Текст книги "Редкий гость (СИ)"

Автор книги: Анатолий Дерягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Мэри, недослушав, обмякла на сиденье. Обморок. Надо отдать должное Председателю – тётка кивнула медсестре подле Прошина. Девушка метнулась к трибуне со своим чемоданчиком, запахло нашатырём, Мэри, получив пару лёгких шлепков, открыла глаза.

– Уведите свидетеля, – немедленно скомандовала Председатель. – Комиссия вызывает Родригу Гомеша Силва.

…На трибуну выкатился маленький человечек – чернявенький, усатенький, с брюшком на подтяжках под сереньким пиджачком… Простучали по ступенькам туфельки, скрипнуло сиденьице – вот он я, ваше здоровьице.

– Представьтесь, пожалуйста.

– Да чего мне представляться, – добродушненько заявил человечек, вытирая шею беленьким платочком, – меня все знают.

Температура в помещении опустилась значительно ниже нуля.

– Представьтесь, пожалуйста.

– Родригу Гомеш Силва. Ну, я это… – улыбнулся человечек.

– Ваша должность.

– Управляющий компанией «Силва Хай Маунт».

– Вы хозяин компании?..

– Нет, у меня доля… не самая большая… с братом…

– И ваш брат…

Силва глянул на Комиссию – словно боялся и не должен был вспоминать своего пайщика, а смотреть приходилось и взгляд раз за разом падал на кресло, где сидел величественный мужчина со львиной гривой волос, табличкой представленный как Главный архитектор.

Мужчина кивнул брату.

Брат… Маму альбатрос напугал?..

– Кто ваш брат?

– Лусио Диаш Силва, – маленький человечек стал ещё меньше.

– Кто?!

– Главный архитектор города…

– Ваша компания строила комплекс зданий Рокет Плаза?

– Да…

– Хорошо, – Председатель пожевала губами.

Аккуратно обведённые помадой, губы этой нестарой ещё женщины окружало множество морщинок – так бывает, когда чаще приходится кривить рот в горькой улыбке, чем подставлять ланиты для поцелуев…

– Скажите, Рокет Плаза… это ведь изначально проект жилого комплекса… я не ошибаюсь?..

И тут спокойствие Главного архитектора дало трещину:

– Синтия, хватит!..

– Сядьте! – прозвучало в ответ.

– Да я тебя!.. – брат человечка навис над Председателем.

Он и сидючи производил впечатление немаленького человека, а, поднявшись во весь рост, оказался просто огромным мужиком, длиннющими руками способным задушить гориллу, не то что хрупкую женщину.

Ни один мускул не дрогнул на лице Председателя. С великолепным спокойствием, ледяным тоном, глядя прямо в глаза агрессора, женщина сказала:

– Внимание, происходит нападение на сенатора Федерального образования…

– Всем стоять!!! – голос утроенной мощи заставил всех замереть.

Солдаты, конвоировавшие Прошина, примелькались, стали как бы привычной деталью окружающей обстановки – ну, стоят два лишних шкафчика…

– Никому не двигаться! – «шкафчики» взяли на прицел архитектора.

Силва замер, чуть-чуть не дотянувшись до шеи Председателя. Лицо архитектора стало пунцовым – похоже, у огромного мужика оказалось слабое сердце.

– Стоять! – рявкнули с прохода.

Главный медленно потянулся к внутреннему карману пиджака. Его рот беззвучно открывался и закрывался – то ли сказать пытался что-то, то ли просто не хватало воздуха.

– Стоять!

Сзади раздался звонкий щелчок. Кто-то закрыл дверь… или стул упал…

У солдат не выдержали нервы.

Выстрел – Силва скорчился, схватившись обеими руками за живот; выстрел – тело архитектора ударилось о стену; выстрел – армейский семь и девять снёс львиную гриву, забрызгав ярко-красным бордовые с жёлтыми вензельками обои…

Зал заседаний накрыла тишина. Потом кто-то завизжал. Прошин оглянулся на своих конвоиров, но те сидели с раскрытыми ртами – произошедшее выбило их из колеи, а зал между тем наполнялся шумом, из коридора рвались корреспонденты, кое-как сдерживаемые охраной, солдаты держали помещение под прицелом и у одного всё ещё дымился ствол оружия.

Бабахнул молоток – Прошин полез под стол и квадратный за шиворот вернул его на место: «Куда?..»

– Внимание, всем присутствующим сохранять спокойствие, – комиссия опомнилась. – Объявляется перерыв на два часа. И кто-нибудь – вызовите врачей.

Председатель оглянулась – возле Силвы уже хлопотала медсестра. Брат убитого сидел, глядя перед собой, и только время от времени вздрагивал.

Заседание продолжилось через три часа в другом зале – одно название зал, так, комнатка, где поместились комиссия с невозмутимой Председателем во главе, Прошин с конвоирами, да ещё с десяток человек.

– Иван Прошин, встаньте, – молотка здесь не оказалось.

Прошин встал, изо всех сил стараясь не пригибаться как под обстрелом. Солдат не было видно, но произошедшее раз за разом вставало перед глазами Ивана.

– Вы прибыли с Земли, – Председатель пожевала губами. – какова цель вашего визита?

– Участие в археологической экспедиции, организованной Институтом Симпсона, – просипел Иван.

Все три часа он провёл под замком в какой-то комнатушке – ни есть, ни пить ему не дали, только сразу после всего произошедшего удалось напроситься в туалет.

– Вас пригласил Институт? – Иван кивнул. – Кто именно?

Вот бисова баба…

– Профессор Джангулян.

– Это так, профессор? – Председатель посмотрела мимо Ивана.

– Да, да, всё так, – прозвучал из зала дрожащий голос.

Прошин невольно обернулся и тут же получил сдвоенный тычок от охранников.

– В каком качестве должен был участвовать в экспедиции… Прошин? – она обвиняемый хотела сказать?..

– Иван должен был быть моим заместителем, ответственным за связь с Метрополией и, как профессиональный космонавт, отвечать за организацию работ на Колоссе.

– А у нас своих специалистов нет?..

– Есть… но… видите ли… – Джангулян явно нервничал. – В наших изысканиях заинтересована Земля, их интересовали прежде всего данные о кислородных мирах, освоенных когда-то Рэн. Если информация найдёт подтверждение – Холт станет перевалочной базой для будущих колонистов.

В зале зашевелились. Слова профессора произвели впечатление – на колонистах Земля не экономила.

– Хорошо, в каком состоянии находится ваша экспедиция?

– Спонсоры свернули финансирование проекта.

Вот тут Прошин развернулся к профессору, не обращая внимание на охранников, вцепившихся в него, как клещи.

– Это шутка? – спросила Председатель. – То есть, погибли люди, полстолицы лежит в руинах – и всё это впустую?

– Понимаете, – залепетал Джангулян, – мистер Сингх…

– Сядьте, – Председатель уставилась на Прошина. – Вы, молодой человек. Вы хоть понимаете, что натворили?

Прошин повесил голову.

– Вы профессиональный космонавт. Объясните Комиссии, как получилось, что межпланетный корабль под вашим управлением сначала попал в атмосферу планеты, а потом погубил двенадцать жизней наших сограждан – я уже не говорю о разрушенном здании.

– Я выполнял манёвр уклонения, – сказал Прошин.

– Ну-ну, – подбодрила Председатель. – Манёвр. Так.

– В результате работы носовой двигательной установки и кормовых двигателей коррекции корабль начал вращаться вокруг своей оси. Курс отклонился от расчётного и лихтер направился в атмосферу планеты, вместо того, чтобы затормозить вокруг спутника.

– Почему понадобился манёвр? От чего вы уклонялись?

– Туер – ну, буксир, который должен был состыковаться со мной для завершающего этапа торможения, летел мне навстречу. Лоб в лоб, – повторил Прошин.

– А должен был?..

– Ну, в таких случаях буксир заранее отправляют разгоняться по Межпланетной транспортной сети и в момент сближения он идёт параллельным курсом с понтоном…

– С чем?..

– Прошу прощения, так мы называем буксируемый корабль…

– Будьте точны в формулировках, пожалуйста. Дальше.

– Собственно, всё. Туер ложится на параллельный курс с лихтером, выравнивает скорость, производит стыковку и тормозит вокруг какого-нибудь небесного тела.

– Как вы определили, что туер идёт вам в лоб?

– Сначала визуально. Холт-Контроль не подтвердил мой запрос, а лидарная установка лихтера как будто не видела буксира. Как будто кто-то выключил лидар извне…

– Почему вы потеряли сознание?

– Корабль стал вращаться с приращением скорости, мне стало дурно, а потом я словно выключился.

– Доктор Мийо, такое возможно?

– Да, – отозвался из зала главврач отделения, где лежал Прошин, – космонавт после длительного нахождения на борту межзвёздного транспорта подвергается стрессу, приводящему к первой стадии истощения организма. В таком состоянии вполне возможна потеря сознания в результате воздействия каких-то пиковых перегрузок.

– Хорошо, – сказала Председатель, – вы можете сесть, доктор.

Женщина сняла очки. Прикрыла глаза. Пальцами с ухоженными ногтями и узеньким золотым колечком на безымянном прикоснулась к переносице.

– Их было двенадцать, – сказала женщина, в упор глядя на Прошина. – Мужчины, женщины… одна девочка только-только окончила колледж пригласившего вас института и прибежала пораньше, подготовить отчёт с практики…

Иван выпрямился. Выражение «груз на совести» внезапно обретало плоть и кровь, заставляло сжиматься кулаки, сводило скулы и голос стал чужим, лязгающим:

– Любую возможность изменить курс я бы использовал, не колеблясь, – и Председатель смешалась под его взглядом.

После этого прозвучала пара ничего незначащих фраз о «ненадлежащем контроле со стороны ответственных лиц», о «возможной компенсации ущерба погибшим и их родственникам» и Комиссия закончила работу. Прошина по тихому вывели на задний двор, где уже ждал пофыркивающий мотором броневик, без приключений довёзший Ивана с сопровождающими (медсестра и два полицейских – солдаты куда-то делись) до ворот госпиталя. Прошина и сестричку высадили у большой арки жёлтого камня с решетчатыми створками, калиткой и такого же камня будки проходной. Конвоиры обошлись без пинков и толчков, на территорию госпиталя не попёрлись, что показалось Ивану добрым знаком, и он постоял, глядя как броневик, чадя выхлопом, разворачивается в кармане, пропускает кареты скорой; постоял, глядя на деревья, тянущие мощные ветви над дорогой, на снежок, пожухлыми сугробами укутавший подлесок; стоял, пока медсестра не тронула его за руку:

– Пойдёмте.

И они пошли.

…Стемнело. В палате пришлось включить свет. Яркими точками загорелись лампочки на потолке, осветив аккуратно прибранную кровать, стул, тумбочку с часами, тёмно-красные дверцы шкафа в нише. В окно скреблась ветка дерева, росшего перед зданием. Прошин бросил халат на кровать и замер, уставившись на стену.

В его отсутствие кто-то – очень аккуратный и старательный – прибрал постель (похоже, даже бельё поменяли), протёр пыль, убрал в шкаф брошенную впопыхах пижаму…

А ещё этот кто-то аккуратно, старательно, рядком приколол булавками («Хочешь – сорви…») листки А4 с фотографиями и подписью под каждой. Двенадцать листков – шесть на одной стене, шесть на другой. Чёрно-белая фотография, пара строчек текста. Вся жизнь на одном листе…

Курт Холифилд, 43 года, охранник, дети: Майк, Кендра, Адам и Ной…

На фото лысый как коленка мужик с грубыми чертами лица, видна мощная шея, покатые плечи.

Меган Ли, 36 лет, клининг-менеджер, дети: Александр, Мария, Зихао…

Фотография вышла неудачно, тень от причёски закрыла половину лица, только и видно, что вьющиеся волосы да носик.

Дильшаду Наири, 31 год, старший клининг-менеджер, дети: Иван и Шапур…

Здесь, напротив, прекрасно видно открытую улыбку молодой женщины, выразительный нос, глаза. Короткая причёска, кулончик поверх футболки…

Риг Ольсен, 24 года, охранник, дети: Анна…

Улыбка. Жизнь только начинается, мы ещё побьём всех драконов и освободим всех принцесс…

А я врезался в тебя, парень. Метеором, кометой, мать её… Ты умер, потому что мне очень хотелось жить.

Прошин медленно опустился на пол. Комната шесть на девять, белые стены, пол, потолок…

Собственный ад на двенадцать персон.

На следующий день его выписали. Как в тумане Иван ходил по этажам административного здания: подписывал бумажные и цифровые документы, получал паспорт, как в тумане уселся в кабину маленького вертолёта, взявшего курс на аэровокзал Аккрингтона.

Сара Гартман, 29 лет, делопроизводитель, дети: Иветта.

Фото: фигурка в купальнике, русалка, парящая над морской гладью в брызгах солнца, в брызгах счастья… Девчонки часто постят такое.

Залитый лучами солнца, город, творение рук человеческих, раскинулся под винтокрылом. Люди высадились не здесь – первым в устье Булл-Ран, там, где пробивая нестройный ряд островов и островков, река изливалась на океанский простор, основали Корк-Си. Сюда же, вглубь континента, колонисты пришли, уже зная планету, поэтому не было здесь Периметра, глухими стенами призванного оградить первопоселенцев от напастей нового мира, не было хаотичной застройки, когда первые многоэтажные дома ставят среди низеньких блокгаузов, жилья первых смельчаков, отважившихся выйти за Периметр, а потом городские власти ломают голову, куда девать этих смельчаков, вцепившихся в отвоёванную землю зубами…

Коттеджи с белыми стенами и черепичными крышами, улицы расчерчены по линеечке, хотя кое-где дома окружают нетронутое дерево, и не просто торчит великан в одиночку, а целый участок отведён под травку, кусты, от века росшие под раскидистыми ветвями; линии электропередачи старательно огибают клочки первозданной природы. В центре города громоздились небоскрёбы. Издалека, с высоты конструкции из стекла и стали складывались в единый ансамбль, напоминавший те самые уголки живой природы – первобытные деревья Холта, вместе с подлеском, со всей экосистемой, если по-умному, оставленные посреди жилых построек. Даже отсутствие Рокет Плаза не портило впечатление и когда пилот – экий милашка – сделал круг над внушительным холмом из бетонной пыли и кручёных железных балок, огороженным высоким забором, стало видно, каким чужаком оказалась бывшая достопримечательность среди своих собратьев и как площадь, отведённая под громадину, потеснила беленькие ряды таунхаусов. В завалах копошились люди, поблёскивая на солнце скафандрами высшей защиты, тянули стрелы подъёмные краны, ползали бульдозеры…

Тереза Галлего, 19 лет, практикант…

Симпатичная девушка с удивительной улыбкой, под фотографией, кроме подписи, стихи:

Капли дождя при разлуке

пламенем щёки горят…

Капли дождя не виноваты,

плачущие глаза говорят.

Столицу планеты спланировали грамотно: стоило сосредоточить взгляд, к примеру, на жилых постройках, как в глаза бросались выстроившиеся по ранжиру коттеджи и таунхаусы. Центр города – вот он, виден из окна вертолёта, дороги – вот они, серыми змеями с белыми пятнами разметки и разноцветными козявками автомобилей на шкуре свиваются в тугой узел подле супермаркетов, кольцами развязок опутывают центр, сходятся к госпиталю на дальней окраине и широкой, плавно изогнутой лентой ложатся подле комплекса зданий, белой кляксой размазавшегося по земле, зайчиками на синем стекле огромных витражей отблескивающего окрест. Аэровокзал. Автомобили-козявки снуют возле здания, подставляют бока солнышку на стоянке; рядом площадка для вертолётов. Пять или шесть стрекоз разных цветов (и белый здесь, и зелёный, и красный…) припали к земле, брюшками закрыв круги с литерой Н. Один только зашёл на посадку и динамический диск уже распался на отдельные лопасти, другой вертолёт оторвался от земли, заставляя пригибаться редкую траву на асфальте.

За аэровокзалом – другая жизнь. Взлётка, вырубленная в первозданном лесу, расходится буквой V от воздушных ворот столицы и, пока пилот держал высоту, виднелись кили и части фюзеляжей воздушных судов. Ещё один самолёт заходил на посадку: оставляя за собой потоки горячего воздуха от двигателей и натруженных крыльев, серебристая птица готовилась пробежать по аэродромным плитам словно по глади озера.

Вход в здание преграждал ряд металлоискателей с полицейским кордоном. Полисмены мирно беседовали с парой мужчин в джинсах-свитерах и только один блюститель порядка, вернее, блюстительница, внимательно посмотрела на Ивана, проходившего через ряд рамок. Прошин приготовился отвечать на неизбежные в таких случаях вопросы, но девушка отвлеклась на собеседника, и Иван прошёл в просторный зал аэровокзала, встретивший его людским гомоном, AR-метками там и тут, объявлениями по громкоговорителю. Прямо перед входом оказалось информационное табло, под ним небольшая полянка, уголок дикой природы с искусственным водопадом. Двойная лестница на второй этаж. С одной стороны лестничного пролёта кассы, с другой – зал ожидания с рядами кресел и вывесками магазинов и ресторанов. Мужчины и женщины, одетые по местной моде в очереди возле касс, в зале ожидания, на лестнице – живёт колония, отметил Прошин.

Теперь Прошину предстояло занять место в воздушном судне (по земным меркам местные летуны относились к региональным узкофюзеляжным самолётам – но колонии хватало) и лететь до города, носившего гордое название Москва. Москву построили лет сорок назад, в месте, где горы единственного континента планеты расступались, образуя долину, рассекаемую рекой с севера на юг. Река служила транспортной артерией, сообщавшей промышленные центры севера с житницей региона и далее, городом и портом Корк-Си на юге – неспешные баржи тащили коммерческие грузы, редкие теплоходы везли туристов. Сеть дорог внутри долины обслуживал колёсный транспорт, воздушный коридор связывал Москву со столицей и архипелагом Королевы Виктории, здесь же, в пригороде, находился кампус университета Симпсона, где Прошина ждал – дождаться не мог профессор Джангулян.

А Прошин… опоздал. Опоздал – смеялись цифры на табло, опоздал – смеялись глаза людей в аэровокзале, походя разглядывавших здорового парня в синей пижаме, сине-зелёном халате и больничных чунях на босу ногу. Иван оглянулся: предстояло где-то провести ближайшие двадцать часов… переодеться…

Под лестницей, чуть не касаясь перил, крепилась вывеска, целый баннер с изображением девушки, подтягивающей на свои весьма выразительные формы джинсы под наблюдением мощного парня в джинсах же. «Jeans&Short», горели буквы под задними карманами джинсов девицы и мощным предплечьем её кавалера. «Jins@Shot», весело помаргивали буквы рядом и невероятно фигуристая и столь же блондинистая барышня в прозрачнейшей маечке да рваных шортиках (джинсовых) протягивала посетителям бутыль с надписью на этикетке Jin, а правой руке красотки дымится огромный револьвер. Ещё путникам предлагалось посетить большой магазин самообслуживания, работал салон красоты («Перукарня» – надо же…), вывески с иероглифами – магазин или китайский ресторан…

Блокгаузы первых колонистов собирались из типовых деталей. Укреплённые стены, потолок, мощный пол с креплениями, способными забуриться в скалу, мебель, пищеблок, даже посуда в комплекте. Никоим образом жилища первопоселенцев не напоминали избушки золотоискателей на Гудзоне – а бар всей обстановкой старался уверить посетителя будто колонисты рубили себе дома из местных брёвнышек, быстро темневших от копоти масляных ламп, сидели на грубо сколоченных табуретах за такими же грубыми столами среди чучел самолично убитых ими животных.

Подделка, должно быть. Пластик. На Земле за такое пришлось бы отдать бешеные деньги и ценники в заведении взлетели до Плеяд, да ещё и хозяина по судам затаскали. Хотя здесь древесины навалом…

Светильники точно светодиодные просто стекло такое и теперь в углах пляшут тени, над всеми дверьми таблички «Выход», за мощной барной стойкой священнодействует бармен и его рабочее место освещено лампами дневного света, над стойкой небольшой балкон и в полумраке под самым потолком горят три таблички.

Комнаты отдыха, не иначе.

Бармен торчал за стойкой не просто так. Занявшая «Jins@Shot» компания сдвинула те самые грубые столы на середину, составившие компанию мужчины – молодые и не очень – водрузили на табуреты седалища, на столы водрузили самой разной масти бутылки и тарелки с прочим прибором и теперь небольшое помещение заполнял гул почти двух десятков голосов, перекрываемый взрывами смеха.

Бочком-бочком, мимо больших диванов красной кожи каких быть не могло в гудзонских избушках, Прошин пробрался к стойке.

– Здрасьте, – бармен кивнул. – Хорошо у вас тут…

Местный целовальник вносил свою лепту в общую атмосферу бара. Был он не то, чтобы мускулист – медведь мускулами не хвастается, однако и не одевает косолапый коричневый фартук поверх белой рубашки с закатанными рукавами, оттопыренной эдаким вот мамончиком. Лысина мужчины блестела в скупом свете ламп, ответ Прошину бармен процедил сквозь окладистую рыжую бороду:

– Да, спасибо, – мужик отвернулся и Прошин решил, что уже и выпить ему не светит, но бармен расставил на подносах бутылки, нехитрую снедь и сказал: – Тут была забегаловка… такая…

Последовал неопределённый жест.

– Столовка с раздаткой. Пластик, железо, роботы на кухне… Ужас.

Прошин кивнул. Ужас. Точно.

– Виски? Местный продукт. Очень рекомендую.

– А водка?..

– Дороговато выйдет.

– Давайте на ваш вкус, – Прошин показал бармену карточку-паспорт.

Утерянный документ ему восстановили, но Прошин до сих пор ничего не покупал и набирал пин-код с некоторым напряжением. Аппарат пискнул – есть контакт.

– Ваше здоровье, – бармен кивнул.

– Э-эй, братишка!.. – Прошин аж вздрогнул – кто-то крепко хлопнул его по плечу.

«Кто-то» оказался вертлявым мужичком, резво взгромоздившимся на табурет подле стойки:

– В горле сохнет, а ты будто замёрз, – пожаловался мужичок и пьяненько – косенько подмигнул Прошину, от неожиданности забывшему про закуску.

– А что-то я тебя здесь раньше не видел, – прищурился бармен.

– Так, я не шишка какая-нибудь, – кивнул мужичок, – нечего меня разглядывать – главное, этих не пропусти.

Он помахал перед носом бармена цветастой пластиковой карточкой.

– Ну, что там с пойлом?

– И пойло, и закусь не забудем, – ответствовал бармен. – Картинку свою давай.

Снова пискнул терминал. Целовальник кивнул на уставленные тарелками и бутылками подносы и вернулся к своим занятиям.

– А ты, парень, откуда такой?.. – спросил мужичок Прошина. – Сидишь смурной весь… Помоги вот, да садись с нами.

– Да я…

– Давай-давай… Видишь, гуляем мы.

– Хлебски!.. – «гуляем» дошло уже до той стадии, когда люди начинают обращаться друг к другу громогласно и значительно, не избегая, впрочем, некоторых милых выражений. Вот и здоровенный кудлатый мужик щедро приправил короткую речь крепким словцом, обратившись к Прошинскому компаньону, балансирующему с двумя подносами, что твой официант, при этом ещё умудрявшегося подталкивать Ивана в нужном направлении:

– Ну что за?.. Тебя за смертью посылать!..

– Донни, всё хорошо, – Хлебски звякнул свою ношу на стол, выхватил поднос у Прошина. – Всё как в аптеке!..

Тарелки, бутылки, стаканы и прочее в один миг разошлось по столу, забулькала благородная жидкость…

– А ты, мил человек, кто такой будешь? – обратился кудлатый к Ивану.

– Я с Земли. Космонавт, – отрекомендовался Прошин.

И наступила тишина. Без малого двадцать пар глаз уставились на Прошина.

Весёлую компанию составлял самый настоящий интернационал, какой можно увидеть только в колониях, когда будущих первопоселенцев в тренировочные лагеря собирают со всей Земли, во время предполётной подготовки парни знакомятся с девушками, составляют пары и на подлёте к будущей родине Капитану транспортной платформы приходится решать вопросы с детским садиком. Белые, жёлтые, темнокожие – гуляки, одетые по весеннему времени в джинсы-свитера, некоторой скованность движений, появляющейся у человека, отстоявшего вахту при пониженной силе тяжести, не оставляли сомнений привычному наблюдателю: это космонавты.

«Убьют», – решил Прошин.

– Садись, парень, – Донни подвинул стул. – Выпей. Досталось тебе…

Над застольем поднялся прежний гомон, народ вернулся к еде-питью.

– Вот, закуси, – Хлебски подал Ивану дольку фрукта… или овоща… с тонкой скорлупой вокруг желтоватой мякоти.

– Как тебе у нас? – спросил Донни.

– Нормально, – ответил Прошин.

– Да как ему может быть? – хохотнул молодой белобрысый парень. – Он, кроме госпиталя, ничего не видел.

– Тебя так и выпнули, в пижаме? – спросил Хлебски.

– Да, – замялся Иван. – Ну, я хотел одеться, да вот, выпить зашёл…

– Выпить, – сказал Донни. – Выпить надо за знакомство. Вот, смотри: это Хлебски. Он молодой, он проставляется. Это Уилсон. Отличный мужик.

Здоровый темнокожий мужчина, не произнёсший до сих пор ни слова, но внимательно прислушивавшийся к разговору, помахал Прошину.

– Это Пак.

– Ки Йонг Пак, – сказал мужчина подле Уилсона, по виду и правда китаец или кореец. – Здесь Паком зовут.

– Это Мэлоун. Он молодой, но в электронике – зверь, – белобрысый парень кивнул, довольный похвалой.

– Остальные… вот они все, а я Пью. Донни Пью, – Донни Пью поднял рюмочку. – За знакомство.

– Ну так что? – спросил Хлебски. – Что у тебя случилось-то?

Прошин рассказал.

– Да. Ну, ты же не виноват, получается, – промолвил Донни.

– Люди погибли, – Прошин уставился в рюмку, словно надеясь на дне посудинки отыскать ответ. – Двенадцать человек.

– А ты смог бы уклониться? – спросил вдруг Уилсон.

– Да блин!.. – Прошин выдал тираду, сплошь состоящую из непереводимой игры русских и английских слов в самых причудливых сочетаниях.

За столом опять замолчали.

– Давай… – сказал Донни. – Не чокаясь.

Выпили.

– Ещё здание, – сказал Прошин. – Рокет Плаза.

– А, – Пак махнул рукой, – эти не обеднеют.

– Точно, – Мэлоун, похоже, здорово набрался, – отпуск забрали, зарплату жмут, премии мы уже сто лет не видели…

– Собака видел, – заметил Хлебски.

– Говно он и жополиз, – ответил Мэлоун, и продолжил, распаляясь всё больше: – Чего ты один сюда прилетел?.. Надо было братву свою притащить и показали бы этим козлам вонючим, ублюдкам, ниггерам пархатым…

И тут Мэлоун осекся. Замерли все, а сам белобрысый просто превратился в статую, потому что подле него сидел Чалем Уилсон, большой чернокожий добряк, отец троих девчушек, мастер на все руки – всю мебель в доме Уилсон сделал сам и дом сам построил, и у самого Мэлоуна стояли на кухне четыре стула с тонкими ножками, сделанные ручищами Уилсона… Мэлоун поёрзал на стуле. Окинул взглядом уставленный яствами стол, товарищей, с явным неодобрением посматривающих на него. Чмокнул Уилсона в щёчку. Словно трещина прорезала базальтовую глыбу – Уилсон, всё так же глядя перед собой, поднял бровь. Белобрысый набулькал две стопки, одну подвинул приятелю, другую взял на брудершафт – Уилсон не отказался, ибо добрый товарищ был белобрысый Мэлоун и тот же дом помогал строить, и возился с дочурками приятеля, и на работе не стеснялся подставить плечо…

Следующие три пили строго на брудершафт.

– И куда ты теперь? – спросил Донни.

– В институт, наверное, – пожал плечами Прошин. – Хотел сегодня улететь – опоздал.

– С нами полетишь, – кивнул Донни. – У нас через час джет в Москву.

– Так вы москвичи? – восхитился Прошин и в ответ получил с десяток недоуменных взглядов. – Всё-всё-всё, молчу… Спасибо.

– Донни, не возьмут его, – сказал Уилсон.

Пью воззрился на приятеля:

– Как это – не возьмут? – Уилсон что-то пробормотал в ответ.

Веселье меж тем достигло той стадии, когда участники начинают демонстрировать свои творческие способности. Парень с хорошей фамилией Гуд решил сплясать на столах. Начав выписывать что-то вроде танго, закончил он чем-то вроде гопака, с хрустом попирая рюмки и топая прямо в тарелки, отчего остатки еды летели во все стороны. Откуда-то с границ реальности надвинулся бармен и, поигрывая битой, «по-хорошему» попросил возместить ущерб и прекратить непотребство. Биту уважили: танцора стащили со стола и отправили к платёжному терминалу возмещать. Мэлоун рассказал анекдот, касавшийся взаимоотношений полов и сплошь состоявший из непереводимой игры слов – слушатели скорчились от смеха, хотя от Прошина смысл истории ускользнул и, вообще, всё вокруг подёрнулось уютным туманом, в котором плавали лица товарищей, так запросто согласившихся подкинуть его через полконтинента, отличных парней, братьев-косменов и хотелось что-то сказать этим милым людям, в душе рождались добрые, хорошие слова, душа разворачивалась…

И Прошин, дождавшись паузы в общем гомоне, подперев ладонью буйную голову, запел:

Во ши виго пан пинго-о

Цинь чжын гын-гын чи на ма-а…

Эту песню пел Хань – на втором курсе, когда их, желторотых, ещё не пускали на орбиту, и второкурсники, на зависть старшакам, могли позволить себе позвенеть стаканами. Хань ещё так прикольно пританцовывал: маленький, с лоснящимся лицом и глазами-щёлочками. Из полурасстёгнутой жилетки вываливался кругленький животик, вокруг бледных ног развивались широченный шорты, а они ржали как…

На-ге хайси бу ай во-о

Пи шань хон-хонг ха я ся-а…

Песню пел отец Ханя и речь там шла о крестьянине, посадившем рис и днём и ночью ухаживавшем за урожаем, а дома ждала маленькая внучка, которая хотела послушать тысячи историй про все-всё-всё…

Лянь шань йе-кын чинь я бу-у

Лянь-шань бу’кхонг гынь я ма-а…

А потом Хань узнал, что его отец умер. Парень остолбенел, а когда кое-как опомнился, затянул эту песню, только смеяться теперь никого не тянуло, никто не знал, что делать просто стояли и смотрели…

– Это что? – спросил Мэлоун.

– Песня, – сказал Прошин. – Грустная.

Рядом зарыдал Пак.

– Ты чего? – воззрился на него Пью.

– Грустно, сука, – всхлипнул Пак.

– А ты что-нибудь понял?

– Нет…

– Надо выпить, – вздохнул Донни.

Он было взялся за бутылку, но мелодичная трель телефонного звонка сбила весь порыв.

– Так, парни, – сказал Пью, – допиваем, доедаем – джет готов.

– П’ехали, – икнул Прошин.

Взгляд Пью сфокусировался на новом знакомом.

– Нет, – торжественно сказал он, – сначала мы тебя прикинем.

– Н-не!.. Мужи – ик!.. – ки!.. – начал Прошин.

– Отставить, – скомандовал Донни, – ты у нас гость – редкий гость, вот мы тебя сейчас…

Персонал аэровокзала не первый раз отправлял загулявших работяг по домам, поэтому перед посадкой в самолёт наряд полиции загнал чадящую перегаром братию в туалет – причём снаружи ожидала чуть ли не вся смена уборщиков. Только после варварского набега на санузел в сопровождении усиленного наряда полиции (двое косменов переоценили собственную лихость и уснули в обнимку прямо на кафельном полу) их отправили чуть ли не через всё поле (тоже не без умысла – проветривайтесь…) к отдельно стоящему небольшому самолёту с откинутым трапом, подле которого маялись два человека – стюард из экипажа и представитель компании-работодателя Пью со товарищи.

В лучах закатного солнца доблестные космонавты нетвёрдой походкой, с песнями и разухабистым присловьем, брели к трапу самолёта, подхватываемые дюжими стюардами у самых ступенек передвижной лестницы. Из-под шасси серебристой птицы доносились характерные звуки – кто-то не совладал с желудком и сбрасывал излишки, отчего встречающие только морщились и продолжали погрузку.

– Погоди-ка, уважаемый, – внимание представителя привлёк Уилсон. – Кто это?