Текст книги "Клим Ворошилов — 2/2 или три танкиста и собака"

Автор книги: Анатолий Логинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

2 июля. 1941 год. Украина. Станция, берег реки Стырь.

Войдя в комнату, в которой разместился штаб, Музыка осмотрелся. В углу у телефона примостился задремавший сидя связист, на кровати прикорнул Иванов. Скрипченко и Кравцов недавно ушли проверить состояние бойцов в медпункте и окопах. На столе, рядом с картой тускло светила керосиновая лампа. У стола с расстеленной картой о чем-то размышлял Андрей Мельниченко. Подойдя к нему, Музыка сказал:

– Товарищ капитан, давно хотел вас спросить. А где вы служили?

– Служил? А зачем вам? – искренне удивился Мельниченко, потом, чуть помедлив, добавил – Мы же все рассказывали. В 25-й стрелковой….

– Как же, слышал. Вот только несуразностей в вашем рассказе многовато. Да и поведение ваше… причем всех троих, я бы сказал, резко отличается от обычного. Да и знания…

– Ну, насчет поведения Вам, как 'милиционеру', со стороны виднее. Но мне кажется, ничего особо выделяющегося в нас нет. Граждане СССР… правда довольно часто бывавшие в ситуациях, когда другого начальства, выше нас, нет. А знания… Есть такое слово – увлечение. Для нас троих таким увлечением всегда была армия.

– Что и для Бридмана тоже?

– Ну, Семен вообще-то неплохо считает, если вы успели заметить…

– Это точно. Прямо Вольф Мессинг какой-то…

– Кто?

– Мессинг, вы что о нем не слышали? Он и в уме считает, и даже мысли угадывает.

– А, этот артист… Да, немного похоже. Вот из-за этого мы с Семеном и подружились. А так его больше всякие радиоприемники и усилители привлекают. Ну, а мы немного посчитали, используя наши знания и получилось что в случае внезапного нападения Германии наши войска могут отступить чуть ли не до Киева и Москвы…

– Чтооо? Да вы… да как вы такое подумали? – Музыка явно шокирован словами Андрея и рука его невольно скребет по кобуре нагана.

– Успокойтесь, Юрий. Сейчас я вам все объясню, – Мельниченко казался спокойным, но расстегнутая кобура и лежащая на рукояти нагана рука (вот где пригодились шуточные тренировки 'под ковбоев'!) недвусмысленно показывали, что он готов ко всему. Музыка, поняв намек, успокоился и следующий час Андрей описывал ему причины поражений наших войск в приграничных боях, от отсутствия автотранспорта в тылу, до неправильной организации и использования механизированных войск. Лекция изредка прерывалась, когда связист в полудреме начинал вызывать 'Сосну' или отвечать сам, что 'Береза' слушает. Один раз ее прервал появившийся сержант-сапер, доложивший о готовности к началу минирования и лишь однажды – сам Музыка, спросивший: 'Но как быть с секретными сведениями?. Усмехающийся Мельниченко заметил, что у немцев есть великолепная пословица, которую не раз вспоминал перебежчик Отто Лисовски, а именно: 'Что знают двое, знает и свинья'. И добавил, что секретные сведения могут оставаться секретом только пока они в голове нескольких человек и паре документов.

Разговор прервало появление в комнате сержанта Рогальчука, сообщившего о прибытии автомобилей из дивизии. Разбудив и оставив за себя Сергея, Андрей вышел вместе с Рогальчуком.

Быстро ополоснув лицо из стоящего в углу кувшина, Иванов, привычным жестом оправляя форму, подошел к столу. Продолжавший сидеть и разглядывать карту Музыка посмотрел на него и уже собирался что-то спросить, когда в комнату толпой ввалились Кравцов, Скрипченко, Мельниченко и Горелова с незнакомым невысокого роста полноватым человеком с медицинскими знаками в петлицах.

– … И все же я считаю, что нет никакой необходимости в моем отъезде, – говорил на ходу Кравцов, обращаясь к медику – Благодаря Елениным заботам я почти выздоровел, а бросить отряд накануне боя вообще считаю недостойным для большевика.

– Но как же, я имею категорическое указание комдива… – начал было медик.

– Передайте ему, что я не брошу вверенные мне войска. И все об этом, – отрезал Кравцов и заметив в этот момент Музыку, кивнул Скрипченко – Что там у тебя было? По поводу откомандирования всех не принадлежащих НКО?

– Да, Особый Отдел дивизии на основании приказа ОО фронта требует откомандирования всех сотрудников НКВД к ним, – доложил Скрипченко, доставая из кожаной трофейной папочки какую-то бумажку.

– Понятно. Сразу после боя и уеду, – ответил Музыка – Как правильно заметил товарищ батальонный комиссар, недостойно бросать вверенный мне боевой участок накануне боя.

В этот момент Мельниченко окликнул связист, получивший какое-то сообщение по телефону:

– Товарищ капитан. Вас вызывает старшина Григорьев. Немецкая разведка…

2 июля. 1941 год. Украина. Неподалеку от г. Рожище. Сергей Иванов

Пережидаю очередную порцию разрывов и осторожно открываю люк. Так, что мы имеем. Ага, вот они голубчики… Накапливаются под прикрытием арт-огня. Тэк-с, сейчас подумаю. Нет, позиция уж слишком хороша, подождем когда поднимутся в атаку.

– Андрей, думаю пока стрелять не будем. Пусть в атаку пойдут. А вот батарее пора бы и ответный огонь открыть.

– Передал уже. Сейчас уточнят данные…

Так, вот и ответный огонь, похоже. Где-то в районе рощи, за которой мы перед атакой укрывались вижу какой-то дым. Попали что ли?

Вот и немцы в атаку пошли. Нагло, во весь рост. Эсэс, ёптыть. Непуганые….

Пора…

– Ориентир четыре, правее три, шрапнель, трубка пятнадцать… Огонь.

Отлично накрыли! Теперь спеси поубавится. А вот и еще один из броневиков загорелся – или Рогальчук, или Махров на ять сработали. Да, это вам не во фланг атакующей без пехоты танковой дивизии наступать.

– Что ты говоришь, Андрей?

– Меняй позицию, на правом фланге туго.

– Понял. Кузьма, поехали. Сема, связь с Махровым!

Да, такого я не ждал… Приехали, ё… через коромысло. 'Не использовали немцы французские танки, не использовали'. Нет, они на них любовались, ё… Хотя как они у СС оказались? АХЗ… Ползут гады… Пять 'Сомуа' и три 'Рено', еще один 'Сомуа' весело дымит, похоже подорвавшись таки на мине. Жаль, что мин мало. А пушек на этом фланге у нас вообще нет. Просчитались. Так! Вот и пехота…

Что это… Бл… Даже Б-1 что ли? Вместе с пехотой ползет, чудо-юдо французское. А артобстрел-то какой! Тот, что до этого был так, семечки…

Мрак…. И в тот момент слышу в наушниках Сему… вот уж от кого не ожидал:

– Здесь птицы не поют…Деревья не растут…

– И только мы плечом к плечу врастаем в землю тут – подхватывает Андрей

– Что это? – слышу шепот кого-то из экипажа, и, подхватываю вместе с остальными:

– Горит и кружится планета,

Над нашей Родиною дым.

Так значит нам нужна Победа

Одна на всех, мы за ценой не постоим!

– Держись, славяне! – кричит Андрей – Мы русские, мы выдюжим!..

– По танку, осколочно-фугасным, установка на фугас. Ориентир 12, лево шесть, ближе один… Наводить под башню… Огонь!

– Есть! Всосал гадюка! Смотри, как перевернуло!

– По пехоте осколочным!

Дальнейшие полчаса сливаются для меня в единую какофонию криков, рева мотора, треска пулеметов и солидного размеренного грохота орудия нашего 'Рыжего'. Один раз немцы почти врываются в окопы, но мы проходим сбоку, не обращая внимания на удары от снарядов немецких тридцатисемимиллиметровок и давим, давим, давим, добавляя огоньком всех трех дэтешек… Молю Бога только об одном – лишь бы не попали в гусеницы…

Внезапно все стихло и только рев мотора еще некоторое время терзает мой слух. Укрываемся в заранее отрытый капонир… Вылезаю, вдыхаю такой чистый, пьянящий как молодое вино воздух…. и только сейчас понимаю, как изменилось все вокруг. Догорают немецко-французские танки, дымят вторично подожженные остатки домов и станционных сооружений, а справа на поле чадит… Господи, как же так?.. наша 'трешка'… Линии окопов, ранее почти незаметные на фоне травы, сейчас выделяются из-за огромного количества воронок вокруг, иногда накрывающих сами траншеи… Слышны стоны раненых, особенно громкие на фоне наступившей тишины… На месте домика обходчика догорают развалины…

Оглядываюсь на 'Рыжего'… Да. Такое только фотографировать… Вся броня в крапинах и рытвинах, сбоку маски торчит остывший полуоплавленный кусок бронебойного снаряда. Хорошо, что все внутри обшили войлоком и ледерином – типа подбой, иначе скорее всего на нас живого места бы не было, мелькает мысль. Поворачиваюсь к 'трешке'. Выжил ли кто-нибудь из экипажа? Дай Бог…

Ладно, пора в штаб. Хорошо, что сразу догадались погребок под убежище для штаба приспособить… Подведем итоги….

'Из утреннего сообщения Совинформбюро от 6.07.41 г.

" В ночь на 6 июля продолжались бои на ОСТРОВСКОМ, ПОЛОЦКОМ и НОВОГРАД-ВОЛЫНСКОМ направлениях…..

На НОВОГРАД-ВОЛЫНСКОМ направлении наши войска нанесли контрудар по частям противника, разбив 298-ю пехотную дивизию и захватив город и станцию Р….

На остальных направлениях и участках фронта в течение ночи происходили бои местного значения и велась разведка.

Н-ские части советских войск прорвали фронт противника. Развивая наступление, часть капитана М. прорвалась в тыл немецкой пехотной дивизии и разгромила ее штаб. При этом убит генерал Греснер – командир дивизии. Потери немецко-фашистских войск составляют не менее сотни офицеров и две тысячи солдат, десятки броневиков и самоходных орудий. Немецко-фашистское командование поспешно сняло войска с других участков фронта и пытается контратаками вернуть потерянные позиции. Часть капитана М. отбила уже три атаки отборной немецкой моторизованной дивизии СС 'Адольф Гитлер'. Захвачены пленные и трофеи"

2 июля. 1941 год. Украина. Неподалеку от г. Рожище.

Тон Сергея сух и академичен:

– Таким образом, противник атаковал нашу оборону в трех местах, два из них в зоне обороны отряда и один – обороны батальона капитана Таругина. Количество уничтоженной бронетехники позволяет предположить, что удар на левом фланге и по соседям были вспомогательными, атака же по нашему правому флангу – основная. Предположительно противник планировал этой атакой отсечь наши обороняющиеся части от моста и затем уничтожить. Все атаки отбиты, но противнику удалось вклинится в оборону батальона капитана Таругина. Мы и соседи понесли серьезные потери, следствием чего явилось оставление передовой линии обороны на всех участках. В настоящее время нами удерживается тет-де-пон, вся тяжелая техника эвакуирована на восточный берег реки. Боеприпасов для стрелкового оружия в наличии до двух боекомплектов, для ПТО – по трети боекомплекта, для танка – шесть снарядов, зенитные установки имеют по два боекомплекта, а приданная батарея 122 мм гаубиц сто девяносто третьей дивизии – всего по двадцать снарядов на оставшиеся три орудия. По моему мнению, необходимо отвести все войска на восточный берег, взорвав мост.

– Не понимаю, а почему мы не можем удержать позиции на западном берегу? Противник понес серьезные потери, только танков подбитых пять штук осталось и четыре броневика, – Скрипченко подозрительно глядит на стоящего у стола с картой Сергея и сидящего напротив Андрея. Кажется назревает очередная, говоря языком девяностых, 'разборка', но в это время в укрытие, пригнувшись из-за низкого потолка, входит высокий человек с откуда-то знакомым лицом и нашивками батальонного комиссара. Из-за него протискивается Антон, стоявший и на посту и с виноватым видом докладывает:

– Товарищ капитан, к вам корреспондент 'Красной Звезды' и начальник особого отдела дивизии.

По лицу Андрея быстро проноситься выражение типа 'а не послать ли их на три буквы', но тут же сменяется нейтрально-приветливым. Гости, да пожалуй и большинство из присутствующих, кроме Сергея, не успевают ничего заметить. Улыбаясь, корреспондент представляется:

– Специальный корреспондент 'Красной Звезды' Симонов Константин.

Тут же из-за корреспондента, оттеснив Антона, появляется такой же высокий, подтянутый командир, представляющийся начальником особого отдела дивизии капитаном Неманом Оскаром Фридриховичем.

– Капитан Мельниченко, а это мой заместитель, батальонный комиссар Кравцов, начальник штаба военинженер второго ранга Иванов и политрук Скрипченко. Чем обязаны присутствию столь высокого гостя? – Мельниченко демонстративно уделяет основное внимание Симонову (черт побери, неужели тот самый!), извинительно-примиряющее улыбнувшись особисту. Мол, что поделаешь, ты свой, а тут такой гость.

– Командирован в ваш отряд. Буду писать о ваших подвигах статью.

Недоумевающие взгляды Мельниченко, Кравцова, Иванова, да и Скрипченко, были так красноречивы, что особист не выдерживает и с тем же невозмутимым видом сообщает:

– Сегодня немцы официально передали о гибели командира 298 пехотной дивизии генерала Грёсснера.

– Ого! – вырывается у экспансивного Скрипченко от неожиданности. Симонов с улыбкой смотрит на него несколько секунд, затем переводит взгляд на Мельниченко и спрашивает:

– Я хотел бы побеседовать с командирами и с наиболее отличившимися бойцами. А еще со мной фотограф, он сделает несколько снимков.

– Конечно, конечно. Если только немцы не помешают. А комиссар Кравцов вам поможет, – отвечает Мельниченко.

– А я прошу подготовить список отряда и донесение на имя командира дивизии о ходе боевых действий. Кроме того, согласно приказа Особого Отдела армии я забираю с собой всех сотрудников НКВД и лиц, не принявших присягу.

– Сотрудников НКВД… Жаль, конечно, но раз есть такой приказ, – с искренним сожалением в голосе говорит Мельниченко – а вот личного состава, не принявшего присягу, у нас нет. Властью командира и комиссара отряда мы приняли присягу у всех добровольцев. А все необходимые документы предоставит замначштаба по строевой части политрук Скрипченко.

– Добровольцы? И много их у вас?

– Да немного. Сами знаете, население здесь не слишком… поэтому добровольцы только из сотрудников…ской МТС, приехавших сюда с востока. Да двое молодых комсомольцев из того же поселка.

– Понятно. Тогда полчаса на подготовку документов и мы убываем. Справитесь?

– Даже быстрее, товарищ капитан. Списки у меня в двух экземплярах, остается только донесение написать.

– Отлично. Как, товарищ корреспондент, вы успеваете?

– Думаю, да – отвечает Симонов, отвлекшись от разговора с Кравцовым.

Пока Симонов беседует с Кравцовым, а Скрипченко быстро оформляет боевое донесение, фотограф успевает сходить с Ивановым и Мельниченко к 'Рыжему' и отщелкать несколько кадров своей редкой компактной 'лейкой'. Потом Сергей Иванов сопровождает его на западный берег, где скрываясь за развалинами он фотографирует панораму поля боя, с впечатляющим количеством сгоревших танков и валяющихся вражеских трупов.

Не успевают уезжающие разместится в машинах, как наблюдатели докладывают о появившихся немецких самолетах. Машины с гостями, Музыкой, пограничниками и перебежчиком быстро отъезжают, а с запада наплывает противный звук немецких авиадвигателей.

2 июля. 1941 год. Украина. Неподалеку от г. Рожище.

Машины еще не успели скрыться за ближайшей рощицей, а в небе над районом обороны неторопливо на взгляд попаданцев и стремительно для аборигенов появилась девятка 'Хейнкелей' сто одиннадцать. Разделившись на три звена, бомбардировщики с крестами на крыльях так же неторопливо (скорость для повышения точности бомбометания всего двести пятьдесят километров в час) стали на боевой курс и раскрыли бомболюки. На позиции и остатки станции со свистом посыпались пятидесяти и стокилограммовые бомбы. Вот тут точно, 'кто не был, тот будет, кто был не забудет'. Вжавшись в спасительную землю, каждый из бойцов мысленно подгонял время, которое как всегда в такие моменты тянулось нестерпимо медленно. Вот падают первые бомбы, сотрясая землю, выворачивая наизнанку, оставляя огромные, долго не зарастающие оспины на теле Земли. Даже и через шестьдесят лет, бродя по местам бывших боев потомки увидят эти воронки и ужаснутся происходившему, и почувствуют гордость за предков, выстоявших в этом аду. А предки в такой момент хотят только одного – выжить… Летят с противным, почти не слышным в грохоте разрывов визгом, осколки, пронзая встречающиеся препятствия и мягкие человеческие тела. Вот одна из 'соток' по закону подлости попадает точно в укрытие. И несмотря на все три наката, на верхнюю земляную насыпь, на глубину укрытия, во все стороны летят остатки того, что когда-то было думающей организованной материей, способной вместить в своем разуме всю вселенную, перемешанные с кусками оружия, дерева и комьями земли. И все… 'Имена же их Ты, Господи, веси'. Ведь никто точно не видел и не переписывал их, пытавшихся найти убежище в том укрытии. Вот так и появляются те самые 'без вести пропавшие', которых потом долго ждут седые матери и жены, о которых спорят историки и архивисты, которые бывают всегда во всех самых победоносных войнах и которые никогда не лягут в свои могилы.

Но реалии этой войны сыграли злую шутку с самоуверенными немецкими пилотами. О, война – это величайший шутник на свете! Только шутки у нее своеобразные, глумливые и всегда негуманные.

Привыкнув к отсутствию зенитного прикрытия у 'иванов', немецкие бомбардировщики зашли на цели на высоте в тысячу метров, вполне защищающей от огня пулеметов, но позволяющей прицельно отбомбиться по линии обороны. У этих же 'коварных азиатских варваров' оказались целых две, пусть малокалиберные, но зенитные автоматические пушки. Конечно, эффективность огня на такую высоту двадцатимиллиметрового орудия, обслуживаемого непрофессиональным расчетом, не велика. Зато боеприпасов у этого расчета сколько угодно, шансов увезти пушку с собой почти нет, да и знания о предельной длине очереди и тепловом режиме стрельбы приблизительные. Поэтому стреляют они с максимальным темпом, едва успевая менять опустевшие магазины, практически до перегрева ствола, пока появившееся над ним марево нагретого воздуха не остужает горячие головы. И вокруг самолетов, выше, ниже, мелькают трассеры небольших, но от этого не менее опасных, снарядов. А кроме того, осмелевшая пехота тоже поднимает головы и открывает по самолетам огонь из всего что стреляет.

Немцы, показывая неплохую выучку, продолжают держать строй, переходя в набор высоты, но просто по закону больших чисел один из снарядов попадает точно в бензобак ведущего третьей тройки, вызывая пожар. Не успевает упасть загоревшийся самолет, вокруг которого уже раскрываются белые купола парашютов, как осколки еще одного снаряда попадают в воздухозаборник двигателя замыкающего бомбардировщика. Дымя мотором, тот начинает снижаться и пущенная ему вслед очередь дополнительно пронзает фюзеляж. Бомбардировщик, истекая дымом, уползает вслед за уходящими на аэродром коллегами, но постоянно отстает, снижается, и, в конце концов, скрывается за ближайшей рощей.

Еще ныли в воздухе моторы немецких бомбардировщиков, еще Сергей Иванов не успел вернутся в штаб от своего 'Рыжего', когда прибежавший посыльный сообщил Андрею, что капитан Таругин контужен и на позициях западного берега не осталось ни одного командира.

Ругнувшись, Андрей приказал Скрипченко передать Иванову, что Сергей остается за него и прихватив трофейный 'шмайсер', вышел вслед за бойцом. За ним, привычно уже стелясь у самой земли, черным привидением пробежал Ленг.

Появившись несколькими минутами позже, Сергей смог выразить свое отношение ко всему происшедшему только всем известными фразами на великом и могучем командно-матерном языке. Но он не успевает ничего предпринять, на позиции отряда обрушиваются снаряды очередного огневого налета немецкой артиллерии.

Под прикрытием артиллерийского огня немцы понемногу накапливались перед окопами. Сержант Рогальчук, наблюдая в бинокль за немцами непрерывно корректировал наводку последней оставшейся сорокопятки. Вот наконец-то скопившиеся за кустарником немцы создали вполне подходящую цель. Да, непростительное упущение для опытных фронтовиков, вполне объяснимое уверенностью, что у русских не осталось никакого тяжелого оружия. Вот вам и аргумент против – небольшой но весьма эффективный осколочный снаряд, заставивший уцелевших метнуться в стороны, словно попавших под тапок тараканов. Тут же один из приподнявшихся, в офицерской фуражке, мешком ткнулся в кусты. Добавится точек на трубке снайпера! И это при том, что он стреляет с другого берега. Молодец, однако. Но наконец налет закончился и началась привычная противотанкистская работа.

– Ориентир шесть, правее восемь, ближе два, бронебойным, наводить на полкорпуса вперед! Огонь!

Треск пулеметов, щелканье винтовочных выстрелов, в том числе сливающиеся почти в очередь щелчки самозарядок, тарахтенье пистолетов-пулеметов, грохот выстрелов танковых пушек и взрывов противотанковых, минометных мин и снарядов своих и немецких орудий сливались в уже привычную для слуха Андрея мелодию боя. Да, обстановка складывается тяжело, отойти под таким огнем по мосту практически нереально, но и удержать тет-де-пон до вечера тоже вряд ли удастся. Ну, что ж, остается только подороже продать свои жизни, мелькает в голове Андрея, пока, сопровождаемый Ленгом, он бежит по полуразрушенной траншее к умолкшему пулемету. Так, все убиты, патроны еще есть. Да и пулемет неплохой – дегтяревский станкач. Конечно, по сравнению с Максимом посложнее и менее надежный, зато воды не надо, ствол сменный, да еще с ребрами для охлаждения. Так что держитесь, юберменши, вспомним молодость, когда на полигоне лейтенант Мельниченко получил благодарность от министра обороны за отличное выполнение комплекса упражнений по стрельбе из ПКС. Вот, так, подтянем винт для лучшего рассеивания в глубину. 'Ага, обрадовались и рванули вперед, эссэманы… А вот вам хрен по всей морде. Ленг, лежать!

Мельниченко, охваченный боевым азартом, бил короткими, скупыми и точными очередями. Тем не менее немцы приближались все ближе и ближе, постепенно полуокружая практически единственную стрелявшую пулеметную точку. Но тут с фланга их обстреляли подоспевшие на помощь командиру Рогальчук и еще один боец. Немцы отошли и Андрей, воспользовавшись передышкой, перебрался к своим спасителям. А затем вместе с ними, огибая занятые немцами участки, перебежками от воронки до воронки добрался до берега реки. Уже смеркалось, но было еще неплохо видно, что немцы сосредотачиваются для последней атаки на уцелевшие островки обороны: у моста и в том месте, куда добрался Андрей.

Опять обрушивается на уцелевшие пятачки обороны ливень снарядов, опять накопившиеся под его прикрытием немцы по команде дружно бросаются в атаку. Но тут все звуки боя покрывает страшный грохот взрыва, мостовая ферма словно подпрыгивает и прямо в воздухе медленно и методично разваливается на куски. Это кто-то из оставшихся в живых бойцов в окопе у моста, понимая, что отбить немцев уже невозможно, крутанул ручку подрывной машинки. Андрей незаметно для окружающих смахивает набежавшую от волнения слезу и оглядывает свой участок обороны. Да, не сахар. Всего четверо бойцов, сержант и он с собакой. Два ручных пулемета, десяток немецких 'колотушек'. Впрочем, вполне достаточно чтобы продержаться еще немного, разменяв свою жизнь на несколько немецких. Ленга только жалко, но он ни за что не оставит хозяина.

Эти мысли еще мелькают в голове Андрея, когда немцы устремляются в атаку. Огонь, взрывы своих и чужих гранат, чье-то тяжелое дыхание на лице, упругое сопротивление входящему в тело внезапно оказавшемуся в руке охотничьему ножу, чей-то дикий крик, мат и рычанье Ленга, несколько выстрелов… И все глохнет в грохоте очередных разрывов. Отсечной огонь, подсказывает профессиональная память. А взгляд упирается на лежащего в окопе со странно перекошенным лицом немца, чью руку держит в своей пасти Ленг, упираясь лапами в грудь лежащего.

– Фу! – инстинкт срабатывает раньше сознания, и команда невольно вырывается из рта Андрея. Немец, отпущенный Ленгом, поворачивается на бок и его начинает неудержимо рвать. Но заниматься им некогда, огонь нашей артиллерии затихает и на его фоне слышен странный звук, как будто от работающего мотора и лязга гусениц. Рогальчук, выглянув из окопа, радостно кричит:

– Наши!

Рядом с окопом останавливаются два плавающих Т-38 со снятыми башнями. Из первого появляется Сергей, из люка второго выглядывает голова Кузьмы.

Сергей кричит, стараясь перекрыть грохот от взрывов ответного немецкого огня:

– На танки и уходим!

К танкам бегут всего лишь четверо: Мельниченко, раненый и поэтому прихрамывающий Рогальчук, незнакомый Андрею красноармеец и, подгоняемый рычащим Ленгом, оборванный эсэсман, нежно баюкающий на бегу правую руку.

И тут, как это бывает летом, внезапно опускается ночная тьма….