.


[Закрыть].

– Не решил еще, – ответил Ефим. – Воротиться к графине? Она-то примет, но как с ней держаться? Как прежде не хочу, а за стол с собой она меня не посадит, поскольку из крепостных. Строга матушка насчет этого. Не ровня я ей, короче: ни то, ни се.

– Сколько лет служишь? – спросил я.

– Двадцать шестой год.

– Формуляр сохранился?

– А как же? – удивился Ефим. – Они все в Петербурге при военном министерстве.

– Значит, имеешь право на инвалидное содержание[12]12
  Так называлось в то время пенсия для офицеров, выслуживших 20 лет. Составляла треть от оклада.


[Закрыть]. Можешь на него жить – пусть скромно, но безбедно. И еще лучше жениться на богатой купчихе и зажить в довольстве.

– Кто за меня пойдет? – махнул рукой Ефим. – Старого и колченогого?

– Еще как пойдут! – усмехнулся я. – Отставной офицер, дворянин, герой войны. У купца есть деньги, он может купить и продать землю[13]13
  Такое право было предоставлено всем свободным сословиям России в 1803 году. Ранее землей могли владеть только дворяне.


[Закрыть], но права владеть крестьянами у него нет – это привилегия дворян. Соответственно помещиком стать не может. А вот ты – да. Соответственно, и он при тебе. Если будут дети, они твое дворянство и поместье унаследуют. Да купцы с дочками в очередь встанут! Еще выбирать будешь. Дворяне с ними родниться не спешат, а тебе, как понимаю, без разницы?

– Так, – кивнул Ефим. – Хотя девка не годится – не справлюсь с молодой. Хвостом крутить станет, мужу изменять. Вдову, разве что, какую сыскать?

– Там и выберешь, – кивнул я.

После пирушки фон Бок отвел меня в сторону.

– Какое жалованье у русского капитана? – спросил, понизив голос.

– У пехотного – 200 рублей в год, – ответил я. – У артиллеристов оно выше, но точно не скажу. Есть еще столовые и квартирные деньги. Бедствовать не будете.

– Благодарю! – он пожал мне руку. – Можете на меня рассчитывать. Поднесу вашим начальником историю, как следует. Ваше участие выделю особо.

– Меня не надо, – попросил я и пояснил в ответ на его удивленный взгляд: – Я и без того осыпан милостями. Недавно пожалован в дворяне и получил офицерский чин.

– Позвольте? – удивился он. – Слышал, что вы сын князя.

– Бастард.

– Понятно, – кивнул он.

– Держите! – я сунул ему несколько ассигнаций, которые фон Бок принял без колебаний. – Только спрячьте подальше. Если вас отправят в плен, могут отобрать те же казаки. Вам эти деньги помогут пережить невзгоды. А там… Мы еще войдем вместе в Париж.

– Удивительные вы люди, русские! – покачал головой фон Бок. – Такое отношение к врагу… Мне еще больше захотелось служить вашему императору.

– Учите русский язык, Герхард! – посоветовал я. – Без него не сможете командовать. Для начала попросите помощника из немцев – в армии их хватает, но дальше – сами. Иначе откажут.

– Благодарю, князь! – поклонился капитан. – Не смею надеяться на вашу дружбу, но хочу уверить: фон Бок добро помнит. Можете на меня рассчитывать.

На том и расстались. Семен дал немцу сопровождение из казаков, и они ускакали в штаб Кутузова. А мы занялись текущими делами. Войну никто не отменял.

* * *

– Слушаю, – сказал Даву вошедшему в его кабинет Маре. Вставать из-за стола он не стал, а посетителю в ответ на его приветствие ответил легким кивком. – Какие новости?

– Удалось установить, каким образом армия Вестфальского короля утратила четыре пушки.

– Корпус, всего лишь корпус, полковник, – сморщился Даву. – Они могут называть себя как угодно, но мы-то знаем, что представляет собой войско Вестфальского короля. Сброд, набранный из гессенцев и пленных пруссаков. Маршировать их еще кое-как научили, а вот воевать – нет. Зато каждый третий из них гвардеец. Не удивительно, что они потеряли пушки. Как это произошло?

– Рота капитана фон Бока находилась на марше, когда к ней подскакал офицер, который представился майором штаба императора Верном.

– Не припомню такого.

– Его не существует. В штабе императора нет офицера с таким именем. Но фон Бок этого не знал.

– Далее! – потребовал Даву.

– Мнимый Верн сообщил капитану, что император собирает артиллерию армии под свое начало и потребовал следовать за ним.

– Капитан не потребовал письменный приказ?

– Нет, ваша светлость!

– Вестфальцы… – буркнул маршал. – Продолжайте!

– Еще фальшивый майор пообещал капитану провизию и сколько угодно воды, которые якобы ждут их в ближнем лесу. Думаю, это и побудило вестфальцев подчиниться приказу. Войска на марше изнывают от жажды…

– Знаю! – перебил Даву. – Позвольте, догадаюсь. В лесу ждала засада.

– Именно так, ваша светлость! – поклонился Даву.

– На дороге не расслышали выстрелов?

– Их не было.

– Вот как? Артиллеристов перебили холодным оружием?

– Их не стали убивать. Мнимый Верн сдержал слово и отвел вестфальцев к ручью. Пока те пили, их окружили русские егеря и казаки. Со слов артиллеристов их было много: не менее роты пехотинцев и сотни всадников. А у артиллеристов всего лишь тесаки. Им предложили сложить оружие, и они подчинились. Приказ сдаться отдал капитан.

– Его имя?

– Фон Бок.

– Прусак, – процедил маршал. – Подготовьте распоряжение о предании его военному суду.

– Невозможно, ваша светлость. Русские увели капитана с собой, бросив прочих. Они их, к слову, даже накормили. Видимо от того бездельники не торопились сообщить о происшедшем. В противном случае у нас был бы шанс догнать русских. Пока новость дошла до штаба корпуса… Высланный по следам русских гусарский полк безнадежно опоздал, к тому же наткнулся на заваленную деревьями дорогу. Пил и топоров у вестфальцев не оказалось, а обойти преграду не получилось – лес слишком густой. Русские умеют выбирать места для баррикад.

– Азиаты… – Даву покрутил головой. – Хотел бы я знать имя офицера, организовавшего эту операцию.

– Вы его знаете, ваша светлость. Это он!

– Посланец? – поднял бровь маршал.

– Именно. Капитану он представился подпоручиком Руцким. Это слышали другие артиллеристы.

– Это мог быть другой человек.

– Нет, ваша светлость. Совпадает все. Я расспросил вестфальцев. Чуть выше среднего роста, стройного телосложения, на вид лет 25–26, свободно говорит по-французски и по-немецки. И, наконец, фамилия. Сомневаюсь, что в русской армии найдется второй такой офицер. Об этом говорит также дерзость замысла и четкость его исполнения. Для того чтобы действовать так, нужно знать ситуацию во французской армии. Я сомневаюсь, что русские о ней осведомлены. А вот человек из будущего – наверняка. Ему известно все: погода в это время года, состояние дорог, наличие источников провизии и воды. Он как бывалый охотник устроил засаду у водопоя, будучи уверенным, что олени к ней непременно придут.

– Соглашусь, Маре, – кивнул маршал. – Особенно насчет оленей. Не зря я вернул вас из конно-егерского полка. В роли начальника разведки вы полезнее. Что нам делать с посланцем? У вас есть возможность подобраться к нему?

– Увы! – развел руками полковник. – Он в порядках русской армии. Потребуется дивизия или даже корпус, но даже в этом случае результат не очевиден. Остается уповать на генеральное сражение. Разбив русских, доберемся и до посланца.

– Но пока русские убегают. Император недоволен: он не может понять замысла Кутузова. После сражения под Смоленском; будем откровенны: неудачного для нас, поскольку русские организованно отступили, вывезя свои магазины[14]14
  Магазинами в то время назывались склады.


[Закрыть] и даже раненых, они снова бегут. Куда, зачем?

– Я могу ответить на этот вопрос, ваша светлость.

– Слушаю, – маршал с интересом посмотрел на полковника.

– Они ищут позицию для генерального сражения, – сказал Маре.

– Откуда сведения? – насторожился Даву.

– Сегодня в расположение наших аванпостов вышел мой агент Дыбовский. Если помните, это он принес план русских позиций под Смоленском.

– Помню, – кивнул маршал. – План оказался точен. Правда, это не слишком помогло, – он вздохнул. – Русские защищали их яростно. Продолжайте.

– Как и в тот раз, Дыбовский выдал себя за маркитанта. Тем более что в этой роли русские его помнили. Поляк ездил по частям, предлагая товары, и слушая разговоры. Русские офицеры много болтают. С их слов стало ясно: в штабе Кутузова заняты поиском подходящей позиции для сражения. И они ее, вроде, нашли.

– Где?

– Дыбовский запомнил название селения – Семеновское. Но таковых в этих местах не одно. Однако из слов русских следует, что означенная позиция расположена где-то в 30 лье от Москвы.

– Рискованно, – оценил Даву. – Если мы разобьем Кутузова, а сомнений в этом нет, Москва сама упадет нам в руки. Вы уверены в точности сведений?

– Дыбовский еще ни разу не подводил.

– Что ж, порадую императора, – сказал маршал. – Считайте, что искупили свою вину, Маре. Что до посланца….

– Он не представляет серьезной опасности, – поспешил полковник. – Да, захватил у нас четыре пушки, но у императора их сотни. Незначительный чин Руцкого и тот факт, что он сам участвует в боях, говорит о том, что ни русский царь, ни Кутузов с Багратионом не знают о его миссии. Полагаю, Руцкий не решился о ней рассказать, понимая, что ему не поверят. Его операции против нас – булавочные уколы. Неприятно, но ничего фатального.

– Соглашусь, – кивнул Даву. – Факты говорят об этом. Но все равно не выпускайте его из виду. Этот человек много знает, я желал бы побеседовать с ним. Постарайтесь при возможности захватить его в плен.

– Приложу все силы! – заверил Маре.

– Идите! – отпустил полковника маршал и вызвал дежурного адъютанта, приказав тому подготовить лошадь и сопровождение. Следует обрадовать императора: русские все же решились…

* * *

Бах!

Холостой выстрел из пистолета приводит в движение солдат на поляне. Пали на траву «раненые» егеря, к ним кинулись санитары. Здесь их зовут иначе, но мне привычней по-своему. Склонившись над «ранеными», санитары споро бинтуют им руки, ноги или грудь извлеченными из сумок полосами полотна. Где, что и кому бинтовать, отмечено белой ленточкой. Не совсем умело справляются, но сойдет. Подлетают санитарные повозки. По штату их в армии не положено – пожалело военное министерство денег, но у нас есть. Как и собственная санитарно-эвакуационная служба, коей командует подпоручик Руцкий. Почему я? Батальону по штату положен лекарь, но его не прислали. В лекарях нехватка, как и в офицерах. Свежепроизведенный в прапорщики Синицын начальствует ротой, хотя по штату это должность капитана, которому помогают субалтерн-офицеры. Только нет у нас субалтернов – ни у Рюмина, ни у Голицына, ни у Синицына. Имелись, но ранены или погибли. Голицын сам числился в субалтернах, но заменил убитого командира роты и остался в его должности. И такое положение во всей армии. Представляю, что будет после генерального сражения…

Санитары закончили бинтовать, и сейчас грузят «раненых» в повозки. Не за руки-ноги, а на носилках. Специально сделали по моему указанию. Ничего хитрого: две жерди и кусок палаточного брезента между ними. При перевозке много места не занимают, а на поле боя как найдешь. Раненых на них класть просто – достаточно перетащить на разложенные рядом, поднять и погрузить. Нести удобно. Так, погрузили. Возчики шлепнули вожжами по крупам коней…

– Стой! – кричу. Повозки замирают. – Все ко мне!

Солдаты собираются и под моим строгим взглядом выстраиваются в шеренгу. В санитары мы со Спешневым определили вчерашних рекрутов из пополнения, толком не обученных стрелять и колоть. Выбирали тех, кто покрепче и ловчее. Для того, чтобы носить раненых, нужна сила, повязку наложить – ловкость. Испытания, устроенные мной, прошли не все, но отобранные стараются. Служить санитарами им нравится, это не с ружьем в атаку ходить. Жалованье, как у нестроевых, то есть меньше, но зато нет муштры и не придется идти под пули. Ну, это им так кажется.

– Медленно, – говорю командующему отрядом унтер-офицеру. – Не забывайте, что действуете на поле боя. Заметит неприятель повозки и бахнет из пушек. Их вообще следует ставить где-нибудь в лощинке или за кустами. Нести раненых дальше, но зато безопасней. Уяснили?

– Так точно, ваше благородие! – рявкают нестройно. Новобранцы, что с них взять?

– Повторим. С перевязанных снять бинты, скатать в рулоны и сложить в сумки. Не забудьте после учений прокипятить и высушить. На исходную!

Отхожу к кустам. Пахом, тот самый фурлейт, что некогда подобрал меня голого на дороге, а ныне мой официальный денщик, протягивает заряженный пистолет. Беру и взвожу курок. Так, вроде готовы. Будущие «раненые» замерли посреди поляны, санитары выглядывают из-за кустов. Поднимаю вверх заряженную «шкатулку»[15]15
  ГГ использует трофейный, так называемый «шкатулочный» пистолет французского производства.


[Закрыть]. Бах! Поехали…

Это еще что? В разгар действа на поляну влетают трое всадников. Коричневые мундиры, ментики за плечами, расшитые доломаны, кивера с султанами. Гусары… Рысят ко мне. Кого это принесло? Подскакали, передний всадник ловко спрыгивает на траву и идет навстречу. Невысокий, с круглым лицом. Пышные бакенбарды и небольшие усики делают его похожим на кота. Золотой горжет на груди.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – бросаю ладонь к киверу.

– Здравствуйте, подпоручик! – улыбается. – Вы Руцкий?

– Так точно!

– Командир батальона ахтырских гусар подполковник Давыдов Денис Васильевич.

– Тот самый? – выпаливаю невольно.

Он смотрит удивленно.

– Знаменитый гусар-пиит, – объясняю торопливо.

– Не знаю, насколько знаменитый, – улыбается Давыдов, но видно, что польщен. – Слыхали обо мне?

– Кто ж не слышал? – отвечаю и начинаю декламировать:

 
– Бурцев, ёра, забияка,
Собутыльник дорогой!
Ради бога и… арака
Посети домишко мой!..
 

– И это знаете? – удивляется Давыдов. – Польстили. Не знал, что мои стихи так известны. Давно хотел познакомиться с пиитом, чьи песни распевают в армии. Прибыл к вам в батальон и узнал, что вы, вдобавок, отважный офицер, который ходил в тыл неприятеля и притащил отбитые у него пушки. Хотел по этому поводу поговорить. Не возражаете?

– Никак нет, ваше высокоблагородие!

– Оставьте чины, поручик! – машет он рукой. – Как вас по имени-отчеству?

– Платон Сергеевич.

– Я, как вы слышали, Денис Васильевич. А это, – указал Давыдов на спешившихся за его спиной спутников, – мои боевые товарищи: штабс-ротмистр Николай Григорьевич Бедряга и поручик Дмитрий Алексеевич Бекетов. Прошу любить и жаловать.

Обмениваюсь рукопожатиями с подошедшими офицерами. Смотрят на меня с интересом.

– Позвольте полюбопытствовать, – спрашивает Бедряга, – чем вы тут занимаетесь? Нам сказали про учения, но я не вижу у солдат оружия.

– Это по лекарской части. Отрабатываем навыки перевязки раненых и их эвакуацию с поля битвы.

– Вот как? – Бедряга удивлен. – Почему вы, а не лекарь?

– Во-первых, у нас его нет. Во-вторых, я лекарь по образованию и опыту службы. Строевым офицерам стал недавно. Война заставила.

– Интересный вы человек, Платон Сергеевич! – качает головой Давыдов. – Не представляете, как разожгли мое любопытство. Где мы сможем побеседовать?

– Предлагаю проехать в штаб батальона. Здесь закончат без меня.

Делаю знак унтер-офицеру, который маячит в стороне, наблюдая за начальством. Тот кивает и убегает к санитарам. Пахом подводит ко мне Мыша. Забираюсь в седло, с завистью наблюдая, как легко и изящно делают это гусары. Куда мне до них! Поскакали…

Давыдов прибыл не с пустыми руками: привез полдюжины шампанского. Гусар! И где только раздобыл? Денщики соорудили закусок – и поехало. Пили из кружек – бокалами мы не обзавелись. Тосты за здоровье государя, процветание Отчизны, погибель неприятеля… Я глотал шипучую кислятину без всякого удовольствия, а вот Спешнев и офицеры батальона выглядели довольными. Гусары прибыли засвидетельствовать им свое почтение, да еще с шампанским. Кавалеристы к пехоте относятся снисходительно, а тут на тебе! И всему причиной некий подпоручик Руцкий. Мне пришлось изложить свою легенду, которую гусары выслушали с широко открытыми глазами.

– То-то смотрю, песни у вас необычные, – заключил Давыдов. – Слова русские, но складываете вы их иначе, да и сам строй стиха не такой, как принято. Теперь ясно: за границей росли. У вас даже выговор другой. Спойте, Платон Сергеевич!

– Стесняюсь, Денис Васильевич, – попытался отговориться я. – Это вы пиит. А я – так…

– Не соглашусь, – мотнул головой гусар. – Замечательные у вас песни! Легкие, напевные. Правда, господа?

Господа дружно подтвердили. Их можно понять: на фоне современной русской поэзии мои тексты высятся как монументы. Ну, так гении писали, я же все это бессовестно украл. Не корысти ради, а собственного спасения для, а также интеграции в местное общество, что, впрочем, не отменяет сам факт воровства. Стыдно…

Разумеется, меня уговорили, разумеется, я спел. Давыдов, послушав, распалился, забрал у меня гитару и запел сам. Ну, что сказать? Стихи у него дубовые, и гитарой гусар владеет не в пример хуже. Но нашим понравилось. Мы к тому времени прикончили шампанское и перешли к водке… Я вместе со всеми кричал «Браво!» и аплодировал. Зачем обижать хорошего человека, настоящего героя и поэта? Хай ему щастыть, как говорят на Украине.

После песен, наконец, перешли к делу. Давыдов подробно расспросил меня о рейде во французский тыл, Рюмин и Чубарый дополнили мой рассказ подробностями, посчитав, что подпоручик скромничает.

– Лихо! – оценил Давыдов. – Я бы не додумался переодеться французом.

Я – тоже, но за мной послезнание. Тот же Фигнер[16]16
  Александр Самойлович Фигнер, командир партизанского отряда в 1812 году. Отличался редкой дерзостью и бесшабашностью в своих вылазках.


[Закрыть] надевал французский мундир и неоднократно посещал захваченную Наполеоном Москву, где добывал сведения для Кутузова. И никто его не разоблачил.

– Я надумал создать летучий отряд и наносить неприятелю вред на коммуникациях в его тылу, – продолжил Давыдов. – Обратился с прошением к князю Багратиону, тот поддержал. Но людей не дает, – подполковник вздохнул. – Всего лишь сотню казаков и полсотни гусар. А что с ними сделаешь?

– Калмыков попросите, – влез я. – На верблюдах.

– Шутите? – удивился Давыдов.

– Нисколько, – пожал я плечами. – Калмыки – отменные воины. Под ваше начало пойдут с охотой – любят воевать.

– Но почему на верблюдах?

– Лошади их боятся. Вражеская кавалерия при атаке верблюдов разбежится.

– Откуда вы это знаете? – изумился Давыдов.

М-да, прокололся. Нельзя мне пить. Офицеры за столом с удивлением смотрели на меня.

– Платон Сергеевич – ученый человек, – пришел на выручку Спешнев. – В университете обучался, много знает.

– Про калмыков читал, – стал выкручиваться я. – А насчет верблюдов слышал от французов, побывавших с Наполеоном в Египте. Они рассказывали.

– Подумаю, – кивнул Давыдов.

– И еще, Денис Васильевич, рекомендую вам отрастить бороду, – расхрабрился я.

– Для чего? – удивился гусар.

– Вы будете заходить в русские села. Крестьяне не разбираются в мундирах и примут вас за французов. Они злы на неприятельских фуражиров и могут наброситься с вилами. С бородой сочтут своим, поскольку французы лица бреют.

– Интересный вы человек, Платон Сергеевич, – улыбнулся Давыдов. – Необыкновенно умны. С удовольствием взял бы вас в отряд.

– Не отдам! – набычился Спешнев. – И не просите!

– Не буду, – кивнул гусар. – Понимаю вас, майор. Я бы с таким офицером ни за что не расстался. Не будем ссориться, господа, за одну Отчизну воюем. Скажу больше: не сегодня-завтра нам предстоит генеральное сражение.

– Нашли позицию? – оживился Семен.

– Да. И знаете, где? У села Бородино, где я провел детство[17]17
  Реальный факт: Денис Давыдов провел детство в Бородино. Часть этого села принадлежала его отцу.


[Закрыть]. Каждый кустик там знаю. Даже не мог в страшном сне представить, что возле родительского дома будут греметь пушки и умирать солдаты. А ведь это в ста с четвертью верст от Москвы. Вот куда добежали! Такие дела, господа! – он встал. Следом поднялись все. – Нам пора. Благодарю за компанию и приятный вечер. Счастлив был познакомиться. Даст бог, свидимся.

Мы вышли провожать гостей. Обменявшись с ними рукопожатиями, смотрели, как гусары легко запрыгивают в седла (это после таких-то возлияний!) и исчезают в сумерках.

– Замечательный человек! – сказал Семен, и я догадался, о ком это он. – Отменный храбрец и пиит, но при этом нисколько не заносчивый.

– Талант! – согласился я.

– Но хитрый, – хмыкнул Семен. – Тебя хотел переманить. Нет уж! Ну, что, господа? Отдыхаем. Летняя ночь коротка.

Мы разошлись по избам и сеновалам. Я лежал на душистом сене и не мог заснуть. Значит, Бородино. История повторяется. Какой выдастся битва на этот раз? Погибнет ли Багратион? К сожалению, у меня нет возможности спасти князя: он не станет слушать предостережений от подпоручика. Командующий и без того ко мне неровно дышит. Что Багратион? Погибнут генералы Кутайсов и Тучков, тела которых так и не найдут, десятки тысяч солдат и офицеров. Среди груд трупов может оказаться и тело попаданца. И буду я лежать до весны 1813 года, когда согнанные на уборку тел крестьяне растащат их по ямам и канавам, не разбирая русских от французов. Поле битвы очистят от трупов для посевов, время величественных мемориалов еще не пришло. Как не хочется умирать! На миг мне стало себя жалко, даже слеза навернулась. Но я взял себя в руки. С чего разнылся? Не один раз уже могли убить, но ведь цел пока. Я еще выбьюсь в генералы (три раза «ха-ха») и выйду в отставку героем. Женюсь на Груше… Интересно, как она? Уехала ли из Москвы? Надеюсь. Древнюю столицу нам не отстоять. Наполеон в нее войдет, вот тут-то его армии и кирдык. Успокоенный этой мыслью я не заметил, как уснул.