Текст книги "Самые интересные люди, казусы и факты всемирной истории"
Автор книги: Анатолий Вассерман
Соавторы: Нурали Латыпов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Извне или изнутри
Как бороться с преступным режимом
Незадолго до безвременной смерти Егор Тимурович Гайдар опубликовал неожиданно антиреволюционную книгу. Собранные выдающимся реформатором факты и аналитические выкладки приводят к однозначному выводу: сколь ни преступен правящий режим – его мгновенное падение порождает последствия столь разрушительные, что революция сама по себе оказывается едва ли не тягчайшим преступлением перед обществом.
Хотя вроде бы случается, что правители всё же хуже любой революции. Так, красные кхмеры под чутким идейным руководством бывшего студента Сорбонны за несколько лет истребили более двух миллионов камбоджийцев – из восьми миллионов, живших в стране к моменту прихода новой власти, – и не собирались останавливаться на достигнутом. Их свержение вторгшимися вьетнамскими войсками – куда меньшее зло, нежели возможное продолжение деятельности фанатичных детей, предводительствуемых циничными стариками.
Но красные кхмеры сами были революционерами. Их зверства – вроде забивания людей мотыгами ради экономии патронов – унесли куда меньше жертв, чем закрытие больниц, разрушение торговли, массовое выселение в деревню людей, имеющих опыт исключительно городской жизни… Словом, то самое разрушение сложной структуры общественного жизнеобеспечения, чьи последствия Егор Тимурович подробно и красочно описал, чью неизбежность после любой революции он убедительно доказал.
Есть и не столь яркий, как красные кхмеры, зато несравненно более знакомый в нашей стране пример заведомо преступного режима. Последствия деятельности национальной социалистической немецкой рабочей партии – более полусотни миллионов смертей, в том числе почти двадцать семь миллионов в нашей стране и более десятка миллионов в самой Германии. Непосредственно вследствие боевых действий на советско-германском фронте погибло более восьми с половиной миллионов наших бойцов и примерно шесть миллионов немецких. Если бы власть нацистов пресекли до начала Второй Мировой войны – всех этих смертей не было бы.
Увы, это очевидно лишь задним числом. До начала зверствования в СССР национальные социалисты практически не выходили за пределы приемлемого в тогдашней Европе. Даже пакет антисемитских законов, принятый в тысяча девятьсот тридцать пятом и обычно именуемый Нюрнбергским по месту официального подписания, всего лишь творчески заимствовал опыт сопредельной Польши, а окончательным решением еврейского вопроса считалось выселение ненавистного народа за пределы Европы. Даже в скандальной «Моей борьбе» Адольф Алоизович Хитлер всего лишь довёл до логического завершения теории расового неравенства и жизненного пространства, задолго до него разработанные уважаемыми английскими и французскими исследователями и пропагандистами. В Западной Европе нацистов не любят, по сути, только за то, что они осмелились применять к её обитателям некоторые из методов, активно применяемых самими же этими обитателями за пределами самой Западной Европы. Вплоть до начала этого применения никто – ни рядовые неосведомлённые обыватели, ни всезнающие политики – не верил в возможность столь невежливого обращения с собою. Иначе вряд ли сэр Артур Невилл Джорджевич Чембёрлен в Мюнхене в сентябре тысяча девятьсот тридцать восьмого выкручивал бы руки союзным французам и чехам, чтобы подарить немцам (по кусочкам, начиная с Судетской области с первоклассной системой укреплений) Чехословакию с её крупнейшим и высококачественнейшим в Восточной Европе производством боевой техники, вооружения и боеприпасов.
При всех невзгодах и лишениях войны Германия до тысяча девятьсот сорок пятого пребывала в образцовом порядке. Генералы попытались убить главу государства, лишь когда договорились с западными противниками о немедленном прекращении боевых действий после своей удачи.
Согласование с противником действий после переворота – действие совершенно разумное. Ведь любой провал делегитимизирует власть. Значит, поражение может дать те же последствия, что и революция. Единственный шанс избежать полного распада общества – установление порядка извне.
Международное право настоятельно рекомендует оккупантам брать на себя управление занятыми территориями. Если они пренебрегают этим долгом, свержение даже явно преступного режима влечёт поток новых преступлений. После второй иракской кампании американцы распустили правящую партию, уволили всех состоявших в ней государственных служащих – то есть едва ли не весь аппарат управления – и долго не создавали ничего взамен. На совести Саддама Хусейна сотни тысяч погибших в ирано-иракской войне. Но за вычетом этих потерь, случающихся не только в диктаторских странах, по его вине убито куда меньше, нежели в разразившейся на почве безвластия схватке множества общин, чьи распри он сдерживал самыми жестокими способами.
Не зря отечественная внесистемная оппозиция – и до тысяча девятьсот семнадцатого, и сейчас – сотрудничает с зарубежными политиками. Разрушаешь управленческую структуру государства – держи в запасе систему внешнего управления, дабы переворот не обернулся пагубным безвластием.
Но если оккупанты отсутствуют или не желают исполнять свои международно признанные обязанности – даже свирепейшая диктатура лучше революции.
Праведное и цельное
Внятная картина мира противостоит лживой пропаганде
Один из любимейших приёмов карикатуристов – дорисовка шедевров. Усатая леонардовская Мона Лиза или посаженный на унитаз роденовский Мыслитель вызывает неизменный смех практически любой аудитории. Ведь все мы чётко знаем исходный вид этих творений художественного деятеля, а потому мгновенно замечаем искажение, внесённое нынешним мастером.
А представьте себе домалёвку детского рисунка с хаотическим нагромождением деталей! Скорее всего усилия карикатуриста – или другого ребёнка, пожелавшего дополнить творение собрата, – останутся вовсе не замечены.
Гармонию легко разрушить, но очень трудно дополнить. Хаос же останется хаосом, что с ним ни вытворять. Этот принцип верен применительно не только к видимым изображениям, но и к мысленным.
В цельную картину мира трудно вписать новые данные, не согласующиеся с общей структурой. Если новое неоспоримо, приходится иной раз пересматривать всю структуру, создавая новый набор фундаментальных законов. Старые же законы вписываются в новую систему взглядов в качестве частных случаев.
Физика Аристотеля – проявление физики Ньютона поблизости от заметного центра тяготения и при сильном трении. Классическая электродинамика – проявление квантовой при достаточно больших расстояниях и зарядах, но при сравнительно малых скоростях.
Создать новые картины мира непросто. Их авторы – вроде того же Аристотеля или Бора – входят в историю. Научные революции происходят далеко не ежедневно и занимают многие годы, заполненные дружными усилиями научного сообщества, шлифующего предложенную гением картину и заполняющего неизбежно оставленные им бесчисленные пробелы. Пока цельная структура не выстроена, новые – не вписанные в неё – данные остаются предметом пристального внимания и серьёзного сомнения.
Сознание же, воспринимающее мир как набор разрозненных фактов, легко включает в этот набор любой новый факт – хоть истинный, хоть ложный. Такое сознание вовсе не располагает методами проверки истинности, зачастую не замечает даже бесспорные противоречия.
Если знаешь отличие тактики от стратегии, виден основной приём подтасовки, популярный у Владимира Богдановича Резуна – «Виктора Суворова» – и его выучеников вроде Марка Семёновича Солонина. Они сравнивают советские силы с германскими по тактическому критерию – в зоне наступления нужно тройное превосходство над обороной – и умалчивают о стратегических факторах вроде подвижности войск, позволяющей быстро создать в выбранной точке хоть десятикратное превосходство. Тому же, кто слыхал о тактике со стратегией разве что из комментариев к шахматным партиям, рассуждения этих пропагандистов нашей немощи и низости представляются убедительными.
Цельная картина мира – едва ли не главное средство защиты от ошибок и целенаправленной недобросовестности. Человек, лишённый такой картины, уязвим на всех направлениях, где ему известны лишь разрозненные факты, не связанные сетью закономерностей, куда заблуждения и ложь не впишутся.
Рекламисты то и дело ссылаются на исследования неведомых учёных, якобы одобряющих очередную маркетологическую – то есть не отличающуюся от предшественников действительно серьёзными достоинствами – новинку. Далеко не каждый способен не то что произвести самостоятельные исследования такого рода, но хотя бы проверить, существует ли помянутая в рекламе организация – а если существует, что на самом деле говорит о модном товаре.
Сходные приёмы политических рекламистов мне доводилось разоблачать по ходу множества предвыборных кампаний, где я участвовал. Я сам не столь сведущ, чтобы видеть все случаи, когда политик опирается не на реальные закономерности общественной жизни в целом и экономики в частности, а на пробелы в знаниях избирателей. Но и виденного мною достаточно, чтобы считать расчёт на невежество едва ли не популярнейшим во всей нынешней политике – и общемировой, и – увы! – внутрироссийской.
В Соединённых Государствах Америки традиция массовых избирательных кампаний едва ли не старейшая в мире. Не с этим ли связано пристрастие тамошней системы всеобщего образования к фактоцентризму, принципиальному отказу от строительства цельной картины мира?
Любая недобросовестность сама творит почву для своего грядущего наказания. Фактоцентрически воспитанный человек, не видящий закономерностей структуры мира, легко доступен усилиям любого бессовестного пропагандиста – но рано или поздно приходит новый пропагандист, ещё бессовестнее, и столь же легко перетягивает людей на свою сторону.
Так далеко пропагандисты заглядывают редко. Предел их горизонта – следующие выборы (или – в тех странах, где исход выборов предопределён – срок жизни действующего лидера).
Дальновидный же политик – как и коммерсант, желающий создать своему детищу долгосрочную репутацию, – не может запутывать свою аудиторию. Зато если он предложит ей нечто соответствующее реальной картине мира и располагает достаточным временем, рано или поздно вся просвещённая публика окажется на его стороне. Значит, ему выгодно просвещение, строящее в массовом сознании такую картину.
Легко вести за собою слепцов. Но если Вы уверены, что Ваше дело правое – Вам нужны люди, по меньшей мере способные отличить правое от левого.
Учиться у евреев
С природными сложностями можно ужиться
Нелепость парниковой теории глобального потепления доказана за десятилетия до её появления. Но средняя температура Земли сейчас и впрямь растёт. Причём рост вызван не промышленной деятельностью человека. Значит, затормозить его доморощенными средствами – вроде разорения угольной промышленности со всеобщим переходом на нефть и газ – не удастся.
Можно охладить планету, стимулируя образование облаков, чтобы солнечный свет отражался высоко в небе и не грел твёрдую поверхность. Но при этом ухудшатся условия для растений – а от них человечество (да и прочий животный мир) зависит куда больше, чем от температуры.
Нынешний разогрев Земли Солнцем через пару десятилетий сменится спадом температуры. Удастся ли быстро устранить искусственно созданные облака и прочие средства глобального охлаждения? Как бы нам не пришлось вести новую героическую борьбу – на сей раз уже с морозами.
«Что же из этого следует? Следует жить!»
Человек адаптируется к изменениям внешних условий несравненно лучше любого другого животного. Ибо способен менять собственную среду обитания. Пока не в глобальных масштабах: нынешний нагрев планеты порождён – несмотря на всё наше самомнение – внешними причинами. Но по меньшей мере в пределах непосредственной досягаемости.
По старинной присказке, местечковый умник в большом городе – еле-еле сумасшедший. Лето две тысячи седьмого поставило немало рекордов жары в Москве. Но для моей родной Одессы эти московские температуры далеко не запредельны. А уж мои сокомандники, пребывающие в Израиле едва ли не больше, чем я в Одессе, и подавно не заметили ни в московской, ни в одесской жаре ничего сверхъестественного – кроме журналистского шума по её поводу.
Одесса изначально рассчитана на климат куда более жаркий, нежели в Москве. Но и одесская жара по ближневосточным меркам скромна – поэтому семитские народы ещё с финикийских времён вырабатывали куда более совершенные, нежели в наших краях, способы поведения при высокой температуре и защиты от неё.
Канотье одесских «пикейных жилетов» – не прихоть моды, а лёгкая и хорошо вентилируемая защита головы от южного солнца. Среднеазиатский стёганый халат и арабский бурнус не пропускают к телу ни ночной холод, ни палящий воздух свирепого летнего дня.
Толстые стены, шторы и жалюзи на окнах – привычные черты южного дома. На севере можно экономить на стенах, если отопление дёшево. Зато от жары до недавних времён нечем было защититься, кроме стен – тепловых аккумуляторов: ночью они отдают тепло, и дневная жара должна прогреть их насквозь, прежде чем доберётся до комнат.
Калифорнийские кондиционеры тратят на охлаждение воздуха в домах едва ли не больше энергии, чем вся Россия – на отопление. Уже из этого видно: нашумевшая книга Паршева «Почему Россия не Америка», объясняющая наши экономические трудности неизбывными русскими морозами, имеет к реальности не большее отношение, нежели, к примеру, «Война миров» Уэллса (а по литературному дарованию фантасту Паршеву далеко не то что до фантаста Уэллса, но даже до фантаста Головачёва).
Распорядок жизни жарких стран тоже теплозащитный. Средиземноморская сиеста – отмена дневной активности – сохраняет силы, чтобы прохладным вечером с лихвой наверстать упущенное.
Главное же – юг вырабатывает радикально иные, нежели на севере, технологии производства. Так, капельное орошение в Израиле позволяет питать один из щедрейших в мире урожаев из тамошних крайне скудных речушек (легендарный Иордан куда мельче Яузы).
Есть в жаре и достоинства. Тот же Израиль не развивает горячее водоснабжение. Даже зимой, когда температура в некоторых районах опускается почти до нуля, многие километры чёрных тонких труб на крышах жадно впитывают солнечные лучи – вода в них нагревается так, что душ вполне комфортен. А уж летом из этих труб едва ли не кипяток течёт.
Перечислять способы приспособления к жаре и использования её возможностей можно очень долго. Любой специалист назовёт сотни примеров. Глобальное потепление – как и похолодание – далеко не катастрофа. Человечество в целом выработало столько рецептов выживания в любых условиях, что их более чем достаточно для неуклонного всеобщего процветания.
Успешнее прочих осваивает жару Израиль – единственная пустынная страна, создавшая европейский уровень жизни не ценой сырьевого экспорта, а исключительно делами голов и рук своих жителей. Еврейский опыт позволит всему человечеству благополучно пережить предстоящую пару десятилетий.
Даже глобальное потепление не отменяет глобальную же конкуренцию. Кто первым перенесёт на свою почву израильские уроки – получит ощутимое преимущество перед не столь расторопными конкурентами. Правда, ненадолго: всего на ту же пару десятилетий. Но в промышленности за это время меняется два-три поколения оборудования и технологических процессов. Опережение хотя бы на пару лет – выигрыш по меньшей мере в половину поколения. Наша авиация в Великой Отечественной войне как раз на полпоколения опережала германскую – и несмотря на все организационные неурядицы, к середине войны мы уже прочно господствовали в воздухе. Может быть, и теперь – в войне с природой – сработаем с опережением?
Логистика на Неве
Санкт-Петербург – экономически вынужденный город
В исторической науке принято говорить: «История не знает сослагательного наклонения». С античных времён известно: даже боги не могут сделать бывшее небывшим. Нельзя переиграть былое, опробовать разные варианты действий.
Но исторические события можно оценить только сравнением с несостоявшимися вариантами. Так, болезненная для нас память об Иване Четвёртом Васильевиче Рюриковиче или Иосифе Первом Виссарионовиче Джугашвили – при всей скромности их кровопролитий на фоне деяний правителей многих других стран в те же эпохи – заставляет спрашивать: а можно ли было менее свирепыми средствами решить сложнейшие задачи, вставшие перед страной, или любым путём добиться лучшего результата?
Не зря с давних времён на стыке литературы с наукой развивается увлекательное направление исследований – альтернативная история. Ей отдали дань даже многие классики. Так, британский историк Арнолд Джозеф Тойнби славен не только концепцией ответа на вызов как движущей силы истории, но и сборником очерков об исторических развилках: скажем, что было бы, если бы Александр Третий Филиппович Македонский не умер в Вавилоне в тридцать три года (до сих пор спорят, погубила его лихорадка или пьянка)?
Увы, свобода альтернативной истории – кажущаяся. Великие дела редко свершаются по произволу. Так, северная столица России создана по точному расчёту логистики – искусства снабжения – на уровне целого театра военных действий. Да ещё в сочетании с межгосударственным экономическим сотрудничеством.
С середины семнадцатого века – когда Россия оправилась от последствий Смутного времени и снова вошла в мировую политику и экономику – и вплоть до конца наполеоновских войн главным нашим торговым партнёром была Англия. Россия систематически нарушала установленную Наполеоном Карловичем Бонапартом антианглийскую континентальную блокаду: без торговли с островной державой мы разорились бы. Но и британцы нуждались в нашем товаре ничуть не меньше, чем мы – в плодах их промышленности. Лучшим материалом для канатов на флоте – основе британского величия – была русская конопля. Наше железо почти до конца девятнадцатого века выплавлялось на древесном угле и потому было куда чище английского: там леса, пригодные на топливо, сведены ещё в средневековье, а коксовать каменный уголь хотя и попытались ещё в тысяча семьсот тридцать пятом, но нюансы процесса, включая удаление вредных для металла примесей, осваивали ещё порядка века.
Наш хлеб был нужен и на юге. Но там хватало конкурентов: скажем, нищая Италия охотнее возила зерно из соседней Франции.
А главное – турок мы научились бить уже к концу правления Петра Первого Алексеевича Романова. С тех пор южный театр военных действий не требовал особо пристального надзора высшей государственной власти: зачистка Черноморского побережья от турок и покорение крымских татар хотя и заняли более полувека, но проходили в рутинном режиме. Даже в Крымской войне два наших полка легко сокрушили отборных французских гвардейцев – зуавов – благодаря тому, что по одежде в арабском стиле приняли их за турок.
На севере же мы с тысяча пятьсот девяностого по тысяча восемьсот девятый почти непрерывно бились со Швецией. Успокоились шведы, только когда мы отвоевали у них Финляндию и по льду Ботнического залива атаковали Стокгольм. До того даже тривиальная проводка морских торговых караванов в мирное время могла обернуться полноценным сражением.
Располагали шведы не только умелой армией, но и мощным флотом. Это придало войне динамику, недостижимую на чисто сухопутном фронте причерноморских степей. Для принятия стратегических решений нам зачастую оставались даже не дни, а считанные часы.
К концу эпохи русско-шведских войн – в тысяча семьсот девяносто втором – братья Клод и Игнатий Шапп разработали оптический телеграф. Все его узлы и принципы известны ещё с античности. Если бы конструкция появилась веком ранее, динамичным балтийским театром военных действий можно было бы управлять из Москвы. Но у Петра Первого Алексеевича Романова не было связи быстрее конного гонца. Пришлось переезжать к центру событий.
Вдобавок на Балтике не так уж много мест, удобных для кораблестроения. Ригу, отвоёванную у шведов по ходу Северной войны, куда труднее защитить от вражеских рейдов, чем Петербург, прикрытый с моря системой островов (на крупнейшем из них – Котлине – воздвигнута мощнейшая морская крепость Кронштадт). Создание же флота – дело весьма затратное, а потому требующее непрерывного надзора высшей государственной власти.
Через два года после смерти Великого на трон сел его внук Пётр Второй Алексеевич Романов – и вместе с двором вернулся в Москву. Но ещё через три года – сразу после смерти юноши – центр империи вновь пришёл на Неву. И оставался там, пока большевики не вырвали страну из системы международной торговли.
Говорят, тяготы сотворения Северной Пальмиры на болотах унесли многие тысячи строителей. Увы, на войне как на войне: эти жертвы ничтожно малы по сравнению с потерями страны в случае поражения от шведов. А без балтийского центра управления поражение было практически неизбежно: при тогдашних средствах связи не выстраивалась из Москвы ни координация, ни логистика.
