Текст книги "Операция «Турнир». Записки чернорабочего разведки"

Автор книги: Анатолий Максимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 4
В Стране кленового листа

Приятный человек

Шел второй месяц моей работы в Коммерческом центре советской секции «Экспо-67». Остались позади открытие грандиозной международной выставки под девизом «Человек и его мир», первые впечатления о двухмиллионном городе, прозванном «Западным Гонконгом». Шли обычные оперативные будни: знакомства, беседы, первые встречи в городе с коммерсантами и специалистами, работающими к области нефтехимии, химии, пластмасс.

Через оперативные возможности и анализ обстановки на выставке было известно, что помещения советских организаций оснащены подслушивающими устройствами, телефонные разговоры контролируются. Наши граждане сообщали об их изучении спецслужбами. Работала контрразведка, и не только канадская…

В двадцатых числах июля я выехал во второй по величине город страны – Торонто, где проводилась Международная выставка пластмасс. В коммерческом центре на «Экспо-67» по линии Минвнешторга лишь я один представлял объединение «Теххимимпорт», которое закупало оборудование по производству сырья и изделий из пластмасс. Многолетняя специализация в этой области давала мне возможность завязывать полезные знакомства среди деловых людей Запада, прикрывать свой интерес в работе по НТР.

Среди нескольких полезных связей, заведенных мною на этой выставке, оказался Джеффри Вильямс, вице-президент монреальской консультативной фирмы «Барнетт Дж. Дансон – Ассошиэйтед лимитед». Джеффри был удивительно приятным человеком. Выше среднего роста, спортивного склада. Чуть красноватое лицо – предки его были ирландцами – озарялось открытой улыбкой. Веселый, жизнерадостный, он, казалось, преуспевал и был беззаботным.

Однажды, как это принято в деловом мире, Джеффри пригласил меня на вечерний коктейль в гостиницу, где проживали сотрудники его фирмы, прибывшие на выставку в Торонто, и привел меня в номер к главе фирмы Барнетту Дансону. Против ожидания, на так называемый коктейль собралось всего пять человек.

Это была странная группа людей. Сам Дансон, плотный стареющий мужчина, этакий босс, явно презирающий своих подчиненных. Джеффри – на побегушках, испытывающий унижение от насмешек босса и поддакивающих ему молодых людей, принадлежность которых к какому-либо роду занятий определить было трудно (своих же визиток они мне не вручили).

Дансон не скрывал враждебного настроя к нашей стране. Видимо, антисоветизм у него был в крови. Даже торговая деятельность Советского Союза вызывала у него прилив необъяснимой злобы.

Желание глубже понять идейного противника заставило меня вести с ним дискуссию. Шпаги скрестились. Молодые люди молча внимали своему хозяину. Только у Джеффри на лице иногда проскальзывала неловкость за своего слишком агрессивного босса. Проповедуя неограниченную свободу бизнеса, Дансон безмерно восхварял политические, экономические и торговые достижения южного соседа Канады – США.

Ни до, ни после встречи с этим иностранцем мне не приходилось встречать столь откровенную ненависть ко всему советскому.

Позднее Джеффри, будучи в нетрезвом состоянии, что с ним случалось весьма часто, доверительно обрисовал личность Дансона как человека с жесткой деловой хваткой, политикана с милитаристскими замашками, основной бизнес которого был в США.

Тем более года через три мне было странным узнать, что в канадском правительстве проамерикански настроенный Барнетт Дансон сначала занял место в канцелярии премьер-министра Пьера Трюдо, а позднее – пост министра обороны Канады.

Главная контора фирмы Джеффри находилась в Монреале. Профиль ее деятельности заинтересовал меня. Через нее я надеялся получить некоторую информацию по изготовлению емкостей из стеклопластика большого диаметра. Уезжая с выставки, договорился с Джеффри о встречах в Монреале. Да и повод был уважительный и вполне нейтральный: я пригласил Джеффри с семьей посетить советский павильон на «Экспо».

За последующие месяцы встречался с Джеффри еще раз шесть-семь. Он отличался деловитостью, был он весьма практичен, но в отношении меня бескорыстен. Хорошо зная компании, связанные с его фирмой, он порой давал мне нужные советы и помогал в поисках деловых контактов.

Естественно, я был ему благодарен, тем более что Джеффри старался временами скрасить мое свободное время. Он любил подчеркивать, что в Канаде я – гость, а значит, и его, Джеффри, гость.

Чаще всего инициатива встреч исходила от моего канадского друга. Так было и с ознакомительными поездками на фирмы-изготовители изделий из пластмасс за пределами Монреаля. Как обычно, в пути Джеффри бывал общительным, веселым и внимательным собеседником. Много расспрашивал о различных сторонах жизни в Союзе. Искренне восторгался нашими достижениями.

Во время одной из таких довольно длительных поездок я обратил внимание на тот факт, что визит на фирму не был согласован заранее и для ее владельца явился полной неожиданностью. Это меня насторожило: уж не было ли в приглашений меня в эту поездку еще какого-либо смысла – побыть со мной, лучше разобраться в моих взглядах и особенностях характера? Вспомнилось, что в поездке Джеффри вел себя необычно: мало разговаривал, был задумчив. Во время короткой остановки у дорожного кафе проявил рассеянность, забыв ключи от автомашины на столике.

Пробыв на заводе фирмы не более часа, Джеффри повез меня назад в Монреаль. На полпути он предложил перекусить. За столом заговорил о деловом подходе в нашей стране, что ему казалось странным и непонятным.

Джеффри предложил мне давать консультации фирмам, что, по его словам, могло бы стать для меня хорошим бизнесом. Казалось бы, речь шла о довольно простых вещах: каталогах и проспектах советских внешнеторговых организаций. Моя задача заключалась бы в том, объяснял он, чтобы сообщать о наиболее важном и актуальном. Организацию такого бизнеса Джеффри без вознаграждения брал на себя. Когда я сказал, что в нашей стране такое не практикуется и частным бизнесом нам заниматься запрещено, он был поражен: почему? Странные порядки!

Предложение Джеффри не могло не заставить меня задуматься о наших отношениях. Придя из контрразведки, я старался анализировать поведение иностранцев вокруг меня. Действия Джеффри отличались от общения с другими моими канадскими связями. Настораживало назойливое желание втянуть меня в оплачиваемый бизнес. А может, мне все это казалось и во мне говорила присущая контрразведке подозрительность?

О своих догадках я рассказал коллеге-контрразведчику из совколонии в Монреале. Но данных было маловато. Подобная информация о других советских людях стекалась из различных источников. Мои соотечественники интенсивно изучались спецслужбами. Решили подождать: если Джеффри изучает меня по заданию, это скажется в чем-либо более конкретном.

А пока мне не следовало проявлять особой активности в контактах с Джеффри, предоставив инициативу встреч ему самому. Следовало внимательно следить за его действиями, не избегая общения, – лучше знать, кто тобой интересуется, чем быть в неведении. В общем, рекомендовалось вести себя с ним как с нейтральной связью.

Вскоре после упомянутой беседы Джеффри пригласил меня на дачу на берегу озера Джорджвилл, у южной границы с США.

Поехал я туда вместе с Алексом. На «Экспо» Алекс работал стендистом в советском павильоне, заводя связи по линии НТР. Семья Джеффри – отец, полковник английской армии в отставке, мать, жена, брат с женой – встретили гостей весьма радушно.

Отдых получился на славу: купались в озере, катались на водных лыжах и, конечно, много беседовали. Русских подробно расспрашивали о жизни в Союзе, нравах и обычаях. Попросили спеть русские песни. Вот где пригодился талант Алекса как гитариста. Хозяева подпевали как могли «Калинку», «Полюшко-поле» и другие дорогие нам песни. «Подмосковные вечера», верно, были слышны и на середине озера, и в поселке. Было очень тепло и уютно.

Но Джеффри было этого мало. Уже смеркалось, когда он на своей машине повез нас к соседу. Как он выразился, «к соседу с той стороны», намекая на Америку. Показалось, что Джеффри суетился и явно опасался получить отказ со стороны русских.

В доме соседа царило большое оживление, было много молодежи. Как выяснилось позднее, в основном студенты и молодые ученые. Хозяин дома назвался Джимом Годбером.

Был он вызывающе самоуверен и с замашками мелкого провокатора, стараясь уязвить нас выпадами в адрес Союза. Правда, делал это весело, как бы шутя.

Компания была уже навеселе, хотя пили только пиво. Джим быстро организовал вокруг русских дискуссию, основной целью которой было доказать, что лучшего места, чем Канада и США, на свете нет ни в политическом, ни в бытовом плане.

Случилось так, что меня и Алекса во время спора отделили друг от друга. И весьма скоро я оказался с Джимом наедине. Было заметно, что он стремится продолжить со мной разговор в более спокойной обстановке. Предлогом для уединения он избрал мой интерес к катерам и яхтам, предложив осмотреть эллинг для своего катера.

Джим сменил воинственный тон на спокойный и доверительный. Речь повел о приложении сил каждого, всестороннем использовании возможностей человека. О себе он рассказал, что, будучи американцем, в свои неполные тридцать лет достиг всего: хорошая должность консультанта и совладельца химической фирмы в США, дача в Канаде, первоклассная автомашина и катер, есть невеста, а значит, будут семья и дети. Он миллионер, но его, как он знает, ценят не за богатство, а за умение подбирать для дела людей. Тут Джим заявил, что я вполне подошел бы ему для работы. От Джеффри он якобы много слышал хорошего обо мне, теперь он сам видит это.

Джим предложил подумать над возможностью работать на его фирме. Попросил меня рассмотреть это предложение серьезно и не воспринимать весь наш разговор как пьяную болтовню.

Я отделался шуткой.

Позднее раза два я получал через Джеффри от Джима приветы и напоминание о предложении.

Время от времени в заботах о моем побочном бизнесе Джеффри одолевали новые идеи. Все это не очень нравилось мне, но, откровенно говоря, я особого значения словам его в то время не придавал. Находил объяснение в образе мыслей западного дельца и его неуемной энергии.

Расхолодил меня и контрразведчик, который вяло отреагировал на мою просьбу разобраться в наших с Джеффри отношениях:

– Брось ты мучиться подозрениями – всех изучают. Это вам, военным контрразведчикам, с непривычки все мерещатся происки спецслужб.

Доверившись чуть более опытному коллеге, я, верно, расслабился. Но, как показали события в дальнейшем, напрасно.

Мой отъезд с «Экспо» приближался. Последняя встреча с Джеффри проходила особенно тепло. Он живо интересовался дальнейшей моей, как он говорил, «моего русского друга», судьбой. Интересовался моим местом работы, спрашивал, могу ли я вновь вернуться в Канаду.

Я побывал у него дома. Супруги вручили мне скромный сувенир—две небольшие деревянные фигурки крестьян. Мне не хотелось оставаться в долгу, и я решил подарить пару своих рисунков, сделанных специально для семьи Джеффри. Моими любимыми мотивами были пейзажи с древними и старинными архитектурными памятниками.

Незадолго до отъезда я навестил дом Джеффри и передал его жене две небольшие цветные акварели, обработанные пером, – храм Покрова-на-Нерли под древним Владимиром и мавзолей Гур-Эмир в Самарканде.

«Важан», «Турок» и «Спец»

По линии «X» информационное задание на «Экспо-67» предусматривало добывание документальных материалов и образцов новой техники, а в оперативном плане – заведение и разработка контактов в среде канадских ученых и специалистов на объектах авиационной, электронной и химической промышленности, причем с преобладанием основных усилий на химию. НТР была хорошо известна тесная связь канадских фирм с американскими компаниями – объектами проникновения разведки, выход на которые предполагалось осуществлять с территории Канады.

Канада занимает особое положение во взаимоотношениях с США. И не только с точки зрения НТР. Три аспекта придавали особый статус интересам СССР к этой стране: политический, военный и экономический. Советской стороне была весьма небезразлична роль Канады в системе международных отношений и ее политический курс в отношениях с другими странами, особенно США. В военном отношении советскую сторону беспокоило выгодное стратегическое положение Канады: она была северным соседом СССР через Северный полюс, а значит, представляла реальную угрозу в планах НАТО и тем более НОР АД.

Мои разведывательные интересы были не столь глобальными: задания, объекты, люди. За шесть месяцев на «Экспо» мне удалось кое-что сделать по добыванию информации и образцов. Тяготея к морской тематике, перед отъездом в Монреаль я изучил несколько заданий по линии судостроения, электроники и химии.

В старой части Монреаля я познакомился со специалистами фирмы, выступающей консультантом в области судостроения. В то время наши строители морских и речных судов работали над проектом «река—море» и вели серьезные исследования в области создания судов, которые могли бы плавать по рекам и выходить в море.

Наших судостроителей интересовало создание судна оптимального водоизмещения с точки зрения безопасного движения по реке и морю. И оно было создано – в 2000 тонн. В конце шестидесятых и начале семидесятых такие суда в России и Европе стали нормой. Но усовершенствование продолжалось. Вот это и предстояло мне осветить, коли оказался в стране с отличными судостроительными традициями.

Один из специалистов фирмы увлекался историей мирового судостроения и оказался моим гостем в павильоне СССР на «Экспо». Франко-канадец «Бимс» отличался живым и темпераментным характером. Его страсть к пополнению коллекции о судах всех стран мира не знала границ. Он по-детски радовался, получая все новые и новые плакаты, фотографии, брошюры, которые я доставал для него через специалистов на стенде «Морской флот и судостроение». Но пиком его восторга стали маленькая модель сухогрузного судна, набор значков с изображением судов и книга об истории морских флагов разных стран.

На фоне таких взаимоотношений «Бимс» подбирал для меня открытые и не очень материалы. Они были фирменного распространения и принадлежали крупным судостроительным компаниям Канады и США, а из европейских – Англии, ФРГ, Италии и восточных – Японии.

Собранное мною досье в несколько сот страниц освещало тенденции развития судостроения этих стран, характер новых его направлений. Тут были мнения экспертов мирового класса, оценки финансовых специалистов, политиков в области деятельности крупнейших мировых судовладельческих компаний, прогнозы банков и судостроителей на годы вперед, мировое мнение в области судостроения и эксплуатации судов.

Из более конкретных вещей – чертежи компоновки двигательных систем в кормовой части судов различного водоизмещения. Из специфичной тематики – новинки в области строительства судов на подводных крыльях, применяемых канадской пограничной службой в качестве патрульных на побережьях Атлантического и Тихого океанов. Материалы по военной тематике исходили из исследовательских центров министерства обороны Канады. Были ли они весьма секретные или нет, трудно судить, но интерес для наших судостроителей все это досье представило.

В сборе информации по морской тематике помог мне и мой новый друг – Джеффри. Специализируясь на переработке пластмасс, он подготовил для меня объемный материал по изготовлению изделий из стеклопластика, в том числе корпусов судов и емкостей большого диаметра.

Тема стеклопластика была приоритетной для создателей авиакосмических изделий, так как этот материал вплотную приближал конструкторов к композитным материалам – заменителям металлических деталей и узлов. Например, будущий «Шаттл» – космический корабль многоразового использования – на 10–15 процентов состоял из композитных материалов, значительно облегчая конструкцию.

Стеклопластики оказались интересными и с другой стороны – создания легких, но высокоэффективных бронежилетов.

Однажды у стенда «Нефть и химия» в нашем павильоне появилась любопытная личность – изобретатель специальных тканей. По договоренности с моим «помощником» на этом стенде, такого рода посетители направлялись ко мне, в кабинет коммерческого представителя.

Формально советская сторона не имела права вести коммерческую работу в павильоне, и наша коммерческая секция при Советском павильоне на «Экспо-67» располагалась в центре Монреаля в здании Плас Виктория. Но, посещая павильон, люди искали возможности установить с советской стороной и деловые контакты. Так появился кабинет коммерческого представителя, в котором мы поочередно дежурили.

«Важан» – выходец из Чехословакии, оказался один на нашей грешной Земле. Война отняла у него всех родных – они погибли в гитлеровских концлагерях. Чудом оставшись жить, он эмигрировал за океан и вскоре стал известен среди деловых кругов как изобретатель-одиночка. Работал он в весьма необычной области – производстве технических тканей. «Важан» имел образование инженера текстильного оборудования, и его изобретательским хобби стали высокопрочные и термостойкие ткани. Комбинируя сочетание волокон – от льняных до синтетических и металлических, – он добивался особых качеств ткани за счет необычного их прядения. Это тоже были своеобразные композитные материалы. Мы много беседовали с «Важаном». Его жизнь явилась передо мной как печальная жизнь одинокого человека, страсть которого к изобретательству сжигала его целиком. Позднее, побывав у него в Оттаве, я увидел не дом добропорядочного конструктора с именем и тугим кошельком, а «пещеру» отшельника, стол и полки нескольких комнат которой были лабораторией исследователя.

Людей такого склада ума я уважал, завидовал им и любил с ними общаться. Я подметил одну их особенность – желание найти собеседника, умеющего слушать. С годами «умение слушать» стало моим профессиональным инструментом в общении с нужными людьми. Я научился не только слушать, но и управлять беседой, ставя профессионально грамотные вопросы из той области науки и техники, с которой часто не был знаком. Здесь срабатывал «фактор интуиции», подспорьем которому была смесь обширных знаний из различных направлений научно-технической мысли, инженерная подготовка и жизненный опыт общения с авиацией, военно-морской техникой и вооружением, химическими отраслями.

За годы учебы в военно-морском училище я проникал в тайны металлургического процесса на заводах, наблюдал производство артиллерийских вооружений и изготовление снарядов, порохов и взрывчатых веществ к ним, был знаком с различными системами наведения на цель и взрывателями к боеприпасам. И все это для военных кораблей и береговой обороны. Я получил знания по смежным вооружениям: ракетной технике (в училище был один из «фау», которым немцы обстреливали Лондон), минно-торпедному оборудованию. И, конечно, по специфическому оружию массового поражения: атомному, химическому, бактериологическому. Зная основы этого оружия, мы разбирались и в системах защиты от него.

Такая «универсальность» знаний – огромное подспорье в работе разведчика, тем более по НТР.

«Важан» не мог жить спокойно, пока существует угроза возрождения «коричневой чумы», унесшей в годы войны все его еврейское семейство.

– Анатолий, неонацизм недооценивают. И вы, советские, тоже. Придет время, и в вашей стране появятся молодые сторонники Гитлера.

– Только не в нашей. Мы помним войну…

Я спорил с «Важаном», но жизнь очень скоро дала мне понять, что моя страна так же мало защищена от неонацистских проявлений, как и любая в Европе и вне ее. «Важан» был прав: «чума» бродит по миру.

– Ваша коммунистическая партия, – говорил он, – может кому-то нравиться или нет, но она сделала главное – организовала победу над Гитлером.

И мы чокались легким рейнским вином – другого «Важан» не признавал.

– В моем окружении есть политики и банкиры, бизнесмены и специалисты, но часто они упрощают угрозу неонацизма.

– Конечно, Жан, – высказывался и я, – самоуспокоение Запада и желание натравить Гитлера на СССР стоило жизни пятидесяти миллионам.

– В твоем лице я благодарю твой народ за защиту людей нашей маленькой Земли от фашизма…

Это была старая тема в наших беседах: Земля беззащитна перед угрозой безумного поведения людей, а с приходом в наш дом авиации она «уменьшилась» в размерах.

Забегая вперед, скажу, что в августовские дни шестьдесят восьмого года, когда начались «чешские события», я виделся с «Важаном» и прочел в его глазах печальный укор:

– Скажи мне, Анатолий, почему именно на танках вы вошли для спасения своих завоеваний в Европе?

Что я мог ответить старому человеку, жизненный опыт которого был велик по сравнению с моим? Мне не хотелось думать и говорить в защиту действий своего правительства, как нас инструктировали в посольстве.

Информация изобретателя-одиночки стала поступать ко мне вместе с образцами пластин для бронежилетов, которые «Важан» разрабатывал по заказу ФБР, ведя переговоры с КККП.

Однажды «Важан» упомянул о работе над тканью для специальных противопожарных скафандров – это якобы было задание военно-воздушных сил США. Я обратил внимание на характеристики ткани: возможность работы в горящем жидком топливе из авиационных двигателей. «Важан» только что приступил к работе по заказу.

Перед отъездом на Родину я договорился встретиться, если окажусь в Канаде снова. А предпосылки к дальнейшей работе в этой стране были.

Менее всего мне была знакома технология получения сырья для электронных элементов – транзисторов, интегральных схем и, тем более, твердотельных генераторов.

Когда в поле моего зрения появился бывший гражданин СССР – специалист в области производства высокочистых материалов для электроники, я воспользовался консультациями инженеров-стендистов из раздела «Электроника» в нашем павильоне. Один из них подсказал мне три направления советских интересов в этой области, точнее, наших узких мест: получение сверхчистого сырья, очистка воды для этих целей, испытание изделий из этого сырья.

Канадского специалиста я назвал «Турок» – его родные сколько-то столетий назад были выходцами из Турции. Перед войной он был активным комсомольцем в одной из советских республик, присоединенных к СССР, ушел на фронт добровольцем, затем плен и работа на немецких заводах.

После прихода в Германию Красной Армии «Турок» работал вольнонаемным в одной из воинских частей советской оккупационной армии казначеем. Он очень хотел возвратиться домой, но судьба предостерегла его – может быть, от сибирского ГУЛАГа.

Офицеры части возвращались из отпуска в Союзе и рассказали «Турку», что бывшие пленные после возвращения в Россию вновь оказываются за колючей проволокой, ибо по законам военного времени приравнивались к предателям. Один из его хороших знакомых офицеров не советовал «Турку» возвращаться на Родину.

И тот подался на Запад. Я попросил Центр проверить сведения и получил подтверждение: факты полностью совпадали. Более того, «Турок», бежав на Запад, оставил деньги кассы полностью вместе с письмом, объясняющим причины ухода.

Когда я услышал от «Турка» его историю, всей душой понял мотивы побега. Деревня и так лишилась в войну мужиков, а тут новое государственное наказание. Наше сельское хозяйство начало разрушаться не в результате «неверных» действий Никиты Хрущева, а раньше, когда в деревне каждый третий был или убит, или покалечен войной, или побывал в плену – работников не осталось. По-настоящему колхозы в большинстве районов России так и не смогли поднять. В стране праздновали «День металлурга», «День химика», «День учителя» и так далее, но не было «Дня колхозника». Не было до середины шестидесятых годов.

После бегства у «Турка» были трудные месяцы инфильтрационных лагерей в американской зоне оккупации и, наконец, приезд в Канаду. Здесь, на шахтах провинции Манитоба, он несколько лет и работал. Об этом времени он не любил рассказывать – труд был не только тяжелым, но и унизительным. Типичная судьба эмигранта из Европы.

Вырвавшись из цепкой и жесткой системы низкооплачиваемого труда, «Турок» закончил технический колледж и стал работать специалистом по электронике, поступил на работу в престижную фирму.

Наш контакт с «Турком» начался с его интереса к Родине. Человек пытливого ума, он быстро понял мой интерес к его личности, как носителя информации. Он подсказал кое-что по технологии производства сверхчистых материалов, в том числе с использованием ионообменных смол для очистки воды. Для работы с ним я получил из Центра вопросы, которые он осветил, правда, устно. Поведал «Турок» и о новых тестерах для проверки интегральных схем.

В шестьдесят восьмом году, когда я восстановил с ним контакт в Оттаве, «Турок» откровенно признался, что считает работу со мной опасной. Нет, он не сказал, что его персоной заинтересовалось КККП, но я почувствовал в его словах предупреждение: пока было время «Экспо», он мог не докладывать о контактах с советскими людьми, но теперь… Я спросил его:

– Есть трудности на работе?

– Пока нет, но могут быть…

– Какого характера?

– Ты же знаешь: я давал подписку-обязательство, в котором одним из пунктов было требование докладывать о всех контактах с советскими людьми. Моя фирма работает по заказам канадского министерства обороны и для США.

– А был ли уже подход к тебе со стороны спецслужб?

– Пока – нет. Но все идет к тому. Я чувствую это по поведению руководителя отдела кадров.

Я не думал, что «Турок» блефовал. Наши отношения были искренними. Терять его не хотелось. Понял я и другое: он не хотел участвовать в игре против меня, занимавшегося особой неофициальной деятельностью.

– Мой друг Анатолий, – подвел «Турок» итог на последней встрече, которая проходила в ресторанчике в районе Халл, что лежит напротив столицы Канады, но в провинции Квебек, – я работаю в частной компании, ты видел моих детей – их пять. Я не могу стать угрозой их благополучию.

– Но ты говорил, что выучить детей в Канаде серьезная проблема. Кроме того, есть возможность возвратиться в СССР, жить и работать там по своей специальности, учить детей бесплатно.

– Прости, но эта наша встреча последняя. Вот если лет через пятнадцать, когда мои дети будут устроены…

Это был конец. Конец моим оперативным надеждам в этой области заданий. По опыту я знал, что моих оперативных контактов время от времени настигает сомнение. Но в этом случае, зная его судьбу, я не имел морального права быть настойчивым. Я обосновал необходимость прекращения работы с «Турком» и сообщил об этом в Центр.

Событием, определившим мою оперативную судьбу на ближайшие годы, была встреча с начальником НТР, который посетил «Экспо-67».

Резидент группы сотрудников на «Экспо» сообщил мне, что начальник в шифротелеграмме просил организовать встречу со мной. Он совершал «турне» по резидентурам в Канаде, США и Мексике.

Этот человек, сменивший легендарного Квасникова, в свое время утвердил мое досрочное возвращение из Японии, поверив шефу НТР в токийской резидентуре. И вот теперь я должен был предстать перед ним с отчетом о проделанной на «Экспо» работе. По крайней мере так я представлял нашу встречу.

От нее я не ожидал ничего хорошего. О начальнике ходила слава как о жестоком, безапелляционном и с претензией на бонапартистские замашки. Утверждал он себя в коллективе весьма оригинальным способом.

На одном из совещаний достал Устав вооруженных сил Министерства обороны, по которому мы, чекисты, служили, как военные, и заявил:

– Судя по Уставу, я являюсь командиром дивизии, несмотря на мое звание полковника. И вас столько, сколько офицеров в полнокровной дивизии…

Ошеломленные чекисты молчали.

– Властью, мне данной, буду сурово карать за любые неподчинение, проступок и непрофессионализм.

В этих словах, которые мне дословно передали коллеги, сказались в высшей степени амбициозность и неуважение начальника к творческому коллективу разведчиков НТР, который был не только одним из самых крупных в разведывательном ведомстве КГБ, но и общепризнанно самым дружным.

У разведчиков есть такая поговорка: «В разведке, как в бане, все равны». Молодой разведчик в силу различных обстоятельств может добиться результатов, которые далеко не всегда сопутствуют опытному.

Не хотелось бы поминать недобрым словом моего начальника, но жизнь имеет не только положительные стороны. И хотя преждевременно он сошел в могилу из-за, как мне представляется, чрезмерного честолюбия, нужно несколько слов сказать об этой личности. Были и такие в разведке.

В пятидесятые годы начальник, тогда рядовой оперативный работник, работал в США под руководством одного из талантливых разведчиков НТР. Они дружили семьями. Но в Москве, когда наш герой стал во главе НТР, он удалил из числа своих заместителей того самого своего руководителя по американской резидентуре. С горечью рассказывал мне старый разведчик о том, как поступил с ним его бывший подчиненный:

– Ведь он называл меня другом и учителем. А потом просто выжил из НТР.

Судьба начальника была трагичной. В начале семидесятых он с женой и сыном выехали на своей автомашине в Карелию отдохнуть на озерах. По пути туда остановились с ночевкой. Сидя у костра, начальник держал в руках пистолет и случайным выстрелом убил жену. Был снят с должности, переведен в рядовые сотрудники НТР, работал «под крышей». Умер, не дожив до пятидесяти лет. Последние годы он был очень одинок в нашем коллективе – люди не могли простить ему неуважение к труду рядовых разведчиков.

… И вот к этому грозному начальнику я явился на прием. Начало разговора не предвещало ничего хорошего. Казенное лицо, жесткий взгляд и резкая реплика:

– Говорите понятным русским языком! Что вы повторяете все время: «Офис, офис, офис…» Доложите, как вы понимаете отношения Канады и США?

Кратко я изложил характер контроля США над экономикой Канады, особо отметив засилье американского капитала, привел данные доклада парламентской комиссии, которые говорили, что в канадскую экономику американцы вкладывают ежегодно около сорока миллиардов долларов. Для Канады это 80 процентов всех иностранных капиталовложений и треть всех капиталовложений США за границей.

– Однобокости в развитии отраслей промышленности в стране не замечается, хотя в определенной степени Канада – сырьевой придаток США и находится в дискриминационном положении в отношении заработной платы, которая значительно ниже, чем в США…

– Зарплата и вербовочный контингент? – как бы сам себе задал вопрос начальник.

Уж не знаю, что случилось, но мрачность его вдруг исчезла, и он приветливо сообщил мне: