Текст книги "Повести о совести"

Автор книги: Анатолий Егин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Нелюбин покинул кабинет начальника довольным собой и тут же приступил к поискам новых врагов народа. Красильников с большим удовольствием избавился бы от этого надутого «пузыря», но не мог, уж больно высокие покровители стояли за спиной этого бездаря. А майор никаких контрразведчиков не предупреждал, да и глупо рассказывать о человеке, который был в плену три месяца, два из которых лежал в бараке без медицинской помощи и каким-то чудом выжил. Какая разведшкола?! Абсурд. Однако протоколы от греха подальше положил в секретную папку.

День Победы 9 мая 1945 года праздновали восторженно. Весь народ был на улицах и площадях израненного города. Люди ликовали, на лицах светилась радость. Сбылась мечта всего советского народа, сбылась одновременно, потому, как она была одна на всех – победить фашизм, раздавить эту сволочь, уничтожить в своем логове. Эта заветная и долгожданная мечта осуществилась. Победа! Наша Победа! Наша радость!

Вот в этот самый День Победы Красильников встретился с Олегом Боголюбовым, в то время, когда Нелюбин забыл о своем «подвиге» и совершал новые, раньше майор светиться не хотел, а подстраховка всегда выручала чекистов. За победителей выпивали в большой студенческой компании, было легко, как в довоенной юности, которую постоянно вспоминали. Посмотрел Красильников на студентов-фронтовиков, на их нерушимую дружбу, на их радость, вник в их мечты и планы и не стал портить Олегу настроение поклепом Шинкаренко, тем более Виталий показался ему простым, открытым парнем, ни как не похожим на клеветника. О протоколах Виктор решил рассказать другу позже, но при прощании посоветовал:

– Присмотрись внимательней к друзьям, Олежка, это не помешает. Особенно к Виталию присмотрись, ведь иногда простота бывает хуже воровства.

– «И вечный бой, покой нам только снится». Неужели поэт сказал это о вас, чекистах. Есть, товарищ майор, присмотрюсь. А ты почаще к нам приходи, а то я стараюсь стороной обходить вашу контору.

– Не бойся, защитим, главное, болтай поменьше.

Друзья обнялись на прощание. Чекист ушел, а студенты продолжали праздновать весь день, имели право, они тоже внесли свой вклад в Победу Родины. Уже поздним вечером изрядно подвыпившие ребята ввалились в буфет на станции Бекетовка, принять по чуть-чуть на ночь. Выгребли из карманов последние деньги, и Шинкаренко пошел делать заказ:

– Шесть раз по сто и пирожок.

– Тут на четыре пирожка хватит, товарищ офицер, не знаю, кто вы по званию.

– Старший лейтенант, красавица.

Девушка за стойкой буфета была действительно хороша, стройна, ясноглаза, быстра и весела. Она шустро разлила водку по рюмкам и скомандовала:

– Товарищ старший лейтенант, к столу шагом марш, я сама обслужу фронтовиков.

Виталий не успел присесть на стул, как на столе оказалась водка и тарелка с шестью пирожками.

– Ну вот! А говорила, четыре.

– Два пирожка – это мои поздравления вам, победителям.

– Спасибо, моя хорошая! Зовут-то тебя как?

– Нина. А вас?

– Виталий. Виталий Шинкаренко.

– Очень приятно, Виталий! – Нина улыбнулась, и студентам показалось, что тусклая лампочка, освещающая зал буфета, стала ярче.

Ребята по-быстрому «махнули» по сто, зажевали пирожками и уже было собрались уходить, как у стола появилась Нина. Она зашла со стороны Виталия и, нагнувшись, поставила на стол стаканы с чаем и немного сахара. Разгибаясь, девушка, будто невзначай, коснулась грудью плеча старлея и, не спеша, стараясь продемонстрировать свои женские прелести, пошла за стойку буфета.

– Да, Виталька, по-моему, ты покорил сердце буфетчицы. Придется тебе за чай рассчитываться, – подытожил Боголюбов.

Щеки Шинкаренко слегка подернулись румянцем, он еще не мог оправиться от ощущения прикосновения женщины, он готов был расплачиваться прямо сейчас.

Студенты допивали горячий чай, а Нина громко объявила:

– Буфет закрывается, я и так два часа пререработала в честь дня Победы.

Двое мужиков, сидевших за угловым столиком, поднялись и, покачиваясь, направились к выходу. Засобирались и студенты. Виталий не знал, что ему делать, поднимался, потом опять садился на стул.

– Всем на выход, завтра с утра занятия, отдыхать пора, – скомандовал староста.

Шинкаренко поднялся вместе со всеми.

– А ты куда собрался, отличник учебы? Кто за чай расплачиваться будет? Неужто Пушкин? – осадил его Олег.

Виталий развернулся и направился к стойке буфета, а Нина только этого и ждала.

– А ты догадливый, Виталий. Молодец!

Нина быстро задвинула засов на входной двери, поставила на стол две рюмки, водку, немного колбасы и хлеба.

– Присаживайтесь, товарищ старший лейтенант, познакомимся поближе.

Знакомство, особенно его вторая часть, было бурным. В подсобном помещении буфета стоял топчан, на котором в перерывах отдыхали буфетчицы, так вот, это наспех сколоченное сооружение до утра скрипело, но выстояло, не развалилось.

На следующий день Виталий выглядел опустошенным, сидел молча и почти ни на что не реагировал. Товарищи старались его не трогать, а преподаватели не делали замечаний, все-таки День Победы праздник святой, праздник великий. С тех пор Шинкаренко стал часто посещать станционный буфет, они близко познакомились с Ниной, им хорошо было вдвоем, они чувствовали друг друга на расстоянии, сопереживали и радовались вместе. Приняла Виталия и дочь Нины, которой было шесть лет, родилась она в мае тридцать девятого, а папа ее погиб в сорок втором году.

Сдав летнюю сессию, Шинкаренко поехал домой в Николаевскую слободу, помогать родителям. Работал Виталий, не перегружая себя. Скирдовал сено, заготавливал с отцом дрова, растил с матерью овощи и делал заготовки на зиму. Каждодневный нетягостный труд, купание в Волге по вечерам оздоравливали и приносили хорошее настроение. Постепенно из головы парня уходила тревога о тяжких последствиях контузии, их просто не было, организм, как юности, был полон энергии, силушка с каждым днем прибывала.

Вере удалось несколько раз завлечь студента к себе. Но встречи их не были горячими. В самые сокровенные моменты Виталий вдруг вспоминал Нину, страсть исчезала, все опускалось внутри и снаружи, и он бежал от Веры. Женщина все понимала, хотя грыз ее душу червь сомнения, порой вспыхивала злость, но это скоро прошло. А Карп Петрович сказал жене:

– Ну, что я тебе говорил, Галю? Сынок-то наш Верке отлуп дал. Ни, не таку жинку нашему Виталику треба. Чую, серденьком своим чую, буде у него краля высокого полета.

– Да нам наплевать на полет. Треба, чтоб жинка его кохала, да нас хоть трохи уважала.

Незаметно для всех пролетел июль, Виталий начал сборы.

– Ты шо, сынку, так рано уехать хочешь, еще весь август впереди?

– Мама, я первого августа должен быть в институте, работать будем на стройках, Сталинград восстанавливать.

Студенты встречались после короткой разлуки, как родные, делились рассказами о доме, о родственниках. Один Олег Боголюбов из общежития не уезжал, некуда было, дом его в Нижнем поселке тракторного был полностью разрушен войной, там же погибли отец и мама. А младшая сестра и родная тетка жили в подвале большой «сталинградской семьей», где были вдовые женщины и их дети, где все общее – и обувь, и одежда, и радость, и горе. Олег радовался приезду ребят, все не один, есть с кем поговорить, с кем поделиться. Начались трудовые будни, веселые вечера, радовались, от того что город поднимался, рос, преображался, становился еще краше чем был.

Жизнь постепенно входила в мирное русло, хотя трудовые будни были не легче, чем фронтовые. Трудились по двенадцать часов в день, иногда и больше, с учетом дополнительных работ на строительстве и благоустройстве. Однако молодость, задор и мечты о будущем стирали на нет всю усталость, все рвались только вперед, только к победам.

В сентябре начались занятия, Виталий все реже и реже бывал в общежитии. После учебы подготовится с ребятами к следующему дню и бегом к Нине, которая всегда ждала, которая любила. Студенты уже собирались вынести койку Шинкаренко из комнаты, все свободней будет, но староста возразил:

– Подождите, друзья мои, время трет камни, вода их точит. Кто из вас может сказать, что будет завтра? Все в жизни бывает, даже снег в начале лета выпадает. Не спешите, поживем, увидим.

А время шло. Веселой студенческой компанией встретили Новый 1946 год. На празднике блистала Нина, расцветшая, как маков цвет, что случается с женщинами до тридцати лет при хорошем муже. Она заметно выделялась на фоне застенчиво-угловатых студенток. Нина понимала, что королева бала она, ее очи блестели, что туманило сердца парней. Виталий очень гордился любимой женщиной, не отходил от нее ни на шаг, девушек-однокурсниц он просто не замечал.

Началась зимняя сессия, Шинкаренко вернулся на свою койку в общежитии, вместе с друзьями готовились к экзаменам. Одним поздним вечером, когда уже все похрапывали во сне, Олег услышал, что Виталий, ворочается с боку на бок и вздыхает.

– Что не спишь, Виталик? Скучаешь по любимой?

– Почти угадал. Я уже готов подняться и бежать к ней.

– Пойдем-ка покурим, друг мой, заодно и поговорим. Вышли из комнаты, на лестничной площадке закурили.

– Ты что на Нине жениться собрался?

– Еще не решил, но тянет меня к ней, как магнитом тянет.

– Тянет, так женись.

– Легко сказать: женись. А жить где? А семью на что содержать? Да и старше она меня на три года плюс дочь у нее растет.

– Так ты весь в сомнениях, товарищ старший лейтенант? Ну, сомневайся-сомневайся, тяни резину. Для женщин неопределенность – самая страшная штука. А если она сама начнет действовать?

– Что значит «сама начнет?»

– У женщин есть проверенный способ, забеременеет и поставит тебя перед выбором. Не согласишься с ней, она в партком, вот тогда вы, товарищ Шинкаренко, кандидат в члены ВКП(б), должны решить, быть вам с Ниной и партбилетом или без того и без другого.

Виталий мочал, жадно затягивался папиросой, докурил, прикурил другую.

– Раз тебя грызут сомнения – рви. Если сейчас мечешься, дальше, при первых семейных трудностях полное разочарование наступить может. Думай, дружочек, думай.

Докурили, легли в постели, но Шинкаренко так и не спал всю ночь. Дня три Виталий ходил мрачный и черный, как осенняя туча.

Экзамены сдали успешно, Виталий зашел сказать Нине, что увидятся нескоро, он уезжает домой за харчами.

Зимние каникулы короткие, а путь зимний не прост, снегу в тот год навалило много, сугробы на замерзшей Волге и на дороге. Путь домой на перекладных занял два дня, это не летом, когда сел на пароход рано утром, а к вечеру дома.

В кругу семьи студент оттаял, расслабился, любовные заботы ушли на второй план. Несколько дней Виталий валял дурака, но тут подвернулась попутная машина до Сталинграда. Родители снабдили сальцом, мясцом, мороженой рыбкой, прыгнул Виталий Карпович в кузов, завернулся в тулуп и с ветерком покатил в город. Олег, как всегда, был на месте, встретил, попировали, а на следующий день Шинкаренко опять загрустил.

– Что, Виталенька, не весел? Что головушку повесил?

– А ты будто не знаешь. Вот сомневаюсь, идти к Нинке или нет.

– Я тебе уже говорил, раз сомневаешься, значит, нет.

– Тебе легко сказать, а меня мука душевная гложет.

– Это оттого, друг мой, что ты только на Ниночку свою смотришь и многого вокруг не замечаешь. Ты хоть раз обратил внимание, как наша однокурсница Лида Поспелова на тебя смотрит. Вот возьми и приглядись к ней.

– А что приглядываться, я ее полтора года каждый день вижу. Ты что эту серую мышку мне в невесты прочишь? Да она и мизинца Нинкиного не стоит.

– Ах ты, оценщик мой скоропалительный! Я тебе уже много раз говорил, чтобы ты внимательнее был, голову включал. Если бы ты меня слушал, давно заметил, что Лида влюблена в тебя. Она на новогоднем вечере чуть не испепелила взглядами ненависти твою Нину. Посмотри на девочку попристальнее и увидишь, что у нее на голове корона, как у принцессы.

– Хватит болтать, Олег. Ты что хочешь сказать, что у нее отец король? Так наши родители в семнадцатом году всех царей и королей под корень вырубили.

– Отец у нее, конечно, не король, но тебе, как без пяти минут коммунисту, надо знать, что ее родитель, Василий Трофимович, второй секретарь обкома ВКП(б). Соображаешь?

– Ну и что?

– Да то! Давай-ка мы закончим этот разговор, рассудительный ты мой. Мне надоело учить тебя уму-разуму. Думай сам и сам решай. Ко мне со своими любовными вопросами больше не лезь.

Шинкаренко замкнулся и надолго, друзья это заметили, потому не задавали Виталию лишних вопросов, а несчастный парень, каковым он сам себя считал, часто уходил гулять один или лежал молча на койке. Его настроение было под стать мартовской погоде, промозглой и печально-туманной, однако учиться старался, а после занятий опять впадал в прострацию.

В начале апреля Нина сама пришла в институт, чтобы встретить Виталия после лекции.

– Здоров ли ты, Виталик?

– Да так… Голова все время болит…

– А сердце?

Студент опустил глаза, а Нине говорить ничего не надо было, она все прочла в потухшем взгляде любовника.

– Ну что же, выздоравливай, дорогой. – Она повернулась и пошла, легкая, как весенний ветерок, только слезы, предательские слезы заполнили глаза, текли по щекам, но Нина их не вытирала, очень не хотела, чтобы он узнал, что она плачет.

Душа Шинкаренко тоже заплакала. Ему хотелось побежать за ней, обнять, приласкать, но он стоял как вкопанный, пока любимая не скрылась за поворотом. В душе слабодушного парня поселилась смута, шел спор с самим собой.

«А правильно ли ты сделал, что не поговорил с ней начистоту?» – спросил первый.

«Да разве с ней поговоришь? Какова стерва! Не обняла, не приласкала, повернулась и завиляла бедрами. У меня душа два месяца разрывается, а она: «Здоров ли ты, Виталий?».

«Слышь, второй, кончай плакать. Лучше скажи: любил ли ты Нину?» – «А что, не любил? Вон как страдаю, белый свет не мил!» – «Да нет, парень, не любил. Себя ты любил в ее объятиях, выпить с ней любил, поговорить, насладиться ее стройным телом, забыться у нее на груди. А теперь тебя червь грызет, что она ушла от тебя и лишила всяких удовольствий». – «Да, нет. Это я ее бросил. Я! Сколько дней к ней не ходил». – «Не ходил, но ждал, что она придет сама, приласкает, отдастся. Она пришла, глянула тебе в твои лживые глаза, развернулась и ушла. Правильно сделала, что ушла. Ты тряпка. Ты ее не стоишь». – «Это я-то тряпка? Да я боевой офицер! Да я…» – «Да ты просто слабый мужик, слабый и трусливый. Воспитывай волю, брат».

Но так Шинкаренко терзался недолго, первый Виталий куда-то исчез из души и второму стало жить вольготнее, он рассуждал просто: «Исход в конечном итоге в мою пользу, а кто от кого ушел неважно, я же давно решил избавиться от этой назойливой бабы. Черт с ней, что она повернулась и пошла, я-то решение принял раньше, молча и интеллигентно, вот Нина и поняла, что спорить со мной бесполезно. Так что наша взяла, и все тут! Я победитель! Я мужик!»

Душа студента быстро успокоилась, он со рвением взялся за учебу, диву давались однокашники и преподаватели, как значительно повысил он уровень знаний по всем предметам, кроме английского, который давался ему плохо. Преподаватель иностранного языка волновалась больше Шинкаренко, она не знала, что делать. С одной стороны, она видела полное незнание предмета, с другой, существовал неписаный приказ ректора: фронтовикам особое внимание, они разбили фашистов, они победители, спасители Родины и знания в них необходимо вкладывать умело и чтобы ни каких отстающих не было. На выручку пришла студентка Поспелова, предложив индивидуально позаниматься с Виталием, и как же такой не доверить отстающего студента, она спокойно читает Шекспира в подлиннике.

– Итак, товарищ Шинкаренко, мы с тобой начнем учить язык не традиционным путем, не словами, а сразу предложениями. – Строго начала занятие Лида. – Тема сегодняшнего занятия – «знакомство». Начнем с приветствия.

Занятия были недолгими, но каждый день и каждый новый урок начинался с повторения предыдущего. Через месяц Виталий уже худо-бедно мог поздороваться по-английски, поговорить о погоде, о еде, о маршрутах транспорта. На летней сессии он обрадовал преподавателей знаниями иностранного языка на твердую тройку, но учитывая явный прогресс в языкознании, ему поставили «хорошо». Радостный Шинкаренко вылетел в коридор и расцеловал Лиду:

– Вы очень способная учительница, Лидия Васильевна!

– Вы тоже способный ученик, Виталий Карпович.

– А як же. Я уже одновременно на двух языках говорить могу. Хау ду ю дэньки буллы, – поздоровался студент с Олегом.

– Ну ты полиглот, брат! Однако сущность твоя хохлятская тебя не оставляет. Хау ду ю дэньки булы! Сам придумал?

Виталий кивнул.

– Голова! Да, главное, юмор в ней появился. А я к вам с предложением, давайте в кино махнем. Мне удалось пять последних билетов выкупить, берем еще двоих ребят и вперед, сеанс через час.

В клубе показывали новый кинофильм «Первая перчатка», фильм светлый, с интересным сюжетом, юмором, песнями. Зрители сидели на длинный лавках, прижавшись друг к другу. Виталий и Лида были рядом, она все время отодвигалась, стараясь меньше касаться однокурсника, но тот взял и положил ее руку к себе на колено.

– Так будет удобнее. Сиди и не крутись, не укушу, – прошептал парень, а почувствовав тепло и легкую дрожь руки девушки, положил свою ладонь на ее и ласково пожал.

– Не надо, не приставай, донжуан. – Лида освободила свою руку.

Оба притихли, досмотрели фильм и отправились гулять к Волге. Настроение у всех было приподнятое, сдан экзамен, просмотрен прекрасный кинофильм, летний день был не жарок и тих, хорошо да и только! Виталий пристально рассматривал Лиду, она уже не казалась ему серой мышкой, но и красотой не блистала – обыкновенное слегка загорелое, круглое личико, слегка вздернутый нос, но губы были, как нарисованные, и глаза серые умные и чистые. Фигура так себе, талия под платьем не просматривалась, попка круглая, ноги крепкие. Одним словом, девчонка как девчонка, ничего выдающегося, кроме умных глаз.

Сессия сдана, студенты прощались до августа, в котором опять необходимо работать на строительстве города. При расставании Лида спросила Шинкаренко:

– Ну что, Виталя, английский учить дальше будем?

– Так точно, товарищ учитель, – ответил он по-военному.

– Тогда я жду тебя. Не задерживайся. – При этом девушка ласково пожала парню руку.

* * *

Лето 1946 года в Нижнем Поволжье выдалось жарким и не просто жарким, а засушливым, дождей не выпадало, суховеи испепелили землю и растения, урожая не было, а это значит – беда, голод. Отец и сын Шинкаренки косили на колхозных полях сухостой пшеницы, поднявшейся над землей сантиметров на двадцать, выбросившей колос, в котором зерен не было. Косили в надежде заработать хоть небольшой стожок соломы для своей коровы, обкашивали неудобья в припайном лесу вдоль Волги, заготавливали камыш, тоненькие веточки с листвой, зима наверняка будет холодной и уж точно голодной.

Так оно и было. Норма хлеба по карточкам была уменьшена уже с октября, а зимой вообще детям давали в сутки по сто пятьдесят, иждивенцам по сто граммов хлеба. У некоторых сталинградцев началась дистрофия, и студенты третьего курса, приступившие к изучению клинических дисциплин, видели это воочию. Руководство мединститута пыталось достать хоть какой-нибудь крупы для похлебки в студенческой столовой. Слава богу, страна у нас большая, даже в этот страшный голодный год в некоторых регионах был урожай, потому продовольствие доставляли, тем более в героический Сталинград, и люди кое-что ели, не до жиру конечно, а чтобы быть живыми. Трудно было всем, но трудности сплачивают народ, объединяют его, и большинство людей становятся добрее, делятся с другими чем могут, а иногда последним, видя что человек в беде. Чувства в эти времена тоже обостряются, а у любви границ нет и не было никогда.

Лида дочь секретаря обкома ВКП(б), старалась ничем не выделяться в студенческой среде, она никогда не носила красивых и ярких нарядов, обедала в студенческой столовой, хотя мама, Дарья Михайловна, каждый раз подкладывала ей в портфель бутерброд с маргарином или плавленым сыром. Поспелова никогда не ела их одна, делила на маленькие кусочки на всех девочек группы, это были кусочки на один зубок, но это была еда, о которой грезили все. Лидии очень хотелось угостить Виталия, она давно любила этого светловолосого красавца и чем дальше, тем сильнее, всей душой она рвалась к нему, но виду не показывала, так была воспитана.

Виталий все чаще и чаще общался с Лидой и не только на уроках английского языка, которым они продолжали заниматься, он приглашал ее в кино, приглашал танцевать на студенческих вечерах, но вел себя, как бычок на привязи, не проявляя никакой инициативы, а ей так хотелось, чтобы он ее обнял, поцеловал, ну не могла же девушка сама толкнуть парня на такой шаг.

Шинкаренко, переспавший за свою небольшую жизнь уже не с одной женщиной, прекрасно понимал, что хочет Лида, понимал и боялся, вдруг это не так, а ну получит затрещину или, того хуже, она пожалуется отцу, тогда конец всему, высокопоставленный папаша просто сотрет его в порошок. Так и ходил парень вокруг да около, боясь оступиться.

Двадцатого марта сорок седьмого года Лидочке исполнилось двадцать лет. Мама уговорила отца отметить ей день рождения.

– Только не с размахом. Пусть пригласит человека три-четыре и стол должен быть скромным. Народ голодает, а мы – день рождения. Могут не понять, а потому чем скромнее, тем лучше.

На ужин Лида пригласила двух девушек из группы и Виталия. Парень долго мучился, не знал, что купить в подарок. И опять выручил Олег.

– Рекламы нужно читать, товарищ будущий хирург. Книга – лучший подарок, англоязычный ты мой!

Шинкаренко купил только что появившуюся в городе книгу Александра Фадеева «Молодая гвардия» и отправился на улицу Козловскую, где в новых шлакоблочных домах жили Поспеловы. Девушки были уже в сборе, у стола хлопотала Дарья Михайловна, расставляя тарелки с салом, хлебом, сыром. Еда источала такой аромат, что постоянно голодный Виталий чуть было нагло не схватил кусок хлеба.

Лида, ах, эта чудесная девушка Лида, она поняла внутренний порыв любимого человека.

– Вот и хорошо, все гости пришли, пора за стол.

– А отец? – спросила Дарья Михайловна.

– Мамочка, ты же прекрасно знаешь, какая у папы работа, он может прийти через десять минут, а может и через три часа. К тому же он еще не звонил, значит, придет не раньше чем через час. К столу, мамочка! К столу, ребята!

На столе стояла бутылка портвейна, Виталий открыл ее и начал разливать по рюмкам.

– О, господи! – спохватилась Дарья Михайловна. – Я что-то недодумала, у нас же за столом мужчина. Сейчас мы это исправим! – Хозяйка удалилась и тут же возвратилась с бутылкой водки в руках. – Вот теперь порядок. Мужчинам беленькую, женщинам красненькую.

Гости от души поздравляли Лиду. Виталий вручил книгу, именинница была приятно поражена.

– Я только по радио слышала, что в конце прошлого года вышла эта книга, а ты нашел, ты подарил ее мне. Спасибо, Виталя!

Лидия поцеловала Шинкаренко в щеку и обняла, он тоже обнял девушку, и какая-то очень-очень нежная искра проскочила между ними, достав обоих до самого сердца.

Выпили заздравную, закусывали с аппетитом. Виталий старался не спешить, но у него это плохо получалось, водка подстегнула потребность в закуске. Дарья Михайловна обратила на это внимание и добавила в тарелку парня побольше сала, а позже, когда подавала гуляш с гречневой кашей, положила ему двойную порцию.

Не прошло и часа, как в зал вошел мужчина лет пятидесяти, среднего роста, аккуратно подстриженный, в прекрасно сидящем на нем темном костюме. Это был отец именинницы Василий Трофимович.

– Здравствуйте, доктора! – Раскланялся Поспелов, подошел к Виталию и крепко пожал ему руку. – В компанию примете?

– С удовольствием! – хором ответили хозяйки и гости.

Жена принялась накладывать мужу в тарелку еду.

– Не суетись, мать. Я сыт. Только что гоняли чаи с архитекторами, корректировали планы строительства города. Хотя под водочку бутерброд с сальцом съем с удовольствием.

За столом говорили о будущем, мечтали о работе в хороших больницах, о необходимости скорейшего строительства социалистического общества, о настоящих людях, которые ради идеи готовы жертвовать собой. Потом пели, танцевали под патефонные мелодии. В доме царила веселая, раскованная атмосфера. Василий Трофимович и Виталий выпили еще по паре рюмочек. Студент смотрел на секретаря обкома, который рассказывал байки из своего дореволюционного детства, и убеждался, что он простой, открытый мужик и совсем не страшный, как ему представлялось.

На стол подали чай, хороший, настоящий китайский, а к чаю печенье «Привет» и сливочное масло. Лида взяла печеньице, намазала маслом, сверху положила второе и подала Виталию. Боже мой! Лучшего десерта он не пробовал никогда. Какой вкус, всем вкусам вкус! Мечта! Лида заметила, что ее другу понравилось угощение и преподнесла его еще раз. Шинкаренко поймал себя на мысли, что влюбился не только в печенье с маслом, но и в именинницу, угощавшую его.

Гости засиделись допоздна, глянули на часы и засобирались по домам.

– Куда же вы в столь поздний час пойдете? Пешком в Бекетовку? Время двадцать три часа, транспорт уже не ходит, а у нас квартира просторная, всех на ночлег устроим, а утром вместе с Лидой поедете на занятия.

Дарья Михайловна подтвердила слова мужа.

– Вы давайте, девчата, со стола убирайте, а мы с Виталием у меня в кабинете в шахматы поиграем.

Мужчины зашли в небольшую комнату с большим письменным столом и книжным шкафом, студент признался, что в шахматы он не играет.

– Ничего, так поговорим, без шахмат. Расскажи мне, кто ты, откуда, где воевал, как воевал?

Шинкаренко, теперь нисколько не смущаясь, начал рассказывать о себе. Рассказ был недолгим, как и его жизнь.

– Так, значит, ты николаевский. А родители твои чем занимаются?

– Отец заведует чайной, что в ста метрах от переправы, мама там же и кухарка, и официантка.

– Постой-постой, так твой отец Карп Петрович?

– Так точно.

– Бывал я у вас осенью в сорок втором году и весной в сорок третьем. Ночевал в вашем доме. Мать у тебя хороший повар, я ее борщ прекрасно помню. А о тебе и слыхом не слыхивал.

– Я с лета сорок второго в военном училище был, а с января сорок третьего взводом командовал.

– Что ж, родители у тебя люди достойные, трудолюбивые. И это хорошо. Даже очень хорошо для нас всех.

Виталий тогда не придал значения этой фразе, он просто не понимал, что опытный партийный работник, едва присев за стол, увидел, какими глазами смотрит его дочь на однокурсника. Больше ему объяснять ничего было не нужно.

Василий Трофимович достал из ящика стола бутылку армянского коньяка.

– Давай, Виталий Карпович, выпьем за наше светлое будущее.

– А голова болеть не будет?

– Нет, не должна. Коньяк по крепости не уступает водке.

Шинкаренко впервые в жизни попробовал этот приятный ароматный напиток, который позже станет для него основным.

– Ну, а планы у тебя какие?

– Хочу стать хирургом.

– Что ж, это похвально, работа достойная мужчины, тяжелая, но благодарная. Полагаю, ты на правильном пути.

Мужчины говорили еще около часа. Поспелов выяснил о будущем зяте все, что хотел и решил, что это подходящая пара для его дочери.

В дверь постучали.

– Извини, Вася, всем отдыхать пора, девчата уже в постели. Виталию, думаю, поставить раскладушку здесь, в твоем кабинете. Не возражаешь?

– Стели, мать, стели. – Поспелов поглядел на часы. – Ты посмотри, уже двенадцать. Мне пора, завтра рано утром на пленум горкома в Камышин ехать надо. До встречи, хирург, надеюсь до скорой встречи. – На прощание он крепко пожал Виталию руку.

Именинница с гостями чуть не опоздали на лекцию, приехали минуты за три до начала. Виталий, как всегда, сел рядом с Олегом.

– Ну, ты и ходок, брат!

– Да никакой не ходок. Хозяева оставили ночевать всех гостей. Я спал отдельно в домашнем кабинете секретаря обкома, – с гордостью ответил Шинкаренко.

В это время в аудиторию вошел доцент Глезер, началась лекция по хирургии. Студенты примолкли.

– Хорошо, потом расскажешь.

«Потом» затянулось надолго, до вечера. Сначала занятия, затем, как всегда, всей комнатой по одному учебнику штудировали новую тему для завтрашних практических уроков. Виталия все время подмывало рассказать Олегу о дне рождения Лиды.

После вечернего чая Шинкаренко не выдержал:

– Олег, пойдем покурим.

Оделись, вышли на улицу, пошли гулять вдоль бараков по протоптанным дорожкам, потому что кругом была грязь и лужи от недавно растаявшего снега. Виталий подробно пересказывал все события вчерашнего вечера, сделав особый акцент на встрече с секретарем обкома, почти откровенно хвалясь знакомством с сильным мира сего.

– Ну, а Лида-то как? Как она реагировала? Ей-то самой понравился свой праздник?

– А что Лида? Лида как Лида. Подарил ей «Молодую гвардию», была очень довольна, и вообще весь вечер у нее было хорошее настроение.

– Так, значит, изюминкой вечера была твоя встреча с Василием Трофимовичем.

– Изюминкой вечера было печенье с настоящим сливочным маслом, – уточнил после короткой паузы Шинкаренко.

– Не понял! – удивился Олег.

– Что не понял? Знаешь, есть такое печение квадратное, на нем написано «Привет», берешь его, намазываешь маслом, а сверху другое печенье, вкуснота необыкновенная.

Олег ничего не ответил, может, не хотел обижать друга, а может, подумал, что Виталий шутит.

«Но такого тонкого юмора в голове у Шинкаренко родиться не может, значит, он так полагает и говорит, что думает. Печенье с маслом! Неужели печенье с маслом – это кредо его жизни. Тупо и глупо», – думал Боголюбов.

– Что молчишь, друг?

– Да так, думаю о печенье с маслом.

– Не печалься, как-нибудь попробуем.

* * *

Время – удивительное явление или, как говорят некоторые ученые, одна из форм существования бесконечно развивающейся материи. Время рождает и убивает, сводит и разводит, ласкает и бьет наотмашь, оно идет себе и идет, ни на кого не обращая внимания, бежит, меняя людей, и это хорошо, иначе бы было неинтересно.

Студенты тоже менялись, взрослели от времени и от науки, постепенно приобретали солидность, начали покидать общежитие. Первым из комнаты съехал Володя Быстров, которого после разрыва с Виталием пригрела Нина.

Все реже и реже в общежитии стал ночевать Виталий, он стал мало общаться с парнями, все больше времени проводил с Лидой и на занятиях уже сидел не с Олегом, а с Поспеловой.

В мае сорок седьмого года жить в Сталинграде стало полегче, улучшилось продовольственное снабжение, на рынках появилась зелень, редис, а главное, рыба – вобла по Волге шла стеной, за ней каспийская сельдь, которую варили, жарили, солили, вялили, позже ловили судака, леща, сазана, карася. Норму хлеба на карточки пока не увеличили, но его уже так жадно не ели, как в голодную зиму, овощи, ягоды, фрукты спасали людей и восстанавливали их организм.