Текст книги "Ответные санкции (СИ)"
Автор книги: Анатолий Матвиенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава шестая,
в которой герой узнаёт об иной стороне бытия
Жизни после смерти нет. Это всё неправда.
Ночью снятся черти мне, убежав из ада.
Владимир Высоцкий
Не ищите женщину – она найдётся сама.
Михаил Веллер
Чернота. Глубокая, беспросветная. Неестественная тишина, до звона в ушах. Надеюсь, у меня есть какие-нибудь уши? Или международная компания садистов мне и уши отшибла?
– Привет, новопреставленный.
Голос знакомый, только интонации… Тоскливые. И эхо какое-то. В чернильной тишине оно оглушает. Самое странное, что слова не нарушают тишину. Они возникают в пустоте. Там, где у меня когда-то был мозг.
– Что? Где я…
– На том свете, Геннадий. Привыкай, разберёшься. Я всего-то на шесть часов раньше тебя попал и уже осваиваюсь.
Японский городовой! С неизбежностью смерти я смирился в последнюю минуту жизни, но что за порогом встречу единственную душу, собственноручно в преисподнюю отправленную – это сюрприз не из приятных. Шесть часов? То-то пытка казалась бесконечной.
– Григорий Григорьевич! Ты прости уж…
– Знаю. У тебя не было выбора. Я тоже, грешным делом, думал – заснимут они, как ты меня порешил, и пустят в святая святых, обеспечивая лояльность компрой. Получился бы из тебя Штирлиц, вот только бы пастора Шлагга найти. Жаль. Провалили мы задание, Геныч. Ну, ничего. Здесь кантуется масса коллег, обсудим промахи. Больше спешить некуда. Гена… Геннадий Васильевич! Слышишь меня…
Голос Гриши меркнет, меня снова засасывает абсолютная тишина. Я чувствую, как она исполинскими пальцами мнёт мне тело, которое уже не стонет от побоев, потому что иллюзорное тело не может болеть… Ещё как может, если ему веки вечные мучиться в аду за прегрешения! Убийство Григория, измены Инке, препирательства с тёщей, мало ли что другое припомнят… Офигенно больно!
С болью возвращается свет. Мутный, розовый, он пробивается через опущенные веки.
– Уи, месье. Приходит в себя. Показатели идут вверх.
Французский? Чёрт, его знаю хуже английского, отдельные фразы пролетают мимо сознания. Неполный пазл складывается в картину. Я был в коме, выползаю из неё. А Григорий? Неужели я побывал в клинической смерти и успел с ним перетереть? Значит, есть некое загробное существование души, рай, ад, Господи помилуй… Или всё это чушь, неконтролируемый бред умирающего мозга от кислородного голодания?
Но как здорово чувствовать себя живым! Даже боль – в радость, она даёт ощущение бытия. Или всё-таки я в аду? Запах серы не долетает, как, собственно и другие. Надо переустановить драйвер обонятельного устройства.
Всё же, где я? Говорят по-французски. В пределах своего поверхностного с знакомства с этим языком улавливаю примитивный колониальный акцент. В израильском госпитале блтали бы на иврите, в крайнем случае – по-русски.
Силюсь открыть глаза. Слушается правый. Шея продолжает забастовку. Ух, доберусь до их профсоюза…
Бело-голубые тона в ослепительном свете газоразрядных ламп, одинаково безжизненные что в морге, что в реанимации, укрепляют догадку о нахождении в больнице. Надо мной склонилась темнокожая женщина. Благодарен ей, что не тычет стволом в единственный глаз. Пытаюсь спросить «где я», выдавить из себя нечто вроде «Où suis-je?», но изо рта доносится невнятное жужжание… Трудно артикулировать без передних зубов. По-английски получается лучше. По крайней мере, меня поняли.
– Мистар Ген, ю ра ин Банги госпитал!
Мужской голос вызывает приступ нездорового веселья, абсолютно несвоевременного. Но уж очень напоминает мне лепетание двоечников на уроках английского в школе моего детства. Ез ыт ыз. Ландан из зэ кэпитл оф Грэйт Бритн… Ай эм он дъюты тудэй.
– Мозг функционирует нормально, месье Ришар, – рапортует афроафриканка, – девяносто три процента от расчётного.
Если «ай эм он дъюты» – это практически норма, то не слишком высоко они норму расценивают.
– Отлично. Продолжим репарасьон. Выключайте, мадемуазель Мубанга.
Я что, микроволновка? Щёлк – и выключили? Возмущение об ущемлении гражданских прав растворяется в темноте. Григорий больше ко мне не приходит. Темнота исчезает столь же внезапно, как и опутала по команде о продолжении ремонта. Мелькает догадка, что времени прошло… сколько-то. Час, день или месяц.
Если не путаю африканские лица, медсестра та же, зато чепчик на ней сидит иначе. То есть – и был день, и была ночь, день следующий, и бытие продолжается.
– Здравствуйте, мистер Ген! – доносится сбоку. Тот же феноменально чудовищный говор. Вместо привычных звуков английского, изрекаемых, будто во рту держишь кусок хозяйственного мыла, слышна чёткая артикуляция, от коей мои учителя оксфордского произношения потянулись бы за валидолом. Спасибо, что лексика совпадает.
– Добрый день, мистер Ришар.
Кстати, как политкорректно назвать мулата? Пусть будет полуафроевропеец. Плевать на цвет его кожи, главное – смотрю на него двумя глазами. На фоне блёклых стен и стола с ящиками неизвестной мне аппаратуры он выглядит неправдоподобно отчётливо. Машинально пытаюсь поправить очки. Палец вместо привычной перемычки между линзами втыкается в переносицу. Начинаю догадываться, что контактных линз можно не искать.
Афромулат смотрит в монитор, я тоже. На экране мулат смотрит в монитор, в котором такой же Ришар (не путать с французским комиком) тоже смотрит в монитор… И до бесконечности. Не знаю, на сколько процентов мне активировали мозги, оставшиеся извилины догадываются: экран показывает видимое моими глазами, словно телекамерами.
– Зрение сто процентов, – воркует Мубанга. – Позвольте снять сканеры.
Она сдёргивает что-то у меня с головы, монитор слепнет, а я избавляюсь от неприятного ощущения, что между ушами живёт шпик и доносит, что вижу и слышу. Наверно – и о чём думаю.
Ришара мои мысли вряд ли волнуют.
– Ремонт закончен. Конец дня проведёте в палате, гуляйте не дальше коридора, привыкайте к двигательным реакциям. Возможно, вас посетят. К восьми утра будьте готовы выйти на работу.
– Но…
У меня миллион вопросов и миллиард сомнений. Доктор смотрит в корень, отвечает только на один, видимо – судит по себе, что его бы волновало в первую очередь.
– Не волнуйтесь, месье. Начисление зарплаты в таких ситуациях не останавливается. Репарасьон за счёт фирмы. Поэтому косметикой мы не занимались. Это – за дополнительную плату и недёшево, – с французского он снова соскакивает на пещерный английский с пожеланием удачи на прощание. – Гуд лак, мистар Ген. Би карефул. Бай!
– Мерси… – с удивлением обнаруживаю комплект зубов на месте. Воздержусь от претензии, что пропала золотая коронка. Язык ласковой кошкой трётся о девственно живой коренной. Готов поспорить, он без кариеса.
Сестра провожает меня в безликую комнату. Ничего моего. Мягкие безразмерные штаны на верёвочке не стесняют движений и вряд ли подчёркивают сексуальность фигуры, так же как куртка и шлёпанцы. И тело… какое-то другое.
Пропал животик, уютное вместилище для пива с сухариками. Сбросив куртку, рассматриваю худощавый, к сожалению – совсем не мускулистый торс. Зеркало над умывальником показывает почти не изменённую физиономию, декорированную сверху лысым черепом с едва наметившимся ёжиком. Щёки втянулись, скулы и нос заострились. Грозно топорщится недельная щетина. Ботаник? Может быть. Только сбежавший от неприятностей во Французский Иностранный Легион и слегка заматеревший.
Сгибаю руку в локте на манер звёзд бодибилдинга. Бицепс есть, если хорошо присмотреться и напрячь воображение. Во всяком случае, грех жаловаться, сравнивая с пикником в пустыне Негев и встречей в чистилище с жертвой собственной трусости. Медицина Центральной Африки явно ушла вперёд относительно традиционной. Пусть здесь даже не лечат, а ремонтируют. Интересно, сколько времени я провёл на подъёмнике со снятой подвеской и разобранным двигателем?
Телевизор по умолчанию настроен на новостной канал. Международные отношения явно нуждаются в репарасьоне, не меньше, чем я после корпоративного выходного. Штаты начали «миротворческую операцию» в Алжире при поддержке Великобритании, сдержанном неодобрении Франции, молчании Израиля и разном по интенсивности осуждении остальных стран мира.
Правящая коалиция этого североафриканского государства откровенно относится к категории «плохих парней». И митинги разгоняли, и оппозицию обидели, оттеснив от бюджетного пирога. Человек десять пропало без вести либо случайно погибло при подозрительных обстоятельствах, две дюжины схлопотало тюремные сроки за уголовщину при очевидных политических предпосылках, но… Один день ракетных и авиационных ударов унесёт тысячи жизней, в том числе – сотни нонкомбатантов. Типичный случай, когда лечение много хуже болезни.
Так произошло бы в Алжире. Но не случилось. Восемьдесят крылатых ракет уничтожено до пересечения ими береговой черты. Потеряно шесть самолётов морского базирования, большинство уцелевших – из числа вовремя прервавших выполнение задания и вернувшихся на авианосцы.
Прямой репортаж вызывает дрожь. Кадры «Евроньюс» показывают горящие здания в столице, в других приморских городах – в Джиджеле и Аннабе. Как водится, попал под раздачу Тунис, «умные» ракеты промахнулись не только мимо цели, но и мимо страны, эта недобрая традиция тянется с Югославии, когда понемногу задело соседние территории.
Число погибших невелико – чуть более двух десятков, половина пришлась на восточную часть побережья, зону действия антиправительственных повстанцев. Камера выхватывает самые эмоциональные сцены: трупы, дети без родителей, мать над разорванным телом ребёнка, похороны, толпы демонстрантов с требованием порвать дядю Сэма в клочки и прочие прелести экспорта американской демократии.6-й флот потерял пятерых, пока они находятся в списках пропавших без вести. Зловещая аббревиатура KIA (или KIFA)[1]1
Killed In Action – убит во время боевых действий. О лётчиках пишут KIFA, погиб в результате воздушного происшествия. Буквы KIA на капоте автомобиля не означают «труп», они происходят от корейской аббревиатуры «Выйти в мир из Азии», хотя от неприятной ассоциации никуда не деться.
[Закрыть] напротив их фамилий ещё не проставлена.
Участь звёздно-полосатых летунов предрешена самим фактом размещения нашего ПВО, но гибель штатских, как ни крути, лежит на моей совести. Насоветовал несколько ракет пропустить… Григорий, принимай компанию! И мне, ей Богу, хоть вешайся… Бесполезно, отремонтируют.
Алжирский кризис разросся за десять дней. Столько же я провалялся в коме. Инка наверняка уверилась – завёл себе бабу и выключил трубу. Как и предупреждала мамадорогая.
– Мэй ай камин, мистар Ген?
– Велкам! – отвечаю, начиная подстраиваться под местный диалект.
Мой вечерний визитёр похож на адвоката с Манхеттена, сменившего деловой костюм на свободный покрой для встречи без галстуков. Породистая белокожая физиономия и властная осанка не дают усомниться: перед нами надёжный столп общества, ему можно доверить защиту своих интересов, сколько бы это ни стоило. Заработаю, закажу себе такой же фасад.
Честно говоря, бодрюсь, сам себя веселю, а перед внутренним взором чернеют сгоревшие дети в Джиджеле. Напьюсь… Здесь же это запрещено! Ладно, хотя бы отвлекусь выяснением собственного положения.
Человек с внешностью лоера присаживается на пластиковый стул и достаёт планшет из элегантной папки.
– Мэтью ван Даймон, Министерство иностранных дел, начальник отдела по связям с общественностью.
– Мой новый босс?
Сдерживаю поползновение вытянуться во фрунт. Он не оценит паясничанья.
– Хвалю за догадку. Слушайте. Благодаря вашему неожиданному демаршу выявлена и обезврежена группа сотрудников ЦРУ, внедрённых в израильский офис. Один по совместительству работал на МОССАД.
– Простите, сэр. Истязание с целью мести обычно не входит в практику спецслужб. Чего они добивались?
– Отвести от себя подозрение, вскрыв русскую группировку. ЦРУ следило за вашим товарищем, известным по предыдущим операциям на холоде. Вацлав Кшесинский вывез его из Банги обратно в Израиль якобы в интересах нашей Службы Безопасности. Если бы из вас вышибли данные ещё одного связного, агентурная ячейка налицо, стоит правильно подать факты. Их план нарушила Элеонора Вирт. Она и спасла вас.
– Благородство?
– Трезвый расчёт. У неё был выбор: положиться на заверения Кшесинского, что новый поворот событий сгладит промах рекрутёров, либо сохранить лояльность Корпорации. Она выбрала второе и принесла в жертву соучастников по пикнику. Во время экзекуции вызвала главу офиса по спутниковому телефону.
– У него тоже имелся мотив спустить дело на тормозах.
Ван Даймон важно откидывает бриллиантовую голову с благородным белым золотом на висках.
– Он предпочёл понижение неизбежным штрафным санкциям, что включены в каждый контракт. И, надо отдать должное, правильно расставил акценты. Замеченные вами уязвимости в системе безопасности – далеко не единственные. Скажу откровенно, если бы наши конкуренты из ЦРУ не вмешивались в алгоритм проверки, у вас не было бы шансов пройти отбор. Так что наверх доложено о крупной победе над противником.
Босс первый раз позволяет лёгкую полуулыбку, я открываю рот в надежде вывалить на него поток вопросов, но он прерывает рандеву.
– Вынужден откланяться. У нас сейчас аврал на всех уровнях, идёт жестокая проверка. Вами займётся другой сотрудник, чья лояльность больше не вызывает сомнений, – сопровождая уход рукопожатием, начальство поощряет меня комплиментом. – Новости смотрели? При выработке алжирской политики учтены ваши предложения. Мы промолчали о противокорабельных ракетах, а удар американцев отражён только на девяносто четыре процента.
– Но я настаивал на целесообразности пропустить их только по ненаселённым местам! Вплоть до минирования какого-нибудь заброшенного завода, чтоб его разрушение списать на флотскую ракету.
– Принимающие решение сочли, что смерть гражданских придаёт убедительность следующему шагу: открытому оказанию военной помощи алжирскому правительству, включая поставку ударных систем. Завтра с утра напишем проект официального заявления МИД.
Он удаляется, я смотрю вслед.
Американцы – «плохие парни», в этом уверен весь мир, кроме них самих и пары-тройки неискренних союзников. Мы имели возможность предотвратить смерть гражданских, но принесли арабов в жертву. Для кого-то они не люди, а чумазый расходный материал! И я способствовал, что их пустили на мясо…
Конечно, если бы наши военные не вмешались, жертв было бы раз в двадцать больше. Неделю назад «Африканский ответ» перехватил ракеты близ Сектора Газа, возможно – спас каких-то евреев. Так что баланс добра и зла как бы на моей стороне… Додумать неприятные мысли мне не даёт знакомый женский голос из-за двери, говорящий по-русски.
– Не помешала?
Сердце подпрыгивает, забивает гол в несуществующие ворота и продолжает стрелять частыми очередями. Вот уж кого не ожидал здесь увидеть…
Именно она заманила в местный филиал гестапо. Она же и спасла. Минус один балл и плюс один балл в результате даёт ноль, остаётся неприятный осадок толщиной в километр. Ладно, посмотрим.
Удивительно, смотреть приходится сверху вниз. Дабы не смущать коротышку, обулась в балетки? Ничего подобного, цокает каблучками сантиметров по десять, не меньше. Босоножки белые, как и открытое платье, на шее прозрачный платок.
– Не помешали. Если, конечно, вслед за вашим предложением пообщаться мне не выстрелят в глаз.
– Ваше право, Геннадий, меня подозревать или ненавидеть.
Отступаю вглубь комнаты.
– Будем считать, что вы с непередаваемой искренностью уверили меня, типа даже не подозревали о планах ЦРУшников крушить мои рёбра, а я охотно вам поверил. Что дальше?
– Ваше право, – повторила Элеонора, не балуя разнообразием текста. – Но чтобы уяснили, насколько всё отличается от ваших обычных представлений, начну с главного. Потом, если откажетесь работать со мной, ван Даймон отнесётся с пониманием.
– Грузите! – позволяю великодушно, отчётливо сознавая, что уступил половину поля сладкоголосой фее. А ей только плацдарм захватить. Присела на стул, освобождённый прошлым визитёром, и так закинула ногу на ногу, демонстрируя идеальную коленку над столь же идеально выбритой голенью, что даже идиоту ясно: артиллерия выкатилась на огневую позицию и готова работать прямой наводкой. Пли! Она и выпалила.
– В самолёте вы находились около трёх минут в состоянии клинической смерти. Никого там не встретили? Между тем, многие из реанимированных делятся впечатлениями. Обычно их списывают на галлюцинации умирающего мозга. Похожие переживания проскакивают у экстрасенсов, но им особо не предают значения. А зря. В Баминги установлена аппаратура, обеспечивающая контакт с загробным миром.
– Спиритический компьютер – это и есть Некрос? – я кусаю себя за губу, сдерживая ухмылку и желание схохмить.
– Некрос – это примерно то, что академик Вернадский называл ноосферой. Религиозные мыслители говорили о прибежище душ умерших людей, преддверии рая и ада. Если опустить подробности, наши умники заставили работать на Университет Корпорации интеллект умерших гениев. Отсюда и технологический прорыв, ракетные системы, опередившие американцев на полвека. А также медицина, обеспечившая моё превращение из серой мыши в модель и ваше скорое исцеление. Скрепляя ломаные кости, вам роста прибавили. Впечатляет?
Скрывая шок, шагаю к зеркалу, типа внезапно возникла необходимость что-то рассмотреть на обновлённой физиономии. В отражениивидна Элеонора. Наслаждаешься? Четыре года назад и тебя так огорошили, теперь в отместку стебёшься над новобранцами.
Марксизм давно перестал считаться государственной идеологией, но прагматический реализм, зашитый в основу сознания, никуда не делся. В церковь ходил за компанию, не вникая, просто – как другие. Элеоноре не поверил бы ни на грош, если бы заливала, что вызвала подкрепление в пустыню из тёплых чувств ко мне. А тут вижу: правду говорит. То есть всё ощущение мира, твёрдого, незыблемого, одномерного, материального… короче – привычного, проваливается в тартарары.
От пережитого, от контраста пытка-смерть-воскрешение, от видений убитых мной людей, а может – и от воздействия каких-то лекарств, не знаю, что там наизобретали эти мёртвые авиценны, вдруг жестоко подскакивает либидо. Просторные больничные шаровары сейчас прорвутся спереди…
Элеонора – дрянь. Способна подставить ради своих целей. И одновременно фантастически притягательна. Не из тех, кому посвящают стихи и платонические чувства. Желание наказать её просто затопляет разум. Наказать! Жестоко! За всё!
– Вы что…
Больше ничего она не успевает сказать. Я буквально впиваюсь в неё. Срываю одежду, едва не разодрав в клочки. Обдираю грудь щетиной. Кусаю соски. Швыряю на кровать. Сам не просто вхожу – влетаю. До боли, до хрипа! Сжимаю так, что кости трещат – её и мои. Плевать, что больница, что незапертая дверь, что могут войти, услышать с коридора, что видеокамеры…
Не просто кончаю – взрываюсь. И не могу успокоиться, начинаю второй раунд, не выходя после первого. Не меняя позы – некогда. Сильнее… Глубже… Чаще… Ещё!
– Ещё! – шепчет она.
Краем сознания замечаю, что женщина начинает меня догонять. Первый раз в первобытном приступе похоти даже не задумывался о её удовольствии. Наказывал. Теперь чутче. Улавливаю ответные движения. Работаю в такт. Форте! Фортиссимо! Ну-у… Апофеоз! Да-а-а!..
Чувствую судорогу, проходящую через её тело. С утробным рыком завершаю дело и удерживаю в объятиях, пока моя дрянь расслабленно не откидывается на подушку. А ведь всего-навсего выполнил врачебное предписание «привыкать к двигательным реакциям».
В работе разведчика есть свои преимущества.
Прелюдия шестая
Сколько существуют казино, столько же люди пытаются выиграть у казино. Задача безнадёжная, так как правила устанавливаются владельцами казино, шлифуются десятилетиями.
Но игровым заведениям присуще одно отличие от подростковых банд, откровенно отнимающих бумажники на улицах Бронкса. Необходимо создать иллюзию возможности выигрыша, иначе посетителя не заманить. В различных махинационных схемах на выигрыши отводится от тридцати до девяноста шести процентов от сумм, спущенных клиентами. Поэтому владельцы казино неизменно в прибыли. Все рецепты контригры рассчитаны на получение этих жертвенных процентов. Естественно, другим игрокам останется меньше плюшек.
За две недели пути, с остановками и пересадками, Виктор учился рулетке, покеру и блэк-джеку. Строго говоря, сам он ничего не постиг и, сядь за зелёное сукно самостоятельно, спустил бы последний доллар. Но невидимые советчики пытались объяснить основные действия. Предстоит громоздкий процесс: озвучить в уме услышанное, чтобы дед смог ретранслировать это мёртвым игроманам, затем с их слов дать дельный совет. Математик, истинный автор диссертации товарища Булкина, просчитывал методики покойников и отсеивал самые авантюрные.
В кабине очередного пикапа гремела «Звезда автострады», толстый водитель жевал гамбургер, унавоженный газировкой, а Виктор делал вид, что спит. В голове звучал монотонный голос.
«…Мы сделаем начальную ставку в пять баксов на первые шесть номеров с единицы до шестёрки. Если первый спин является выигрышным, то сессия начинается заново и выбираем другие шесть номеров – от тринадцати до восемнадцати. Если ставка проиграла, делаем ставки на те же шесть номеров по математической прогрессии…»
Выигрыш в рулетку превышал среднестатистический не более чем на пару процентов от произвольных ставок, в блэк-джек бывшие живые обещали свыше шести процентов.
«По мере выхода карт из колоды следим за текущим счётом. Семёрки, восьмёрки и девятки игнорируются, выход старших карт (десяток и тузов) приводит к уменьшению счёта, младших (от двойки до шестёрки) – к увеличению счёта».
Начинающий картёжник возражал, что не сумеет посчитать быстро, на что получил ответ: никто и не обещает, что будет легко, иначе толпы способных разорить казино носились бы табунами.
Однажды в ночи из кузова очередного пыльного грузовика Виктор увидел огни. Они сияли, будто горел огромный город после налёта бомбардировщиков. Он и правда горел, но неоновой рекламой, наверно, миль с двадцати пяти заметной. Справа показался исполинский щит, на нём подмигивала блондинка в мини-юбке, ковбойской шляпе и высоких сапогах, рекламирующая некое пойло, затемиз темноты проступила восьмиконечная рубиновая звезда с надписью: «Добро пожаловать в сказочный Лас-Вегас!»
